Великого итальянского тенора Энрико Карузо называют королём оперного искусства. Его голос поражает красотой и необыкновенной выразительностью звучания. Энрико знал более ста опер на разных языках, исполнял бесчисленное количество песен любого жанра. «Властителем людских сердец» считал его публицист Никола Даспуро. Газета «Фигаро» писала о Карузо как об артисте «со слезой в голосе», певце, который пел с такой выразительностью и с таким теплом, как никто другой. Сам артист, перечисляя качества, необходимые для того, чтобы стать великим певцом, называл «широкую грудь, большое горло, отличную память, ум, уйму работы и… кое-что в сердце»!
Энрико Карузо родился 25 (по некоторым источникам — 26 и даже 27) февраля 1873 года в Неаполе, в семье рабочего-механика. С детства он был захвачен оперной музыкой и неаполитанскими песнями. Юный Карузо пел по праздникам в хоре церкви Святой Анны. Оценив его талант, маэстро Гульельмо Верджине пригласил 19-летнего Энрико в свою школу пения Храм бельканто.
Официальный дебют Карузо состоялся в неаполитанском театре Нуово 24 декабря 1895 года. Малоизвестная опера Морелли «Друг Франческо» была освистана публикой. Правда, галёрка неистово аплодировала Карузо, но там были его друзья.
На молодого певца обратил внимание театральный агент Франческо Дзукки. Он напечатал афишу, на которой было начертано крупными буквами: «В опере выступит замечательный тенор Энрико Карузо». Уловка Дзукки удалась: его подопечный снискал успех.
Триумф певца рос от спектакля к спектаклю. Но пройдёт восемь лет, прежде чем Карузо завоюет признание не только в Италии, но и за её пределами. Молодой тенор гастролировал в крупнейших театрах мира. Миланский «Ла Скала», «Метрополитен-опера» в Нью-Йорке, «Колон» в Буэнос-Айресе, «Сан-Карло» в Неаполе, прославленные оперные театры Петербурга и Москвы и многие другие театры Европы и Америки хотят видеть на своей сцене Карузо.
В 1903 году Энрико приехал в США. Он заключил контракт с «Метрополитен-опера» и вскоре стал её первым солистом. В Америке Карузо с самого начала сопутствовал неизменный успех. Летопись театра «Метрополитен-опера» констатирует, что подобного успеха здесь не имел ни один другой артист. Большой зал театра не мог вместить всех желающих. Приходилось открывать театр за одиннадцать часов до начала представления!
Энрико Карузо считался самым высокооплачиваемым оперным певцом мира, его гонорары выросли от 15 итальянских лир в начале карьеры до 2,5 тысячи долларов за каждый спектакль в «Метрополитен-опера». Руководитель театра Джулио Гатти-Казацца утверждал, что «никакой гонорар не может быть для него чрезмерным».
Миллиардер Генри Смит, чтобы получить согласие Карузо на выступление в его доме, предложил артисту сумму на доллар больше, чем «Метрополитен-опера». Другой миллиардер вёл переговоры с итальянским тенором о серии концертов в зале его дворца.
Карузо был законодателем моды в Америке и Европе. Многие артисты подражали ему в манере держаться на сцене. Причёска «под Карузо» была очень популярна в начале века. О его любви к вещам ходили легенды. В гардеробе певца всегда было не менее пятидесяти костюмов и восьмидесяти пар обуви.
По словам биографа Витторио Торторелли, великий Карузо был властелином толпы. Но он был добрый, весёлый человек, остро и глубоко реагировавший на дружеские чувства; несмотря на богатство и именитость, он был готов щедро помогать людям, доставлять им радость и счастье.
Высокого мнения о нём были коллеги. Джакомо Пуччини, впервые услышав в исполнении 24-летнего Карузо арию Каварадосси из «Тоски», воскликнул: «Ты послан мне самим Богом!»
Фёдор Иванович Шаляпин, с которым Карузо связывали не только несколько совместных выступлений, но и тёплые дружеские отношения и общая страсть к рисованию, в одном из интервью рассказал о своей первой встрече с великим итальянцем на сцене «Ла Скала»: «Карузо произвёл на меня самое очаровательное впечатление, весь его облик олицетворял сердечную доброту. А его голос — это идеальный тенор. Каким наслаждением было петь с ним вместе!»
Осенью 1907 года в порту Нью-Йорка собралась большая группа эмигрантов из Италии. Для того чтобы попасть в Америку, им необходимо было иметь с собой не менее 50 долларов. У большинства семей такой суммы не оказалось. И тут кто-то вспомнил о Карузо. Когда певцу сообщили о проблеме соотечественников, он тут же выделил эмигрантам необходимую сумму. Позже он не раз устраивал благотворительные концерты в пользу земляков.
История с эмигрантами имела неожиданное продолжение. Зимой к певцу пришёл мальчик с букетом цветов и конвертом, в который были вложены 50 долларов. Это итальянская семья пекарей с благодарностью возвращала певцу долг. Энрико тут же отправился к пекарю в гости. Весело, по-семейному, Карузо провёл с земляками вечер. И, конечно, не забыл вернуть им деньги.
Каждый год Энрико посещал Неаполь. Он помогал друзьям, как только мог: одевал, давал деньги, устраивал на работу. Карузо пел для них в таверне неаполитанские песни.
Слава и богатство не вскружили голову Карузо даже тогда, когда он достиг зенита и обрёл идолопоклонников. Он остался скромным, хотя и не лишённым экстравагантности, — такой уж был склад его натуры.
В один из летних дней в саду парижского кафе выступали бродячие музыканты. Мальчик играл на аккордеоне, а старик, вероятно, его отец, обходил столики с тарелкой в руках. Элегантный представительный господин в соломенной шляпе, куривший сигару, с любопытством следил за происходящим. Он был крайне удивлён, когда увидел всего несколько монет в тарелке, — мальчик играл прекрасно. Выяснив, что музыканты — итальянцы из Бари, он попросил мальчика сыграть «О моё солнце».
Когда зазвучала мелодия, господин, надвинув на лоб соломенную шляпу, запел во весь голос знаменитую песню ди Капуа, жестом руки предлагая старику обходить посетителей. Очень скоро тарелка наполнилась монетами до краёв, а потом ещё и ещё раз. По голосу кто-то узнал Карузо. Бродячие музыканты стояли потрясённые. Энрико Карузо — а это был действительно он, — сияя от удовольствия, радостно смеялся. Народ уже толпился у входа сада-ресторана. Друзья поспешили увести певца из кафе.
Карузо, как истинно великий человек, подсмеивался над своей славой и часто рассказывал следующую историю. Однажды у Карузо сломалась машина, и, пока её чинили, он был вынужден остановиться у местного фермера. Когда певец назвал себя, фермер вскочил, пожал руку Карузо и взволнованно произнёс: «Мог ли я когда-нибудь думать, что увижу в своей маленькой кухне великого путешественника Робинзона Карузо!»
А вот ещё одна известная история. Когда Карузо, уже прославленный певец, пришёл в банк, чтобы получить по чеку значительную сумму, оказалось, что у него нет при себе документов.
— Но я же Карузо! — воскликнул он.
— А чем вы это докажете? — спросил клерк.
Певец нахмурился, потом его лицо просветлело. Он запел арию Каварадосси из оперы «Тоска». Исполнение было столь великолепным и чистым, что восхищённый банковский служащий тут же выдал ему деньги.
Рассказывали, что, взяв как-то высокую ноту, Карузо разбил висевшую рядом люстру. Американский отоларинголог Уильям Ллойд зафиксировал в голосе Карузо 560 колебаний в секунду. От такого колебания могли лопнуть оконные стёкла.
В Берлине в одном из театров узнали, что Карузо — заядлый курильщик и бросает повсюду непотушенные окурки. К нему приставили пожарного, который следовал за ним с ведром повсюду, где бы он ни находился.
В Мехико Карузо пел «Кармен» под открытым небом на Пласа де Торос в присутствии тридцати тысяч зрителей. Объявление о выступлении Карузо было вывешено лишь за день до спектакля. На афише была простая надпись: «Поёт Карузо». Мексиканцы брали места штурмом. Более десяти тысяч человек не смогли попасть на концерт. Ни силы властей, ни дождь, обрушившийся во время спектакля на импровизированный театр, не могли заставить охваченную экстазом бурлящую толпу, готовую на любые жертвы, покинуть площадь.
По окончании последней сцены, вызвавшей всеобщий восторг, Карузо удалился под охраной полиции, приставленной следить за общественным порядком. Нужно было уберечь Карузо от неистовства восторженных поклонников.
В чём причина триумфа Карузо? Певец попытался ответить на этот вопрос в своём письме жене Дороти: «Наверное, тем, что в этот раз я пел, как никогда в жизни. Нечеловеческим напряжением всех сил мне удалось посредством голоса передать публике мои чувства и переживания, добиться духовного единения с ней. И это захватило её».
Карузо пользовался большим успехом у женщин. У дверей его гостиничного номера дежурили поклонницы — наследницы богатейших семей Америки. В августе 1918 года 45-летний тенор женился на американке Дороти Парк Бенджамен. Через год у них родилась дочь Глория. Кроме того, у Карузо было два внебрачных сына — Энрико и Рудольфо.
24 декабря 1920 года Карузо выступал в театре «Метрополитен-опера» последний раз. Это было шестьсот седьмое появление артиста на сцене этого театра. Карузо пропел пять актов «Дочери кардинала». Публика неистово аплодировала, кричала «бис». Но певец был уже серьёзно болен. У Карузо развивался в тяжёлой форме гнойный плеврит, и многочисленные операции лишь продлили его жизнь.
Энрико Карузо умер утром 2 августа 1921 года в Неаполе. Ему было всего 48 лет. Тело великого певца было набальзамировано и выставлено в центральном зале отеля «Везувио» в хрустальном гробу. Три дня и три ночи прощались итальянцы со своим кумиром. Прах Карузо погребён в Неаполе, на кладбище Пьянто, в специально возведённой капелле.
В сентябре 1921 года из Америки в Неаполь была доставлена огромная восковая свеча весом в пять центнеров — дар американского народа. Свечу планировали зажигать раз в год перед изображением Богоматери в память великого артиста, кумира миллионов. Эту гигантскую свечу отлили в Нью-Йорке по заказу «Объединённых больниц», институтов и приютов Америки, которым Карузо оказывал помощь.
Тысячи туристов из всех стран мира стекаются ежегодно в морское предместье Неаполя Санта-Лючия, посещают небольшое кладбище Пьянто, театр Сан-Карло — места, связанные с именем Карузо, чтобы почтить его память.
Сторожа закрытой часовни, где покоится Карузо, оберегают её от причуд посетителей. Одна нью-йоркская студентка осталась на кладбище после его закрытия, для того чтобы побыть в обществе великого певца до восхода луны. Пожилая женщина, тоже американка, готова была отдать последние деньги за то, чтобы ей разрешили посидеть до ночи на ступеньках часовни и воскресить воспоминание о том, как в далёкие дни своей молодости она слушала Карузо.
К счастью, остались записи голоса Энрико Карузо: он стал первым певцом, чей репертуар был записан на пластинках, а знаменитое ариозо «Смейся, паяц!» разошлось миллионным тиражом. Всего же Карузо было напето около 500 пластинок с более чем 200 произведениями!
Многие тенора преклоняются перед талантом Энрико Карузо. Однажды Лучано Паваротти остановился в гостинице «Эксцельсиор». Узнав, что Карузо обычно жил в соседней гостинице «Везувий», он сказал себе, что в следующий раз обязательно остановится в «Везувии» и, если возможно, в его номере. «Затрудняюсь объяснить, почему мне так захотелось, — писал Паваротти. — Может быть, это дань уважения, может быть, признательность, может быть, суеверие. Возможно, я подумал, что, пока буду жить там, он научит меня чему-то ещё в искусстве пения».
Трудно не согласиться с Торторелли, заявившим: «Память о Карузо будет жить до тех пор, пока в сердцах людей не угаснет любовь к музыке, пению и великим артистам».
Начало XX века — время отважных путешественников и первооткрывателей. Наиболее славных успехов добились норвежцы. Фритьоф Нансен и Руаль Амундсен предпринимают ряд выдающихся плаваний и походов.
Амундсен относится к тому разряду людей, которые своими делами будоражат воображение разных поколений. За короткий исторический отрезок времени он достиг целей, к которым многие исследователи стремились десятилетиями и даже столетиями. При жизни Амундсена не было человека, который бы не знал его имени, знают и помнят его и теперь и гордятся им как одним из лучших представителей рода человеческого.
Фритьоф Нансен скажет о своём коллеге: «В нём жила какая-то взрывчатая сила. Амундсен не был учёным, да и не хотел им быть. Его влекли подвиги».
Руаль Амундсен родился 16 июля 1872 года на хуторе Томта, близ местечка Борге в провинции Эстфолл. Семья его принадлежала к старинному и известному роду мореплавателей. Отец его был судостроителем.
Жизнь сложилась так, что только в двадцать два года Амундсен впервые ступил на борт судна. В двадцать два он был юнгой, в двадцать четыре — штурманом, в двадцать шесть впервые зимовал в высоких широтах.
Руаль Амундсен был участником бельгийской антарктической экспедиции. Вынужденная, неподготовленная зимовка продолжалась 13 месяцев. Почти все болели цингой. Двое сошли с ума, один умер. Причиной всех бед экспедиции было отсутствие опыта. Амундсен на всю жизнь запомнил этот урок.
Он перечитал всю полярную литературу, стремясь изучить достоинства и недостатки различных рационов, видов одежды, снаряжения. «Любой человек не так уж много умеет, — говорил Амундсен, — и каждое новое умение может ему пригодиться».
Вернувшись в 1899 году в Европу, он сдал экзамен на капитана, затем заручился поддержкой Нансена, купил небольшую яхту «Йоа» и приступил к подготовке собственной экспедиции.
В 1903–1906 годах Руаль первым обогнул на яхте Северную Америку. Более четырёхсот лет — от Кабота до Амундсена — понадобилось для того, чтобы одно малое судно наконец проследовало Северо-Западным морским путём из Атлантического в Тихий океан.
После трудного плавания яхта «Йоа» пришла в город Ном. «Не нахожу слов, чтобы описать тот приём, какой был нам оказан в Номе, — писал Амундсен в книге „Моя жизнь“. — Та сердечность, с которой нас встретили, бесконечное ликование, объектом которого была „Йоа“ и мы, навсегда останутся для меня одним из самых светлых воспоминаний».
Вечером Амундсен с лейтенантом Хансеном сели на катер хозяев и отправились на берег. «Катер ударился о берег, и даже сейчас я не понимаю, каким образом я попал на берег, — продолжал Амундсен. — Навстречу нам загремели приветствия из тысячи глоток, и вдруг среди ночи раздались звуки, от которых я задрожал всем телом, и слёзы выступили у меня на глазах: „Да, мы любим эти скалы“, — пела толпа норвежский гимн».
В октябре «Йоа» прибыла в Сан-Франциско. Амундсен подарил свой славный корабль городу, и с тех пор «Йоа» стоит там в парке Золотых Ворот.
После возвращения на родину Амундсен два года ездил по Европе и Америке, делая доклады о своём путешествии через северо-западный проход. Руаль собрал крупную сумму денег и расплатился с кредиторами. Оставшиеся деньги он решил использовать для нового путешествия.
Следующей своей задачей Амундсен считал покорение Северного полюса. Нансен одолжил ему своё судно, но пока шла подготовка к экспедиции, Кук и Пири объявили, что Северный полюс уже покорён…
«Чтобы поддержать мой престиж полярного исследователя, — вспоминал Руаль Амундсен, — мне необходимо было как можно скорее достигнуть какого-либо другого сенсационного успеха. Я решился на рискованный шаг… Наш путь из Норвегии в Берингов пролив шёл мимо мыса Горн, но прежде мы должны были зайти на остров Мадейру. Здесь я сообщил моим товарищам, что так как Северный полюс открыт, то я решил идти на Южный. Все с восторгом согласились…»
В весенний день 19 октября 1911 года полюсная партия в составе пяти человек на четырёх санях, запряжённых 52 собаками, отправилась в путь.
Выбор места зимовки, предварительная заброска складов, использование лыж, лёгкое и надёжное снаряжение — всё это сыграло свою роль в конечном успехе норвежцев. Сам Амундсен называл свои полярные путешествия «работой». Но годы спустя одна из статей, посвящённых его памяти, будет озаглавлена совершенно неожиданно: «Искусство полярных исследований».
Фритьоф Нансен отдавал должное соотечественнику: «Когда приходит настоящий человек, все трудности исчезают, так как каждая в отдельности предусмотрена и умственно пережита заранее. И пусть никто не является с разговорами о счастье, о благоприятных стечениях обстоятельств. Счастье Амундсена — это счастье сильного, счастье мудрой предусмотрительности».
7 марта 1912 года из города Хобарта на острове Тасмания Амундсен известил мир о своей победе.
Норвегия встретила его как национального героя. Навстречу пароходу, на котором ехал Амундсен, вышли тысячи парусных и паровых судов и лодок. Берега фиорда, мост через канал, стены старой крепости, набережная были покрыты тысячными толпами. Гремели сотни оркестров.
Прямо с корабля Амундсена провели в ратушу, где в его честь был устроен торжественный обед. Собрались учёные со всей Норвегии, писатели, члены правительства. Все восторженно говорили о замечательной победе и прославляли великого путешественника.
Всюду его встречали и провожали толпы народа. Каждый встречный с уважением снимал перед ним шляпу. Фотографии Амундсена, его портреты были в каждом доме. Газеты трубили ему славу. И не только маленькая Норвегия, а вся Европа, весь мир узнал о человеке, открывшем Южный полюс, разгадавшем вековую тайну. Сотни лет многие верили в то, что на полюсе стоит гора высотой до неба, а другие полагали, что там не гора, а пропасть до самого центра Земли. Амундсен первый мог с уверенностью заявить, что нет там ни горы, ни пропасти.
«Повсюду в Европе, не только на моей родине, но и в других странах, нас встречали с большими почестями, — вспоминал Амундсен. — Также и во время предпринятой вскоре поездки по Соединённым Штатам я был предметом самого лестного внимания. Национальное географическое общество почтило меня своей большой золотой медалью, которою я был награждён в Вашингтоне в присутствии целого ряда выдающихся людей».
Путешествуя с докладами по Америке и Европе, Амундсен собирал средства для нового похода. Как писал путешественник, его идея ввести в полярные исследования воздухоплавательную технику «означала не меньший переворот». Амундсен получил телеграмму от одного американского дельца. Этот человек предложил Руалю свои услуги в приобретении совершенного самолёта, деньги же для покупки его он предлагал заработать продажей сувенирных открыток и марок, которые Руаль возьмёт с собой в полёт через Северный полюс.
Амундсен, человек по натуре доверчивый, к тому же не слишком искушённый в финансовых делах, выдал этому дельцу доверенность на все коммерческие сделки, которых потребует подготовка полёта. В результате от имени Амундсена были подписаны многочисленные денежные обязательства. В конце концов вся история с почтой оказалась сплошной авантюрой. Амундсен оказался в долгах. Брат Леон, который вёл его денежные дела, боясь личного разорения, также предпринял финансовые санкции против Руаля.
Началась форменная травля знаменитого путешественника. Амундсен сетует в своих воспоминаниях, что многие норвежцы, недавно поклонявшиеся и льстившие ему, теперь распространяли о нём самые нелепые слухи. Жадная до скандальных сенсаций пресса обрушилась на него. Среди измышлений газетчиков было обвинение в том, что две чукотские девочки, привезённые им в Норвегию, являются его незаконными детьми.
Не все отвернулись от Амундсена. И в Норвегии, и в других странах были люди, которые поддерживали его в те тяжёлые годы. Да и сам он не пал духом. Он ездил по разным странам с чтением лекций, публиковал доклады, статьи в газетах, чтобы заработать деньги не только на покрытие долгов, но и на дальнейшие полярные исследования. И по-прежнему обдумывал план трансарктического перелёта через Северный полюс.
В 1925 году Амундсен решил совершить пробный полёт на самолёте к Северному полюсу от Шпицбергена. Финансировать экспедицию вызвался сын американского миллионера Линкольн Элсуорт. На двух гидропланах путешественники взяли курс на Северный полюс. Но мотор одного из самолётов стал давать перебои. Пришлось идти на вынужденную посадку. Один гидроплан был разбит, второй нуждался в ремонте. Двадцать четыре дня участники экспедиции провели среди льдов, прежде чем им удалось устранить неисправность. Возвращались они, как выразился Амундсен, «имея ближайшим соседом — смерть». К счастью, путешествие завершилось благополучно.
Встреча в Норвегии была торжественной. В Ослофьорде, в порту Хортен, гидроплан Амундсена был спущен на воду, участники воздушной экспедиции сели в него, взлетели и совершили посадку в гавани Осло. Их встретили тысячные толпы ликующих людей. Это было 5 июля 1925 года. Казалось, все невзгоды Амундсена остались в прошлом. Он снова стал национальным героем.
Тем временем Элсуорт после длительных переговоров купил дирижабль, получивший название «Норге» («Норвегия»). Руководителями экспедиции были Амундсен и Элсуорт. Создатель дирижабля итальянец Умберто Нобиле был приглашён на должность капитана. Команда была сформирована из итальянцев и норвежцев.
Перелёт через Арктический бассейн от Шпицбергена до Аляски через Северный полюс занял 72 часа. Оставив группу участников для разборки и упаковки дирижабля, руководители экспедиции на катере перебрались в Ном, а оттуда пароходом — в Сиэтл. Возвращение путешественников было триумфальным. Они пересекли Соединённые Штаты с запада на восток на трансконтинентальном экспрессе. На станциях их встречали с цветами толпы людей. В Нью-Йорке торжественную встречу возглавил Ричард Бёрд, только что вернувшийся со Шпицбергена на родину.
12 июля 1926 года Амундсен и его друзья прибыли пароходом в Норвегию, в Берген. Здесь их встретили салютом из крепостных орудий. Как победители, проехали они по улицам Бергена под дождём цветов, под восторженные овации горожан. От Бергена до Осло по всему побережью пароход, на котором они плыли, встречали флотилии разукрашенных судов. Прибыв в Осло, они проехали по запружённым людьми улицам в королевский дворец, где им был устроен торжественный приём.
Казалось, Амундсен должен был быть доволен: он осуществил все свои планы, слава его в Норвегии затмила славу Фритьофа Нансена, которому Амундсен всегда поклонялся, и сам Нансен публично признал его великим полярным исследователем. Но прошли торжества, отгремели овации и салюты, засохли цветы; наступили будни. Триумфальный полёт, как всегда, принёс Амундсену не только славу, но и крупные долги. И снова нужно было зарабатывать деньги лекциями, книгами, статьями.
В 1927 году, заканчивая автобиографическую книгу «Моя жизнь», Амундсен написал: «…я хочу сознаться читателю, что отныне считаю свою карьеру исследователя законченной. Мне было дано выполнить то, к чему я себя предназначал. Этой славы достаточно на одного человека…»
Но не суждено было Амундсену закончить жизнь в таких идиллических условиях. 24 мая 1928 года Нобиле на дирижабле «Италия» достиг Северного полюса и два часа находился над ним. На обратном пути он потерпел крушение. Готовность Амундсена принять участие в спасательных операциях была встречена всеми с энтузиазмом и глубокой признательностью.
Руаль Амундсен вылетел на спасение экипажа «Италии» 18 июня. Вскоре радиосвязь с его гидросамолётом оборвалась. Так, стремясь спасти полярников, погиб Амундсен, величайший по размаху исследований полярный путешественник. Бегоунек писал по этому поводу: «Гибель Амундсена явилась славным завершением его жизни, с которой связаны замечательные успехи в истории полярных открытий».
Многие почему-то думают, что Амундсен дожил до преклонных лет. Константин Симонов, написав в 1939 году стихотворение, посвящённое памяти Амундсена, так и назвал его — «Старик». Это и понятно: трудно представить, как за свою в общем-то короткую жизнь этот человек сумел совершить столько подвигов, каждый из которых мог бы обессмертить его имя.
Гарри Гудини называли Королём наручников. Иллюзионист мог с закрытыми глазами открыть любой замок. «То, как я исполняю номер с наручниками, после того как меня обыскали и раздели, не сможет сделать ни один другой человек на земле, — утверждал Гудини, — никому этого не сделать, и никто не сумеет объяснить, как я это делаю». Поднимая себя на пьедестал божества, он рекламировал свой номер как «одно из величайших достижений иллюзионизма от библейских времён».
А ещё его называли Королём освобождений. За несколько минут Гудини выбирался из завязанных мешков и запертых сундуков, из заколоченных ящиков и гробов, из клёпанных железных котлов и закрытых на замок больших бидонов.
Гудини проглатывал одну за другой до ста иголок и катушку с нитками, а затем вытягивал изо рта нескончаемую нитку, продетую в ушки иголок. Мановением руки заставлял исчезнуть громадного слона, стоявшего посреди сцены. Поражал зрителей тем, что как дух проходил сквозь кирпичную стену, выложенную на глазах аудитории на стальной балке, лежащей на эстраде. Показывал он в Нью-Йорке и такой трюк: брал у нескольких людей, сидящих в зале, носовые платки и тут же сжигал их. Затем Гудини сажал зрителей в автобусы и доставлял их к статуе Свободы. Там они находили пакет с «сожжёнными» платками…
Настоящее имя и фамилия Гарри Гудини — Эрик Вайс. Он родился 24 марта 1874 года в Будапеште в семье бедного еврейского раввина, отца восьмерых детей. В поисках лучшей доли Вайсы эмигрировали в Америку. Сначала семья обосновалась в Эпплтоне (штат Висконсин), потом были Милуоки и Нью-Йорк. Для того чтобы помочь семье, Эрик чистил прохожим ботинки, продавал газеты, бегал на посылках.
Цирком Эрик увлёкся в раннем детстве. В девять лет состоялся его дебют в качестве «человека-змеи» и гимнаста на трапеции в импровизированном детском театре.
Как появился на свет «Гарри Гудини», нет никакого секрета. В 1891 году Эрик выступал в паре с Джекобом Хейманом под вывеской «Братья Гудини». Кто из партнёров придумал это сценическое имя — неизвестно, но оно имеет отношение к французскому иллюзионисту Эжену Роберу-Гудену. Прозвище Эрика «Эри» модифицировалось в Гарри.
Летом 1894 года Гудини женился на восемнадцатилетней брюнетке из Бруклина Вильгельмине Беатрис Ранер, которую все звали Бесс. Она стала партнёром мужа, и номер теперь назывался «Супруги Гудини».
Гарри быстро понял, что лучше всего ему удаются всякого рода освобождения. Он так представлял себя публике: «Сенсация! Единственный фокусник в мире, который освобождается от любых наручников, кандалов, смирительных поясов и рубашек, будучи раздетым догола, с запечатанным ртом и после тщательного обыска».
Мастерство владения телом подкреплялось у Гудини поистине филигранным искусством слесаря-ювелира. Он с закрытыми глазами мог открыть любой замок, ни один самый хитроумный сейф не мог перед ним устоять. Миниатюрные «отмычки» — стальные проволочки, пружинки — он проносил в самых укромных местах своего тела. Из трещинки на мозоли он мог извлечь полоску металла толщиной чуть ли не в миллиметр и с её помощью открыть замысловатый замок. Складные отмычки он умел прятать даже в пищеводе, привязав их ниткой к зубу.
В 1900 году Гудини вместе с женой отправился завоёвывать Европу. В Лондоне иллюзионист посетил Скотленд-Ярд, где ему удалось избавиться от наручников «дарби». Слух о победе Гудини быстро разнёсся по Лондону. «По большей части мой успех в Европе, — писал чародей, — объясняется тем, что в каждом городе, куда я приезжал, я сразу же стремился пробудить интерес у местной публики. Первым делом следовало показать, как я выбираюсь из городской тюрьмы». Этот подвиг, говорил он, «тут же становился предметом городских сплетен и пересудов. В результате театральному кассиру приходилось работать сверхурочно, подсчитывая сборы от продажи билетов».
Гарри Гудини выступал в самых знаменитых эстрадных театрах, его имя не сходило с афиш, и нередко гастроли продлевались ещё на неделю. В Москву он приезжал весной 1903 года. Любители сенсаций рассказывали, что этот удивительный артист проделывал, казалось бы, совершенно немыслимые вещи. Запертый голым в камеру тюрьмы, где на двери висел замок, он через несколько минут выходил оттуда, да ещё в неизвестно откуда взявшемся модном костюме.
Русские замки от сундуков или от тюремных камер были сработаны довольно топорно. Гудини должен был эффектно преподнести себя. В качестве ударного трюка он выбрал обитый железом вагон, в котором узников, закованных в кандалы, перевозили в Сибирь. Когда Гарри удалось выбраться из вагона, его гонорар был удвоен.
Гудини постоянно изобретал новые трюки и совершенствовал старые. В Питтсбурге сорокатысячная толпа наблюдала, как Гудини прыгает в наручниках с моста на 7-й улице. Потом Гарри бросился в залив Сан-Франциско со скованными за спиной руками и 75-фунтовым ядром, привязанным к ноге. Это был один из наиболее драматичных прыжков.
Одним из самых выдающихся трюков Гудини считается освобождение из петли на виселице. Он прятал на груди острое лезвие и, как только закрывался занавес, начинал освобождать кисти рук. Гудини заменял разрезанную верёвку другой, с заранее завязанными узлами. Потом выходил из будки и делал вид, будто освобождает руки. По мнению многих иллюзионистов, финал номера с виселицей просто гениален. Как писал Гудини, секрет успеха заключается не в том, что делает фокусник, а в том, что о его действиях думает публика.
Когда восторги начали стихать, Гудини бросил новый вызов. Пятитысячная толпа наблюдала, как он, повиснув вниз головой на карнизе небоскрёба, высвобождается из смирительной рубашки. Гудини нисколько не сомневался, что сообщение о его подвиге будет помещено на первых полосах газет.
Ещё один запоминающийся номер Гудини назывался «Китайская камера пыток водой». В зависимости от обстоятельств Гудини выбирался из остававшейся запертой и наполненной водой камеры за две минуты, одну минуту и даже тридцать секунд. Этот эффектный номер вызывал настоящий шквал оваций. «Сказать, что аплодисменты были оглушительными, — писал лондонский рецензент, — значит ничего не сказать. Зрители все как один вскочили со своих мест и разразились бурей одобрительных выкриков».
Номера становились всё сложнее. Вот Гудини погружается в водонепроницаемом металлическом гробу на дно плавательного бассейна нью-йоркского отеля «Шелтон». Через час пятнадцать Гудини сообщает через переговорное устройство, что вода просачивается в гроб. Пройдёт ещё пятнадцать минут, прежде чем иллюзионист скажет: «Я думаю, мне лучше подняться. Я немного замёрз». Этот подвиг Гудини захватил воображение всей Америки. Его имя снова на первых полосах газет.
«Гарри Гудини не стал бы „королём магов“, если бы не ещё одна замечательная грань его творчества — артистизм, — подчёркивал Эмиль Теодорович Кио. — Только артистизм превращает трюк в искусство. Только он заставляет трюк жить подлинной сценической жизнью».
Однажды Гудини заставил зрительный зал сидеть целый час и глядеть на сцену, где не проходило никакого действия — просто там стоял ящик, в котором сидел иллюзионист. Очевидцы утверждали, что публика безмолвно как заворожённая оставалась на своих местах, не сводя глаз с ящика. А когда артист предстал перед аудиторией, раздался гром оваций, и зрители вынесли Гудини из театра на руках как триумфатора…
Гудини признавался, что «был самым разрекламированным из эстрадных артистов, когда-либо выступавших на театральных подмостках Европы». В конце 1916 года актёр Джон Дрю преподнёс французской актрисе Саре Бернар от имени актёров Америки бронзовую статуэтку. Всё бы хорошо, но за статуэтку забыли заплатить. Получив счёт на 350 долларов, она вернула подарок. Гудини выкупил статуэтку и послал письмо Саре Бернар, умоляя её принять статуэтку от имени американских артистов варьете. История имела неожиданное продолжение. В течение двух недель рекламное агентство переслало Гудини 3756 газетных вырезок, посвящённых этому эпизоду. Каждая газетная вырезка в среднем состояла из 15 строк. Такая реклама обошлась бы самому Гудини в 56 000 долларов!
Уилл Роджерс, известнейший юморист, называл Гудини «самым великим шоуменом современности». Питтсбургская газета сообщала, что «жалованье Гарри почти в два раза больше, чем у президента Соединённых Штатов».
В Бостоне его просто боготворили. Местный издатель выпустил фортепьянную пьеску под названием «Тустеп-марш Гудини». Одна из бостонских компаний наградила иллюзиониста золотой медалью в форме обвязанного канатами ящика. Газета «Бостон америкэн» организовала «День шутливых песенок про Гудини».
Фокусники называли свои номера его именем, как, например, «Карта Гудини». В этом номере названная карта «исчезает» из колоды, перетянутой резинками. Случались курьёзы. В Новом Орлеане скачки на ипподроме выиграла лошадь по кличке Гудини. У одного фермера сбежал крокодил, тоже Гудини.
Проповедники сект читали проповеди на темы: «Смирительные рубашки жизни», «Гудини и искусство выходить из трудного положения» — или против употребления алкоголя: «Когда виски связывает вас по рукам и ногам, вам не освободиться».
Теперь слово «Гудини» означало специалиста по выходу из кризисных ситуаций, в качестве прилагательного — «неуловимый», как глагол — «выбираться», «выкручиваться».
Успехи Гудини породили множество подражателей. «В Англии у нас полсотни Королей наручников, — жаловался Гарри. — Подбросьте в воздух камень, и он шлёпнется на голову человека с ключами от наручников в кармане, мечтающего стать Королём наручников». Гудини не возражал против того, чтобы другие исполняли его номера с наручниками, однако он настаивал на своём исключительном праве на придуманное им сценическое имя. Гудини, и только он один мог быть Гудини.
Великий маг увлекался не только разного рода трюками. Ещё до Первой мировой войны во время гастролей в Германии Гудини увлёкся авиацией, купил себе аэроплан «Вуазен», совершил на нём ряд смелых полётов.
Потом его воображением завладел кинематограф. Фильм с участием Гудини под названием «Главная тайна» вышел на экран в январе 1919 года и пользовался большим успехом. Его завалили письмами со всех концов света.
Разбогатев, Гудини не забывал помогать нуждающимся. В его дневниках то и дело встречаются записи вроде этой: «Торонто. Театр Ши. Попросил Джерри Ши дать бесплатное представление для сотни стариков из Института для бедных». («Я всегда симпатизирую старым и беспомощным».) Однажды, увидев на улицах Эдинбурга детей, шлёпающих по грязи без обуви, Гарри купил на обувной фабрике триста пар ботинок и пригласил детей в театр померить их.
Гудини был ярым противником спиритизма. Он высмеивал различных «повелителей духов» как в печати, так и в публичных выступлениях. Осенью 1926 года он выступал в университете Монреаля с лекцией, в которой вскрывались махинации спиритов. Во время перерыва он принял студентов. Один из них усомнился в том, что Гудини способен переносить сильнейшие улары без вреда для организма и неожиданно нанёс Гарри несколько ударов в живот. Иллюзионист с трудом остановил разошедшегося студента. Он довёл выступление до конца, однако ночью его самочувствие ухудшилось.
На следующий день Гудини дал два представления, хотя состояние его было тяжёлое. Вечером он выехал поездом в Детройт, с вокзала его отправили в больницу. 25 октября Гудини сделали операцию по удалению аппендикса, но уже развился перитонит. Великий иллюзионист умер 31 октября 1926 года в двадцать шесть минут второго дня.
Незадолго до своей кончины Гудини положил в сейф одной из нью-йоркских нотариальных контор завещание, в котором якобы находилось объяснение секретов всех его трюков. Были и свидетели того, как великий маг закладывал в несгораемый ящик какие-то бумаги, наказав открыть его не раньше, чем состоится столетие со дня рождения Эрика Вайса, — то есть 6 апреля 1974 года.
По мере приближения этой даты вокруг долгожданного события рос ажиотаж. Однако сейф оказался пустым. Спустя почти полвека после смерти Гудини сумел продемонстрировать свой талант мистификатора… Амадео Бэкка, престарелый иллюзионист, бывший ассистент Гудини, так отозвался на последнюю шутку учителя: «Я не очень бы удивился, если бы в запечатанном пакете оказалось приглашение вскрыть его могилу и убедиться, что она пуста. Маэстро был великий выдумщик».
В истории мирового театра певец Фёдор Шаляпин — явление уникальное. «Ты в русском искусстве музыки — первый. Как в искусстве слова — Толстой», — писал Максим Горький. И добавлял: «В русском искусстве Шаляпин — эпоха, как Пушкин». Неповторимый по красоте тембр придавал его исполнению особенную задушевность и законченность. Публика на его концертах то плакала неподдельными слезами, то искренно смеялась. Особой популярностью пользовались в исполнении Шаляпина русская народная песня «Эй, ухнем!» и «Песня о блохе» Мусоргского. Всего же в репертуаре артиста было более семидесяти оперных партий и более четырёхсот концертных произведений!
Фёдор Шаляпин родился 1 (13) февраля 1873 года в Казани, в семье крестьянина (выходца из Вятской губернии), писца Казанской земной управы. Уже в детском возрасте он обладал красивым дискантом. Фёдор пел в церковном хоре, а в 17 лет начал с успехом выступать в составе провинциальной оперной труппы. «К пению меня поощряли простые мастеровые люди… Ведь русские люди поют с самого рождения», — говорил он.
Шаляпин выступает на сцене так называемого «Каменного театра», поёт в Мариинском театре и Московской частной русской опере Саввы Мамонтова, где раскрылись музыкальное и актёрское дарования певца. В сентябре 1899 года Шаляпин впервые на сцене Большого театра исполнил партию Мефистофеля. Он получил от публики шесть лавровых венков с надписями: «Славному», «Великому», «Гениальному», «Красе и гордости русской сцены», цветочную лиру и щит с венком из золотых и серебряных цветов с выгравированной надписью: «Любовь наша будет тебе щитом, мечом же будет великий твой талант. Шире дорогу певцу-художнику!»
Шаляпину было всего 28 лет, когда он с триумфом спел Мефистофеля в театре «Ла Скала». Когда он завершил свою партию, ему показалось, что неведомая лавина обрушивается на него. Он не сразу понял, что это — шквал аплодисментов и приветственных криков. Милан был завоёван. Пройдёт всего несколько лет — и Шаляпин завоюет весь мир.
Осенью 1907 года Шаляпин впервые побывал в США. Однако американские критики тогда его явно недооценили. Шаляпин писал Владимиру Теляковскому: «…Америка скверная страна, и всё, что говорят у нас об Америке, — всё это сущий вздор. Говорят об американской свободе. Не дай бог, если Россия когда-нибудь доживёт именно до такой свободы, — там дышать свободно и то можно только с трудом. Вся жизнь в работе — в каторжной работе, и кажется, что в этой стране люди живут только для работы. Там забыты и солнце, и звёзды, и небо, и Бог. Любовь существует — но только к золоту. Так скверно я ещё нигде не чувствовал себя. Искусства там нет нигде и никакого». Однако именно в Америке Шаляпин получал самые высокие гонорары, что заставляло его приезжать сюда вновь и вновь.
Залы вмещали примерно от трёх до восьми тысяч зрителей. В Кливленде «Зал имени Карузо» рассчитан на четырнадцать тысяч человек! Сборы всегда были полные. Удивительную «тягу к прекрасному» американцев объяснил хорист труппы, давно живущий в Новом Свете: «Их мало интересует Шаляпин — великий артист и замечательный певец, но они считают необходимым поглядеть на человека, „делающего“ три тысячи долларов в один вечер».
В Лос-Анджелесе по окончании оперы у дверей Сидора Ивановича собралась очередь посетителей, в которой были «боги» американского экрана: Дуглас Фэрбенкс и Мэри Пикфорд, Глория Свенсон и Грета Гарбо, Джон Бэрримор и Пола Негри и многие другие…
Популярность Шаляпина была огромна, его всегда и везде узнавали, да и как было его не узнать, когда его портреты были выставлены во всех магазинах, конфеты продавались в обёртках с его изображением, был одеколон «Шаляпин», гребёнки с надписью «Шаляпин»…
«Где бы отец ни появлялся, на него всегда обращали внимание, — вспоминала дочь певца Ирина. — Вышли мы с ним как-то из дома, пройтись по Большой Никитской до Никитских ворот; и вот во время всего нашего пути встречные люди то и дело здоровались с ним, называя его по имени и отчеству, отец каждый раз приподнимал шляпу и отвечал на поклоны. Удивлённая, я спросила: „Папочка, неужели ты знаком со всеми?“ — „Нет, никого не знаю, — ответил он. — Это так, какие-то милые люди здороваются со мной“».
Публика интересовалась им не только как артистом, но и подробностями его личной жизни, внешним видом, костюмом. Вот почему он часто старался скрыться от преследующей его публики.
В Ялте Шаляпин зашёл в небольшой магазин на набережной. Он хотел купить себе шляпу. У магазина мгновенно собралась толпа. Оглянувшись и увидев сквозь витрину скопление народа, он встревоженно сказал приказчику: «Что-то, вероятно, случилось у вашего магазина, какое-нибудь несчастье?»
«Нет, Фёдор Иванович, это собрались на вас посмотреть!» — улыбаясь, ответил приказчик. К счастью, у магазина был запасный выход…
Перед концертом Шаляпин всегда сильно нервничал, он был очень чувствителен к поведению публики в зале. Когда Фёдор Иванович шёл из своей артистической на сцену, впереди бежал его секретарь Исай Дворишин и говорил: «Шаляпин идёт, Шаляпин»… Перед кулисой певец садился в кресло и громко пробовал свой голос.
Шаляпин поразительно умел «владеть толпой». Многие признавались, что в минуты отчаяния они слушали Шаляпина, потому что с его концертов они уходили окрылённые и духовно окрепшие.
В конце вечера, после многих «бисов», молодёжь теснилась у эстрады, и Фёдор Иванович отвечал на вопросы поклонников. На улице собиралась толпа зрителей и приветствовала артиста при отъезде, часто бросая ему цветы. Шаляпин, снимая шляпу и улыбаясь, долго благодарил провожающих. Однако он очень не любил, когда его «качали». «И что это за странный обычай, — возмущался певец, — ведь грохнут же меня когда-нибудь о землю… Вот чудаки, право!..»
Однажды поклонницы Шаляпина умудрились оторвать меховые хвостики от его хорьковой шубы. Впоследствии он носил шубу-татарку (вроде поддёвки).
Успех Шаляпину приносил не только талант, но и каждодневный труд. «Ведь вот эта толпа, что приветствовала меня сегодня, — говорил он дочери, — она любит меня, пока я в зените славы, но стоит мне немного сдать, и та же толпа развенчает меня и не простит мне моего заката. О, я в этом уверен! А зависть?! Знаешь ли ты, что такое зависть, особенно в театре?..»
Дома же, по воспоминаниям его детей, Фёдор Иванович был человеком скорее скромным: не любил никакой помпы, сторонился торгашей, купцов, не любил он и так называемое «высшее общество». Его тянуло к людям искусства, к писателям, художникам, артистам. Друзьями Шаляпина были Серов, Рахманинов, Бунин, Горький, Васнецовы, Вертинский, Мозжухин…
Фёдор Иванович был дважды женат. С первой избранницей — итальянской балериной Иолой Торнаги (настоящая фамилия Ле-Прести) — он познакомился ещё в Нижнем Новгороде. В семье было пятеро детей. Шаляпин нежно их любил, хотя видел редко из-за частых гастролей.
Когда близнецам Фёдору и Татьяне не было и года, Шаляпин увлёкся Марией Петцольд, вдовой купца. Она происходила из многодетной семьи помощника управляющего государственным имуществом Казанской губернии Элухена. Бытовала семейная легенда — ещё гимназисткой Мария заявила, что выйдет замуж только за промышленника Савву Морозова или за певца Шаляпина.
Петцольд с двумя детьми жила в Петербурге. Шаляпин воспитывал их наравне с родными. Вскоре стали появляться общие дети. Таким образом Шаляпин имел две семьи: в Москве и в Петербурге. Накануне Октябрьской революции на его попечении находилось девять детей. А в 1922 году у Шаляпина родилась ещё одна дочь. В Париж он уехал с Марией Петцольд, дочерьми и падчерицей. Первая же супруга, Пола Игнатьевна, оставалась в Москве.
За границей Шаляпин много гастролировал. Его выступления были расписаны надолго. В 1922 году он писал из Англии дочери Ирине, что поёт хорошо, пользуется огромным успехом и что больше всего слушателям нравится «Эй, ухнем!». «Зал прямо дрожит от криков и рукоплесканий». Правда, не обходилось без казусов. Некоторые ждали, что он будет своим басом тушить свечи, приносили с собой в театр вату — затыкать уши, чтобы предохранить барабанные перепонки от силы его голоса.
Как-то, возвратившись из Америки, он со смехом рассказывал друзьям один забавный эпизод, происшедший с ним в Чикаго. Один из местных миллионеров давал большой приём у себя в саду. Желая доставить своим гостям удовольствие, миллионер решил пригласить Шаляпина. Заехав к нему в отель, он, познакомившись, осведомился о цене. Певец спросил с него десять тысяч долларов за выступление. Миллионера возмутила эта цифра. Десять тысяч за два-три романса! Это было поистине сказочно много! И вот, чтобы сохранить лицо и чтобы задеть Шаляпина, он сказал: «Хорошо, я заплачу вам эту сумму, но в таком случае я не могу пригласить вас к себе в дом наравне с остальными гостями. Вы не будете моим гостем и не сможете сидеть за нашим столом. Вы будете петь в саду, в кустах!» Шаляпин рассмеялся и согласился.
В назначенный вечер он нарочно приехал в самом скромном и старом своём костюме («Всё равно меня никто не увидит») и пел как ни в чём не бывало. Гости, бросив накрытый стол, кинулись в сад и, окружив в кустах Шаляпина, выражали ему свой восторг. Миллионер был посрамлён. А деньги Фёдор Иванович получил вперёд.
Шаляпин любил семью и ничего не жалел для неё. А семья была немалая — десять человек детей. Он работал для семьи. Три раза он зарабатывал себе состояние. Первый раза в царской России — это всё осталось там после его отъезда. Второй раз за границей. Почти все свои деньги, сделанные им за границей, он держал в американских бумагах. Состояние его было огромно. Но в один прекрасный день, очень памятный для многих, случился крах. Это была знаменитая «чёрная пятница» на нью-йоркской бирже. В этот день многие из миллионеров стали нищими. Почти всё потерял и Шаляпин. Пришлось сызнова составлять состояние, чтобы обеспечить семью.
Шаляпин боялся бедности — слишком много видел он нищеты и горя в свои детские и юношеские годы. «Вот состарюсь, потеряю голос и никому не буду нужен, и опять, как в юности, придётся унижаться…» — говорил он.
С 1930 года Шаляпин начал выступать в труппе «Русская опера». Триумфально прошла его гастрольная поездка в Китай и Японию.
В Пекине окружили его целым роем. Аппараты щёлкали безостановочно. Какие-то люди снимались у его ног, прижимая лица чуть ли не к его ботинкам. Местные колбасники слали ему жирные окорока, владельцы водочных заводов — целые вёдра водки. Длиннейшие интервью с Шаляпиным заполняли страницы местных газет…
На концерте в Пекине он бисировал бесконечно. Китайская студенческая молодёжь неистовствовала. Представители «европейской колонии» и дипломаты сидели как зачарованные… Пекинцы устроили на вокзале бурную манифестацию в честь отъезжающего артиста, и дочь его не успевала принимать букеты. Поезд отошёл под восторженные овации поклонников.
С неменьшим успехом прошли и гастроли в Японии. Шаляпина приветствовали артисты древнейшего классического японского театра кабуки. «Токио всегда восторженно встречал Шаляпина, — говорил японский дипломат. — Его нельзя не любить, в нём есть какое-то необъяснимое обаяние».
Весной 1937 года у певца обнаружили лейкемию (рак крови). Он умирал как артист. Последний день своей жизни Шаляпин очень мучился. «Тяжко мне… Где я? В русском театре? Чтобы петь, надо дышать, а нет дыхания…» Придя в себя на минуту, он взял за руку стоявшую у изголовья жену и сказал: «За что я должен так страдать? Маша, я пропадаю…» 12 апреля 1938 года Фёдор Иванович Шаляпин скончался.
Париж устроил великому певцу грандиозные похороны. Тысячи людей пришли отдать долг великому русскому артисту. Радио целыми днями транслировало арии и песни в его исполнении. Совершавший молебствие митрополит Евлогий сказал: «За всё то духовное наследие, которое он нам оставил, за прославление русского имени — за всё это низкий поклон ему от всех нас и вечная молитвенная память».
Шаляпин был похоронен на Батиньольском кладбище. 29 октября 1984 года прах певца был перезахоронен на Новодевичьем кладбище. Такова была предсмертная воля великого певца, сына Русской земли Фёдора Шаляпина. Без преувеличения можно сказать — ни один артист в мире не имел такого абсолютного признания, как Шаляпин. Все склонялись перед ним. Его имя горело яркой звездой. Тех почестей, тех восторгов, которые выпали на его долю, не имел никто.
Знаменитая босоножка Айседора Дункан пыталась воскресить дух античного танца. Свои пластические фантазии на темы музыкальных произведений Бетховена, Чайковского, Шопена, Шуберта она исполняла босиком, в греческом хитоне, свободно импровизируя под музыку. Античность была для неё воплощением идеи сближения человеческой натуры с природой, а танец — средством этого сближения.
Перед Айседорой Дункан склонялись художники, учёные и мыслители всех стран. Танцовщица пользовалась исключительным успехом в Европе. Однажды её вызывали на сцену двадцать семь раз! «Красота, простая как природа», — говорил о ней Станиславский.
Айседора Дункан родилась в Сан-Франциско в бедной ирландской семье. В записи о крещении сказано: «В тринадцатый день октября в году 1877 от Рождества Христова крещена Анджела И. Дункан, рождённая 26 дня мая того же года от Джозефа и Марии Дункан». Эту дату рождения — 26 мая 1877 года — стоит отметить, так как она отличается от ранее принятой даты, которую сообщил брат Айседоры Августин, а именно 27 мая 1878 года.
Отец Айседоры был по натуре авантюристом: Джозеф то открывал картинную галерею, то принимался за литературный труд, организовывал лотереи, основывал газеты и в конце концов возглавил банк. Однако его дело потерпело крах, он ударился в бега. Мери Дункан осталась с четырьмя детьми на руках.
В двадцать лет Айседора отправилась искать счастья в Европе. Она танцевала в светских салонах, гастролировала с труппой Лой Фуллер. Первый самостоятельный концерт, принёсший Дункан известность, состоялся в Будапеште в апреле 1902 года. Затем она выступала в Германии и Франции.
Возбуждённая публика собиралась в театрах, чтобы увидеть страстное танцевальное выступление полуобнажённой Айседоры. Одни считали её гениальным новатором, фанатической миссионеркой нового танца; другие — претенциозной дилетанткой «с припрыжкой гувернантки», убогой в своей технической беспомощности. Знатоки были шокированы лёгкостью её одеяний и серьёзностью музыки, под которую она танцевала. «Святая мученица! — восхищался венский журналист. — Для неё театром должен служить римский Колизей… Никаких порочных мыслей и желаний не может возбудить её нагота».
Дункан выступала перед зрителем с короткими лекциями, разъясняя свои цели, как художественные, так и воспитательные. Её «Танец будущего» должен помочь людям стать здоровыми и красивыми, вернуть миру утраченную гармонию, восстановить естественные связи с природой.
Мюнхенские студенты были очарованы Айседорой. Каждый вечер после окончания концерта они выпрягали лошадей из экипажа и везли её домой. Однажды Дункан танцевала в кафе на столах, переходя с одного на другой. Всю ночь студенты пели: «Айседора, Айседора, ах, как жизнь хороша!» Сообщение об этой ночи, появившееся в прессе, возмутило обывателей, но в действительности она была невиннейшей «оргией», невзирая даже на тот факт, что студенты разодрали платье и шаль Айседоры на полосы, которыми обвязали свои шапки.
Нечто подобное происходило и в других городах. Часто, в продолжение нескольких часов, поклонники простаивали под окном гостиницы и пели, пока Айседора не бросала им цветы и платочки.
Венгрия встречала Айседору как королеву. В каждом городе её ожидала карета с белыми лошадьми в упряжке, наполненная белыми цветами. В этой карете танцовщица проезжала по центральным улицам под приветственные крики народа.
Теперь Дункан танцевала при переполненных залах. Репортёры, потрясённые воздушным, почти эфирным танцем, стали называть её «святая, божественная Айседора». В Берлине после её двухчасового выступления публика отказалась покинуть оперный театр, требуя бесконечных повторений, и под конец в порыве исступления зрители взобрались на рампу. Сотни молодых студентов устремились на сцену, и Дункан грозила опасность быть раздавленной насмерть слишком пылким поклонением. Её популярность в Берлине стала почти невероятной. Зрители приходили на представлениях «божественной Айседоры» в состояние совершенного экстаза.
В 1904 году прошли первые гастроли Айседоры Дункан в России. Её восторженно приветствовали художники, профессора гуманитарных наук, поэты-символисты, частично — музыканты. Приверженцы Дункан нашлись и среди молодёжи императорского балета. Михаил Фокин, восхищавшийся ею, при этом замечал: «Дункан создавала искусство прекрасное, но неповторимое: на такой основе не могло возникнуть ни долговечной системы сценической выразительности, ни школы, имеющей перспективу развития».
В декабре 1904 года в Берлине Дункан встретилась с Гордоном Крэгом, сыгравшим и как художник, и как человек огромную роль в её жизни. Она пленила его безукоризненной гармонией. «Я вижу Покой и Красоту, а также Силу и Нежность», — было сказано в поэме Крэга, посвящённой Айседоре. Даже после того как они фактически расстались в 1907 году, Айседора оставалась верной подругой Крэга.
Высоко ценили искусство Дункан Мартин Шоу и поэт Йейтс. Принц Уэльский, будущий король Эдуард, сказал, что Айседора — красавица кисти Гейнсборо, и это прозвище закрепилось за ней.
Английский критик Титтертон делился своими впечатлениями: «Поверите ли мне, я задрожал от благоговения, увидав Айседору Дункан. Однажды в столетие, в десять столетий приходит новая идея, и здесь я был зрителем последней родившейся. Это начало новой эры в искусстве. Ничто не может так потрясти душу, как танец. От некоторых её движений слёзы подступают к горлу».
Дункан удалось покорить Европу, а вот в Америке её ожидала настоящая буря. В Вашингтоне некоторые из министров в яростных выражениях протестовали против её танцев. Но внезапно, в середине одного из выступлений Дункан, в зрительской ложе, ко всеобщему изумлению, появился президент Теодор Рузвельт. Он наслаждался представлением и горячо аплодировал после каждого номера программы. Позже он писал: «Какой вред находят министры в танцах Айседоры? Она кажется мне такой же невинной, как дитя, танцующее в саду в утреннем сиянии солнца и собирающее прекрасные цветы своей фантазии». Эта фраза Рузвельта, обошедшая ведущие газеты, заставила замолчать проповедников морали. Гастроли Дункан прошли с большим успехом.
В 1906 году Айседора стала любовницей Париса Зингера, одного из детей знаменитого магната Исаака Зингера. Парис подарил ей семь лет роскошной жизни и сына Патрика. Он купил дом в Бельвю с садами и террасой с видом на Париж. Айседора отрыла школу танцев для детей и вся ушла в преподавательскую работу. Она очень гордилась достижениями своих воспитанниц.
Сад Айседоры располагался рядом с садом стареющего скульптора Огюста Родена. Часто они гуляли вдвоём. Роден давно восхищался Айседорой, но теперь восхищение силой её духа переросло в благоговение перед ней. Позднее он признался: «Айседора Дункан — величайшая из женщин, и её искусство вдохновляло мою работу гораздо больше, чем что-либо другое. Иногда я думаю, что она величайшая из женщин, которых знал мир».
В апреле 1913 года в Париже произошла страшная трагедия. Погибли дети Дункан — семилетняя Дирдрэ и трёхлетний Патрик. Третий ребёнок Айседоры умер при рождении 1 августа 1914 года. «У меня было твёрдое намерение покончить с жизнью, — писала в своей книге воспоминаний Дункан. — Разве могла я продолжать жить, потеряв детей? И лишь слова девочек из моей школы, обступивших меня: „Айседора, живи ради нас! Разве мы тоже не твои дети?“ — побудили меня утешить скорбь других детей, которые оплакивали смерть Дирдрэ и Патрика».
Гибель детей вызвала шок и прилив симпатии к Айседоре по всей Франции, а её заслуги перед нацией, выразившиеся в передаче Бельвю под военный госпиталь и в поддержке солдат, были по достоинству оценены всеми. Дункан рассказывала, что когда она ехала через военную зону во Франции, её имя служило пропуском («Это Айседора, пропустить без досмотра»).
Поэт Фернан Дивуар посвятил Айседоре военную драму-хорал «Призыв к победе». Она вновь поднимается и танцует во имя победы. Танец Дункан «Марсельеза» доводил публику до неистовства. Перед высокопоставленной аудиторией Айседора танцевала под музыку революционного гимна с возрастающей напряжённостью. Благородная, решительная и мстительная, одетая в огненно-красную тунику, она склонялась до самой земли, чтобы затем подняться. Айседора символизировала собой народ, взявшийся за оружие, и, когда в финале она бесстрашно смотрела в лицо врага с обнажённой грудью, весь зал вставал, обливаясь слезами.
Позже Дункан танцевала «Марсельезу» в «Метрополитен-опера». Карл Ван Вехтен писал своей подруге Гертруде Стайн: «Люди, включая и меня самого, вскакивали на стулья и кричали. Потом Айседора появлялась закутанной в американский флаг, что вызывало ещё больший энтузиазм. Это удивительно, видеть такой американский патриотизм, говорю тебе, она сводит их с ума, на призывных пунктах полно добровольцев…»
Айседора гастролировала по всему миру. В Рио-де-Жанейро первая часть программы была встречена робкими аплодисментами. Сокрушительная овация, последовавшая за финальным номером, объяснила предыдущее молчание зала: зрители были просто поражены её искусством. Теперь же люди плакали и целовались, а танцовщицу окружила восторженная толпа её почитателей. Айседора смогла выбраться из театра, лишь бросив охапку роз ожидавшим её поклонникам, которые буквально разорвали цветы на кусочки, чтобы взять на память.
Во время её второго концерта в Рио, после Сонаты си-бемоль-мажор Шопена, молодой человек, сидевший на галёрке, внезапно вскочил и произнёс импровизированную речь: «Айседора, вы пришли к нам как посланница Бога… Вы никогда не сможете до конца осознать, что значит ваше искусство для молодого поколения. Оно — величайшее открытие правды…»
Айседора расплакалась и ответила: «Я знаю, вы понимаете меня… и я люблю вас всех. Спасибо, спасибо!»
В тот вечер Дункан была настолько воодушевлена отзывчивостью публики, что после окончания концерта она отправилась на пляж Копакабана, сменила платье на короткую тунику и танцевала у кромки прибоя для дюжины своих друзей. Потом говорили, что она танцевала на берегу моря совершенно обнажённой. Но к этому времени она была уже столь популярна и любима, что «те, кто поверил в эту сплетню, посчитали её поступок очень оригинальным, артистичным и истинно парижским».
Когда сценическая карьера Дункан стала клониться к закату, мечта о школе, где её заветные идеи претворялись бы в жизнь, вновь овладела артисткой. В 1921 году она открыла театр-студию в Москве. Сама Дункан пробыла в Советской России сравнительно недолго. Она вышла замуж за поэта Сергея Есенина (иначе его не выпустили бы за границу) и вместе с ним отправилась в турне по Европе и США. За нескрываемые симпатии к СССР, ненависть к буржуазному быту и публичное исполнение сочинённого ею танца «Интернационал» Дункан была лишена американского гражданства и в феврале 1923 года выслана из США.
После разрыва с Есениным она жила во Франции, зарабатывая редкими выступлениями, а также журнальными статьями. Деньги были нужны на жизнь и на содержание московской школы, и на создание новых школ, о которых она продолжала мечтать.
Жизнь Айседоры Дункан оборвалась трагически 14 сентября 1927 года. Повязав на шею красный шарф, она села в машину и крикнула по-французски: «Прощайте, друзья, я отправляюсь к славе!» Автомобиль дёрнулся вперёд, потом внезапно остановился, и окружающие увидели, что голова Айседоры резко упала на край дверцы. Шофёр закричал. Шарф, попав в ось колеса, затянулся и сломал ей шею.
Все выдающиеся люди Парижа: художники, скульпторы, музыканты, актёры и актрисы, дипломаты, министры, редакторы, чьи имена были известны во всём мире, — пришли отдать Айседоре последний долг. Толпы народа стояли вдоль улиц.
На кладбище Пер-Лашез собралось более десяти тысяч человек, которые запрудили все аллеи, так что невозможно было двигаться. Приковыляли старики, видевшие её двадцать лет назад. Матери поднимали детей, чтобы они запомнили похороны великой Айседоры Дункан…
Великий учёный Альберт Эйнштейн родился 14 марта 1879 года в Ульме (Вюртемберг). Его отец, Герман, был совладельцем фабрики по производству перин. С детства Альберт находился под влиянием матери, женщины властной и жёсткой, настойчиво внушавшей ребёнку чувство собственной исключительности.
Высшее образование Эйнштейн получил в Цюрихском политехническом институте. После выпускного экзамена он получил место технического эксперта в Швейцарском патентном бюро в Берне. В этом «светском монастыре» Эйнштейн проработал семь лет.
Личная жизнь великого учёного была довольно запутанной. В 1903 году он женился на Милеве Марич, девушке из уважаемой в Воеводине сербской семьи. Она сдала экзамены в Цюрихский политехнический институт с первого раза и была зачислена на факультет физики и математики. Окружённая поклонниками, Милева отдала предпочтение Эйнштейну. 27 августа 1902 года у них родился внебрачный ребёнок — дочь Лиза. В то время это грозило большим скандалом и могло сказаться на карьере молодого учёного. Появление на свет дочери было окутано такой плотной пеленой тайны, что о её существовании биографы узнали только в 1987 году, когда в США обнаружили переписку Милевы и Альберта. Лиза умерла, не прожив и двух лет, во время эпидемии скарлатины. В официальном браке у супругов родились двое сыновей. Старший сын Эйнштейна, Ганс-Альберт, станет учёным. Судьба младшего, Эдуарда, страдающего душевной болезнью, сложилась печально. Покинутый всеми, он умрёт в психиатрической клинике.
Легендарная статья Эйнштейна, в которой содержались основные идеи его теории относительности, была опубликована в сентябре 1905 года в журнале «Анналы физики». Современные исследователи выяснили, что в начале работы над теорией относительности учёный опирался на помощь Милевы Марич. Статья Эйнштейна не вызвала бурной реакции в научном мире, её практически не заметили.
В апреле 1914 года Эйнштейн прибыл в Берлин, будучи уже членом Академии наук, и приступил к работе в созданном Гумбольдтом университете — крупнейшем высшем учебном заведении Германии.
Происходят перемены в личной жизни учёного. Он расстаётся с Милевой и женится на кузине Эльзе Левенталь, с которой у него был многолетний роман. Кузина была для Эйнштейна скорее матерью, чем женой, она организовывала его повседневную жизнь и защищала от назойливого любопытства публики.
Мировая известность пришла к Альберту Эйнштейну в 1919 году, когда после обработки данных наблюдений солнечного затмения английские учёные подтвердили предсказанный теорией эффект отклонения световых лучей в гравитационном поле. Газеты вышли с громкими заголовками: «Революция в науке», «Новая теория строения вселенной», «Ниспровержение механики Ньютона», «Лучи изогнуты, физики в смятении. Теория Эйнштейна торжествует»… Президент Королевского общества объявил теорию относительности высочайшим достижением человеческой мысли.
Абрахам Пейс назвал эти события «началом эйнштейновской легенды». Люди устали от войны, им хотелось отвлечься, и теория относительности стала темой номер один, сенсацией для массового читателя. Искривлённое пространство и отклонение световых лучей были у всех на устах, эти слова завораживали публику.
Сам Эйнштейн отнёсся к своей популярности довольно спокойно. Перед Рождеством он писал Генриху Зангеру: «Слава делает меня всё глупее и глупее, что, впрочем, вполне обычно. Существует громадный разрыв между тем, что человек собою представляет, и тем, что другие о нём думают или, по крайней мере, говорят вслух. Но всё это нужно принимать беззлобно».
К большому удовольствию репортёров, герой дня оказался интересной личностью. Эйнштейн обладал дерзким обаянием и чувством юмора, он любил пофилософствовать. «От меня хотят статей, заявлений, фотографий и пр., — писал учёный. — Всё это напоминает сказку о новом платье короля и отдаёт безумием, но безобидным».
В апреле 1921 года Эйнштейн впервые ступил на американскую землю. Его встречала огромная толпа народа. Репортёры и фотографы работали без устали, любители автографов сметали всё на своём пути. То же самое повторилось и на Бродвее. Эйнштейн сказал жене: «По-видимому, для них это нечто вроде цирка Барнума. Но я убеждён, что им было бы куда интересней увидеть слона или жирафа, чем пожилого учёного!»
В Вашингтоне Эйнштейна принял президент Гардинг, а в Капитолии американский конгресс утвердил резолюцию, приветствовавшую прибытие в Соединённые Штаты профессора Эйнштейна.
Через несколько лет учёный получит титул «Великого Родича» (вариант «Великого Вождя Относительности»), когда во время поездки в Большой Каньон побывает в индейской резервации. Он будет позировать фотографу с убором из перьев на голове и трубкой мира в руке.
В Англии у причалов ливерпульского порта Эйнштейна встречали Томсон и Резерфорд. Королевское общество чествовало учёного-физика в стенах колледжа Троицы, в тех стенах, где жил и работал Исаак Ньютон.
«То, чем Ньютон был для восемнадцатого столетия, тем Эйнштейн стал для двадцатого, — сказал председатель. — Признать этот факт англичанам, возможно, нелегко, но, как видите, они его признали».
Бернард Шоу, пожимая руку Эйнштейну, воскликнул: «Всех вас восемь человек, только восемь!»
Эйнштейн удивился: «Кто эти восемь и какое я имею к ним отношение?»
Шоу продолжал: «Пифагор, Птолемей, Аристотель, Коперник, Галилей, Кеплер, Ньютон, Эйнштейн».
«Возможно, что со свойственным ему чувством юмора он сказал это в шутку», — простодушно смеялся Эйнштейн, рассказывая об этом Эльзе.
На одном из приёмов рядом с Эйнштейном посадили архиепископа Кентерберийского. Архиепископ с некоторых пор интересовался теорией относительности и вопросом о том, нельзя ли извлечь из неё что-либо для религии. Улучив подходящий момент, архиепископ спросил: «Не можете ли вы сказать, какое отношение имеет теория относительности к религии?» — «Никакого», — коротко ответил учёный.
Средства массовой информации создали Эйнштейну образ мудреца и оракула, и теперь его внимания домогался весь мир. Во время поездки в Женеву Эйнштейна осаждали толпы девиц, одна из них даже попыталась вырвать у него прядь волос. В честь физика называли сигары, младенцев, телескопы и башни. Эйнштейна завалили письмами. Кто только ему не писал: доброжелатели, религиозные психопаты, шарлатаны, просившие денег, общественные организации и движения, искавшие его поддержки, школьники и, наконец, одна маленькая девочка, задавшая вопрос: «А вы действительно есть?»
В Индии Эйнштейн провёл несколько дней в обществе Тагора. На пути между Бомбеем и Сингапуром радиограмма принесла весть о присуждении Эйнштейну Нобелевской премии по физике за 1921 год. Когда он прибыл в Китай, студенты устроили учёному по этому поводу тёплую встречу и несли его на руках по улице Нанкина.
Эйнштейн посетил также Палестину и стал первым почётным гражданином Тель-Авива. В Иерусалимском университете он рассказал о своих исследованиях по теории относительности, беседовал с еврейскими переселенцами.
Дом учёного на Хаберландштрассе в Берлине посещали многие знаменитости — от Чарли Чаплина до Генриха и Томаса Маннов, но эти визиты доставляли удовольствие Эйнштейну.
Он обожал фильмы Чарли Чаплина. Существует такой анекдот. Однажды Эйнштейн послал Чаплину телеграмму: «Ваш фильм „Золотая лихорадка“ понятен всем в этом мире, и я уверен, что вы станете великим человеком. Эйнштейн».
Чаплин ответил: «Я вами восхищаюсь ещё больше. Вашу теорию относительности не понимает никто в мире, но вы всё-таки стали великим человеком. Чаплин».
В своей биографической книге актёр писал: «Я познакомился с Эйнштейном в 1926 году, когда он приезжал в Калифорнию читать лекции. У меня есть теория, что учёные и философы — это чистой воды романтики, только страсть свою они направляют по другому руслу. Эта теория очень подходит к Эйнштейну. Он выглядел типичным тирольским немцем в самом лучшем смысле этого слова, весёлым и общительным. Но я чувствовал, что за его спокойствием и мягкостью скрывается крайне эмоциональная натура, и его неукротимая интеллектуальная энергия питалась именно этим источником».
Эйнштейна раздражало докучливое внимание репортёров, он пренебрежительно отзывался о связанных со славой церемониях. Часто автор теории относительности отказывался от торжественных официальных обедов, называя их «часом кормления зверей в зоопарке». Сын учёного Ганс-Альберт придерживался мнения, что его отец нуждался в публике. Однажды они вдвоём путешествовали по американской глубинке, где Эйнштейна никто не узнавал. Сначала его это очень веселило, потом стало огорчать и нервировать. Эйнштейн любил, чтобы его слушали, и резко отзывался о собственной популярности скорее всего потому, что стыдился своего тайного тщеславия.
Эйнштейн всегда оказывался в центре внимания. У женщин вдруг возникала необъяснимая страсть к науке. Причём каждой хотелось, чтобы Эйнштейн изложил свою теорию в интимной беседе. Учёный не всегда мог устоять перед соблазном. Некоторые из экзальтированных особ уходили домой в полной уверенности, что Эйнштейн спиритуалист, так как он верит «в четвёртое измерение». Герта Валдоу, служившая у него в горничных, говорила: «Ему нравились красивые женщины, а они его просто обожали».
На одном из приёмов представительная дама, чтобы показать подругам свою образованность, задала физику вопрос: «Вы не могли бы мне объяснить связь между временем и вечностью?»
Эйнштейн ответил с присущим ему сарказмом: «Видите ли, если бы у меня хватило времени, чтобы вам это объяснить, вам бы понадобилась вечность, чтобы это понять».
Незадолго до пятидесятилетия великого физика репортёры объявили, что он стоит на пороге очередного великого открытия. Публика жаждала подробностей, его очередная статья была полностью перепечатана в «Нью-Йорк геральд трибюн». В Лондоне статью вывесили в витрине универмага «Селфридж», около которой собирались толпы. Всё это было данью славе Эйнштейна, объяснялось гипнозом его имени, но обывателю его тридцать три уравнения ничего не говорили.
Эйнштейн подружился с королевской четой Бельгии. Елизавета играла на скрипке. Её супруг Альберт, страстный альпинист, обсуждал с Эйнштейном особенности швейцарских горных вершин. Они называли друг друга «тёзка». С королевой Эйнштейн играл в квартете — две скрипки и две виолончели. Однажды, когда Её Величество играла с особым вдохновением, Эйнштейн воскликнул: «Вы прекрасно музицировали! Право, вы совершенно не нуждаетесь в профессии королевы».
В октябре 1933 года Эйнштейн приступил к работе в Принстонском университете. Он стал гражданином США, сохранив за собой гражданство Швейцарии. Интерес публики к Эйнштейну не ослабевал, этому способствовала его вовлечённость в политику, которой он активно занимался. Учёный призывал остановить «немецких кровавых псов» любой ценой, считал своих прежних соотечественников моральными уродами.
Эйнштейн охотно отвечал на письма поклонников. Школьница из Вашингтона жаловалась, что ей с трудом даётся математика и приходится заниматься больше других, чтобы не отстать от товарищей. Ответив из Принстона, Эйнштейн, в частности, писал: «Не огорчайтесь своими трудностями с математикой, поверьте, мои затруднения ещё больше, чем ваши».
Фермер из штата Айдахо назвал новорождённого сына Альберт и просил Эйнштейна написать несколько слов, которые мальчик мог бы хранить как талисман. Учёный ответил: «Ничто истинно ценное не рождается из честолюбия и одного лишь чувства долга; оно возникает скорее из любви и преданности по отношению к людям и объективным вещам».
Вложив в конверт фотоснимок маленького Альберта, обрадованный фермер пообещал в знак благодарности отправить Эйнштейну мешок картофеля из Айдахо. И обещание своё сдержал: мешок оказался внушительных размеров.
Разумеется, основное время Эйнштейн отдавал науке. Свои взгляды на единую теорию гравитации и электромагнетизма он изложил в дополнении к третьему изданию книги «Сущность теории относительности». Средства массовой информации уделили этой книге много внимания в том числе и потому, что она увидела свет в год семидесятилетия Эйнштейна. Газета «Нью-Йорк таймс» воспроизвела страницу из книги под заголовком «Новая теория Эйнштейна даёт ключ к тайнам вселенной». Британская «Дейли телеграф» напечатала четыре уравнения, которые «заключали в себе самую суть теории». Эйнштейн жаловался сыну Гансу-Альберту: «Крайне глупо выставлять на публичное обозрение подобные вещи, не думая о том, что они непонятны подавляющему большинству читателей».
Газетная шумиха была свидетельством того, что Эйнштейн по-прежнему занимал воображение публики. Менеджер Института высших проблем вспоминал, как ему приходилось потрудиться, «чтобы оградить Эйнштейна от фанатичных почитателей и маньяков, которые отличались такой же своеобразной хитростью и изобретательностью, как и девочки-подростки, преследующие какого-нибудь идола шоу-бизнеса». Для публики, сказал он, Эйнштейн был не только величайшим из математиков, но и государственным деятелем, философом, оракулом и авторитетом в столь далёких друг от друга областях, как искусство, астрология и даже (был и один такой случай) палеонтология.
Почитатели звонили физику днём и ночью, заваливали его письмами. Они пытались с ним встретиться, добирались до института на автобусе, на машине, поездом или самолётом. Они бродили по институтским коридорам в поисках его кабинета.
О стареющем Эйнштейне американцы рассказывали множество забавных историй. Он ходил на работу пешком, и однажды автомобилист, заметив его, так растерялся, что врезался в дерево.
12 апреля 1955 года Эйнштейн последний раз вошёл в свой кабинет в Институте высших исследований. Его помощница спросила, всё ли в порядке. Учёный с улыбкой ответил: «Здесь всё в порядке. Не в порядке я».
Умер Альберт Эйнштейн в Принстоне (США) 18 апреля 1955 года. Его прах был развеян друзьями в месте, которое должно навсегда остаться неизвестным, чтобы его не посещали толпы паломников.
О его кончине объявили в восемь часов утра. Реакцию человечества на его смерть хорошо передаёт рисунок, получивший в то время широкую известность: космос, планеты Солнечной системы на своих орбитах, среди них Земля — и половину земного шара закрывает мемориальная доска с надписью: «Здесь жил Альберт Эйнштейн».
Грок по праву считается одним из лучших клоунов в истории цирка. Международный приз «Маска Грока» является высшим признанием мастерства клоуна. Музыкальная комедия была главным источником вдохновения для Грока. Его называли интеллектуальным клоуном, клоуном-философом, клоуном шекспировского толка.
Грока считали гениальным многие великие художники. Шаляпин, посмотрев выступление клоуна, признался, что ничего лучшего за всю свою жизнь он не видел.
Певец Леонид Утёсов, побывавший в двадцатых годах в Берлине и Париже, признавал, что ни один артист не произвёл на него такого впечатления, не оставил такого глубокого воспоминания, как клоун Грок: «Зал, и я вместе с ним, покатывался от хохота, но одновременно было почему-то немного грустно. Он был философ, этот клоун Грок. (Недаром ему было „honoris causa“ присвоено звание доктора философии в нескольких университетах Европы.) Он отлично понимал природу человека. Как часто мы к простой цели идём самым сложным, самым нелепым путём — от смущения, от неуверенности в себе, от непонимания обстоятельств, и ещё недоумеваем, почему нам так трудно жить на свете. Удивляясь этому человеку, не понимавшему простых вещей, невольно начинаешь оглядываться вокруг, заглядывать внутрь себя и видишь много похожего».
Если верить «Мемуарам» Грока, то он был не только повелителем шутов, королём клоунов, божественным Гроком, величайшим комиком на свете; он был, кроме того, служителем конюшни, земледельцем, официантом в кафе, дворецким, поваром, водолазом, приказчиком, часовщиком, настройщиком фортепьяно, скрипачом, дирижёром, преподавателем иностранных языков, репетитором, кассиром, счетоводом, садовником, учителем фехтования, боксёром и просто добрым малым.
Несомненно, что большая часть всех этих занятий выдумана. Шарль Адриен Веттах, по прозвищу Грок, родился 10 января 1880 года в Швейцарии. Все в роду Веттахов были крестьянами и пастухами. Его мать умела играть на фортепиано, а отец чинил часы, считался замечательным гимнастом и метким стрелком. Когда Адриен немного подрос, отец приохотил его к цирку.
Однажды юного Веттаха увидел клоун Альфреде и предложил вступить в труппу бродячего цирка. Альфредианос, так называли партнёров на манеже, оставались в цирке около двух лет. Когда его коллега женился, Адриен ещё дважды менял партнёров, после чего бросил работу в бродячем цирке и уехал во Францию. К этому моменту он умел жонглировать, ходил по канату, был неплохим акробатом, наездником, владел многими инструментами и был ангажирован в Национальный швейцарский цирк на… должность кассира.
В этом цирке Адриен сблизился с молодым музыкальным эксцентриком, выступавшим под именем Брик, и заменил его ушедшего партнёра Брока. Адриен счёл остроумным принять псевдоним «Грок». Под этим именем он впервые вышел на манеж 1 октября 1903 года. Дебют состоялся в Национальном швейцарском цирке в Ниме.
Они побывали во Франции, Бельгии, Испании, Южной Америке. Затем Грок выступал с известным клоуном Антонэ, а в последние годы работал без постоянного партнёра.
После войны продолжились его успешные гастроли в Париже в зале «Олимпия», затем — в зале «Альгамбра». Успех у Грока был триумфальный. Журналисты осыпали клоуна такими похвалами, что многие спрашивали себя, не присутствуют ли они при рождении нового гениального мастера буффонады, при рождении второго Чарли Чаплина. Надо сказать, что хор похвал продолжал усиливаться, сопровождая все выступления Грока в Париже.
В декабре 1924 года клоун выступал в «Ампире». У каждого, кто видел его номер, оставалось ощущение, что он достиг высшей степени мастерства.
Публика мюзик-холла, по крайней мере во Франции, была пресыщена; и тогда Грок, король буффонады, принял предложенный ему цирком Медрано ангажемент. Его номер привёл цирковую публику в восторг, она устроила ему овацию.
У Грока был певучий и жалобный голос, и вдруг он резко бросал: «Без шуток!» Или вопрошал: «Почему?» Знаменитые восклицания повторялись у него каждую минуту, создавая своеобразный, причудливый припев. Его интонации настолько покоряли публику, что с уст парижан целый сезон не сходили слова — «Без шуток!» и «Почему?».
Грок, более разумный, чем его панегиристы, только посмеивался: «В связи с этим я хочу раз и навсегда поднять забрало. Ни искусство, ни философия меня не интересуют, я не принадлежу к числу людей умственного труда. Всё, что говорят обо мне по этому поводу, очень мило, но не соответствует истине, всё это весьма искусная реклама, которую мои любезные друзья и покровители создают мне без всякой задней мысли. Мне не приходится жаловаться, ведь „интеллектуальный клоун“ в наши дни может рассчитывать на больший успех, чем обычный, заурядный клоун».
Грок умел безраздельно владеть аудиторией. Ни до него, ни после не было клоуна, который мог бы оставаться наедине с публикой 70 минут.
Грок понимал, что и виртуозных трюков, и даже ума недостаточно, чтобы покорить публику. Нужно добиться контакта с ней. Вот что он писал по этому поводу: «Моим соавтором, как правило, была публика. Именно по её реакции я определял — это удалось, а то — нет. И можете мне поверить, что настоящее мастерство артиста состоит из двух половин: из того, что ты даёшь публике, и того, что публика даёт тебе. Горе артисту, который в своём высокомерии, упоённый успехом, забывает это правило. В тот момент, когда он теряет живительные контакты со своей второй половиной — публикой, он обрекает себя на бесплодность, на творческую катастрофу. Эту простую истину я никогда и нигде не забывал».
Все свои трюки Грок делал с неподражаемой серьёзностью и блеском — танцевал ли, играл ли на скрипке или рояле, жонглировал ли, но всё, что бы он ни делал, было алогично, было вопреки здравому смыслу.
В антре «Скрипка» партнёр Грока выходил на арену и играл на скрипке сложную пьесу. Потом на манеже появлялся сам Грок, он с трудом тащил огромный контрабасный футляр. Поставив его на сцену, клоун извлекал из него скрипочку, такую крохотную, что она уместилась бы на ладони. Извлекать из такого карликового инструмента нормальные звуки совсем не просто, а Грок исполнял такую сложную вещь, как увертюру к «Травиате».
У Грока — человека с белым лицом и огромным красным ртом — возникают самые естественные желания. Он хочет, например, поиграть на фортепьяно. Но стул и музыкальный инструмент в разных концах сцены. Осознав это, Грок со страшным напряжением придвигает… фортепьяно к стулу.
Крышка фортепьяно била его по пальцам один раз, другой. Теперь клоун настороже, он играет, едва прикасаясь пальцами к клавишам, следит за коварной крышкой и в последнее мгновение отдёргивает руку. Он необыкновенно доволен и с насмешливым видом дует себе на пальцы. Однако, перед тем как снова начать играть, он снимает крышку и ставит её рядом с инструментом.
Грок садится за фортепьяно, снимает цилиндр и кладёт его на открытую крышку. Цилиндр скатывается на пол, как с горки. Клоун до крайности смущён неожиданностью. Но как же его теперь достать? В голове Грока снова мучительно работает мысль. Наконец он взбирается на фортепьяно, садится на крышку и проделывает путь скатившегося цилиндра.
Грок снова кладёт цилиндр и перчатки на фортепьяно, играет, видит, что перчатки вот-вот скатятся вниз, он одной рукой хватает цилиндр, ловит в него перчатки, продолжая музицировать другой рукой.
Неповторим его трюк со стулом, когда он, ломая сиденье, проваливается в него, оказавшись в немыслимой позе, согнутый пополам, вдруг выскакивает из стула и садится на спинку, по-турецки поджав ноги.
Грок с успехом гастролировал по странам Европы. Между поездками он обязательно приезжал в Париж. «Словно для того, чтобы пополнить там запас уверенности в себе. Он снова закалялся в жаркой температуре успеха, в котором ему по-прежнему не отказывали верные почитатели его таланта», — писал Реми в книге «Клоуны».
И всё же Грок начал прибегать к хитрости. Он неоднократно объявлял в прессе, будто намерен оставить свою профессию и выступает, мол, в последний раз. Журналисты и авторы рекламных статей, не без ведома директоров цирков, поддерживали эту невинную ложь.
В 1931 году Грок распространил среди владельцев кинотеатров фильм о своей жизни, автором которого был он сам. Премьера картины «Грок» состоялась в Берлине. Фильм успеха не имел.
В последний раз великий клоун появился на арене цирка Медрано в 1937 году; он выступил со своим обычным номером, обогащённым новым инструментом — кларнетом. После того как артист, по обыкновению, исполнил целый концерт на своей крохотной скрипке, на фортепьяно, на концертино, на аккордеоне и на саксофоне, он вдруг заявил плачущим голосом: «Дайте мне кларнет». Это было неожиданно и смешно.
В том же году Грок совершил вместе с цирком Медрано гастрольную поездку по Франции. Затем он появился в залах кинематографа; тут он заполнял антракты между двумя фильмами; Грок выступал также и в «Мулен-Руж»…
В чём причина небывалого успеха этого артиста? «Глядя на него, невольно ловишь себя на мысли, что перед нами — гениальность в сочетании с трудолюбием, — отмечал Реми. — Грок, быть может, сам того не подозревая, великолепно иллюстрирует положение о том, что гений — это терпение. Тщательность, терпение, человечность, гениальность — таковы слова, которые чаще всего употребляются в отзывах, превозносящих Грока».
Грок — прежде всего музыкант. Какого терпеливого труда потребовал от артиста знаменитый клоунский трюк, когда Грок, перекинув смычок через плечо, наподобие ружья, и двигаясь строевым шагом, умудрялся принимать самые невероятные позы, подвергая нешуточной опасности свой спинной хребет! В это время он, бесспорно, достигал вершин акробатической клоунады.
После войны Грок выпустил два новых фильма, в которые включил лучшие свои номера. В 1950-х годах он открыл собственный цирк — мюзик-холл. Прежде чем удалиться от дел, Грок устроил серию прощальных выступлений на сцене и на манеже. Последний раз он вышел на арену в Гамбурге 31 декабря 1954 года. Умер знаменитый клоун 14 июля 1959 года в своём роскошном мраморном дворце в Италии.
Леонид Утёсов так и не смог забыть его: «Прошло уже более сорока лет с тех пор, как я видел Грока, но каждый раз, когда я вижу артиста оригинального жанра, — я вспоминаю Грока; когда я вижу людей, пренебрегающих здравым смыслом и удивляющихся, что у них ничего не получается, — я вспоминаю Грока; когда я вижу людей, идущих кривыми путями к ясной цели, — я вспоминаю Грока; когда я сам поступаю вопреки очевидной логике и только потом обнаруживаю свой промах — я вспоминаю Грока».
Анна Павлова стала легендой ещё при жизни. Её стихия была грусть. Поэтому «Умирающий лебедь», «Жизель» и «Баядерка» признаны наивысшими её достижениями. Созданные ею образы глубоко западали в душу. Павлова соединяла глубочайшую душевную чуткость с виртуозностью, с полнейшим владением техникой. Благодаря ей многие познакомились с искусством балета, увлеклись им. Режиссёр Владимир Немирович-Данченко говорил: «Благодаря Анне Павловой у меня был период, довольно значительный, когда я считал балет самым высоким искусством из всех присущих человечеству, возбуждающим во мне ряд самых высоких и глубоких мыслей — поэтических, философских».
Танцы Анны Павловой отличались пластичностью поз и движений, в прыжках она казалась невесомой, воздушной. По словам балерины Тамары Карсавиной, Павлова была олицетворением романтической красоты в танце. Обаяние её личности было так велико, что она производила на публику неизгладимое впечатление.
Анна Павлова появилась на свет в 1881 году. По поводу точной даты дня рождения Анны Павловны (Матвеевны) мнения расходятся. Это и 1 февраля, и 12 февраля, и даже 1 декабря 1881 года. Официально она считалась дочерью прачки Любови Фёдоровны и рядового солдата Преображенского полка Матвея Павловича Павлова. Есть предположение, что в действительности Анна была внебрачной дочерью петербургского богача Лазаря Полякова.
Окончив балетное отделение Императорского театрального училища, Анна дебютировала на сцене Мариинского театра. «У Павловой есть то, чему может научить только Господь Бог», — отмечал итальянский хореограф Чекетти. Вскоре она стала примой. В Мариинку каждый вечер стекались десятки поклонников Анны Павловой. Их число постоянно росло.
Заглавные партии в «Щелкунчике», «Жизели» сделали её знаменитостью. А потом была совместная работа с балетмейстером Михаилом Фокиным. Он поставил для неё «Египетские ночи», «Шопениану», «Стрекозу», «Вальс-каприз», «Павильон Армиды», «Семь дочерей горного короля», «Прелюды»…
Истинно неподражаемым созданием Павловой и Фокина является танец «Умирающий лебедь», ставший символом русской хореографии той эпохи. Камиль Сен-Санс добился встречи с Павловой лишь для того, чтобы сказать ей: «Мадам, когда я увидел вас в „Лебеде“, я понял, что написал прекрасную музыку!»
Михаил Фокин, как никто другой, понимал балерину: Павлова доказала одну истину, что в искусстве главное — это талант. Поэтому-то в единодушной восторженной оценке Павловой сходятся художники, композиторы, писатели, балетмейстеры, танцоры всех направлений. И классики, и модернисты одинаково восторгаются ею…
Гастроли Павловой в Стокгольме были её премьерой на европейской сцене. Шведский король Оскар II пожаловал ей орден «За заслуги перед искусством».
Истинную радость испытала балерина после одного из представлений в стокгольмском театре. До самого отеля за экипажем Павловой молча шла толпа зрителей — рабочие, конторщики, продавщицы, портнихи… Потом толпа так же молча стояла под её окнами. По совету горничной Анна вышла на балкон — поблагодарить.
«Меня встретили целой бурей рукоплесканий и восторженных криков, почти ошеломивших меня после этого изумительного молчания, — вспоминала много позже Павлова. — В благодарность я могла только кланяться. Потом они начали петь милые шведские песни. Я не знала, что делать. Потом сообразила — бросилась в комнату, притащила корзины, подаренные мне в этот вечер, и стала бросать в толпу цветы: розы, лилии, фиалки, сирень… Долго, долго толпа не хотела расходиться… Растроганная до глубины души, я обратилась к своей горничной, спрашивая: „Чем я так очаровала их?“
„Сударыня, — ответила она, — вы подарили им минуту счастья, дав им на миг позабыть свои заботы“.
Я не забуду этого ответа… С этого дня моё искусство получило для меня смысл и значение».
В 1909 году антрепренёр Сергей Дягилев организовал в Париже гастроли русского балета. Символом и эмблемой первого русского сезона стал портрет Анны Павловой, написанный Серовым для афиши. Эти афиши ночью снимали молодые художники и уносили в свои студии, чтобы хранить как бесценную реликвию.
Павлову поразил Париж своей лёгкостью и грацией, поэтичностью и гармонией движений. В первый сезон она была прекрасна в «Сильфидах», хороша в «Армиде» и очень трогательна в «Клеопатре». Но реклама, сосредоточенная на Нижинском, почти обошла эту великую танцовщицу. К тому же большой художественный ансамбль давил её, отнимая внимание зрителя от её личного искусства. Ей балет нужен был как фон, не более.
Проработав в дягилевской антрепризе всего один сезон, Павлова создала собственную балетную труппу, и с этого времени вся жизнь её протекала в непрерывных гастрольных поездках. За двадцать два года бесконечных турне Павлова покрыла более 500 тысяч миль, по приблизительным подсчётам, она дала около девяти тысяч (!) спектаклей. Это был труд на износ. Её лондонский дом — Айви-хаус — служил лишь пристанищем для краткого отдыха между поездками, которые длились по нескольку месяцев.
Анна Павлова первой открыла русский балет для Америки. Появление Павловой в Нью-Йорке на сцене «Метрополитен-опера» 28 февраля 1910 года, по мнению известного импресарио Сола Юрока, следовало бы считать днём рождения американского балета.
Во время гастролей её познакомили с Томасом Эдисоном. «О, вот вы какой! — говорила она, обращаясь к изобретателю. — Завидую вашей воле! Чтобы достигнуть цели, вы жертвуете всеми привычными удобствами жизни».
Эдисон, восхищённо глядя на русскую балерину, ответил: «А разве вы для ваших достижений не делаете того же самого?! Ведь вы, как мне известно, почти всегда в пути. И всё для того, чтобы как можно больше людей приобщить к красоте, которую выражаете своими ганцами. Я преклоняюсь перед вашей энергией и талантом».
В апреле 1910 года состоялось первое выступление Павловой в Лондоне. Англичане считали, что стали свидетелями сенсации века «Видели ли вы Павлову?» — эта фраза употреблялась чуть ли не вместо приветствия.
А потом был Париж. В старом здании «Трокадеро» посмотреть Павлову пришло не менее 4000 человек. Она исполнила «Умирающего лебедя», и ей досталась самая высокая награда, о какой может мечтать артист: в течение трёх или четырёх секунд после окончания танца в зале царила мёртвая тишина — и лишь затем разразился гром аплодисментов. В тот вечер ей пришлось танцевать «Лебедя» трижды.
Гастрольные маршруты Павловой пролетали по всему миру. В Мехико она с большим успехом исполняла мексиканские народные танцы. Каждый раз в конце номера к ней на сцену со всех сторон летели широкополые сомбреро, которыми мексиканцы особенно дорожат. Таким необычным способом они выражали свой восторг. Ещё более ценили зрители эти шляпы после того, как Павлова бросала их обратно.
Особую страницу в жизни балерины заняла Индия, где Павлова побывала дважды. Она вдохновила индийских артистов на творческие искания. Деятель индийской культуры Диван Чеманлал вспоминал: «Для меня, индуса, её танец был чем-то священным. Её страждущая душа коснулась меня, увлекла меня куда-то ввысь, глаза мои наполнились слезами… Казалось, что в своём танце она хотела отразить всю классическую музыку и драму, показать мучительное бессилие человеческого духа, заключённого в бренном теле и стремящегося освободиться, вырваться из него. Мне не раз пришлось видеть, как Павловой всё это удавалось передать».
В гастрольных поездках Анну сопровождал её муж — Виктор Дандре. Он был одним из самых способных импресарио своего времени, который сразу понял могущество прессы. Дандре устраивал пресс-конференции, приглашал фоторепортёров и газетчиков на выступления Павловой, давал многочисленные интервью, связанные с её жизнью и творчеством. Дандре прекрасно обыгрывал сюжеты, навеянные романтическим образом «Лебедя». Сохранилось множество фотографий, запечатлевших Анну Павлову на берегу озера, по зеркальной глади которого скользят белое нежные птицы. В Айви-хаус действительно жили лебеди, а один из них по кличке Джек был любимцем Анны. Широко известна фотография балерины с лебедем на коленях.
«Что такое успех? — размышляла Павлова. — Мне кажется, он не в аплодисментах толпы, а скорее в том удовлетворении, которое получаешь от приближения к совершенству. Когда я ребёнком бродила среди этих сосен, я думала, что успех — это счастье. Я ошибалась. Счастье — мотылёк, который чарует на миг и улетает».
Во времена Павловой мало кто из публики был искушён в искусстве танца, и всё же везде за ней следовали толпы охваченных восторгом людей. Поклонники взбирались друг другу на плечи, чтобы лучше её рассмотреть, бежали вслед за поездом, когда она уезжала, вскакивали на подножки вагона, часами простаивали под проливным дождём, чтобы только взглянуть на своего кумира. Всюду её встречали овациями.
Официальные приёмы, балетные выступления, на которые Павлову неизменно приглашали в качестве почётной гостьи, встречи с высокопоставленными людьми занимали почти всё её время. Как-то русское консульство давало обед в честь Павловой, на который был приглашён и Чарли Чаплин. Банкет был весьма официальный. Тосты произносились на французском и на русском языках. Некий профессор расточал Павловой страстные похвалы по-русски. Кончил же он тем, что расплакался, подошёл к Павловой и горячо её поцеловал. Чаплин заявил, что английский язык слишком беден, чтобы выразить всё величие искусства Павловой, и потому он будет говорить по-китайски. И начал бормотать что-то с китайским акцентом, приходя, как и профессор, всё в больший раж. Чаплин заключил свою шутливую речь тоже поцелуем, но гораздо более пылким, закрывшись салфеткой от посторонних взоров. Присутствующие разразились хохотом, и это разрядило торжественную строгость обстановки.
Чарлз Чаплин был большим поклонником таланта Анны Павловой. В своей автобиографической книге он писал: «Высочайшее совершенство — редкость в любой области искусства. К немногим художникам, достигшим его, принадлежала и Павлова. Её танец я никогда не мог смотреть равнодушно. В её искусстве, при всей её блестящей технике, была какая-то светлая сияющая нежность, напоминавшая лепесток белой розы. Каждое её движение притягивало. Когда Павлова появлялась на сцене, мне всегда хотелось плакать, как бы она ни была весела и обаятельна, ибо для меня она олицетворяла трагедию совершенства в искусстве».
На 1931 год Виктор Дандре запланировал длительные гастроли. Балетные спектакли в Европе предполагалось начать с Нидерландов. По всей Гааге были расклеены афиши, извещавшие, что 19 января состоится выступление величайшей балерины нашего времени Анны Павловой с её большим балетом.
В сообщение о том, что Павлова отменяет спектакль из-за простуды, никто не поверил. Несмотря на болезнь Анна всё-таки приехала в Гаагу. Но здесь воспаление лёгких у неё перешло в плеврит. У постели балерины днём и ночью дежурили врачи. Анна Павлова, уверяет мемуарист, любой ценой хотела ещё раз выйти на сцену. «Принесите мне мой костюм лебедя», — якобы сказала она. Балерина скончалась в ночь с 22 на 23 января.
Михаил Фокин писал: «Для балета, для всех танцующих она была идеалом. Для художников, композиторов, для балетмейстеров она была вдохновением… Павловой нет, нет её искусства. Но влияние её осталось. Павлова будет мечтою многих поколений, мечтою о красоте, о радости движения, о прелести одухотворённого танца».
Два дня спустя в лондонском театре «Аполлон» Общество Камарго давало своё представление. В перерыве между первым и вторым номером программы дирижёр Констант Ламберт обратился к зрительному залу: «Сейчас оркестр исполнит „Смерть лебедя“ в память Анны Павловой».
Занавес взвился, и на затемнённой сцене, задрапированной серыми сукнами, появилось пятно прожектора; передвигаясь, луч как бы следовал за движениями той, кого уже не было. Весь зал поднялся и стоял молча, пока звучала эта музыка, которая всегда будет напоминать о великой балерине.
Павлову похоронили на лондонском кладбище Голдерс-Грин, вокруг — только белые цветы. В Голландии вывели сорт снежных тюльпанов и назвали их «Анна Павлова».
После смерти жены Виктор Дандре создал клуб поклонников любимой балерины. Фотографии, редкие плёнки, костюмы из спектаклей — всё это было принесено на её алтарь. Дандре хотел, чтобы о ней помнили всегда. Увы, клуб просуществовал очень недолго. У нового поколения были свои кумиры. В конце 1950-х взошла звезда французской киноактрисы Брижит Бардо. Однако мало кто знает, что в детстве она мечтала стать балериной и повторить судьбу Анны Павловой, фотография которой стояла на её трюмо…
Рудольфо Валентино, самая знаменитая кинозвезда немого кино, после внезапной смерти стал объектом религиозного культа. Коронные его роли — образы экзотического шейха и галантного гаучо. Валентино называли «великим любовником эпохи», «красивейшим мужчиной в мире». Энтузиазм толпы в последние годы жизни актёра, его смерть и торжественные похороны не имеют ничего равного в истории американского кино, такого не было даже тогда, когда в автомобильной катастрофе погиб Джеймс Дин или покончила с собой Мэрилин Монро.
Рудольфо Гульельми, известный под псевдонимом Валентино, родился 6 мая 1895 года в городе Кастелланета, в Апулии, бедном районе итальянского юга. Его отец Джованни работал ветеринаром. Позже Валентино утверждал, что он урождённый аристократ и его настоящее имя — Рудольфо Альфонсо Рафаэло Пьер Филиберт Гульельми ди Валентино д'Антонуолло. В детстве он был задиристым мальчиком, сменил несколько школ. Юношей оказался в Париже, где научился танцам апашей.
Получив по наследству 4000 долларов, в декабре 1913 года Рудольфо Гульельми перебрался в Нью-Йорк, где работал уличным торговцем, садовником, мойщиком посуды, танцором-жиголо, актёром в бродячем театре. Богатая чилийка из-за любви к нему убила своего мужа. Дабы избежать скандала, Гульельми в 1918 году переехал в Калифорнию.
Когда Рудольфо стал получать небольшие роли в Голливуде, он сменил фамилию на Валентино. В фильме Ирла Уильямса для роли парижского апаша ему пришлось отрастить тоненькие усики, которым он оставался верен всю жизнь.
За пять лет Рудольфо Валентино смог сделать молниеносную карьеру, стал настоящей кинозвездой. Первый успех пришёл с фильмом «Четыре всадника Апокалипсиса» Рекса Ингрема. Последующий за ним «Шейх» принёс актёру мировую славу. У кинотеатров выстраивались длинные очереди, залы брали штурмом.
«Я не видел Валентино около года, а он за это время успел стать звездой, — вспоминал Чарлз Чаплин. — Когда мы встретились вновь, он держался несколько недоверчиво до тех пор, пока я не сказал: „За то время, что я вас не видел, вы вошли в стан бессмертных“. Он рассмеялся, отбросил свою подозрительность и повёл себя очень дружески».
Чарлз Чаплин отмечал, что Валентино всю жизнь выглядел грустным. Он ничуть не кичился своим успехом, даже тяготился им. Умный, спокойный, совершенно лишённый тщеславия, Рудольфо очень нравился женщинам.
Один за другим выходят фильмы с блистательным Валентино: «Дама с камелиями», «Кровь и песок», «Святой дьявол», «Орёл», «Молодой раджа»… В его героях публика видела идеального, совершенного принца из сказок. В жизни нельзя было такого встретить, зато он властвовал на экране, танцевал страстное аргентинское танго, спасал белокурых англичанок от «тёмных злодеев», влюбляясь в своих красивых партнёрш — Агнессу Айрес, Аллу Назимову, Глорию Свенсон, Полу Негри… Экзотические декорации и живописные костюмы, в которых появлялся герой, усиливали, дополняли образ «вожделенного любовника эпохи».
Голливудская реклама не жалела эпитетов — «самый обожаемый в мире артист», «великий похититель женских сердец», «латинский любовник», «роковой соблазнитель», «истинный шейх»…
Француз Робер Флорэ стал его импресарио и организовал для рекламы кольдкрема гастрольную поездку, где Валентино в костюме гаучо танцевал каждый вечер танго с девушкой, приглашённой из зрительного зала, получая за это три тысячи долларов в неделю (владельцы «Парамаунт» платили ему в то время пятьсот долларов в неделю).
Турне началось в Чикаго, и, по свидетельству Робера Флорэ, «двадцать тысяч человек ожидало Руди на вокзале, а затем провожало его в гостиницу. Несмотря на внушительные наряды полиции, поклонницы сорвали пуговицы с его одежды, разорвали галстук и шляпу. Так как подобные инциденты повторялись при каждом выходе из „Блекстон-отеля“, мы вынуждены были прибегать к тысячам уловок, чтобы скрыться от поклонниц… Мы путешествовали по ночам, специальным поездом, но предупреждённые неизвестно кем девушки из Канзаса или Аризоны пробирались в поезд и прятались в туалетных комнатах. Несчастный Валентино, запершись в купе, предоставил мне изгонять назойливых. Это продолжалось пятьдесят четыре дня».
На премьере «Молодого раджи» толпа взяла кинотеатр штурмом, и Валентино был вынужден спасаться бегством по крышам. Этот фильм поражал экзотической роскошью, Рудольфо предстал в нём почти обнажённым, лишь бёдра прикрывало жемчужное ожерелье.
Миллионы почитательниц видели в Рудольфо Валентино не только внешне эффектного актёра, но прежде всего галантного кавалера. По данным социологических исследований, его обожали женщины в возрасте от 20 до 40 лет, то есть он импонировал главным образом замужним дамам.
Отождествляя своего кумира с его экранными героями, многие поклонницы не сомневались, что Рудольфо Валентино также живёт в романтическом мире, наполненном любовными приключениями. Любая женщина готова была пожертвовать самым дорогим для неё, лишь бы очутиться со своим идолом.
Увы, в реальной жизни Рудольфо с женщинами не везло. После короткого знакомства он женился на актрисе Джин Экер. Они прожили вместе… шесть часов. В первую же ночь между супругами произошла ссора, и Джин выставила мужа за дверь гостиничного номера.
В 1922 году, когда Валентино играл молодого Армана Дюваля в «Даме с камелиями», его партнёршей была знаменитая актриса Алла Назимова. Во время съёмок он познакомился с её подругой Наташей Рамбовой. Валентино обвенчался с Наташей, забыв развестись с Джин Экер. За двоежёнство Рудольфо был заключён под стражу и только после уплаты крупного штрафа выпущен. Но брак с Рамбовой не принёс ему счастья — вскоре после свадьбы его избранница завела роман с фотографом.
Расставшись с Рамбовой, Валентино построил в Беверли-Хиллз огромную виллу в псевдоиспанском стиле — «Гнездо орла». Соседями его стали Фэрбенкс, Пикфорд, Чаплин, Свенсон, Де Милль и другие знаменитости.
Валентино объявил помолвку с актрисой Полой Негри. Их взаимоотношения были бурными. Многим женщинам он давал пустые обещания… Они сердцем чувствовали, что это ложь, но манеры истинного джентльмена, которыми он обладал от природы, заставляли верить ему. Когда Рудольфо флиртовал с женщинами, это было нечто поразительное. Он просто гипнотизировал их.
Фильм «Сын шейха», выпущенный на экран в 1926 году, стал последним триумфом Валентино. Репортёр чикагской газеты написал в рецензии, что «латинский любовник обабил американского мужчину». Рудольфо вызвал его на боксёрский поединок, но дуэль так и не состоялась: у актёра, часто страдавшего от желудочных недомоганий, случился приступ острого аппендицита. Его оперировали, но развился перитонит.
Когда слухи о болезни кумира распространились по городу, толпа женщин осадила госпиталь, который пришлось окружить нарядом полиции. Восемь суток Валентино находился в агонии и умер днём, в половине первого, в возрасте тридцати одного года. Газеты сообщили: «23 августа в Нью-Йорке Дон Жуан умер во второй раз».
Узнав о смерти обожаемого артиста, несколько поклонниц в Нью-Йорке и Лондоне покончили жизнь самоубийством, дабы воссоединиться со своим кумиром на том свете.
Похороны Валентино послужили поводом для легенд. В Нью-Йорке, как рассказывает шеф компании «Парамаунт пикчерс» Адольф Цукор, «тело актёра было выставлено в Траурном зале Кэмпбелла на углу Бродвея и 66-й улицы. Сразу же собралась толпа в тридцать тысяч человек, состоящая главным образом из женщин. И когда полиция попыталась организовать толпу, начались беспорядки, пожалуй, самые жестокие за всю историю города. Несколько десятков конных полицейских начали разгонять толпу, но женщины смазывали мостовую мылом, на котором поскальзывались лошади…»
И тут выяснилось, что Валентино оставил после себя одни долги. За место на кладбище надо было платить немалые деньги. У наследников средств не оказалось. Тогда сценаристка Джун Мэтис предложила похоронить Валентино в её семейном склепе в Голливуде.
В гробу из серебра, бронзы и ценных пород дерева тело Валентино перевезли в Лос-Анджелес. После богослужения на кладбище Сансет в Голливуде состоялись похороны. За гробом шло более ста тысяч человек. После похорон полиция Лос-Анджелеса увозила с его могилы женщин, потерявших сознание или обессилевших от рыданий.
Рудольфо Валентино оплакивали во всех странах, где хотя бы раз демонстрировался фильм с его участием. Сразу после смерти кумира болгарская писательница Фани Попова-Мутафова воспела черты «естественного» образа Дон Жуана в своей экзальтированной исповеди: «Увидев хоть раз улыбку Валентино, потом напрасно искать её на лице других мужчин, ибо он был единственным. В глазах Валентино горел огонь, который трогал и увлекал: детское добродушие, за которым словно затаилась готовая к прыжку пантера, легкомысленная жизнерадостность молодости в соединении с загадочным спокойствием авантюриста».
Голливудские продюсеры пытались найти ушедшему кумиру замену, провозглашая то Рамона Новарро, то кого-то ещё «вторым» Валентино. А брату звезды, Альберту Гульельми, сделали три пластические операции носа, чтобы хоть как-то заменить миллионам зрителей их идола.
Рудольфо Валентино очень любил драгоценности: золотые цепочки, браслеты, перстни, кольца, но после смерти управляющему Джорджу Ульману пришлось потрудиться, чтобы покрыть его долги. Помогли фотографии знаменитого актёра. Спрос на них превзошёл все ожидания — сотни тысяч были проданы за несколько дней.
Рудольфо Валентино был мистиком, приверженцем спиритизма. После смерти актёра раскрылась и другая тайна: он был последователем так называемого «Чёрного пера», духа индейца…
Во многих городах Америки стали возникать женские клубы имени Рудольфо Валентино. Поклонницы устраивали спиритические сеансы, на которых вызывали дух кумира. На адрес Валентино продолжали приходить письма. В некоторых утверждалось, что его душа навещает этот мир, пытается войти в контакт со своими друзьями, оставшимися на земле, и через них передать сообщения, как управлять его делами и куда поместить состояние…
Каждый год в день смерти кумира женщины в глубоком трауре приносили на кладбище Сансет огромные букеты цветов. И только в 1956 году впервые за тридцать лет никто не посетил могилу Рудольфо…
В начале 1960-х годов на родине Валентино в Кастелланета был открыт памятник. Почти всё мужское население итальянского города объявило себя его двоюродными братьями, а на открытии многие носили маски, повторявшие черты лица кумира.
Рудольфо Валентино снялся всего в шестнадцати фильмах. Но он смог стать яркой, немеркнущей звездой, на которую с благоговением смотрели во всём мире. Валентино считают первым секс-символом немого кино. В 1978 году часть бульвара Ирвинга в Голливуде была названа его именем.
К удивительной жизни Валентино часто обращаются в театре и кино. Был создан прекрасный мюзикл «Чао, Руди!», в котором блистал Марчелло Мастроянни. Спектакль имел шумный успех, а Марчелло смог показать себя не только драматическим, но и музыкальным, пластичным, прекрасно танцующим и поющим актёром.
Английский кинорежиссёр Кен Рассел снял художественную ленту «Валентино», основанную на фактах биографии актёра, правда, вольно трактуемых. В главной роли снялся великий танцовщик Рудольф Нуреев. Несмотря на то что биография их была во многом разной, в отдельных деталях она совпадала: оба были фанатиками танца. Вот почему многие считали, что в этой картине Нуреев сыграл самого себя. Как бы в подтверждение духовного родства двух выдающихся артистов многие телеканалы мира, сообщая о смерти Нуреева, транслировали в новостях кадры из фильма, где танцовщик изображает умершего Валентино…
Сергей Есенин был и остаётся одним из любимейших российских поэтов. Живой интерес к Есенину особенно усилился после трагической гибели поэта. «И жизнь и смерть его, — замечал Алексей Максимович Горький в одном из писем, — крупнейшее художественное произведение, роман, созданный самой жизнью…»
Сергей Есенин родился 21 сентября (3 октября) 1895 года в селе Константинове Рязанской губернии. Родители — Александр и Татьяна Есенины — были крестьяне. Стихи Сергей начал писать с девяти лет. Окончив школу, Есенин уехал в Москву. Работал в типографии. Поступил в Народный университет. Пробыл там полтора года и вернулся домой из-за отсутствия средств… В 1914 году Анна Изряднова, работница Сытинской типографии, родила ему сына Юрия, и Сергей был заботливым отцом, пока не отправился в Петроград.
«Стихи у меня в Питере прошли успешно, — писал Есенин 24 апреля 1915 года Н. Клюеву. — Из 60 принято 51. Взяли „Северные записки“, „Русская мысль“, „Ежемесячный журнал“ и др.». Вскоре вышла первая книга Есенина — «Радуница». Надо ли говорить, сколь счастлив был в те дни двадцатилетний поэт!
Есенин служил санитаром в Царскосельском военно-санитарном поезде, который был причислен к царскосельскому лазарету Фёдоровского городка, где часто бывали императрица и её дочери. Есенин с Клюевым выступали на концертах для раненых. Когда об этом стало известно в Петрограде, демократически настроенная публика возмутилась. По свидетельству очевидца, одна дама даже кричала: «Пригрели на груди змею».
В августе 1917 года из Петрограда Есенин вместе с Зинаидой Райх (они познакомились в левоэсеровской редакции, где работала девушка) и вологодским поэтом Алексеем Ганиным отправился в путешествие на Север — на Соловки и дальше в Мурманск. Под Вологдой Есенин и Зинаида Райх повенчались в церкви. Но несмотря на рождение дочери Татьяны и сына Константина, семейная жизнь у поэта во второй раз не сложилась.
В 1918 году в Москве было основано Общество имажинистов. Есенин и Шершеневич играли здесь главную роль. Есенинская слава росла с каждым днём. Его печатали. О нём говорили. Стихи Есенина исполнялись в литературных кабаре Москвы, вызывая общее восхищение. «Самородок», «из народных недр» — стало привычным эпитетом к его имени. Критик В. Полонский на докладах в Доме печати называл Есенина великим русским поэтом.
Есенин стремился к успеху. Щедро расточаемая похвала интеллигентских салонов стала для него и привычной, и необходимой. Многие понимали, какую губительную роль играло в жизни Есенина его московское окружение тех лет. Лёгкому, общительному характеру поэта чрезвычайно льстило заискивающее поклонение и приятельство льнувшей к нему окололитературной богемы. Он легко поддавался всякому, кто поддерживал в нём пустое славолюбие и тяготение к саморекламному шуму. «Серёжа Есенин» — так говорили многие из тех, для кого он никогда не был «Серёжей». Сам Есенин очень неодобрительно относился к подобным панибратским о нём упоминаниям.
Много писали о несчастной болезни Есенина — о его запоях, кабацких разгулах, хулиганской поэзии и т. д. В этом направлении постарались и враги Есенина, и не очень умные друзья его. Но поэту прощали его слабости. Сергея Есенина не просто любили, его боготворили.
28 мая 1921 года Есенин читал драматическую поэму «Пугачёв» на квартире В. И. Вольпина. Читал он громко, и большой комнаты не хватало для его голоса. Вещь производила огромное впечатление. Когда он кончил чтение, вдруг раздались оглушительные аплодисменты. Хлопки и крики неслись из-за открытых окон (квартира Вольпина была в первом этаже), под которыми собралось несколько десятков человек, привлечённых громким голосом Есенина. Эти приветствия незримых слушателей растрогали Есенина. Он сконфузился и заторопился уходить.
В начале мая 1922 года Сергей Есенин женился в Москве на американской танцовщице Айседоре Дункан и через неделю вылетел с ней в турне по Европе. Айседора надеялась, что участие «первого поэта России», как она будет повсюду аттестовывать Есенина, привлечёт к её гастролям внимание мировой прессы.
Действительно, новость о том, что Есенин и Айседора Дункан сочетались законным браком, произвела сенсацию. Репортёры осаждали гостиницы. Все выступления, встречи знаменитой пары широко освещались в газетах, обрастали слухами. Стихи Есенина переводились на иностранные языки. Портреты помещались в иллюстрированных журналах.
Как пишет литератор Р. Гуль, «Есенин приступом взял Дом искусств в Берлине», где собрались представители русской эмиграции. Чтобы утихомирить зал, он вскочил на стул и свистнул в три пальца, как Соловей-разбойник. После этого начал читать «Не жалею, не зову, не плачу», потом «Песнь о собаке». Зал взорвался долгими, нескончаемыми аплодисментами.
«…В Берлине я наделал, конечно, много скандала и переполоха, — писал Есенин домой. — Мой цилиндр и сшитое берлинским портным манто привели всех в бешенство. Все думают, что я приехал на деньги большевиков как чекист — или как агитатор… В страшной моде здесь господин доллар. Пусть мы нищие, пусть у нас голод, холод […], зато у нас есть душа, которую здесь сдали за ненадобностью в аренду под смердяковщину».
Четыре месяца они путешествовали по Европе и затем из Гавра отплыли в Америку на пароходе «Париж». В Америке «красная Айседора» со своим «молодым русским мужем» также оказались в центре внимания прессы. После выступлений Дункан выводила на сцену Есенина, представляя его публике как «второго Пушкина».
Есенин не знал английского и подозревал, что люди насмехаются над ним. Мол, хитрец женился на Айседоре исключительно из-за её славы и денег. Языковой барьер также препятствовал желанию Сергея завоевать Америку поэзией, и эта неудача всё более угнетала его. Танцы Айседоры говорили на «интернациональном» языке. Стихи Есенина были на непонятном русском наречии. Его мечта добиться всемирной славы провалилась. Во время их поездки по Европе и Америке он чувствовал себя всего лишь «молодым мужем знаменитой Дункан».
«Америки я так и не успел увидеть, — рассказывал Есенин друзьям. — Остановились в отеле. Выхожу на улицу. Темно, тесно, неба почти не видать. Народ спешит куда-то, и никому до тебя дела нет — даже обидно. Я дальше соседнего угла и не ходил. Думаю — заблудишься тут к дьяволу, и кто тебя потом найдёт? Один раз вижу — на углу газетчик, и на каждой газете моя физиономия. У меня даже сердце ёкнуло. Вот это слава! Через океан дошло.
Купил я у него добрый десяток газет, мчусь домой, соображаю — надо тому, другому послать. И прошу кого-то перевести подпись под портретом. Мне и переводят: „Сергей Есенин, русский мужик, муж знаменитой, несравненной, очаровательной танцовщицы Айседоры Дункан, бессмертный талант которой…“ и т. д. и т. д.
Злость меня такая взяла, что я эту газету на мелкие клочки изодрал и долго потом успокоиться не мог. Вот тебе и слава! В тот вечер спустился я в ресторан и крепко, помнится, запил. Пью и плачу. Очень уж мне назад, домой, хочется. И тут подсаживается ко мне какой-то негр. Участливо так спрашивает меня. Я ни слова не понял, но вижу, что жалеет. Хорошая у нас беседа пошла…»
На вечере у поэта Мани-Лейба Есенин читал главы из поэмы «Страна негодяев». Вечер закончился скандалом, который умело спровоцировали заокеанские «доброжелатели». После скандала и газетной шумихи вокруг него концертные выступления Айседоры Дункан по Америке стали невозможны.
Возвращение в Россию было долгим: через Шербур, Париж, Берлин, Ригу. С Айседорой поэт расстался.
В Москве он также мог вызывать негодование публики, но те же люди позднее слушали его стихи и ценили их. Часто его встречали шумом и криками: «Нахал!», «Хулиган!», «Безобразие!», «Долой со сцены!» С разных сторон начинали свистеть. Есенин оглядывал зал, прохаживаясь по сцене, а затем неожиданно свистел, заложив два пальца в рот, свистел так, что люстры дрожали. «Всё равно меня не пересвистите», — добродушно замечал он, когда ошеломлённый зал на секунду затихал. Ему отвечали смехом, новыми выкриками.
Когда Есенин начинал читать стихи, публика сразу затихала, а после выступления овации были нескончаемыми… Есенина обнимали, целовали. В восторженном порыве на сцену выскакивали поэты и писатели с выкриками в честь автора: «Великий библейский юноша!», «Гениальный поэт!».
Есенин не раз собирал писательскую молодёжь и отправлялся в притоны, в ночлежные дома, чтобы читать там стихи ворам и проституткам, обращаясь к ним как к своим братьям и сёстрам. Сергей Есенин был добрый и жалостливый человек. И в такой, может быть несколько странной, форме он выражал своё сострадание униженному человеку.
В ночлежках Есенин читал стихи о судьбе, о чувствах, о рязанском небе, о крушении надежд златоволосого паренька, об отговорившей золотой роще, о своей удалой голове, о милых сёстрах, об отце и деде, о матери, о родном доме. Николай Никитин вспоминал, какое ошеломляющее впечатление произвело выступление поэта на обитателей ночлежки в Ермаковке: «Что сталось с ермаковцами в эту минуту! У женщин, у мужчин расширились очи, именно очи, а не глаза. В окружавшей нас теперь уже большой толпе я увидел горько всхлипывающую девушку в рваном платье. Да что она… Плакали и бородачи. Им тоже в их пропащей жизни не раз мерещились и родная семья и всё то, о чём не можешь слушать без слёз… […] Никто уже не валялся равнодушно на нарах. В ночлежке стало словно светлее. Словно развеялся смрад нищеты и ушли тяжёлые, угарные мысли. Вот каким был Есенин. С тех пор я и поверил в миф, что за песнями Орфея шли даже деревья».
В ноябре 1925 года Есенин лёг в московскую больницу лечиться. Он надеялся, что сможет хотя бы на время уйти от развесёлого окружения, которое всё больше угнетало его. «Тягостным было для него и то, что, несмотря на всю свою славу, он чувствовал себя бесконечно одиноким, — писал Всеволод Рождественский. — Из чувства гордости он никому не позволил бы жалеть себя, но со свойственной ему чуткостью не мог не понимать, что именно такое отношение всё чаще и чаще встречает на своём пути. Начинала сказываться и давняя пресыщенность беспокойной известностью и вообще литературной жизнью».
То же стремление переменить обстановку, избавиться от московских «друзей» приводит его в конце декабря 1925 года в Ленинград. Здесь он предполагает пробыть до лета, чтобы затем поехать в Италию к Максиму Горькому. Но намерения эти остались неосуществлёнными. В ночь на 28 декабря в ленинградской гостинице «Англетер» Есенин покончил жизнь самоубийством. За день до своего трагического конца Есенин написал стихи — «До свиданья, друг мой, до свиданья» — и тогда же передал их знакомому ленинградскому поэту Вольфу Эрлиху.
Гроб с телом Есенина, перевезённый из Ленинграда, уже поставили в Доме печати. По фасаду Дома печати протянулась широкая красная лента с надписью: «Здесь находится тело великого национального поэта Сергея Есенина».
Везде говорили о трагической смерти Есенина. Все искали его стихов. Последняя жена поэта Софья Андреевна Толстая (внучка писателя) попыталась сохранить всё, что было возможно. Она сняла копии со многих писем Есенина, которые хранились у адресатов. Уже после её кончины негативы посмертных фотографий Есенина и посмертная гипсовая маска поэта попали в государственные архивы.
Сохранилась запись описания похорон Есенина, не вошедшая в окончательный текст воспоминаний В. Шершеневича: «Я помню, что, когда вынесли с вокзала его гроб и хотели положить на катафалк, около моста с катафалком поравнялся какой-то бродяга, вышедший из ночлежного дома, и спросил, кого везут. Бродяга был очень оборванный, грязный, небритый. Ему сказали: „Есенина“. Он спросил: „Это тот, который стихи писал?“ Ему сказали: „Да“. И бродяга упал на сугроб снега и плакал, как мальчик. Давно уже проехала процессия, а бродяга всё лежал и плакал. Мало было других людей на похоронах, кто плакал бы более горько, чем этот как будто бы чужой Есенину человек. Потом оказалось, что этот человек несколько раз проводил с Сергеем ночи в каких-то притонах, и в эти ночи Серёжа сумел так много ему порассказать, что стал ему дорог и близок. В день похорон Есенина зима сразу потеплела. И вот, когда несли тело, какой-то голос девушки сказал: „Даже зима, и та расплакалась по Есенину“. Плакали зима, бродяга, Москва, вся страна. И стоил того Сергей, чтоб так плакали о нём… Мы понимаем, как тяжела для вас смерть этого единственного по своей величине поэта. Мы лишились поэта, который мог бы мастерски изобразить в своих стихах нашу эпоху… Своею смертью Сергей хотел заставить нас полюбить искусство и полюбить стихи…»
Одно появление Дугласа Фэрбенкса на экране вызывало улыбку, вселяло радость и тайное желание быть таким же ловким, сильным и бесстрашным, как и он! Французский киновед Пьер Лепроон писал: «В глазах иностранцев он являлся воплощением черт, составляющих американский тип; своего рода большой ребёнок, которого не пугают никакие трудности и не огорчают неудачи…» Историк кино Льюис Джекобс придерживается того же мнения: «…Фэрбенкс создал образ честолюбивого, прямого, молодого американца демократа… непобедимого и бесстрашного человека, „сделавшего самого себя“»…
Дуглас Элтон Томас Ульман, известный больше как Дуглас Фэрбенкс, родился 23 мая 1883 года в Денвере, штат Колорадо. Его отец, Г. Чарлз Ульман, известный нью-йоркский адвокат, приехал в Денвер, предварительно вложив все деньги в добычу серебра. Однако дело у него не пошло, он начал пить и вскоре оставил семью. Мать Дугласа, Элла, поменяла фамилию трёх сыновей на Фэрбенкс (её первый муж, Джон Фэрбенкс, плантатор из Нью-Орлеана, умер от туберкулёза).
В детстве Дуглас занимался верховой ездой, фехтованием, лёгкой атлетикой, играл в любительских спектаклях, читал Шекспира и Байрона.
В кино он пришёл уже известным бродвейским актёром. Его дебютный фильм «Телец» вышел на экран осенью 1915 года. Фэрбенкс сразу стал модной звездой. Одна за другой выходят картины с его участием. Герои Фэрбенкса с улыбкой преодолевали невзгоды и опасности. Зрители думали, что и они с той же лёгкостью способны справиться с любыми ударами судьбы. «Браво, Фэрбенкс!» — кричала публика и «Браво, Фэрбенкс!» — вторили ей критики.
«Он похож на Ариэля», — утверждал журналист Алистер Кук. Дуглас выполнял трюки с той же лёгкостью, с которой Фред Астер танцевал с подставкой для шляп. Фэрбенкс утверждал, что здоровье и оптимизм — это «самые большие достоинства, которыми может обладать человек». «Они очень пригодились мне на сцене, ибо я никогда не претендовал на роль большого актёра».
Лучшим другом Фэрбенкса был Чарли Чаплин. Дуглас придумал красивую историю их первой встречи. В 1910-х годах в Калифорнии какой-то человек стоял возле кинотеатра, где шёл фильм с Фэрбенксом. Проходящий мимо мужчина невысокого роста спросил у него: «Хороший фильм?» — «Там играет самый лучший артист кино», — раздалось в ответ. «Он так же хорош, как Чаплин?» — не отставал коротышка. «Он во много раз превосходит его. Они просто в разных категориях». Тогда маленький человек заявил, что он Чаплин. Его собеседником оказался Фэрбенкс.
В 1918 году вместе с Чаплином и своей будущей женой Мэри Пикфорд Фэрбенкс предпринял поездку по Штатам, распространяя военный заём, называвшийся почему-то «Займом свободы». Турне самой знаменитой артистической тройки немало способствовало успеху займа и укреплению популярности его пропагандистов. Фэрбенкс и Чаплин выступали на Уолл-стрит. Пятьдесят тысяч человек толпились на улице, высовывались из окон и смотрели с крыш. Фэрбенкс держал друга над своей головой; Чаплин размахивал котелком; толпа неистовствовала.
Незадолго до окончания войны Фэрбенкс, Чаплин и Пикфорд совместно с Дэвидом Гриффитом основали собственную независимую кинокомпанию «Юнайтед артистс» — к этому времени они были миллионерами.
Карьера Фэрбенкса оказалась под угрозой после того, как он развёлся с первой женой Бет, от которой имел сына Дугласа-младшего. Дуглас, по мнению зрителей, воплощал в реальной жизни бойскаутские идеалы своих героев. Маленькая Мэри была национальным символом, «мифом и легендой». «Не имя, — писал критик К. А. Лежун, — лежало в основе современного кинематографа; её репутация стала репутацией всей индустрии». Если бы их роман стал достоянием гласности, карьера Пикфорд рухнула бы, а вместе с ней, по мнению некоторых, рухнуло бы и всё немое кино.
Фэрбенкс всё же заставил Мэри сказать «да» в доме Брюора 28 марта 1920 года (хитрый Дуглас заверил Пикфорд, что эта дата особенно благоприятна по астрологическому календарю).
Они поженились и были удивительно счастливы. Фэрбенкс отремонтировал свой старый дом, обставил его и пристроил несколько комнат для гостей. Супруги жили на широкую ногу — у них была превосходная прислуга и повар, а Дуг был превосходным хозяином.
Слава Фэрбенкса была в зените, и казалось, ни большей популярности, ни лучших фильмов в его жизни уже быть не может. Ближайшие годы показали ошибочность такого суждения. Фэрбенкс становится экранным воплощением героев исторических и легендарных. «Знак Зорро» имел такой успех, что актёр на целое десятилетие стал кумиром поколения: он виртуозно фехтовал на шпагах в роли д'Артаньяна в «Трёх мушкетёрах», перепрыгивал с башни на башню в роли Робин Гуда, парил на крылатом коне в феерическом «Багдадском воре» и плыл под парусом в «Чёрном пирате».
За десять лет супруги Фэрбенкс совершили семь кругосветных путешествий. В 1921 году они посетили Италию, Францию, Швейцарию, Ближний Восток и Африку. В 1924 году за три месяца побывали в Лондоне, Париже, Мадриде, Берне, Люцерне, Цюрихе, Мюнхене, Берлине, Осло, Копенгагене, Амстердаме и Брюсселе. Поскольку звёздную чету принимали царственные особы и аристократы, в сознании людей они ассоциировались с международной элитой. Возможность появиться на одной фотографии с Фэрбенксами льстила монархам.
Всё это питало тщеславие Дугласа и удовлетворяло его страсть к путешествиям. Общаясь с королями и королевами, он старался выглядеть стопроцентным янки. Говорили, что встретиться с Фэрбенксом — это всё равно что встретиться с самой Америкой.
Особенно тепло Дугласа и Мэри встречали в Лондоне. Фэрбенкс был в хорошей форме. Он вышел на балкон отеля, вспрыгнул на балюстраду и повис на руках, словно настоящий киногерой. Толпа внизу взревела от восторга.
В тот вечер Фэрбенксы отправились в «Вест Энд», чтобы посмотреть Джорджа Роби в пьесе «Джонни Джоунс». Они опоздали на спектакль из-за уличных пробок. Когда Дуглас и Мэри вошли в зал, действие на сцене прервалось. Гости заняли свои места в королевской ложе, украшенной британскими и американскими флагами. Спектакль возобновился лишь после десятиминутной овации.
Поклонники могли прочитать в газетах, что Фэрбенкс встаёт в пять утра, полчаса бегает трусцой вокруг дома, делает стойку на руках. Вернувшись в дом, он выбирает себе подходящую одежду из тысячи рубашек, семидесяти пиджаков и брюк, тридцати пяти пальто, тридцати семи шляп и пятидесяти пар туфель. В шесть часов он встречается с Мэри в столовой цвета слоновой кости. Завтракая перед овальным окном, они пьют чай из серебряного сервиза и обсуждают планы на день.
В книге «Моя биография» Чаплин много и тепло рассказывает о своём друге. Вспоминает его романтический характер и неожиданный при этом практицизм, воздаёт должное большому артисту. «Дуглас недаром пленял воображение зрителей и заслужил их горячую любовь, — писал Чаплин. — Весь дух его картин, их оптимизм, неизменная удачливость героя отвечали вкусу американцев, да и зрителей всего мира. Он обладал удивительным обаянием и мальчишеской способностью увлекаться, заражая ею публику. Когда я узнал его поближе, меня особенно подкупила его обезоруживающая честность — Дуглас признавался, что по натуре он сноб и его тянет к знаменитостям».
Хотя сам Дуг пользовался невероятной популярностью, это не мешало ему искренне хвалить чужой талант и очень скромно отзываться о своём. Он часто повторял, что Мэри Пикфорд и Чаплин гениальны, а его дарование очень невелико.
У Дугласа было множество друзей из самых разных слоёв общества, начиная от ковбоев и кончая королями, и в каждом он находил что-то интересное для себя. Особенно ценил Дуглас своего приятеля Чарли Мака, бойкого ковбоя, который всегда умел его рассмешить.
В своей студии Фэрбенкс располагал роскошными апартаментами, с турецкой баней и бассейном для плавания. Здесь он принимал своих именитых гостей: угощал их завтраками, водил по студии и показывал, как делаются фильмы.
После съёмок все шли в частный спортзал при студии «Пикфорд-Фэрбенкс». По слухам, герцог Альба фехтовал в этом зале, сэр Артур Конан Дойл боксировал с грушей, а король Швеции демонстрировал шведскую гимнастику. Больше всего повезло лорду Маунтбеттену: он всего лишь посмотрел баскетбольный матч.
После интенсивных тренировок Фэрбенкс приглашал гостей попариться в турецкой бане и поплавать в бассейне. Чаплин шутил, что «было даже забавно представляться королю Сиама в тот момент, когда ты только что выскочил из парной и собираешься нырнуть в бассейн».
В турецкой бане Дугласа можно было встретить высокопоставленных персон, включая герцога Альбу, герцога Сатерлендского, Остина Чемберлена, маркиза Вены, герцога Панаранда и многих других.
«Привет, Дуг, — сказал как-то утром Чаплин. — Как поживает герцог?» — «Какой герцог?» — спросил Фэрбенкс. — «О, — пожал плечами Чаплин, — любой герцог».
Естественно, когда у Фэрбенксов в гостях бывали герцоги, то в первый вечер обычно слышалось официальное «ваша светлость», но очень скоро «ваша светлость» уступало фамильярному «Джорджи» или «Джимми».
Однажды во время уик-энда Фэрбенкс разбудил всех гостей до восхода солнца, заставил их сесть на лошадей и в сумерках отправиться к каньону, где был разбит лагерь. Там их ждали бифштексы и грейпфруты. Когда встало солнце, ковбойский квартет заиграл музыку кантри, а Фэрбенкс принялся рассказывать историю о мексиканском бандите, логово которого якобы находилось неподалёку.
Гости в восторге от изобретательности Дуга. «Как он обаятелен!» — признавались по секрету дамы. Фэрбенкс и в самом деле был обаятелен, и никто не умел так очаровывать женщин, как он.
Дуглас Фэрбенкс родился, чтобы стать знаменитым, родился для кино. В течение пятнадцати лет публика видела в нём своего кумира. Все эти годы Дуг процветал и ни о чём не задумывался. Все восхищались им. Но время шло, и зрительские вкусы менялись.
Страшный кризис 1929 года, парализовавший всю американскую экономику, окончательно убил фэрбенксовские сказки. Да и самого актёра фильмы интересовали всё меньше, и если прежде он отдыхал в перерывах между съёмками, то теперь делал фильмы в промежутках между путешествиями.
Фэрбенкс играл в гольф в Англии. Едва вернувшись на родину, отправлялся путешествовать по миру в компании с Чаком Льюисом и режиссёром Виктором Флемингом. В Японии Дуг увлёкся фехтованием и джиу-джитсу. В Шанхае он посещал опиумные притоны. В Бангкоке встречался с местным королём. Во время сафари в Индии Фэрбенкс, верхом на слоне, убил трёх леопардов, тигра и пантеру.
Актёр убегал от своих демонов, изучая Филиппины, Суэцкий канал, Сибирь, Маньчжурию, Монголию и Марокко. Фэрбенкс мог бы играть в гольф и в имении «Пикфэр», но ему нравилось участвовать в международных соревнованиях. Он нередко играл с принцем Уэльским.
Весной 1932 года в Лондоне на приёме, посвящённом приезду короля Испании, он увлёкся леди Сильвией Эшли, красавицей со скандальной репутацией. После развода с Мэри Пикфорд он взял Сильвию в жёны. Супруги поселились в уединённом доме на побережье. Фэрбенкс больше не снимал фильмов, его не обслуживала армия слуг. Он сам готовил коктейли для гостей, играл в карты и рассказывал старые истории. Его любимым занятием оставался гольф.
Фэрбенкс умер от сердечного приступа 12 декабря 1939 года. За несколько дней до этого он почувствовал боль в сердце и по совету врачей лёг в постель. Актёр успел встретиться со своим братом Робертом. Дуг с горечью заметил, что жизнь наскучила ему; он добился всего, чего хотел, и желает лишь скорой смерти…
Весь мир был у ног танцующего Вацлава Нижинского. «Бог танца», «восьмое чудо света», «царь воздуха» — называли его современники. Прыжок Нижинского, когда он, перелетев полсцены, зависал над ней, казался мистическим. После его выступлений зрители кричали, рыдали, забрасывали сцену цветами, перчатками, веерами, программками, одержимые неописуемым восторгом. «В жизни я встречал мало гениев, и одним из них был Нижинский, — писал Чарлз Чаплин. — Он зачаровывал, он был божествен, его таинственная мрачность как бы шла от миров иных. Каждое его движение — это была поэзия, каждый прыжок — полёт в страну фантазии».
Весь мир подражал Нижинскому, женщины копировали его балетные костюмы, делали глаза раскосыми, и это становится модным только потому, что природа дала ему высокие скулы.
Вацлав Нижинский родился в ночь с 27 на 28 февраля (12 марта) 1889 (по другим данным 1890) года в Киеве. Его родители — Томаш (Фома) Нижинский и Элеонора Береда — были поляками. Отец, потомственный танцор, имел свою труппу, с которой гастролировал по России. Когда Вацлаву было девять лет, Томаш Нижинский ушёл из семьи к любовнице, и мальчика вместе с сестрой Брониславой отправили на казённое содержание в Петербургское балетное училище.
После его окончания Нижинский поступил солистом в Мариинский театр. Вацлав был представлен 30-летнему князю Павлу Дмитриевичу Львову, известному не только своим богатством и меценатством, но и любовью к красивым юношам. Князь занимался художественным воспитанием Нижинского, оплачивал его уроки у маэстро Чекетти, купил рояль, помог обставить комнаты, подарил золотое кольцо с бриллиантом.
Затем Нижинский попал под магнетическое влияние личности Сергея Дягилева и его художественных идей. На пальце Вацлава заблестел огромный платиновый перстень с сапфиром от Картье. Дягилев был гомосексуалистом, в то время как нетрадиционная ориентация Нижинского не была дана ему от природы. Он родился настоящим мужчиной и оставался таковым вплоть до своей смерти, что подтверждается, кстати, постоянными его походами в публичные дома.
В 1909 году Сергей Дягилев организовал первый сезон «Русского балета» в Париже. Спектакли имели небывалый успех. Один из них — «Павильон Армиды» — открыл миру Нижинского. Когда он одним прыжком поднялся в воздух недалеко от кулис, описал параболу и исчез из глаз, публика разразилась аплодисментами. У всех создалось впечатление, что танцовщик взмыл вверх и улетел. Оркестр остановился. Казалось, что залом овладело безумие.
Позже Нижинского расспрашивали, как он летает, не имея никаких аппаратов в руках, за спиной, и трудно ли парить в воздухе. «О нет! — отвечал артист. — Нужно только подняться и на мгновение задержаться в воздухе!»
24 января 1911 года на спектакль «Жизель» съехался весь Петербург. Была там и вдовствующая императрица Мария Фёдоровна с великими князьями. В первом отделении Нижинский появился в костюме, созданном по эскизу Бенуа, — в трико и коротком, чуть ниже талии колете. Он был первым, кто заменил широкие штаны мужчин-танцоров на трико.
После спектакля великий князь Андрей Владимирович зашёл за кулисы и сообщил, что вдовствующая императрица Мария Фёдоровна приказала уволить Нижинского за неприличный костюм, в котором он появился на сцене. Что и было сделано. Но, как оказалось впоследствии, подобного приказа Мария Фёдоровна не отдавала, это была интрига великих князей.
Дягилев тут же предложил Нижинскому место в «Русском балете». В составе этой труппы Вацлав исполнил свои самые знаменитые балетные партии. Он танцевал и в старом репертуаре, и в бесчисленных новых постановках, гастролируя по всему континенту, выступая на разных сценах многих стран.
Первый же спектакль 1911 года потряс парижскую публику. Это был «Призрак розы» на музыку Карла фон Вебера «Приглашение к танцу». Нижинский и его партнёрша Тамара Карсавина танцевали будто импровизируя. «Призрак розы» — одно из фокинских откровений — был создан для них.
Поэт Жан Кокто говорил, что Нижинский передаёт, казалось бы, невоплотимое — «печальное и победное наступление аромата». И заключал: «Нижинский исчезает в окне прыжком столь патетическим, столь отрицающим законы равновесия, столь изогнутым и высоким, что никогда теперь летучий запах розы не коснётся меня без того, чтобы не вызвать с собой этот неизгладимый призрак».
Американский дебют Нижинского в «Метрополитен-опера» подтвердил правоту слов Фокина. Аудитория была столь же блестящей, что и в Париже. Программа включала «Половецкие пляски», «Призрак розы», «Шехеразаду» и «Петрушку». Когда Нижинский вышел в «Призраке розы», зал встал, и на секунду танцовщик смутился от такого поистине королевского приёма, но зрители приготовили ему ещё один сюрприз в виде водопада из роз. Через несколько секунд сцена утопала в ароматных лепестках, а Нижинский, стоящий посреди этого благоухающего цветочного великолепия, казался самой душой прекрасного цветка.
В каждой роли — восточного раба, Петрушки, Арлекина, Шопена — Нижинский создавал яркий, неповторимый характер. Когда он танцевал, все забывали о Нижинском как о личности, заворожённые его перевоплощением и полностью отдаваясь создаваемому образу. Стоило ему появиться на сцене, как словно электрический разряд пробегал по аудитории, загипнотизированной чистотой и совершенством его дарования. Зрители неотрывно следили за ним, впадая в гипнотическое состояние, настолько велика была магия его искусства.
Увидеть удивительного артиста, познакомиться с ним, просто дотронуться до него мечтали сотни светских дам. Чтобы завлечь Нижинского, они прибегали к всевозможным уловкам, которые по большей части разбивались о неусыпную бдительность слуги Дягилева Василия. Только когда сам Дягилев приводил кого-нибудь к Нижинскому, слуга отдыхал от своих нелёгких обязанностей. Близкий круг друзей — Дягилев, Бенуа, Бакст, Стравинский и Нувель — полностью удовлетворял Вацлава.
Личность танцовщика публику интриговала. Партнёр Павловой и Карсавиной, сразу покоривший парижан, он попал в число тех, для кого распахнулись двери самых престижных домов. Нижинский знал, что обманывает ожидания своей замкнутостью, знал, что многих разочаровывает его «плебейская» наружность, и страдал от этого. А светские знакомые Дягилева пожимали плечами, когда их попытки общения с Нижинским разбивались о его нелюдимость. Кто-то даже назвал его «гениальным идиотом». Вацлав подозревал нечто подобное, потому что писал в «Дневнике»: «Я теперь понимаю „Идиота“ Достоевского; меня самого ведь принимали за идиота».
Дягилев познакомил Нижинского со многими французскими деятелями искусства, посещавшими балетные спектакли: Дебюсси, Равелем, Бурделем, Бланшем, Форе и Сен-Сансом. При первой встрече они всегда удивлялись этому спокойному юноше, который во время разговора только молча улыбался.
Нижинский извинялся через Дягилева, постоянно отказываясь от многочисленных приёмов, обедов и ужинов, но сделал исключение для Дебюсси и Жака-Эмиля Бланша, у которого был чудесный дом в Пасси. Художник написал портрет Нижинского в костюме из балета «Ориенталии». Ренальдо Жан подарил Вацлаву автограф Вестриса, и из всех многочисленных подарков этот был ему особенно дорог.
Американскую танцовщицу Айседору Дункан настолько покорил талант Нижинского, что она недвусмысленно дала понять Вацлаву, что хочет иметь от него ребёнка, дабы способствовать рождению нового поколения артистов. Когда Дягилев, забавляясь, перевёл ему предложение танцовщицы, Нижинский только улыбнулся. Он уже не раз отказывался от подобных предложений.
Великий Чарлз Чаплин пригласил танцовщика на свою киностудию. «Серьёзный, удивительно красивый, со слегка выступающими скулами и грустными глазами, он чем-то напоминал монаха, надевшего мирское платье» — таким Чаплин увидел своего гостя. Зрители смеялись над трюками великого комика, но лицо Нижинского становилось всё грустнее и грустнее. Ещё два дня он всё с тем же мрачным лицом наблюдал за работой Чаплина. После съёмки Нижинский произнёс: «Ваша комедия — это балет. Вы прирождённый танцор».
А на следующий вечер Чаплин отправился за кулисы, но беседы не получилось. Через много лет в своих мемуарах Чарлз напишет: «…Я был не в силах говорить. Нельзя же в самом деле, заламывая руки, пытаться выразить в словах восторг перед великим искусством».
Дягилев всячески покровительствовал Нижинскому, а в 1912 году даже выдвинул его в качестве балетмейстера, удалив из антрепризы Фокина. Безоговорочно называя Нижинского гениальным танцовщиком, Бенуа скептически относился к Нижинскому-балетмейстеру: «Ужасным несчастьем следует считать, что Дягилев, вполне оценивший своего друга как артиста, одновременно переоценил его интеллект. Дягилеву показалось, что он может сделать из этого… ничего в жизни не понимавшего существа какого-то деятеля и творца…»
Постановки Нижинского большого успеха не имели. Исключением можно считать одноактный балет «Послеполуденный отдых фавна» на музыку Клода Дебюсси в декорациях и костюмах Льва Бакста. Танец длился всего 12 минут и показал совершенно другую эстетику балетного театра.
Премьера «Фавна» состоялась 29 мая 1912 года в Театре Шатле и закончилась грандиозным скандалом. Бешеные аплодисменты и свист смешались после окончания одного из самых захватывающих спектаклей в истории театра.
Париж разделился на два враждующих лагеря. Префекта полиции просили отменить следующее представление «Фавна» как «непристойное». Новость молниеносно разнеслась по городу; в салонах и клубах, в редакциях газет, в кулуарах палаты депутатов набрасывались на любой материал, содержащий какую-либо информацию «за» и «против» «Фавна». В защиту спектакля выступил знаменитый скульптор Огюст Роден. После спектакля он обнял Вацлава: «Мои мечты осуществились. И это сделали вы. Спасибо».
1 сентября 1913 года, будучи на гастролях в Буэнос-Айресе, Вацлав Нижинский неожиданно сочетался браком с венгерской танцовщицей Ромолой де Пульски. Перед этим Ромола преследовала Вацлава несколько месяцев и даже начала учиться балету, чтобы быть поближе к нему. Ромола родила Нижинскому дочь Киру.
Сергей Дягилев, смертельно обидевшись на друга, уволил его из труппы. Вацлав собрал свою балетную труппу и гастролировал с ней по Европе и по Америке. Это турне продолжалось около года. Нижинский был гениальным танцором, но плохим бизнесменом, и его труппу постиг финансовый крах.
Во время Первой мировой войны Нижинский был схвачен и посажен в тюрьму в Австро-Венгрии. Его обвинили в шпионаже в пользу России.
После вынужденного перерыва Нижинский вернулся к Дягилеву и с огромным успехом выступал в Аргентине, США, Испании.
26 сентября 1917 года Нижинский в последний раз вышел на сцену в спектакле «Призрак розы» Дягилевской труппы. Его постигло тяжёлое душевное заболевание — шизофрения.
Ромола приглашала лучших специалистов Европы и Америки. «Создайте ему наилучший уход и спокойную обстановку под наблюдением психиатра» — только и могли сказать врачи.
Тогда Нижинская обратились к отчаянным средствам — факирам, хилерам, знахарям, — всё было перепробовано, и всё напрасно.
Испытывая денежные затруднения, Ромола написала книгу «Нижинский. История великого танцовщика, рассказанная его женой», а затем опубликовала дневники Вацлава. «Люди посещают церкви в надежде найти там Бога, — писал Нижинский. — Он не в церквях, или, вернее, Он там везде, где мы Его ищем… Шекспировские клоуны, у которых так много юмора, мне симпатичны, но у них есть злобные черты, из-за чего они отдаляются от Бога. Я ценю шутки, так как я Божий клоун. Но я считаю, что клоун идеален, только если он выражает любовь, иначе он не является для меня Божьим клоуном…»
После войны ещё пять лет Ромола возила мужа по свету, тщетно пытаясь излечить его. В одном из лондонских отелей с ним случился приступ болезни почек. Ромола перевезла мужа в клинику, где он скончался 8 апреля 1950 года. Через три года прах великого танцовщика перевезли в Париж и похоронили на кладбище Монмартра. Памятник на могиле был установлен только в 1999 году. Образ Петрушки был выбран не случайно. Эллен Терри в книге «Русский балет» пишет: «Ему было куда легче чувствовать себя куклой, полуживотным, фавном, чем быть собой. Он нуждался в маске».
Вацлав Нижинский был и остаётся легендой. Не проходит года, чтобы не появились балет, спектакль, фильм или пьеса о нём. Фредди Меркьюри демонстрировал свою любовь к балету, выступая в копии знаменитого сценического костюма Нижинского…
В одном из энциклопедических словарей о нём сказано предельно кратко: «Артист эстрады, певец, поэт, композитор». И перед каждым словом можно поставить «великий».
«Ты понимаешь, что такое Вертинский? — говорил Шостакович режиссёру Леониду Траубергу. — Он музыкальнее нас, композиторов».
Владимир Маяковский, который, как известно, не признавал авторитетов, делал исключение лишь для Хлебникова и Вертинского, считая их большими поэтами.
На своей фотографии, подаренной Вертинскому, Шаляпин сделал надпись: «Великому сказителю земли русской Александру от странника Фёдора».
Василий Качалов на вопрос, в чём он видит основы успеха Вертинского, отвечал: «Прежде всего — в выразительности его пения, в блестящем владении искусством интонации, в образности жеста, в умении какими-то своеобразными средствами, главным образом движением пальцев, создавать образы, перевоплощаться. Такого умения владеть руками, таких „поющих рук“ я не знаю ни у одного из актёров».
Юрий Олеша писал: «Я долго равнял свою жизнь по жизни Вертинского. Он казался мне образцом личности, действующей в искусстве, — поэт, странно поющий свои стихи, весь в словах и образах горькой любви, ни на кого не похожий, небывалый, вызывающий зависть… Он был для меня явлением искусства, характер которого я не могу определить, но которое для меня милее других, — искусства странного, фантастического».
Александр Вертинский родился 9 (21) марта 1889 года в Киеве. Его отец, Николай Петрович, помимо адвокатской практики, занимался ещё и журналистикой. Брак между родителями оформлен не был, поскольку первая жена Николая Петровича развода супругу не дала. Саше было три года, когда внезапно умерла его мать, Евгения Степановна. Скоро уходит в мир иной и отец.
В 1912 году Вертинский отправляется «за славой» в Москву. Он играет в маленьком Мамоновском театре миниатюр, снимается в кино у Александра Ханжонкова и… потребляет кокаин. У него начались галлюцинации. Как-то на Тверском бульваре ему померещилось, что бронзовый Пушкин сошёл с пьедестала и вскочил на подножку трамвая.
Когда началась война, Вертинский ушёл на фронт, там избавился от пристрастия к кокаину. Он работал в госпитале, потом в санитарном поезде. Его записали как «брата Пьеро». Вертинский вспоминал: «Я вёл специальный учёт сделанным мною перевязкам, их итог — 36 000. Бог, видно, учёл эту мою работу и 36 тысяч перевязок умножил на миллионы аплодисментов…»
Однажды в 1915 году в квартире «королевы экрана» Веры Холодной появился очень худой, высокий солдат. Он привёз ей письмо от мужа Владимира Георгиевича с фронта и с той поры стал приходить каждый день: садился на стул, смотрел на артистку и молчал. Этим солдатом был Александр Вертинский. Он посвятил Холодной свои первые песни и был тайно влюблён в замечательную актрису.
После демобилизации Вертинский появился на подмостках эстрадных театров. Чтобы спрятать свой страх перед публикой, Вертинский пел в костюме и гриме Пьеро. Он исполнял песенки-новеллы, где был прежде всего сюжет, и называл их «ариетками Пьеро». Пришёл граничащий со скандалом успех. Портреты в витринах, издание нот, пластинок, яростная травля прессы делали певцу большую рекламу. Билеты на его выступления раскупались на неделю вперёд. На сцену подавали корзины цветов, а у входа в театр его ждала толпа поклонников. Студенты и курсистки переписывали стихи Вертинского, раскупали ноты и развозили их по всей России.
Артист получал по 50 писем в день. И большая часть из них была любовного содержания. Все они начинались стандартной фразой: «Когда вы откроете это письмо, вы будете очень удивлены… Но только, пожалуйста, не смейтесь». Певец безошибочно узнавал подобные послания и, не раскрывая, выбрасывал.
Выступления вызывали не только восторги, но и негодование. В Киеве, на концерте какой-то педагог вскочил на барьер ложи и закричал: «Молодёжь! Не слушайте его! Он зовёт вас к самоубийству!» Молодёжь с хохотом стащила его с барьера.
В октябре 1917 года Москва разукрасилась огромными афишами: «Бенефис Вертинского». Билеты были распроданы за один час. Концерт состоялся 25 октября (по новому стилю — 7 ноября). Вертинский выступал в чёрном костюме Пьеро… «Москва буквально задарила меня! — вспоминал певец. — Всё фойе было уставлено цветами и подарками. Большие настольные лампы с фарфоровыми фигурами Пьеро, бронзовые письменные приборы, серебряные лавровые венки, духи, кольца-перстни с опалами и сапфирами, вышитые диванные подушки, гравюры, картины, шёлковые пижамы, кашне, серебряные портсигары и пр. и пр. подарки сдавались в контору театра, а цветы ставили в фойе прямо на пол, так что уже публике даже стоять было негде».
В маске Пьеро теперь особой необходимости не было, и Вертинский, обретший наконец уверенность, сменил её на фрак. Осенью 1920 года он эмигрировал из России. В Турции ему удалось приобрести паспорт на имя греческого подданного Александра Вертидиса. Артист удостоился чести быть приглашённым во дворец к султану и в награду за свои песни получил от последнего целый ящик «личных султанских» сигарет.
Начались гастроли по всему миру. Румыния, Польша, Австрия, Венгрия, Германия… В Праге после одного из концертов Вертинского окружили восторженные студенты. «Если бы не было ваших песен, было бы совсем скверно жить», — сказал один из них. Этот комплимент тронул певца: «Значит, я нужен. Так я увидел истинную дорогу к творчеству».
В Сопоте Вертинский познакомился с еврейской девушкой по имени Рахиль — капризной дочерью состоятельных родителей — и женится на ней. При регистрации брака в Берлине невесту записали как Ирен Вертидис. Семейная жизнь, однако, у молодых не получилась, пути их быстро разошлись.
В 1925 году артист приезжает в Париж и почти на десять лет оседает во Франции, время от времени совершая короткие концертные турне по Европе. Александр Николаевич сблизился с выдающимися деятелями русского искусства: Шаляпиным, Лифарём, Карсавиной, Павловой, Мозжухиным, Кшесинской…
«Я был популярен, — рассказывал Вертинский. — Обо мне, русском шансонье, газеты печатали рецензии и небылицы. У меня были „рено“ последней модели и личный шофёр. Владелец ресторана Ефим Левин платил мне 60 тысяч франков. Президент Франции получал 40… Вы думаете — лёгкая жизнь? Нет! Успех давался тяжким трудом. Любая из сотни песен репертуара требовала бесконечных репетиций перед зеркалом для актёрской шлифовки каждого номера…»
Основную слушательскую аудиторию Вертинского за рубежом составляла русская эмиграция. Иностранцы посещали концерты российского певца большей частью из любопытства. Его слушали король Густав Шведский, Альфонс Испанский, Кароль Румынский, Вандербильдты, Ротшильды, а также знаменитые киноактёры Чарли Чаплин, Дуглас Фэрбенкс, Мэри Пикфорд, Марлен Дитрих, Грета Гарбо…
Громче всех аплодировал Вертинскому наследник английского престола принц Уэльский. После представления он пригласил артиста разделить с ним трапезу. «Я был растерян… — рассказывал Александр Николаевич. — Признаюсь, принц быстро добился моего расположения. Оказалось — нормальный парень! Неглупый, контактный, дружелюбный. Я немного пел. Он много шутил. Мы интересно беседовали на темы искусства, политики. Я рассказывал о России. Он — о трудностях управления Великобританией… В результате список моих „друзей“ пополнился королевской особой».
Осенью 1934 года Вертинский приехал на гастроли в США Для его первого концерта в Нью-Йорке был снят зал «Таун-холл». В кассе был аншлаг. На концерте присутствовал весь цвет русского артистического мира — от Фёдора Шаляпина до ничего не понимающего Бинга Кросби. После завершающей концерт песни «О нас и родине» был такой шквал восторженных аплодисментов, что, казалось, стены театра не выдержат и рухнут.
Вертинский с успехом выступал в Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, Чикаго, Бостоне, Филадельфии… Он познакомился с лучшими американскими актёрами. Известную песенку «Гуд бай» («Вас нетрудно полюбить») певец посвятил Марлен Дитрих.
В конце октября 1934 года Вертинский решил уехать в Китай. Поначалу здесь его сопровождает ошеломляющий успех. Двадцать концертов в Шанхае — и все с аншлагами! Триумф в Харбине! Газеты писали, что «публика оказалась буквально заворожена», «сотни людей почувствовали, что они в плену у изящного человека во фраке и что его чудесные песни — это он сам…» Концерт в театре «Америкэн», вмещавшем 1500 зрителей, показал, что Харбин готов слушать его песни без конца.
На самом деле так долго продолжаться не могло. В Китае у Вертинского была небольшая аудитория, состоящая в основном из русских эмигрантов. Он пел в ночных клубах. В одном из ресторанов у Вертинского был свой столик. Поклонники присылали ему бокалы шампанского на подносе, реже вино, коньяк. Иногда весёлая компания приглашала артиста за свой столик. Вертинский подсаживался, о чём-то рассказывал, стоял хохот.
«Требовалась железная выносливость, чтобы вести ту жизнь, какую вёл Вертинский в Шанхае, — пишет Наталья Иосифовна Ильина, чья юность прошла в Китае. — Ни дома, ни женской заботы. Ежевечерние выступления. Бессонные ночи. Романы. Курение. Алкоголь. Пить этот человек умел: подвыпившим я его видела, пьяным — никогда. Позже, когда Вертинский женился, ему пришлось, зарабатывая на семью, петь уже в двух местах: кончив работу в одном из кабаре французской концессии, в третьем часу ночи он отправлялся в ночной клуб „Роз-Мари“ на Ханьчжоу-роуд, открытый до утра И — ничего. Выдерживал».
Наконец Вертинскому разрешили вернуться на родину. В Москву Вертинский прибыл глубокой осенью 1943 года вместе с молодой женой грузинкой Лидией Владимировной, тёщей Лидией Павловной Циргвава и трёхмесячной дочерью Марианной. «Лучше сундук дома, чем пуховая постель на чужбине», — говорил Александр Николаевич. Артисту дали квартиру на улице Горького. Правительство подарило ему машину и чудесный рояль. У певца родилась вторая дочь — Настенька.
География поездок Вертинского по стране — от Мурманска до Еревана, от Риги до Петропавловска-Камчатского. Он давал до 25 концертов в месяц. Повсюду с триумфальным успехом. Время было послевоенное, мирная жизнь только налаживалась. «Ситуация здесь неважная, — писал Вертинский из Ижевска. — Гостиница грязная. Номерок маленький и тусклый, с одной кроватью и шкапчиком, и даже повесить вещи негде. Но всё это неважно. Это обычный фон моих поездок, жить можно где угодно. И на второй день мне даже нравится эта дырочка. Тепло. Не дует. Сидит человек на жёрдочке, как птица. В тесной клетке. И мило даже. Только надо быть скромным. Очень скромным. И мудрым. И тогда будет везде хорошо. А люди… они везде одинаковые. Живут своей трудной жизнью и радуются моему приезду».
Во многих городах Вертинский бывал по четыре-пять раз. Иногда он пел на заводах, на стройках, в шахтах. В Донбассе Александр Николаевич дал концерт под землёй для шахтёров во время обеденного перерыва. Ему подарили шахтёрскую лампочку с выгравированной на серебряной дощечке тёплой и дружеской надписью. К артисту приходили за кулисы рабочие и благодарили: «Спасибо, что Вы приехали! Мы отдохнули сегодня на Вашем концерте. Вы открыли нам форточку в какой-то иной мир — мир романтики, поэзии, мир, может быть, снов и иллюзий, но это мир, в который стремится душа каждого человека. И которого у нас пока нет». Вертинский говорил, что огромная любовь народа держит его, как поплавок, на поверхности и не даёт утонуть.
Александр Вертинский так и не получил официального признания властей. После войны в Советском Союзе была поднята кампания против лирических песен, якобы уводящих слушателей от задач социалистического строительства. Пластинки Вертинского исчезли из продажи. Его песни не звучали в эфире, газеты и журналы о триумфальных концертах Вертинского хранили молчание, не публиковались его ноты и стихи.
Александр Николаевич Вертинский умер 21 мая 1957 года в Ленинграде в номере гостиницы «Астория». Его тело было привезено в Москву. Артист был похоронен на Новодевичьем кладбище.
«Лет через 30–40, я уверен в этом, меня и моё „творчество“ вытащат из „подвалов забвения“ и начнут во мне копаться», — писал Вертинский. Пророчество сбылось. С конца 1970-х начали выходить пластинки, книги, рецензии. Два диска с его песнями изданы во Франции (1993). Французские техники, работая с концертными записями певца и их копиями 30–40-х годов, буквально воскресили его колоритный, богатый оттенками голос, живущий в старых заезженных пластинках.
«Вертинский был принцем песни — автором, композитором и исполнителем, столь же известным в России, как Шарль Трене во Франции, — писал Жан-Пьер Тибода в „Либерасьон“. — И сегодня в русских ресторанах Парижа всё ещё поют песни Вертинского, а старые музыканты с нескрываемым волнением вспоминают его».
Имя Пабло Пикассо уже при жизни окружали легенды. Мнения о нём столь противоречивы, что для одних он — странное, воплощающее всё дурное чудовище, для других — оракул, мудрость которого они возвели чуть ли не в культ. Трудно не согласиться с биографом Роландом Пенроузом, который писал: «У большинства серьёзных критиков работы Пикассо неизменно вызывали бурю протеста. Они казались им непостижимыми. Но даже самые маститые среди этих ценителей искусства не могли скрыть своего восхищения перед его талантом. И хотя слава о нём докатилась до самых отдалённых уголков мира, а его богатство было безмерным, он до конца своих дней не изменил простого образа жизни, и его единственным желанием всегда оставалась работа».
Поэту Аполлинеру мы обязаны тонким замечанием о том, что Пикассо «изучает предмет, подобно рассекающему тело хирургу». Преклонение поэта перед своим другом нашло выражение в утверждении, что «его неустанный поиск прекрасного перевернул все представления в искусстве».
Пабло Руис Пикассо родился в Малаге 25 октября 1881 года. Семья Пикассо была самой что ни есть испанской и даже андалузской и принадлежала к среде провинциальной мелкой буржуазии. Отец художника, Хосе Руис Бласко (Пикассо — это фамилия матери художника), был живописцем и преподавал в художественной школе в Малаге, затем в лицее в Ла-Корунье, и, наконец, в Художественной школе в Барселоне.
В 1904 году Пикассо отправился покорять Париж. Он поселился на Монмартре на верхнем этаже обветшалого дома. Началось его восхождение к вершинам успеха…
Мировая слава пришла к Пикассо в пятидесятилетнем возрасте. 15 июня 1931 года в роскошных залах Галереи Жоржа Пети открылась ретроспективная выставка работ Пикассо — главное событие парижского сезона, — сыгравшая важную роль в жизни художника. Впервые были собраны вместе двести тридцать шесть его полотен. Посетители могли окинуть взглядом всё творчество Пикассо — голубой и розовый периоды, время его увлечения классическим искусством и кубизм.
Пикассо уже считался «художником с именем» и у него были все приличествующие положению внешние атрибуты успеха: автомобиль, за рулём которой сидел шофёр в ливрее, костюмы, сшитые известными парижскими портными, породистые собаки, занимавшая целый этаж квартира и — как и подобает преуспевающему человеку — замок в Нормандии, свой сейф в банке и, конечно, красивая женщина.
В своём салоне Пикассо принимал графа Этьена де Бомонта, композиторов Эрика Сати, Мануэля де Фалью, Артура Рубинштейна; у него бывали модные знаменитости — «весь Париж». Пикассо вёл бурную светскую жизнь, не пропускал премьер в театре и в опере, посещал приёмы и званые вечера — он был в зените своего «светского» периода.
Известный французский фотограф Брассай вспоминал о своём знакомстве с мэтром: «Перед нашей первой встречей я волновался и робел: поговаривали о высокомерии Пикассо, и первые минуты я пытливо вглядывался в его лицо — похож ли он на того человека, чей образ сложился в моём воображении под влиянием его творчества и ходивших о нём легенд? Однако в присутствии Пикассо образ этот, а вместе с ним и моё смущение тут же забылись: стоявший передо мной человек держал себя просто, в нём не было никакой аффектации, никакой позы или надменности. Его естественность и приветливость сразу меня покорили».
Когда Пикассо достиг вершин славы, к нему всё чаще стали обращаться любители живописи с просьбой подписать его ранние работы: «Очень обидно иметь подлинник Пикассо, не подписанный художником. Люди, которые видят картину в моём доме, могут заподозрить, что это подделка».
Пикассо отказывался выполнять подобные просьбы, поскольку тем или иным образом всегда помечал их. На всех произведениях кубистского периода, написанных до 1914 года и даже чуть позже, имя и дата указаны им на обратной стороне. Пикассо не хотел ставить подпись внизу полотна, поскольку это нарушает композицию. По этой же причине он впоследствии иногда ставил подпись на оборотной стороне холста.
Антифашистские взгляды Пикассо были известны всем. Во время войны художник через Швецию посылал деньги в Советский Союз на военные нужды. В феврале 1943-го агенты гестапо явились в мастерскую художника. На вопрос гестаповца, указавшего на репродукцию «Герники»: «Это вы сделали?» — Пикассо ответил своё знаменитое: «Нет, это сделали вы». Фашисты, забрав несколько картин, ушли и больше художника не беспокоили. По всей видимости, Пикассо спасло заступничество Арно Брекера, немецкого скульптора, которому Гиммлер разрешил брать под своё покровительство французских художников.
25 августа 1944 года Париж был освобождён, и на следующий же день в мастерскую Пикассо хлынули люди. Мужественное поведение художника превратило его в символ вновь обретённой свободы, и каждому хотелось увидеть мэтра. На узенькой лестнице толпились поэты, художники, критики, директора музеев, писатели в форме армии союзников, офицеры и солдаты. Он стал не менее популярен в Китае и в Советском Союзе, чем уже был в Соединённых Штатах после своей большой выставки в Нью-Йорке. В течение нескольких месяцев Пикассо купался в мировой славе, отвечал на вопросы журналистов, фотографировался, встречаясь даже с теми, кто хотел увидеть его «живьём» просто из любопытства.
«…Это было настоящее вторжение, — ворчал Пикассо. — Париж освободили, а я оказался в постоянной осаде. Люди ведут себя со мной так, будто у меня нет других дел, кроме как принимать их. Никому, даже злейшим врагам не пожелал бы такой известности. Я страдаю от неё психологически, хотя защищаюсь как могу: возвожу настоящие баррикады, хотя двери днём и ночью заперты на двойной замок.
В замке Вовенарг от любопытствующих нет отбоя. Они подстерегают меня с биноклями в руках, шпионят за каждым моим движением. Чтобы избавить себя от нескромных взглядов, мне надо опустить плотные занавеси на всех окнах, но тогда я не смогу любоваться садом и природой, а без этого я не могу. Нет, такая жизнь ужасна!»
Голубь, изображённый на плакате Всемирного конгресса сторонников мира в Париже, оказался, вероятно, наиболее действенным проявлением политических убеждений художника. Кроме того, эта работа способствовала тому, что он стал легендарной личностью. Плакат был выпущен большим тиражом и появился на стенах многих европейских городов. Филадельфийский музей искусства наградил художника памятной медалью за эту литографию. Спустя некоторое время голуби мира Пикассо разлетелись по всему миру. В Китае и во многих других социалистических странах были выпущены марки с их изображением.
Пикассо — художник, поэт, скульптор, гравировщик, гончар — легко переключался с одного жанра на другой и, будучи постоянно занят, находил время и для общения с друзьями. Его окружали художники и скульпторы нового поколения, к которым он проявлял интерес. Пикассо искал талантливых художников и был рад, когда находил их.
Пикассо спокойно относился к своей известности. Однако он не мог отказать себе в удовольствии позировать для фотографов, приходивших к нему в гости, и был озадачен, если к нему не обращались за автографами. Но художника раздражали попытки снять его для хроники или сделать записи бесед с ним, что, как он считал, может лишь исказить их содержание. Многие часы, потраченные на посетителей, или, наоборот, малое число их просьб о встречах вызывали у него одинаковое беспокойство.
Во время пребывания в Париже весной 1954 года при посещении кафе и ресторанов Пикассо становился «добычей» туристов. Желая спастись от назойливой публики, художник скрывался на вилле близ Канн. Высокий забор из железных прутьев позволял держать туристов и непрошеных гостей на расстоянии. Расположенный террасами на склоне горы парк с пальмами и эвкалиптами отгораживал дом от соседних вилл, а вид на море вызывал приятное ощущение простора.
В канун восьмидесятилетия художника распространились слухи, будто он болен и прикован к постели. Пикассо решил отпраздновать свой юбилей с размахом. Он отправил шесть тысяч приглашений на фестиваль музыки, песни и танца в Ницце. Среди гостей были Святослав Рихтер и Леонид Коган, Глория Дейви из нью-йоркского театра «Метрополитен-опера», знаменитый исполнитель танцев фламенко Антони и многие другие звёзды. Представление, на котором присутствовали шесть тысяч зрителей и огромное число видных гостей, прошло в исключительно тёплой атмосфере и продолжалось всю ночь.
Основные торжества прошли в маленьком городке Валлорис. Пикассо прибыл сюда в сопровождении мотоциклистов-полицейских. Им с трудом удалось пробраться через запружённые толпами народа улицы к экспозиции художника, включавшей пятьдесят полотен, тщательно отобранных его друзьями из различных музеев и коллекций.
В полдень в честь Пикассо был устроен обед в ресторане на берегу моря. Сотни друзей чествовали его, произнося поздравления на различных языках. На площади Эколь в честь юбиляра была устроена коррида, в которой принимали участие знаменитые испанские матадоры Мигель Домингин и Ортега. В нарушение французских законов было убито четыре быка с соблюдением всех полагающихся при проведении корриды ритуалов.
Официальная программа закончилась в Каннах, где после приёма в казино «Палм-Бич» был устроен грандиозный фейерверк…
Пабло Пикассо был чрезвычайно любвеобилен, хотя в официальный брак вступал только дважды: с русской балериной Ольгой Хохловой, от которой имел сына Поля, и Жаклин Рок. Конечно, у художника было ещё много женщин, сыгравших важную роль в его жизни. Например, Мари-Терез Вальтер, с которой Пабло познакомился в 1927 году, когда ей было всего семнадцать лет. Она родила ему дочь Майю. Потом в жизни художника появилась Дора Маар, одна из муз сюрреализма и единственная интеллектуалка среди подруг художника. Дору сменила Франсуа Жило, редкая красавица, художница, от которой родились двое детей: Клод и Палома. Пабло очень переживал, когда она его бросила, а потом написала весьма откровенную книгу «Моя жизнь с Пикассо». Попытка Пикассо через суд предотвратить выход книги ни к чему не привела. После этого он отказался общаться со своими детьми от Жило.
Последняя избранница мэтра Жаклин называла его «монсеньор», как епископа, целовала ему руки, а когда кто-то заметил, что закаты в Пиренеях очень красивы, воскликнула: «Как можно смотреть на солнце, если обладаешь счастьем быть рядом с Пикассо!»
В начале шестидесятых годов было организовано столько выставок работ Пикассо, что их невозможно перечислить. Но самым значительным признанием художника явились торжества по случаю его 85-летия. Тон задал Париж, где в ноябре по инициативе министра культуры Франции было организовано одновременно пять выставок. «Пикассо — властелин нашего века», — этими словами Жан Лемари начал вступление в каталоге работ Пабло Пикассо.
Тысячи парижан и гостей столицы часами стояли в очереди, чтобы увидеть картины мэтра. Критики не скупились на похвалы в бесчисленных статьях. Отныне в глазах широкой публики Пикассо превратился в одного из величайших живописцев, который, в отличие от многих других, получил признание при жизни.
Правительство Испании пришло к выводу, что и оно может извлечь большую выгоду, если ему удастся убедить художника вернуться на родину. Но Пикассо не желал сотрудничать с режимом генерала Франко. Объявленный весной 1970 года крупный подарок художника музею Барселоны поразил многих, хотя было очевидно, что он был сделан столице Каталонии, а не диктатору.
В последние годы жизни Пикассо, по-видимому, больше говорил на испанском, чем на французском языке. Число посетителей из Барселоны, Малаги и Мадрида в то время значительно возросло. Старые друзья ежегодно навещали его. Частыми гостями Пикассо бывали поэты, художники, издатели, агенты по продаже картин и директора музеев, которые приходили, чтобы выразить восхищение его работами или сделать предложение относительного какого-нибудь проекта. Гений великого испанца восхищал многочисленных поклонников, в чьей душе находили отклик созданные им творения.
Пабло Пикассо умер в ночь с 7 на 8 апреля 1973 года на 92-м году жизни, оставив после себя около 80 тысяч живописных произведений и скульптур. Сообщение о смерти Пикассо быстро распространилось по всему миру, вызвав скорбь даже у тех, кто ранее с предубеждением относился к его творчеству. Родные художника решили, что он должен быть погребён без какой-либо пышной церемонии в расположенном вдали от шумного мира Вовенарге.
В области женской моды и стиля жизни Габриэль Шанель заложила традицию бессменной элегантности, не поддающейся влиянию времени. Платья Шанель, как заметил кинорежиссёр Франсуа Рейшенбах, — это музыка великих. В них всегда находишь то, что ждёшь, но и сверх того обязательно какую-нибудь неожиданность.
Габриэль Шанель первой отразила в моде двадцатый век. Её боготворили принцессы и гувернантки, изысканные аристократки и скромные учительницы, французские модницы и американские бизнес-леди. Франсуа Нурисье писал в «Пуэн»: «Габриэль (Коко) Шанель обладала одним-единственным оружием, с помощью которого собиралась покорить своё время, и этим оружием был её гений. Гений причудливый и пленительный, единственный в своём роде. В нём тесно сплетались жажда свободы и удивительная тяга к одиночеству. Устоять перед полным достоинства обаянием этой равнодушной королевы не мог никто — ни светские львы, ни художники, ни мужчины, ни женщины».
Габриэль Бонёр Шанель родилась 19 августа 1883 года во французском городке Сомюр. Её мать, подёнщица Жанна Деволь, была влюблена в коммивояжёра Альбера. Однако Шанель согласился оформить законный брак только в ноябре 1884 года — в то время Жанна ждала от него третьего ребёнка.
Габриэль было неполных двенадцать лет, когда её мать умерла. Альбер Шанель отдал дочек в Обазинский монастырь. Кройке и шитью Габриэль научилась в интернате Мулена, куда её приняли в 1900 году. Ученица оказалась чрезвычайно одарённой, и впоследствии не составило никакого труда пристроить её на работу в модную лавку «Дом Грампэр — изделия из шёлка, кружево, ленты».
В Мулене был расквартирован кавалерийский полк, и Габриэль вскоре приобрела массу поклонников. Помимо шитья, у неё масса других увлечений. Шанель читает стихи, танцует, а в кафешантане «Ротонда» поёт куплеты о петушке, повторяя «кокорико». Публика, чтобы заставить её бисировать, повторяла два слога: «Коко! Коко!» С тех пор мадемуазель Шанель и получила своё знаменитое прозвище — Коко.
В Мулене она познакомилась с аристократом Этьеном Бальсаном, проходившим службу в армии. В его замке Габриэль каталась верхом на лошадях. Специально для скачек она придумала костюм, отмеченный дамами из общества. Бальсан предложил Габриэль квартиру на бульваре Мальзерб в Париже, где и открылась первая мастерская Шанель. Бальсан познакомил её с бизнесменом Артуром Кейплом по прозвищу «Бой». Приятный во всех отношениях, Артур стал самой большой любовью Габриэль и её финансистом. В 1910 году Шанель открыла бутик в Париже — знаменитый салон на рю Камбон, а через три года — филиал в Довиле.
Клиентура Габриэль Шанель пополнилась известными именами, причём во многом благодаря представительнице дома Ротшильдов. Эта дама перенесла неслыханное оскорбление от Поля Пуаре, осмелившегося выгнать её из своего салона. Горя мстительным огнём, она решила сделать рекламу Шанель и привела к ней своих богатых подруг.
Габриэль открыла в Биаррице настоящий дом моделей, с коллекциями и платьями по 3000 франков. В Биаррице прежде не видели, чтобы портниха устраивалась с подобной роскошью. Вместо магазина — вилла, расположенная на спуске к пляжу.
Журнал «Харперс базар» писал: «Женщина, у которой в гардеробе нет хотя бы одной вещи от Шанель, безнадёжно отстала от моды». В чём же заключался секрет такого успеха? Шанель освободила женщин от корсетов, длинных пышных юбок, экстравагантных шляп и замысловатых украшений. На смену им пришли простые, строгие, чёткие линии, подчёркивающие достоинства и скрывающие недостатки фигуры. «Каждый день я что-нибудь упрощаю, потому что каждый день чему-нибудь учусь», — говорила Коко.
Будучи некоронованной королевой парижской моды, Шанель предложила своим клиенткам ещё несколько революционных изменений: брюки-клёш и пиджаки, вязаные пуловеры и клетчатые юбки, маленькое чёрное платье, ставшее символом элегантности XX века, дамская сумочка на цепочке через плечо, женская матроска… Она подарила дамам чёрный цвет — «в нём чувствуешь себя элегантной».
Ещё одно нововведение — короткая стрижка. В связи с этим рассказывают забавную историю. В доме мадемуазель взорвалась газовая колонка и опалила ей волосы. Габриэль опаздывала на премьеру в «Гранд-опера». Она решительно взяла ножницы и коротко подстриглась. В тот вечер публика смотрела на неё, а не на сцену. На следующий день подстриглись все модницы Парижа, украсив, как и Шанель, свои короткие стрижки цветками.
В 1917 году у Шанель уже работали триста мастериц, и она вернула все долги Бою Кейплу. Шанель достигла всего, о чём мечтала: она была богата, знаменита и независима. Единственное, что ей не хватало, так это личного счастья. Артур Кейпл женился на знатной красотке леди Диане Листер и вскоре погиб в автокатастрофе. Габриэль долго не могла оправиться от удара.
Судьба свела её с великим князем Дмитрием Павловичем, кузеном российского царя Николая II. Великий князь влачил жалкое существование. Шанель поддержала его в трудную минуту, в течение года они были неразлучны.
Дмитрий Романов устроил встречу Коко Шанель с парфюмером Эрнестом Бо, отец которого работал когда-то на императорскую семью. По её заказу парфюмер разработал несколько образцов смешанных цветочных ароматов. Коко выбрала образец № 5 и назвала свои духи «Шанель № 5». Эти духи стали, пожалуй, самыми знаменитыми за всю историю модной индустрии. Габриэль была обеспечена на всю жизнь.
В 1921 году писатель Поль Моран нашёл Габриэль «очаровательно скромной, даже робкой, и это в ней непостижимым образом волновало… Она казалась неуверенной в себе, словно подвергала сомнению свою жизнь».
Но от неуверенности вскоре не останется и следа. Под трауром этой «дебютантки» (она носила его по Кейплу) острый глаз Морана уже тогда сумел угадать «будущего ангела-разрушителя всего стиля XIX века».
Годы с 1920 по 1939-й стали в жизни Шанель «золотым парижским периодом». Эти двадцать лет были временем безраздельного царствования Шанель. Она посещала балы, интересовалась русским балетом. Вместе с Онеггером и Пикассо участвовала в постановке «Антигоны» по пьесе Кокто; сотрудничала с Дариюсом Мийо, Сергеем Дягилевым, Анри Лораном и опять с Кокто в постановке «Голубого экспресса». На её вилле жил с семьёй композитор Игорь Стравинский. Пикассо назвал Шанель «самой рассудительной женщиной на свете мужчин».
Габриэль казалась окружающим целеустремлённой, уверенной в себе, довольной собой и своими успехами женщиной. Поэт Пьер Реверди посвящал ей свои стихи. Герцог Вестминстерский, самый богатый и экстравагантный пэр Англии, осыпал её драгоценностями. Но Коко не могла подарить ему наследника, и герцог женился на юной леди Лоэлии Мэри Понсонби. Позже появилась легенда, будто британец предлагал Коко руку и сердце, а она в ответ заявила: «Герцогинь много, а Габриэль Шанель — одна!» Ещё один близкий друг Шанель — художник и декоратор Поль Ириб — умер сразу после теннисного матча от сердечного приступа. «Великие страсти — их тоже надо уметь переносить», — скажет позже Шанель.
Весной 1931 года Габриэль пытается покорить Голливуд, но ей не удаётся убедить кинозвёзд, что им пора сменить свои привычки в одежде. В «Нью-йоркер» можно было прочесть комментарий по этому поводу: «Фильм дал Глории Свенсон возможность блеснуть большим количеством роскошных туалетов. Их создатель — Шанель, знаменитая парижанка, недавний визит которой в Голливуд наделал столько шуму. Но кажется, она не готова в ближайшее время вернуться в наш город просвещённости и знаний. Ибо ей дали понять, что её моделям не хватает „сенсационности“. Дело в том, что она старается, чтобы дама выглядела действительно как дама. Она и представить себе не могла, что творцы Голливуда, показывая на экране одну даму, стараются прежде всего, чтобы она выглядела так, словно их две».
В специализированных изданиях много места отводилось Шанель. «Все, кого в Париже интересует элегантность, бывают в салонах Шанель», — писали во французском издании «Вог». И там же: «…тонкость покроя, внешняя простота: усилия остаются невидимыми».
В Париже, Монте-Карло, в Биаррице, Довиле — Коко видели повсюду. Она танцевала шимми с таким исступлением, что порвала своё сказочное ожерелье, и сто гостей бросились на колени, чтобы собрать рассыпавшиеся жемчужины.
В июне 1936 года её царственному самолюбию наносят серьёзный удар: во всех ателье Шанель начинается забастовка, и её не пускают в собственные мастерские! Она вынуждена отступить: на следующее лето все служащие с низкой зарплатой впервые получили оплачиваемые отпуска.
Сразу после объявления войны Шанель закрыла все свои ателье и распустила персонал. Коко поселилась в отеле «Риц». Она закрутила роман с немецким дипломатом Гансом Гюнтером фон Динклаге. Их связь длилась даже дольше, чем война. Шанель встречалась также с Вальтером Шелленбергом. Всё это припомнили ей французы после разгрома фашизма. Коко даже угодила под арест, но благодаря вмешательству влиятельных покровителей через несколько часов её освободили.
После войны Шанель жила в Швейцарии, переезжая из отеля в отель. В мире моды у неё появился опасный конкурент — Кристиан Диор, предложивший миру свой «нью-лук». Дамы снова попали в плен собственной женственности — хрупкой, воздушной. Шанель посмеивалась над ним: «Мужчина, который не имел ни одной женщины за всю свою жизнь, стремится одеть их так, как если бы сам был женщиной».
Можно сказать, что Коко никогда по-настоящему не уходила со сцены, ведь её вкус стал нормой. 5 февраля 1954 года после долгого перерыва Шанель показывает свою новую коллекцию и терпит фиаско. Журналисты насмехались над её возрастом, уверяли, что она ничему не научилась за пятнадцать лет отсутствия… Манекенщицы дефилировали в гробовом молчании.
Впрочем, то, что не понравилось Парижу, с большим одобрением встретила американская фирма, работавшая на Пятой авеню. В защиту Шанель выступила Элен Лазарефф, редактор журнала «Эль». Она увидела в новой коллекции грядущий переворот в моде. Против всякого ожидания модели Шанель в США хорошо продавались. Американская пресса помогла Коко взять реванш у Диора, богача, космополита и аристократа. После третьей коллекции Шанель журнал «Лайф» писал: «Она уже влияет на всё. В семьдесят один год Габриэль Шанель несёт с собой не просто моду, но революцию». И во всех своих изданиях «Лайф» посвящал четыре страницы образцам Шанель.
Вокруг Шанель снова толпились люди, её почитали, её общества искали, её цитировали газеты. Пресса называла её «Великая Мадемуазель». В глазах современников Габриэль была волшебницей, которой достаточно было пары ножниц и нескольких терпеливых жестов, чтобы под её руками бесформенная материя превратилась в изумительные туалеты, которые для окружающих были олицетворением роскоши.
Мадемуазель Коко вообще была ревнива и прижимиста. Она носила на шее ножницы, привязанные на тесёмке. Был случай, когда Шанель, увидев платье от Живанши на одной из своих манекенщиц, подошла и мгновенно вспорола его, сказав, что теперь наряд выглядит лучше.
Марсель Эдрих, друг и конфидент её последних лет, рассказал любопытную историю. Слуга принёс ей цветы от знаменитого американского фотографа. Коко приказала отнести цветы в соседнюю комнату, которую она называла кладбищем, — там ставили букеты от нелюбимых людей. В чём же провинился фотограф? Только тем, что для репортажа в «Харперс базар» в качестве модели он выбрал киноактрису Одри Хепбёрн, которая всю жизнь одевалась у Живанши.
И вот Габриэль уже 85 лет. Она — полновластная хозяйка и волшебница моды. Шанель снова копировали, имитировали, использовали её идеи, но она этому только радовалась. Второй раз в жизни ей удалось полностью изменить облик женщины и сознать универсальную модель, отвечающую требованиям новой эпохи.
Шанель отличалась редким трудолюбием и энергией, богатейшим воображением. Идеи новых костюмов приходили к ней даже во сне, и тогда она просыпалась и начинала работать. Шанель, одевшая прекрасную половину мира, утверждала: «Главное в женщине — не одежда, а милые манеры, рассудительность и строгий режим дня».
Она отвергала ночную богемную жизнь. «После бессонной ночи не создашь ничего путного днём». Шанель говорила «Нельзя позволять себе обжорство и алкоголь, которые разрушают тело, и всё же надеяться иметь тело, которое функционирует с минимальным разрушением. Свеча, которая горит с двух концов, может, конечно, распространять ярчайший свет, но темнота, которая последует потом, будет долгой».
Коко жила в роскошной квартире на улице Камбон. Доходы её империи составляли 160 миллионов долларов в год. Она была одинока, несмотря на целый «двор» друзей, манекенщиц, журналистов, заискивающих перед своей королевой. Журналисты отмечали её сварливый характер. Когда молодой американец спросил Коко, сколько ей лет, она ответила: «Мой возраст зависит от того, какой сегодня день, и от людей, с которыми я говорю. Когда мне скучно, я чувствую себя очень старой, а так как мне страшно скучно с вами, то через пять минут, если вы не уберётесь прочь, мне будет тысяча лет».
Габриэль Шанель умерла тихой смертью 10 января 1971 года на 88-м году жизни в номере отеля «Риц», через дорогу от известного на весь мир Дома моделей Шанель, единственного места, где она чувствовала себя по-настоящему счастливой.
Знаменитый французский шансонье Морис-Эдуар Сен-Леон Шевалье родился 12 сентября 1888 года в предместье Парижа — Менильмонтане. Его отец, Виктор-Шарль, маляр по профессии, пил запоем и в конце концов бросил семью.
С ранних лет Морису пришлось зарабатывать на хлеб, помогать матери. В тринадцать лет он начал выступать в казино «Турель», получая по три франка в день. Самым важным в жизни были для него Бог, мама и работа. Служение французской песне стало для Мориса своего рода религией.
В 1909–1913 годах Шевалье был партнёром известной эстрадной артистки Мистенгет, работал в мюзик-холле «Буфф-Паризьен». Морис поведал о том, с какими трудностями проходил его дебют в «Паризьен»: «Я часто бывал в расположенном по соседству артистическом кафе, и вот однажды, когда я пришёл туда в элегантном костюме — мне был тогда двадцать один год, работал я уже семь лет и начал прилично зарабатывать, — некий уже немолодой комический актёр с усмешкой обратился ко мне: „Послушай, восходящая звезда! Оказывается, ты ещё снисходишь до нас, актёрской мелюзги?“ Я отвечаю ему, что он, видать, выпил лишнего. Это приводит его в ярость. И он как завопит: „Задрипанная звезда! Давай-ка выйдем на улицу и потолкуем!“ Он явно лез в драку, но мне драться не хотелось. […] Я побелел как полотно и долго не мог прийти в себя. Всю ночь я не спал. А на следующий день записался в группу английского бокса: он был тогда в моде. И месяц спустя я продолжил разговор с комическим актёром с того самого места, на котором мы остановились. На этот раз он струсил!»
Шевалье хотел, чтобы его называли «мастеровым французской песни». Он верил в то, что долгую жизнь песне могут дать только чистое чувство, голос влюблённого сердца, поэтичная потребность души. А если это великое чувство — тогда рождается великая песня. Шевалье выступал весело, легко, непринуждённо, свободно. В знаменитой соломенной шляпе и с тросточкой он создавал образ «типичного» среднего француза — балагура и волокиты. «До сих пор не могу понять, какая счастливая звезда помогла мне, человеку без голоса, добиться успеха у публики», — признавался Шевалье, став знаменитым артистом.
В Париже он открывал новый театр «Ампир» на авеню Баграм. Успех грандиозный. Сезон прошёл в поездках по провинции, Северной Африке, Бельгии, Швейцарии, Испании…
Шевалье предлагают выступить в «Казино де Пари» на правах первой «звезды». Добивался артист этого положения очень долго, на протяжении четверти века, с тех самых пор, как стал «маленьким Шевалье». Вечер закончился бесконечными овациями. Никто не хотел уходить из театра, не пожав ему руки. Шевалье принимал их поздравления с милой улыбкой. Когда остались лишь самые близкие друзья, он заметил: «Ну и странное шествие. Один говорит мне: „Как видишь, старина, тебе понадобилось немало времени, чтобы добиться успеха!“. Другие замечают: „Быстро же вы добились успеха!“ Обратите внимание, „ты“ мне говорят первые! Только эти люди, моя всегдашняя опора, знают, что жизнь не подносила мне подарков…»
В репертуаре Шевалье было немало фривольных песенок. Но никто стыдливо не опускал глаза, ни у кого не возникала мысль обвинить шансонье в развязности. Всё делалось им с неподражаемым изяществом.
Добившись успеха в Европе, Шевалье покоряет Бродвей и снимается в Голливуде. Первый фильм «Песнь Парижа» получил положительную оценку критики. Правда, одна газета заявила, что следовало бы вырезать песенку «Луиза» (через три месяца «Луиза» стала самой популярной песней в мире), а Шевалье следовало бы заказать место на ближайший трансатлантический пароход и отправиться во Францию.
К счастью, Морис не последовал этому совету. Его голливудская карьера складывалась успешно.
«Самые известные актёры восхищаются мной… — писал он в своей автобиографической книге, — говорят, что я неповторим… то да сё… А я совершенно искренне считаю, что все они гораздо умнее меня и обладают куда большим мастерством. До начала съёмок у меня есть немного свободного времени, и я решаю, что буду петь несколько недель в каком-нибудь зале на Бродвее.
Подумать только, американцы единодушно провозглашают меня самым популярным в мире актёром! Я получаю теперь столько же, сколько крупнейшие звёзды Голливуда».
Морис Шевалье подружился с актёрской четой Фэрбенкс — Пикфорд. Вечера в их имении «Пикфэр» были очень приятны. Коктейли в большой уютной гостиной, обед, за которым собирались не меньше десяти человек, потом просмотр новых фильмов.
У Шевалье была настоящая голливудская слава. Фильм «Парад любви» произвёл фурор в Европе. Приезд артиста после этого триумфа вызывает сенсацию. Безумная, неумеренная реклама в Лондоне и Париже. За выступления в «Шатле» Шевалье обещано восемьдесят процентов сбора. Потом его ждут в Лондоне, где он будет получать пятьдесят процентов сбора. Ни один артист мюзик-холла ещё не выступал на столь выгодных условиях.
Предложения сыплются на Шевалье со всех сторон. Люди как будто охвачены психозом. Но скоро наступает реакция. Ряд парижских газет начинает протестовать: как можно, чтобы «этот кривляка» зарабатывал такие бешеные деньги: «Нужно помешать ему петь… Негодяй… Отвратительный клоун. И при этом скупердяй! Каждое утро он считает свои миллионы».
Но было немало и тех, кто поддерживал артиста: «Но позвольте! Он основал диспансер для нуждающихся артистов и потратил на него целое состояние! Он отдаёт часть сборов со своих концертов дому престарелых актёров в Рис-Оранжисе».
Шевалье по-прежнему высоко котировался в Америке. Но всё, что происходило в Голливуде, было ему не по душе. Расторгнув контракт на очередной фильм, Шевалье окончательно возвращается домой. Нет, он ещё будет сниматься в кино и даже получит премию «Оскар», а пока Морис решил полностью посвятить себя песне.
«На любовь зрителей нужно отвечать любовью, — говорил он. — Самодовольства не любят. Таких актёров освистывают. Поверьте мне! Публика выбирает своих любимцев раз и навсегда. Они принадлежат ей. Они её знамя и уже не имеют права сдавать. Они запали в сердца зрителей и не должны терять там своего места. Их любят. За них болеют. Они должны всё своё время отдавать зрителям. А зрители требовательны, это тираны. Когда зрители любят вас — это и хорошо, и опасно… Нельзя быть слишком грустным: скажут — зануда. Ни слишком весёлым: скажут — глупец. Ни нелюдимым: скажут — медведь. Ни очень услужливым: скажут — подлиза. Никогда ещё никто не добивался любви, угождая дешёвым вкусам. Артист должен обладать способностью увлечь публику, а этого не могут дать ни ум, ни консерватория».
В Брюсселе Шевалье посетил район Иксель, где хозяева ста восьмидесяти лавок украсили витрины на темы его песен. Он должен выбрать победителей — наиболее изобретательных торговцев — и вручить им кубки. Процессию остановили уже у второго магазина. Чтобы сдержать массы людей и идти намеченным маршрутом, пришлось прибегнуть к усиленным отрядам жандармерии и пожарных. Шествие продолжалось три часа дружеские объятия, поцелуи, рукопожатия. Пятьдесят тысяч человек называли шансонье по имени. Вечером состоялся банкет коммерсантов, на котором бургомистр сообщил о присвоении Шевалье звания почётного гражданина Икселя.
Вы собираетесь в Брюссель? Вероятно, увидите там статую «Писающего мальчика» — это бронзовый человечек, фонтан, из которого в землю бьёт струя. Шевалье обрядил эту статую в смокинг и надел на неё соломенную шляпу. Вокруг собралась большая толпа. В знак уважения жители Брюсселя подарили шансонье маленькую бронзовую копию «Писающего мальчика».
Французская федерация по вопросам рекламы признала Шевалье «Самым привлекательным французским коммивояжёром». Журнал мужских мод «Адам» присудил Морису приз «Золотое яблоко» как самому элегантному артисту Франции.
Шевалье любили простые люди, и эта бескорыстная любовь часто его поддерживала. Однажды, во время утренней прогулки по Монмартру, Морис размышлял над очередным жизненным разочарованием, как вдруг из окна проезжавшего мимо такси показалась славная физиономия старого водителя. Широко улыбаясь, он крикнул: «Привет, мсье Морис!» Шевалье поблагодарил его жестом и на душе у него стало теплее…
Морис Шевалье пел на эстраде без малого семьдесят лет. Такому творческому долголетию может позавидовать любой артист. Молодёжь мюзик-холла и театра относилась к нему с уважением и симпатией. Шевалье посвящали свои произведения Жан Кокто, Колетт и Андре Моруа. «Мне казалось, — замечал довольный Шевалье, — что я — обвешанный медалями наполеоновский ветеран, которого чествует и награждает Франция. Она улыбается мне и нежно похлопывает по моей доброй старой соломенной шляпе».
Самое удивительное предложение пришло шансонье из Голливуда от известного продюсера Уильяма Гетца. Он предложил снять цветной фильм — историю жизни Шевалье, используя все последние достижения кино. В главной роли — лучший молодой актёр Денни Кей.
«Как вы понимаете, я согласился, — замечает в своей книге Шевалье, — поставив только одно условие: фильм будет начинаться и кончаться сценой между мной и Денни. До сих пор не могу прийти в себя: оказаться первым французским актёром, жизнь которого американцы показывают в кино! И при этом продолжать ещё самому работать на сцене!»
Морис Шевалье поддерживал молодых талантливых артистов. Звезда французской эстрады Мирей Матьё говорила: «Среди всех выдающихся людей, которые по воле провидения встретились на моём пути, нежнее других относился ко мне Морис. Он стал для меня Учителем». Мирей познакомилась с мэтром, когда ему было уже семьдесят восемь: «Я не могу отвести взгляд от его голубых глаз. Какая у него обаятельная улыбка! Именно таким я его и представляла себе по фотографиям. И этот неповторимый голос с чисто парижским произношением, которому я невольно начинаю подражать!»
Шевалье мог один часами держать в своей власти многотысячную публику. Надев свою пресловутую соломенную шляпу, он пел о любви. При этом молодые думали, что самые чудесные дни для них ещё впереди, а люди пожилые проникались надеждой, что для них не всё ещё потеряно!..
Шевалье спел тысячу песен и записал триста пластинок. В восемьдесят лет он наконец сказал себе: «Хватит быть рабом ежевечернего успеха. Теперь ты можешь немного отдохнуть, старый Момо!» Шевалье распрощался с концертами, с переполненными театрами, с телевизионными и радио-шоу.
Восьмидесятилетие Шевалье необычайно весело отпраздновали в помещении мюзик-холла «Лидо». В знак почтения к юбиляру все мужчины были в смокингах и соломенных шляпах. Справа от Мориса сидела его давняя приятельница из Голливуда — Клодетт Кольбер, слева — со стороны сердца — Мирей Матьё. «Ах, будь мне тридцать лет, — шепнул он Мирей, — я бы за тобой приударил! — А вслух сказал: — Стараюсь изо всех сил выглядеть благообразным стариком!»
Гигантский именинный пирог в честь юбиляра был изготовлен в форме шляпы, и лёгкая рука Мирей Матьё при помощи «короля Мориса Первого» разрезала торт, дабы каждый из признанных ныне шансонье получил свой кусок.
«Оглядываясь на прошлое, — рассуждал Шевалье, — убеждаюсь, что всегда пел о любви, надежде, о простых радостях жизни. И обо всём — с оптимизмом. Я понимал, что люди приходят в мюзик-холл не затем, чтобы искать там разочарование. Жизнь и так выдаёт его нам с лихвой».
Морис Шевалье умер 1 января 1972 года. Президент Франции Жорж Помпиду сказал: «Его смерть для всех большое горе. Он был не просто талантливым певцом и актёром. Для многих французов и нефранцузов Шевалье воплощал в себе Францию, пылкую и весёлую». Этими словами президента республики смерть эстрадного певца приравнивалась к событиям государственного масштаба.
Сухонькая старушка вытирала слёзы. Она познакомилась с «Парнем из Менильмонтана» после мировой войны, нет, не Второй, а Первой! Это была короткая встреча между уже известным тогда артистом и фигуранткой. Но он никогда ничего не забывал. И после того как она превратилась в «стрекозу без крыльев», Морис устроил её в дом для престарелых, который размещается в старинном замке, где в своё время побывал Людовик XV…
Наследницей Шевалье стала Одетта Мелье, с которой он когда-то выступал. Они случайно встретились незадолго до того, как Мориса приковала к постели болезнь. Исполняя волю покойного, она передала в музей Шевалье в Рис-Оранжис награды артиста.
Несколько лет спустя Мирей Матьё посвятит шансонье песню, где есть такие строки: «Могу любить я принца, затем — другого принца, но никогда — другого Шевалье!»
…Маленький человек в котелке, с тросточкой, в больших башмаках, одиноко бредущий утиной походкой по большой дороге, появился на свет 7 февраля 1914 года. Чаплин утверждал, что впервые свой знаменитый костюм он надел в фильме «Невероятно затруднительное положение Мейбл».
Сам же создатель бессмертного образа родился 16 апреля 1889 года в Лондоне. Его мать, Ханна Хилл, — актриса мюзик-холла с неудавшейся карьерой. Отец, Чарли Чаплин-старший, сначала играл мимические сценки, потом стал, как тогда говорили, «драматическим и жанровым певцом».
Детство Чаплина прошло в бедности. В девять лет он оказался в детском ансамбле кокданса и в течение двух лет разъезжал с ним по английской провинции. После того как Чарли покинул ансамбль, выступления с песенками, танцами, пародиями чередовались с занятиями продавца газет, рассыльного, слуги в частном доме, печатника в типографии, подмастерья, учителя танцев, пильщика дров и стеклодува. Случайным заработкам положило конец устройство в театр.
Чаплину было восемнадцать лет, когда он оказался в труппе Карно. Одарённый юноша пел, танцевал, жонглировал, делал акробатические номера. Во время американских гастролей в конце 1912 года на спектакле «Вечер в английском мюзик-холле» его приметил представитель кинофирмы «Кистоун».
Обговорив все условия, Чаплин подписал с «Кистоуном» контракт и переехал в Лос-Анджелес.
Конец 1916 года ознаменован резким переломом в стиле и во всём творчестве Чаплина.
«У меня было только одно желание, — вспоминал актёр, — нравиться публике, которая была так благосклонна ко мне. Для этого достаточно было подавать ей всё, что, как я знал, действовало безошибочно, — все те эффекты, которые неминуемо вызывали безудержный хохот, даже если они и не были связаны с ходом действия…
В этот-то период упоения успехом, на следующий день после премьеры фильма „Пожарный“, меня обдали настоящим ледяным душем; какой-то совершенно незнакомый человек, с которым я никогда в жизни не встречался, писал мне: „Я очень боюсь, что вы становитесь рабом вашей публики, тогда как во многих ваших последних фильмах публика была вашей рабой… А публика, Чарли, любит быть рабой…“.
После этого письма я старался избегать того, что требует публика. Я предпочитаю следовать собственному вкусу. Он вернее выражает то, чего публика действительно ждёт от меня…».
С каждой последующей картиной росла популярность Чаплина. В Нью-Йорке, например, во всех универсальных магазинах и даже в аптеках продавались игрушки и статуэтки, изображавшие Чаплина в роли бродяги. Гёрлс в ревю, облачившись в костюм бродяжки, пели песенку «Ах, эти ножки Чарли Чаплина».
Фирмы, торговавшие книгами, готовым платьем, свечами, игрушками, сигаретами и зубной пастой, засыпали Чаплина деловыми предложениями. Кипы писем, приходивших от поклонников, стали для актёра проблемой. Его брат Сидней настаивал, что надо отвечать на все письма, невзирая на расходы.
Когда Чаплин ехал в Нью-Йорк, на железнодорожных станциях его встречали толпы народа. «Мне хотелось радоваться, просто и ото всей души, но меня не оставляла мысль, что мир сошёл с ума! — пишет в своей книге Чаплин. — Если несколько „комедий пощёчин“ могли вызвать такой ажиотаж, может быть, в славе этой есть что-то ненастоящее? Мне всегда казалось, что я буду счастлив признанием публики, и вот оно пришло, а я, как это ни парадоксально, чувствую себя отрезанным от всех и ещё более одиноким, чем раньше».
Чаплин в Нью-Йорке жил довольно тихо, избегал толпы, немного страдал от одиночества. Приходил к нему Падеревский, наблюдал за его работой, аплодировал от восторга: «Браво! Какого пианиста утратил кинематограф! Какого комика обрёл музыкальный мир!»
В то время были в моде костюмированные балы, но журналы нередко сетовали, что бал не удался, ибо девять из десяти молодых людей пришли в костюме героя Чаплина. В феврале 1917 года в Цинциннати вооружённый налётчик использовал костюм бродяжки Чарли. Примерно тогда же Бостонское спиритическое общество исследовало «некоторые явления, связанные с тем, что мистера Чарлза Чаплина, известного комика, одновременно видели в восьмистах с лишним отелях».
Профессор Бэмфилд Мор Кэрью, член упомянутого общества и автор доклада, отмечал, что Чаплин с его «уникальным юмором стал навязчивой идеей американцев — молодые деятельные люди только о нём и думают».
У Чаплина стали появляться имитаторы. Одним из них оказался старый его знакомый по труппе Карно — Стэн Джефферсон. Неприятней всего были подделки «под Чарли» в кинематографе. Самым настойчивым имитатором являлся Билли Уэст, выходец из России, снявший около полусотни вполне приличных короткометражек.
Чаплин был вынужден подать на имитаторов в суд. Иск его считали «самым крупным в истории кинематографа». Чарлз выиграл дело во всех случаях.
Чаплин становится не только известным, но и богатым. На эту тему он любил порассуждать: «Бесспорно, успех меняет в жизни человека всё. Когда меня с кем-нибудь знакомили, новый собеседник неизменно смотрел на меня с огромным интересом. Хотя я был всего только выскочка, моё мнение приобрело большой вес. Случайные знакомые всегда готовы были предложить мне горячую дружбу и делить со мной все тяготы и тревоги, как самые близкие родственники. Это было очень лестно, но это было не по мне. Друзья, как и музыка, нужны мне только в определённом настроении. Правда, за такую свободу приходилось иногда расплачиваться одиночеством».
Августовским утром 1921 года Чаплин воскликнул: «Я еду в Европу, там я покажу свой новый фильм „Малыш“!». Утром 3 сентября Чаплин отплыл из Нью-Йорка на лайнере «Олимпик».
В Лондоне ему устроили незабываемую встречу. От вокзала Ватерлоо до самого отеля «Риц» улицы были запружены людьми, пришедшими в надежде хотя бы мельком увидеть своего кумира.
Полисменам не удалось сдержать натиск людской волны; чьи-то руки подхватили Чаплина. До него доносились крики: «Чарли! Чарли! Будь счастлив! Да хранит тебя Бог!»
Наконец артисту удалось забраться в такси. За ним устремились открытые машины с операторами кинохроники; такси, набитые поклонниками, готовыми повсюду следовать за своим кумиром; частные автомобили, на крышах которых разместились хорошенькие девушки…
Толпа запрудила все подступы к отелю «Риц». На ступенях отеля Чаплина поджидали кинохроникёры. Хлынувшая толпа смела и камеры и операторов. Чарли всё-таки отваживается выйти из машины — толпа мгновенно подхватывает его и несёт к подъезду отеля.
В холле отеля ему хотят представить лордов, банкиров, епископов. Он с трудом пробирается к дверям своего номера… С улицы доносится рёв толпы… Чаплин выходит на балкон, раскланивается и бросает вниз розы… На балконе появляется начальник полиции: «Не бросайте ничего в толпу, мистер Чаплин, пожалуйста, не бросайте. Они дерутся там из-за ваших роз. Боюсь, они передавят друг друга!»
В течение первых трёх дней пребывания Чаплина в Лондоне на его имя пришло 73 тысячи писем, открыток и телеграмм. Пресс-агент Робинсон вызывает по телефону шесть секретарей-машинисток для чтения и классификации писем.
Чаще всего Чаплина просили помочь материально. Тысячи женщин объяснялись в любви, прилагая к письмам свои фотографии. Немало было и тех, кто заявлял о своём близком или дальнем родстве с Чарлзом. Изобретатели-самоучки, кладоискатели, коммерсанты, разорившиеся промышленники требовали, чтобы он принял их в компаньоны. Чаплину предлагали приобрести имения, антикварные вещи, картины, особняки, автомобили… Однажды ему прислали квитанцию из ломбарда, прося выкупить заложенную бабушкину искусственную челюсть… Некий человек требовал от артиста уплаты семи шиллингов шести центов — стоимость шляпы, потерянной в драке за розу, брошенную Чарлзом с балкона отеля «Риц». Бывшие фронтовики клеймили Чаплина как «окопавшееся ничтожество». Ему присылали немецкие железные кресты, называя его подлым изменником… На многих конвертах красовалась только одна надпись: «Королю Чарли».
Чаплин снимает фильмы «Парижанка», «Золотая лихорадка», «Цирк» — шедевры мирового кинематографа. В 1931 году он отправляется в Европу, чтобы представить публике новую комедию — «Огни большого города».
Официальные лица и аристократия, сэр Филипп Сэссун и леди Астор оспаривают монопольное право на Чаплина. Он покоряется. Его пребывание в Англии носит характер светского времяпрепровождения.
На премьере «Огней большого города» все хотели получить места по соседству с Чаплином. В итоге он сидел между леди Астор и Бернардом Шоу и изрядно волновался — понравится ли фильм драматургу. Бернард Шоу смеялся и плакал вместе со зрителями. Позже он скажет: «Чарли Чаплин — единственный гений в кино».
Когда Лондон и английская аристократия наскучили Чаплину, он отправился в Нидерланды и там сел на берлинский экспресс. Теперь его слава гремела и по всей Германии. На вокзале Чаплина ожидала стотысячная толпа и Марлен Дитрих. Его принимали депутаты рейхстага, принц Генрих Прусский лично провёл экскурсию по Потсдаму. Чаплин побывал в гостях у Эйнштейна и пришёл в восторг, когда учёный завершил оживлённую беседу о мировой экономике комплиментом: «Вы не комик, Чарли, вы — экономист».
Из Берлина Чаплин отправился на экспрессе в столицу Австрии. Сто тысяч венцев устремились на вокзал. Полицейские выкрикивали приветствия вместе с толпой. Чаплин добрался до отеля «Империал» на плечах поклонников.
Не менее восторженный приём ожидал артиста в Париже. Французские газеты вышли с огромными заголовками: «Чарлз Чаплин, самый популярный человек в мире, прибывает сегодня в Париж».
Министр иностранных дел Аристид Бриан устроил в его честь официальный завтрак на Кэ д'Орсэ. Когда подали мороженое «Цейлон», Бриан приколол Чаплину орден Почётного легиона.
Чаплин посетил также Индию, где у него миллионы почитателей. Он несколько раз встречался с Ганди.
В свободное время Чаплин играл в теннис. Он был большим мастером и предпочитал соревноваться с профессионалами. Чарли утверждал, что теннис помогает ему избавиться от подсознательных страхов. И когда в 1953 году он обзавёлся домом в Швейцарии, то первым делом построил теннисный корт.
В июне 1943 года Чарлз Чаплин женился на Уне О'Нил, дочери известного драматурга. Актёру шёл пятьдесят пятый год, его избраннице едва минуло восемнадцать. Чаплин никогда ещё не был так счастлив, как в своём четвёртом браке. «Принято считать, что жизнь начинается в сорок лет, — говорил он. — Нет большего заблуждения! Только в пятьдесят лет начинаешь по-настоящему наслаждаться жизнью».
В 1952 году Чаплин возвращается в Европу. На вокзале «Ватерлоо» десятки поклонников прорвали полицейский кордон, чтобы прикоснуться к своему кумиру. Газета «Манчестер гардиан» писала: «Чаплин — это, быть может, единственный в мире человек, которого во всех странах узнают простые люди на улице, единственный, о котором все вспоминают с благодарностью».
Чаплин и его семья остановились в отеле «Савой» на набережной Темзы. Ровно в полночь фасад отеля ярко осветился: шофёры автобусов и такси навели фары на отель, в котором поселился их друг. Целыми днями простые люди выстаивали у отеля, надеясь увидеть Чаплина хоть мельком.
В лондонском кинотеатре «Одеон» 16 октября 1952 года состоялась парадно обставленная премьера фильма «Огни рампы». Оборот просмотра фильма предназначался фонду помощи слепым. Премьеру почтила своим присутствием королевская семья в лице принцессы Маргарет, сестры королевы.
Погостив в Лондоне, семья Чаплина временно обосновалась в лозаннском отеле «Бо Риваж». Уже в январе они заняли Мануар-де-Бан («Поместье изгнанника») в Корсье-сюр-Веве — трёхэтажную виллу вкупе с 37 акрами земли, отведёнными под парк, сад и цветник.
«После отъезда из Америки жизнь пошла для нас по-другому, — писал Чаплин. — В Париже и Риме нас встречали как триумфаторов. Президент Франции Винсент Ориоль пригласил нас позавтракать в Елисейском дворце, мы получили приглашение на завтрак в английское посольство. Правительство Франции пожаловало мне звание кавалера ордена Почётного легиона, и в тот же день я стал почётным членом общества драматургов и композиторов».
Чаплина чествовали по всему миру. Английская королева возвела его в рыцарское звание. Оксфордский и Даремский университеты присудили ему почётную степень доктора литературы. На Каннском фестивале он получил специальный приз за творчество, а в Венеции — «Золотого льва».
В 1972 году американская киноакадемия присудила Чаплину «Оскар» «за выдающийся вклад в превращение кино в искусство». Актёр приготовился к нападкам, но появление его на церемонии вызвало бурные овации. Поражённый тёплым приёмом, он с трудом подбирал слова и продемонстрировал старый трюк с котелком.
Ещё при жизни о Чаплине складывали легенды. Например, рассказывали о том, что американский Институт общественного мнения вычислил трёх самых знаменитых людей всех времён: на первом месте оказался Иисус Христос, на втором — Чарли Чаплин, на третьем — Наполеон Бонапарт. В Лондоне был устроен международный конкурс подражателей Чаплину, в котором участвовало девяносто человек, а сам Чарли, выступавший инкогнито, был лишь третьим.
В Швейцарии у семьи Чаплина было много друзей: королева Испании, граф д'Антраг, кинозвёзды и писатели. Весной в гости приезжали англичане и американцы, а сами Чаплины много путешествовали. Уна стала его божеством. Старость великого комика прошла в удивительной гармонии с этой хрупкой, скромной и милой женщиной.
Величайший актёр и режиссёр тихо скончался в рождественскую ночь, 25 декабря 1977 года. Его скромно похоронили на кладбище при англиканской церкви в Веве.
Великий комический актёр французского кино Жак Тати говорил: «Если бы не Чарли, я не снял бы ни одного фильма. Он и Китон царили над всеми нами. Созданное им всегда принадлежит своему времени, но и вечности тоже, а тому, что он дал кино и своему времени, нет замены».
Королева детективов, как часто именуют Агату Кристи, получила множество наград и титулов, её имя занесено в «Книгу рекордов Гиннесса», как самого издаваемого писателя в мире. Её перу принадлежат 78 детективных романов, 150 рассказов, 19 пьес, а также 6 любовных романов, написанных под псевдонимом Мэри Уэстмейкотт. Произведения Кристи переведены на 103 языка (книги Шекспира — «всего» на 90). По продажам книги Кристи обгоняет только Библия.
Агата Кристи покорила Россию сразу же, букинисты старались собрать все тома с её романами, повестями и рассказами. Леди Агатой восхищалась как интеллигенция, так и рабочий класс. В конце 1999 года радиостанция «Эхо Москвы» провела опрос среди своих слушателей с целью определить «кумира века». Агата Кристи вместе с Сальвадором Дали, принцессой Дианой, Мэрилин Монро и «Битлз» вошла в пятёрку лучших.
Агата Мэри Кларисса Миллер появилась на свет 15 сентября 1890 года в поместье Эшфилд, в графстве Девон. Отец девочки, Фредерик Миллер, был американцем из состоятельной семьи. Женившись на англичанке Кларе, он поселился в Англии, где было куплено загородное поместье. Обе его дочери получили домашнее образование, куда входили французский язык, игра на фортепиано, пение и танцы.
Когда Агате исполнилось двенадцать, умер отец, финансовое положение семьи пошатнулось, но рента, получаемая матерью, приносила хороший доход. В двадцатидвухлетнем возрасте Агата влюбилась в своего сверстника, лётчика Арчибальда (Арчи) Кристи. Спустя два года молодые люди поженились. Это была скоропалительная свадьба военного времени, лётчик получил несколько дней отпуска, его невеста работала медицинской сестрой. После окончания войны Арчи ушёл из авиации. Агата родила дочь Розалинду. Семья перебралась в Лондон.
Фамилией мужа Агата и подписала свой первый роман, опубликованный в 1920 году. Этот роман, «Таинственное дело в Стайлс» (главный герой — Эркюль Пуаро), был написан на пари с сестрой Мэдж, которая утверждала: написать хороший детективный роман очень трудно. Агата вызов приняла и — написала. Затем предложила своё произведение для публикации. Шесть издательств роман отвергли, седьмое — рискнуло. Продано было две тысячи экземпляров, сочинительница получила всего 25 фунтов. И внимания никто на этот роман не обратил. Словом, рождение «королевы детектива» прошло незамеченным. Но писать она продолжала.
За пять лет Кристи опубликовала пять романов, которые сделали её имя известным, но она ещё не решила, станет ли профессиональной писательницей. Насколько всё серьёзно, Кристи поняла, когда газета «Ивнинг пост» предложила ей огромные по тем временам деньги — 500 фунтов стерлингов за права на последний роман.
Детектив «Убийство Роджера Экройда» стал сенсацией, и Агата Кристи неожиданно для себя стала знаменитой. Её одолевали журналисты, в её честь устраивались приёмы, поклонники забрасывали письмами с признаниями в любви.
В автобиографии Агата Кристи пишет, что 1926 год стал для неё годом разочарований, печали и утрат. Сначала она похоронила мать. А вскоре Арчи заявил, что любит другую, мисс Нэнси Нили, и потребовал развода. На следующий день Агата исчезла. В пригороде Лондона был найден автомобиль, в салоне которого полиция обнаружила дамскую шубку и небольшой чемодан, в котором было несколько платьев, две пары туфель и просроченные водительские права на имя Агаты Кристи.
Все лондонские газеты пестрели заголовками об исчезновении известной писательницы. «Меня подозревают в убийстве жены», — с горечью заявил Арчибальд коллеге по работе.
К концу недели в поисках Кристи уже участвовало несколько сот полицейских и тысячи добровольцев. И тут пришло сообщение от служащих гостиницы городка Хэрроугейта на севере Англии: у них остановилась некая миссис Нили из Южной Африки, очень похожая на беглянку, чьи фото были помещены во всех газетах. Полиция отрядила в отель детектива, который в течение двух дней наблюдал за «миссис Нили».
Информация о том, что писательница под чужим именем скрывается в отеле «Гидро», просочилась в прессу. Почти все лондонские газеты отправили своих репортёров в Хэрроугейт. Повезло репортёру из «Дейли ньюс», который, встретив миссис Нили в холле отеля, обратился к ней, назвав её миссис Кристи. Та призналась, что она в самом деле Агата Кристи, однако на вопрос, каким образом она попала в Хэрроугейт, ответить не сумела. На состоявшейся через день пресс-конференции Арчибальд заявил: «У моей жены амнезия…» Сразу после этого писательница лечилась у психиатра. Сама Кристи никогда не рассказывала о том, что же с ней произошло в действительности.
Некоторые считали, что вся эта история была придумана писательницей, чтобы привлечь внимание к себе и своим книгам. Однако её «Убийство Роджера Экройда» пользовалось большим успехом и дополнительная реклама была ей ни к чему. К тому же Кристи отличалась скромностью и нежеланием привлекать внимание к своей особе.
Агата всё-таки развелась с Арчибальдом. Она хотела сменить фамилию, но этому решительно воспротивились издатели — имя Кристи уже приобрело популярность.
В 1930 году она отправилась в путешествие по Ближнему Востоку, где на месте раскопок легендарного шумерского города Ур познакомилась с молодым талантливым археологом Максом Мэллоуэном. Ему было двадцать шесть, ей — сорок. Друзья попросили Макса быть гидом Агаты. В дороге им пришлось пережить не одно приключение, но Кристи проявила свойственную ей способность воспринимать жизнь такой, как она есть, без истерик. К тому же она разделяла увлечение археологией, которая была делом жизни Макса.
Свадьба состоялась 11 августа 1930 года. «Макс приехал в Эдинбург, туда же с острова Скай направились мы с Розалиндой, Карло, Мэри и Питером, — вспоминала Кристи. — Нас обвенчали в маленькой часовне при соборе Святого Коломба. Свадьба получилась именно такой, как мы хотели, — никаких репортёров, всё удалось сохранить в тайне».
Как шутила позже Агата, в одном конкретном смысле женитьба обернулась для Макса наказанием. Вскоре выяснилось, что он никогда не читал романов. Кэтрин Були заставляла его прочесть «Убийство Роджера Экройда», но ему удалось отвертеться. Кто-то в его присутствии сказал, чем кончается книга, после чего у него появились все основания заявить: «Какой смысл читать роман, если знаешь, чем он кончится?» Однако теперь Макс считал своим долгом прочитать новое произведение своей жены.
Самыми лучшими и наиболее плодотворными были для Агаты Кристи тридцатые годы. Она стала настоящей звездой детективного жанра. Появлялись клубы поклонников её таланта. Читатели во всём мире ждали её новых романов. «Вот так мы и жили, — отмечала Кристи. — Макс со своей археологией, которой был предан всей душой, я — со своим писательством, становившимся всё более профессиональным и вызывавшим поэтому во мне всё меньше энтузиазма. […] Прежде писать книги было увлекательно — отчасти потому, что настоящей писательницей я себя не ощущала и каждый раз удивлялась тому, что оказалась способной написать книгу, которую опубликовали. Теперь же писание книг стало рутинным процессом, моей работой. Издатели не только печатали их, но и постоянно побуждали меня продолжать работу».
Она могла целыми неделями, а то и месяцами «отделывать» очередной роман, доводя до той степени совершенства, которая её удовлетворяла. Порой, в послеобеденные часы в Гринвее, загородном доме на берегу Дарта, она читала свою новую вещь вслух родным. К этому времени форма произведения обычно уже бывала безукоризненной, и чтица не столько интересовалась мнением семьи, сколько поражалась, какими же несообразительными могут быть в общем-то достаточно умные люди.
Супруги много путешествовали, подолгу жили в Багдаде, отсюда, кстати, и причина того, что действие некоторых романов происходит не в Англии, а в далёких экзотических странах. Комфорту во время путешествия Агата особого значения не придавала, она была одинаково счастлива и в соломенной хижине, и в дорогом отеле.
Кристи чередовала поездки с уходом за своими чудесными садами. Её любимый дом — Гринвей — белый дворец в георгианском стиле с 33 акрами глициний, камелий и лесов, простирающихся до реки Дарт в Девоне.
После войны кончился золотой век классического детектива, у Агаты Кристи появились многочисленные конкуренты. Но такая конкуренция оказалась для неё неопасной. Ничто не могло погасить читательского интереса к старомодной «королеве детектива». Один из ярких примеров — неслыханный даже для самого автора феноменальный успех пьесы Кристи «Мышеловка». Премьера состоялась 22 сентября 1950 года в лондонском театре «Амбассадор». С тех пор пьеса не сходит со сцен столичных театров и является такой же достопримечательностью города, как, например, колонна Нельсона на Трафальгарской площади. Агата Кристи осчастливила своего единственного внука, подарив ему на день рождения авторские права на «Мышеловку».
Агата Кристи записала множество передач на радио. Её радиопремьера состоялась в 1947 году, когда руководство Би-би-си обратилось к ней с просьбой сочинить получасовой текст по поводу 80-летнего юбилея тогдашней королевы-матери, верной читательницы Агаты. Идея, достойная столь торжественного события, никак не находилась, однако сроки поджимали, и, взяв себя в руки, Кристи сочинила тридцатиминутный детектив. Этот эпизод биографы любят приводить в подтверждение находчивости «первой леди детектива».
Хотя по романам Агаты Кристи поставлено множество фильмов, экранизации, как правило, не очень удачны, и Кристи часто была ими разочарована. Сценарии имели мало общего с первоисточником. Было, правда, одно исключение: «Убийство в Восточном экспрессе» Сидни Люмета. Кристи присутствовала на премьере и осталась довольна, хотя ей и показалось, что усы Альберта Финни, игравшего Пуаро, недостаточно пышные.
Какой была Агата в жизни? Внук Мэтью Причард говорит, что она была необыкновенно скромной, предпочитала больше слушать, чем говорить, больше наблюдать, нежели демонстрировать себя. Её тонкий юмор, умение радоваться жизни были обратной стороной того, что составляло содержание её детективных романов. Однажды она вызвала сенсацию тем, что легла в ванну в витрине лондонского выставочного центра для проверки её удобства, а как-то раз устроила «вечеринку пуделей», на которую все гости пришли в костюмах собак.
По случаю восьмидесятилетия Кристи была награждена королевой орденом дамы-командора Британской Империи и получила право носить титул дамы. Так как в 1968 году её муж за заслуги перед британской археологией был возведён в рыцарское достоинство, Кристи, как его жена, также имела право на титул леди. Обращаясь к ней, её называли теперь либо леди Мэллоуэн, либо дама Агата.
Вместе с Максом она отправились на несколько дней в Париж. Там он впервые отметил, что Агата уже «не так шустра», как в былые времена, и впервые ощутил себя моложе жены. Подошла осень жизни. Ещё было написано семь книг, среди них «Занавес», в которой Агата лишает жизни Эркюля Пуаро. Сама она отправилась вслед за своим героем 12 января 1976 года ранним утром в своём доме в Уинтербруке. Похоронена Агата Кристи на церковном кладбище в Челси. Через полтора года Макс женился второй раз и, не прожив и года в новом браке, умер от инфаркта.
Романы Кристи по-прежнему приносят удовольствие миллионам читателей. Королева детективов была прекрасной рассказчицей. Её истории не затянуты, и всё время хочется узнать, что будет дальше. По словам Ривьера, «в них живёт вечная, загадочная, добрая Англия».
Ни одна актриса немого кино не обладала такой славой и не вызывала у кинозрителей всех стран такой любви, как Мэри Пикфорд. Тысячные толпы поклонников — в Англии, Франции, Советском Союзе — безумствовали, когда она приезжала; люди выстаивали длиннейшие очереди за билетами, чтобы посмотреть фильмы с её участием. Мэри Пикфорд была «самой известной женщиной из всех живших на земле», — так, по крайней мере, считала журналистка Адела Роджерс.
Глэдис Мэри Смит (Мэри Пикфорд) родилась 8 апреля 1892 года в Торонто, в семье бедных эмигрантов из Ирландии. Отец умер, когда ей было всего шесть лет, и у матери остались на руках трое малышей. Молодая вдова отдала двух дочек в театр, но успех на сцене имела только семилетняя Глэдис Мэри.
Когда Мэри осталась без ангажемента, мать уговорила её поработать в кино. Пикфорд попала к режиссёру Дэвиду Гриффиту. Так как она была очень мала ростом, ей дали роль десятилетней девочки в фильме «Её первые бисквиты». Это было в марте 1909 года.
Первый ошеломляющий успех Мэри Пикфорд принёс фильм «Тэсс из страны бурь». Её называют «возлюбленной Америки». За молодой актрисой закрепляется амплуа Золушки.
Журналисты сравнивали её появление с «солнечным лучом, проникшим в тёмную комнату». Критик Джулиан Джонсон заметил, что в теле этой женщины заключён дух весны. Мэри Пикфорд становится самой дорогой звездой Голливуда. «Я всегда играю одну роль, эта роль — я, Мэри Пикфорд», — повторяла она. Голливудская реклама настаивала, что актриса играет самоё себя, потому что она-де тоже Золушка, испытавшая фантастический взлёт от нищеты и безвестности к мировой славе и богатству.
В отличие от своих героинь Мэри Пикфорд всё же была целым явлением в искусстве и незаурядной личностью. «В те далёкие времена „звёзды“ были окружены романтическим ореолом — и они старались и в жизни быть теми, кого изображали на экране, — рассказывала Пикфорд. — Если на съёмки приходили поклонники, а я не была одета для роли, я бежала в гримёрную, чтобы завить локоны и облачиться в платье маленькой девочки».
Рекламные фотографии Мэри Пикфорд появлялись в киножурналах, на открытках, вставлялись в портсигары и жестяные коробки с конфетами. Поклонники, писавшие Пикфорд письма, получали в награду фотокарточку с её автографом и добрыми пожеланиями. Пикфорд получала стихи, рисунки и ноты, а также ожерелья из ракушек с Бермудских островов, коробки с фруктами с Гавайских островов, украшения из слоновой кости, цветные веера, шкатулки из сандалового дерева из Индии и других восточных стран.
Восторженное письмо ей прислал китайский принц, а принцесса Красное Перо из Саскачевана подарила Мэри ботинки из оленьей кожи и мокасины. «Дорогая мисс Пикфорд, — писала юная принцесса, — мне тринадцать лет, и у меня есть ваша фотография, которую я вырезала из журнала нашей учительницы. Мне вы очень нравитесь, и поэтому я посылаю вам свои ботинки и мокасины. Я ношу такие же. Пришлите мне, пожалуйста, обувь, которую носите вы». Мэри отправила принцессе домашние шлёпанцы и замшевые туфли.
Масштабы её популярности поражали саму актрису. Её поклонник, безработный Уильям Бартельс, привлёк внимание толпы тем, что построил алтарь в честь Пикфорд в одном из нью-йоркских парков.
Пикфорд много путешествовала по Европе и Азии. Повсюду благодарные зрители встречали её с энтузиазмом. Неизменным спутником Мэри был прославленный актёр Дуглас Фэрбенкс, за которого она вышла замуж в 1920 году после развода с актёром Оуэном Муром.
Мировой успех Мэри Пикфорд был поистине грандиозен. Когда звёздная чета прибыла в Англию, школьники потребовали прервать занятия, чтобы приветствовать Дугласа и Мэри. В стране были отменены спортивные состязания. На пристани собрались десятки тысяч поклонников Пикфорд: пришлось подать дополнительные поезда.
Появление звёзд кино среди простых смертных казалось настоящим чудом. «Их идолы материализовались, они стали людьми», — писала «Дейли мейл».
В Лондоне движение автомобилей вокруг отеля «Риц», где остановились Пикфорд и Фэрбенкс, замерло в радиусе нескольких миль. Сам король Георг V на своём лимузине попал в пробку и в течение двадцати минут вынужден был наблюдать за разгорячённой толпой. Лондонцы не сводили глаз с балкона Пикфорд. «Тысячи и тысячи людей, — вспоминала она, — ждали днём и ночью внизу, надеясь увидеть нас». Пикфорд и Фэрбенкс порадовали их, появившись на балконе.
Лорд Нортклиф пообещал им уединённое пребывание на острове Танет. Утром Мэри встала с кровати, открыла ставни и чуть не упала в обморок. Небо казалось чёрным от того, что крыша и вся стена дома напротив были усеяны людьми. Увидев Пикфорд в ночной рубашке, они начали радостно аплодировать.
Вернувшись в Лондон, супруги получили приглашение на благотворительный театральный вечер в парке. Фэрбенкса и Пикфорд, прибывших в «роллс-ройсе» с откидным верхом, встретила беснующаяся толпа. Мэри вышла первой и тут же была сбита восторженными поклонниками. Шестеро полицейских поспешили ей на помощь. Фэрбенкс подхватил жену на руки, отнёс её в автомобиль и крикнул шофёру: «Гони!» Люди бросались на капот, цеплялись за дверцы. «Я видел её! — кричал кто-то. — Я прикоснулся к её платью».
Безумие в лондонском парке потрясло Мэри. Супруги получили огромное количество покаянных писем от лондонцев. Лондонская «Таймс» в статье «Поклонение героине» сравнила Пикфорд с Мэри, королевой Шотландии, всеобщей любимицей.
Тем не менее путешествие продолжалось. Супруги Фэрбенкс побывали в Швейцарии, Италии и Франции. На фотографиях можно увидеть огромные толпы, штурмующие их автомобиль. Париж охватила всеобщая истерия, когда Дуг и Мэри выразили желание посетить центральный рынок. Мэри едва не растоптали. По сообщениям репортёров, она потеряла сознание. На этот раз Пикфорд спасли мясники, которые заперли её в клетке. Она стояла среди подвешенных на крюках туш животных и слушала завывание толпы. «Толстушка в зёленом платье оступилась и упала на ящик с яйцами, — сообщала „Нью-Йорк таймс“. — Её платье тотчас стало жёлтым, но она не потеряла своего энтузиазма».
Во всём мире Фэрбенкса и Пикфорд воспринимали как небожителей. В 1926 году они приехали в Советский Союз. На границе артистов пересадили в бывший царский вагон. Тридцать пять тысяч поклонников, выкрикивавших русское прозвище Пикфорд, Маруся, встречали поезд на московском вокзале и провожали супругов до гостиницы «Метрополь». В автобиографии Пикфорд с юмором рассказывает о том, как их пытались запугать антисоветской пропагандой, отговаривая от поездки. Особенно запомнилась заокеанским гостям встреча с Сергеем Эйзенштейном. На память о поездке остался комедийный фильм «Поцелуй Мэри Пикфорд», в котором блистал Игорь Ильинский. Супруги пригласили русских друзей к себе в гости в Голливуд.
На Беверли-Хиллз у Фэрбенксов был роскошный особняк «Пикфэр», который для киномира являлся подобием Букингемского дворца. Список гостей, посетивших «Пикфэр», напоминает издание «Кто есть кто». Кронпринц Японии, бывший король Испании Альфонсо XIII, учёные Маркони и Эйнштейн, лётчики Линдберг и Амелия Эрхарт, сэр Остин Чемберлен, кронпринцесса Прусская Фредерика, лорд и леди Маунтбеттен. Великие писатели, художники, политики — все они рано или поздно оказывались в гостях у звёздной четы.
Сид Граумен, владелец сети кинозалов, перед открытием «Китайского театра» на Голливудском бульваре, посетил Мэри Пикфорд. На студии перед входом в бунгало, где находилась её гримёрная, только что положили свежий бетон. Не сообразив, что бетон ещё сырой, Сид ступил на него. След от ботинка натолкнул его на идею, которой он поделился с Мэри: «А почему бы не оставить отпечатки ног крупнейших „звёзд“ перед входом в мой „Китайский театр“? Это прославит „звезду“, пойдёт на пользу театру. Я хотел бы, чтобы ты была первой».
Мэри согласилась, и 27 мая 1927 года на открытии театра отпечатки её ступней украсили мокрый бетон во дворике перед входом. Это событие широко освещалось прессой, прецедент был создан, рождение обычая состоялось.
После окончания работы над «Укрощением строптивой» Фэрбенкс и Пикфорд совершили ещё одно кругосветное путешествие. В Афинах их появление произвело фурор. Несколько портовых грузчиков атаковали автомобиль со знаменитостями, требуя, чтобы гости оставили свои автографы на ушах (впоследствии они хотели сделать татуировки). Пятитысячная толпа скандировала: «Хала! Мария!» «Это стимулирует тщеславие, — признавалась Пикфорд, — но мы с Фэрбенксом давно поняли, что овации предназначаются не людям, а образам».
В Египте они ездили верхом на верблюдах, плавали по Нилу и взбирались на пирамиды. В Шанхае лакомились китайскими блюдами. Позднее Пикфорд плакала, вспоминая Кобе, Осаку и Киото, где японки целовали ей ноги. Они пили чай с императором Хирохито, играли в гольф с его племянником и получили в подарок гобелены, а также изделия из нефрита и слоновой кости.
Но вот наступил момент, когда зрителям перестали нравиться героини, похожие на Золушку, и Мэри Пикфорд утратила былую популярность. После того как в 1933 году провалился фильм «Секреты», на который она возлагала большие надежды, Пикфорд больше в кино не снималась.
Лучший друг и верный помощник, Дуглас Фэрбенкс, покидает её. В сорок лет Пикфорд остаётся одна. Но Мэри не сдаётся. Она выступает на радио, занимается коммерческими делами в кино и благотворительностью: благодаря ей создаётся фонд помощи престарелым киноработникам. Мэри Пикфорд выходит замуж за Бадди Роджерса, бывшего киноактёра, ныне известного дирижёра, усыновляет двух приютских малышей и становится доброй матерью и женой.
В 1955 году Пикфорд опубликовала автобиографию «Солнечный свет и тень». В книге немало интересного. Мэри Пикфорд, к примеру, рассказывает, как во время войны её пригласили в Торонто на встречу с курсантами лётного училища. Они пропели «Позволь мне назвать тебя своей возлюбленной». Актриса прослезилась: значит, легенда о Золушке — «возлюбленной Америки» — продолжает жить.
В 1965 году компания «Синиматек Франсэ» устроила в парижских кинотеатрах большую ретроспективу её фильмов. «Французы никогда не забывают артиста, который им понравился, — говорила она. — В моей жизни я получила немало наград и встречалась с королями и королевами. Но эта ретроспектива очень растрогала меня». Вернувшись домой, она уединилась в имении «Пикфэр».
Теперь Пикфорд большую часть времени проводила в постели, заявляя, что трудилась всю свою жизнь и пришло время отдохнуть. Иногда Роджерсу всё же удавалось вывезти её в Голливуд, Лос-Анджелес или Беверли-Хиллз. Мэри Пикфорд узнавали. Когда она входила в комнату, ей аплодировали. Некоторые восторженно кричали: «Мэри! Мэри! О, мисс Пикфорд!» Но чего они ждали от Маленькой Мэри — каких слов, каких действий? Пикфорд пила, чтобы не задумываться над этим. Всё чаще только алкоголь давал ей ощущение счастья.
В 1976 году Пикфорд получила премию «Оскар» за вклад в киноискусство, но она была уже слишком слаба, чтобы присутствовать на торжественной церемонии. Почётную награду ей привезли в «Пикфэр».
Знаменитая актриса умерла 29 мая 1979 года. В октябре Американская киноакадемия организовала вечер памяти Мэри Пикфорд, на котором демонстрировался фильм «Моя любимая девушка»…
Эмиль Теодорович Кио был великим цирковым артистом. Его имя знала вся страна. И в любом цирке, в котором он выступал, вечером перед кассой вывешивали табличку с надписью: «Все билеты проданы». До Кио иллюзионисты в цирке не работали. Чтобы исполнять трюки в таких условиях, требуется особое мастерство, более изощрённая выдумка. Эмиль Кио же сделал арену привычным местом своей работы. Он и открыл жанр — и сам в нём главенствовал до последнего выхода на арену.
На первых порах выступлений Кио о его прошлом ходили самые невероятные слухи. Говорили, что он индус, йог и чуть ли не заклинатель змей, и даже отпрыск индийского жреца. На самом деле Эмиль Теодорович был наполовину немцем, наполовину евреем. Его настоящая фамилия — Гиршфельд-Ренард. Он родился 30 марта (11 апреля) 1894 года. Ученик московского реального училища, юный Эмиль увлекался драматическим искусством. Первые гастроли он совершил с театром миниатюр «Одеон». Во время Гражданской войны Эмиль оказался в Варшаве. Но здесь дела театра «Одеон» пошли неважно. Труппу пришлось распустить.
С огромным трудом Эмиль устроился в цирк Александра Чинизелли. Он был билетёром, униформистом, служителем при слонах, берейтором на цирковой конюшне, воздушным акробатом, администратором… У Чинизелли в программе работал факир Бен-Али (его настоящее имя — Станислав Янушевский), страдавший алкоголизмом. Однажды он предложил Ренарду стать его учеником.
Эмиль купил парчовый «звёздный» халат, надел атласную чалму. Сюжет номера придумал сам. В «волшебный» ящик входила старуха, после чего он закрывался. Артист прокалывал ящик со всех сторон шпагами и затем открывал его: вместо старухи там оказывалась девушка. Номер этот назывался «Омоложение» и долгие годы оставался в репертуаре иллюзиониста.
Долго продолжались поиски подходящего циркового псевдонима. По поводу его происхождения ходило немало слухов. Кое-кто утверждал, что Эмиль Теодорович, большой любитель всяких шуток и розыгрышей, составил его из начальных букв фразы «Как интересно обманывать». Сын иллюзиониста Эмиль-младший рассказывал, что однажды, в столице Украины, отец так расшифровал эти три буквы: «Киевский известный обманщик». Историки цирка придерживаются иной версии: «Ещё в 1909 году существовал номер воздушных гимнасток — сестёр Кио. И Эмиль Теодорович правильно оценил звучность, сценическую привлекательность этого имени». По самой распространённой версии на псевдоним Кио фокусника натолкнула погасшая буква «Н» в слове «КИНО» на блистающей электрическими огнями вывеске.
«Всё, насколько я знаю, гораздо проще, — утверждал Игорь Кио. — В Варшаве отец жил рядом с синагогой. И утро в субботу и в воскресенье начиналось с молитвы, слышной на всю округу. А в молитве был рефрен: ТКИО, ТКИО, ТКИО. За несколько лет это ТКИО настолько врезалось отцу в сознание, что он решил с ним связать свою жизнь артиста!»
В 1921 году Эмиль Кио вернулся в Москву и выступал в «Аквариуме» и «Эрмитаже». Два года проработал Кио в провинции, после чего отправился покорять Петроград. Начались гастроли в Народном доме, затем Кио стал работать в дивертисментах — небольших концертах, проводимых перед сеансами в кинотеатрах города. Рассказывают, что в молодости Кио не терпел пустующих кресел: если в кассе оставались непроданные билеты, он скупал их и раздавал мальчишкам.
В 1932 году Кио окончательно расстаётся с эстрадой и переходит в цирк. Он привлёк к работе талантливого режиссёра Арнольда Григорьевича Арнольда, а сам сменил одеяние факира на смокинг, а затем и фрак. Кио первым из иллюзионистов сделал клоунов своими партнёрами по диалогу. Фокусы воспринимались публикой уже не как таинственные, чуть ли не мистические явления, а как весёлые загадки.
Один из ударных номеров Кио назывался «Сжигание женщины». С ним иллюзионист не расставался до последних дней своей жизни. Девушка входила в металлическую клетку, обтянутую специальной бумагой. Затем бумагу поджигали, вспыхивало пламя, а когда оно утихало, металлический каркас оказывался пуст. После представления зрители неделями ломали головы над тем, куда могла исчезнуть девушка. Правда, Кио, чтобы не заставлять людей волноваться, выпускал её на манеж в одном из номеров.
В 1939 году, в связи с двадцатилетием советского цирка, его лучшие мастера были удостоены почётных званий. Эмиль Кио стал заслуженным артистом республики.
С первых же дней войны он даёт представления на площадях, на вокзалах, иногда прямо на перронах для бойцов, уходящих на фронт. Кио и его помощники были частыми гостями в госпиталях. Его коллектив отчислял средства в фонд обороны, давал дополнительные представления, сборы от которых шли в фонд помощи семьям погибших фронтовиков.
После войны Эмиль Кио получил не только полное признание прессы и специалистов цирка. Его имя стало нарицательным. В обиходе люди, желая одобрить ловкость человека или, наоборот, порицая за мошеннические проделки, говорили: «Ну ты Кио!»
Немало зрителей выходило из цирка с твёрдой верой в могущество Кио. К нему за кулисы являлись люди с просьбой излечить их от заикания, запоя или даже «приворожить» любимого. Не обходилось и без курьёзов. Эмиль Теодорович рассказывал, что однажды в его гардеробную явились две зрительницы. Настроены они были весьма воинственно.
«Вы страшный человек! — напустились они на иллюзиониста. — Это же возмутительно! Почему для своих ужасных трюков вы выбираете только женщин? Вы даже распиливаете их на части…»
«Но я мщу за мужчин, которых вы пилите у себя дома», — пытался отшутиться Кио. Агрессивные дамы не успокаивались. Пришлось приоткрыть перед ними кое-какие профессиональные тайны и доказать, что здоровью и жизни его ассистенток опасность не угрожает.
Забавный случай произошёл с Эмилем Теодоровичем в Тбилиси, когда он ехал на такси в цирк. Шофёр, пожилой грузин, узнав его, попросил Кио показать какой-нибудь необыкновенный трюк.
«Хорошо, — согласился иллюзионист, доставая из кармана деньги. — Вы видите у меня в руках бумажный рубль? Так вот, я передаю вам этот рубль, а когда мы подъедем к цирку, вы дадите мне сдачи сто рублей!»
Шофёр нерешительно взял у него рубль, переключил скорость, и машина помчалась. Когда подъехали к цирку, он, словно заворожённый, достал из бумажника сторублёвую ассигнацию и передал Кио. Эмиль Теодорович, взяв «сдачу» и выйдя из машины, направился к окошку водителя, чтобы вернуть лишние деньги. Но тот, видимо, боясь, что его оберут до нитки, поспешил уехать. Потом Кио всё-таки вернул деньги — запомнил номер машины. Однако по городу прошёл слух, что Кио гипнотизирует водителей, выманивая у них по сотне рублей… Завидев иллюзиониста, таксисты мгновенно отъезжали, от греха подальше…
Аттракцион Кио шёл в бешеном ритме. Трюк сменялся трюком — один лучше другого. Эмиль Теодорович говорил: «Публика не должна успевать анализировать. Если появится для этого время, зрители начнут докапываться до секрета. Тут нужны быстрота, темп, ритм. Пусть дома вспоминают и думают».
Одним из самых знаменитых был трюк со львом. На манеж вывозили на колёсиках большую железную клетку, в которую Кио «заключал» ассистентку. Щёлкал запор, клетку на несколько секунд накрывали лёгкой материей, а затем, когда покрывало поднимали, публика видела: вместо ассистентки в клетке мечется громадный лев.
Помимо всего прочего, Эмиль Теодорович умел организовать рекламу своего выступления. Не оставалось ни одной улочки без красочного плаката «Цирк — Кио». Афиши, транспаранты, рекламные щиты, объявления в газетах и по радио — всё это использовал иллюзионист с размахом.
Эмиль Кио любил успех. Он с удовольствием поддерживал легенды о себе. Жил артист на широкую ногу. Все деньги, а зарабатывал он много, тратил легко: одежду шил у самых дорогих портных, обедал в шикарных ресторанах, в гостиницах всегда занимал номера люкс. И поэтому порой за два-три дня до получки он оказывался без денег.
Кио был неоднократно женат. Первая избранница работала с ним партнёршей ещё в начале двадцатых годов. На афишах того времени анонсировалось выступление Эмиля Ренарда и Ольги Кио. Непродолжительность браков с врачом Анфисой Александровной или матерью Эмиля-младшего — ассистенткой Кошерхан Александровной Борукаевой — не мешала Кио говорить о них с благодарностью. Последние двадцать шесть лет своей жизни он прожил с Евгенией Смирновой, в молодости помогавшей ему на арене. Евгения Васильевна родила ему сына Игоря.
В цирке Кио уважали и любили. Он старался помочь всем, не делая различия между конюхом и директором цирка. Мысли Эмиля Теодоровича неизменно бывали заняты цирком. Он не увлекался литературой, почти не ходил в театры и концерты. Но стоило кому-нибудь начать разговор о новом иллюзионном трюке, Кио на глазах преображался.
Директора знали, если на афише имя Кио, сбор обязательно будет полным. Его гастроли во всех городах страны шли с неизменным аншлагом. Десятки людей обращались к Эмилю Теодоровичу перед началом представлений с просьбой «устроить билетик хоть куда-нибудь».
В конце пятидесятых начинаются гастроли Кио по всему миру. Жители Бухареста и Варшавы, Будапешта и Каира, Копенгагена и Лондона часами простаивали в очередях, чтобы увидеть знаменитого советского артиста. У рядовых зрителей его фокусы вызывали изумление, у знатоков — восхищение.
В Румынии успех Кио был таким, что последнее представление пришлось дать на футбольном поле стадиона, вмещавшего семьдесят тысяч зрителей, — и все места были заполнены. Румынская газета «Стягул рошу» писала: «То, что мы увидели, превосходит всё виденное нами в этой области, и, если бы мы не знали, что речь идёт об иллюзии, мы склонны были бы считать Кио волшебником, обладающим сверхъестественной силой. На этот раз Кио дал нам не только иллюзию, но и подлинную уверенность в том, что он большой артист».
В Лондоне Кио пригласил в гости Всемирный клуб магии. Никому не удалось превзойти советского артиста. Слова «Кио. СССР» были вписаны золотыми буквами на самой верхней строчке Доски почёта клуба, перед Гудини, перед другими величайшими иллюзионистами мира.
Триумфально проходили гастроли Эмиля Кио в Дании. Газеты призывали: «Если вы хотите убедиться, что чудеса существуют, идите на гастроли Кио». В заключительный день гастролей советская труппа вышла на арену, и было зачитано постановление Международной ложи артистов варьете и цирка о присуждении Эмилю Кио золотой медали за выдающиеся достижения в области циркового искусства. Публика восторженно аплодировала ему свыше четверти часа, его вызывали более двадцати раз. Сами датчане говорили: «Так мы не приветствуем даже короля!»
В Копенгагене Кио получил перед началом представления записку с дружеской карикатурой на себя. Текст её гласил: «Уважаемый господин Кио! Вы самый популярный артист, который когда-либо гастролировал в Дании. Умоляю, прошу Вас. Два билета на Ваше представление. С уважением, Херлуф Бидструп».
«Первым колдуном» был признан Эмиль Кио в Дамаске, городе, который является не только столицей Сирии, но и столицей факиров. Доброжелатели предупреждали Эмиля Теодоровича: «Приготовьтесь к тому, что вас не ждут овации. Сирийцев удивить фокусами трудно».
Первое выступление Кио проходило в открытом театре. Все уличные факиры пришли посмотреть на приезжего иллюзиониста. Трюк следует за трюком. И вдруг Кио замечает, что факиры припали к полу и усердно молятся. На другой день ему перевели, что они просили Аллаха сберечь их от козней «самого страшного колдуна — Кио».
Из своей последней поездки — в Венгрию — Эмиль Теодорович вернулся тяжело больным. Он умер 19 декабря 1965 года во время гастролей в Киеве. Рано утром гроб с его телом привезли в цирк и поставили на манеж. Всю ночь шли артисты — проститься. Затем тело Кио перевезли в Москву. Траурная панихида прошла при огромном стечении народа в цирке на Цветном бульваре. Похоронили Эмиля Теодоровича Кио на Новодевичьем кладбище…
После смерти великого Кио на сцену вышли его сыновья — Игорь и Эмиль-младший. Оба достойно развивали традиции отца — великого иллюзиониста двадцатого века. Игорь Кио оказался первым иллюзионистом, которому был присуждён «Оскар» — высшая награда Международного общества критиков и журналистов. Наибольшую популярность братья Кио снискали в Японии. Это тем более почётно, что в Стране восходящего солнца их отца, Эмиля Кио, называли «величайшим иллюзионистом нашего времени», «волшебником XX века» и даже богом, ибо «он делает всё, что захочет».
Друзья сократили его фамилию до знаменитого Сент-Экс, и это сокращение вошло в легенды. Никакие испытания не могли омрачить его страстной любви к небу. На вопрос, сколько часов он провёл в воздухе, Сент-Экс отвечал: «Смешно! Вы же не подсчитываете время, провёденное в лифте?» Он называл самолёт «инструментом познания и самопознания». Его девизом было «Жить — значит победить смерть». Полное имя этого удивительного человека — Антуан Мари Жан-Батист Роже де Сент-Экзюпери.
Он родился 29 июня 1900 года в Лионе в семье инспектора страховой компании. Родители Антуана были провинциальными аристократами. Сент-Экзюпери учился в коллежах Франции и Швейцарии, школе Боссюэ в Париже, интернате при лицее Сен-Луи. В 1919 году он поступил в Академию художеств на архитектурное отделение. Прервав обучение, Антуан уходит в армию, причём записывается в полк истребительной авиации в Страсбурге. В 1926 году Сент-Экзюпери становится профессиональным лётчиком, перевозит почту на вновь открытых маршрутах Тулуза — Касабланка и Дакар — Касабланка. В этом же году увидела свет и его первая литературная работа — новелла «Лётчик».
Сент-Экзюпери утверждал приоритет человеческого духа над всем остальным. «Единственная настоящая роскошь — это роскошь человеческого общения… Ужаса материального порядка не существует… Хорошо видишь только сердцем». Философия Сент-Экзюпери сформировалась во время полётов над Африкой. «Как это возможно, — несколько лет спустя задавалась вопросом жена американского лётчика Энн Морроу-Линдберг, — думать о расходе бензина и одновременно обдумывать проблемы вселенной? Как он мог ориентироваться по звёздам, когда они для него были „морозным блеском бриллиантов“?»
Сент-Экзюпери вернулся из Африки героем. Система мифов авиакомпании работала на него. По довольно скромным подсчётам, за время работы в Африке он спас четырнадцать лётчиков. Многих взволновала история, когда Сент-Экзюпери и Морис Дюмениль три часа брели по глубокому сенегальскому болоту, чтобы спасти разбившегося пилота Гийоме. Антуан был представлен к ордену Почётного легиона за «удивительную храбрость и редкостное самопожертвование», проявленные в пустыне.
В начале сентября 1929 года Сент-Экзюпери был переведён в Южную Америку. Его сердце пленяет экзотичная красавица Консуэло Сунцин, к этому времени уже дважды овдовевшая. Антуана это обстоятельство не смущает, он женится на ней. Консуэло увлекалась живописью и скульптурой, вела богемный образ жизни, дружила с художниками и писателями.
В октябре 1931 года из печати выходит роман Сент-Экзюпери «Ночной полёт» и по обе стороны океана его провозглашают классиком. Антуана узнают на улицах. Чувствуя, что привлекает к себе внимание в общественном месте, он погружался в газету или отворачивался, стараясь сделаться как можно более незаметным. Когда у него просили автограф (а в 1930-е годы это случалось очень часто), Сент-Экс краснел и начинал что-то бормотать, судорожно потирая пальцем за ухом.
Но не следует думать, что только самолёт и литература занимали мысли Сент-Экзюпери. Лётчик, генерал Шассэп вспоминал: «Для меня, как и для всех, кто имел счастье общаться с ним, Антуан де Сент-Экзюпери — всеобъемлющий гений. Он был одновременно и крупным писателем, и крупным философом, и учёным, и математиком, не говоря уже о его качествах гражданского лётчика, лётчика-испытателя, инженера-конструктора, не говоря уже о его геройстве во время войны и о том, что он собой представлял в качестве друга». Аналогичные отзывы давали о нём французские профессора высшей школы, астрономы, математики, физики…
Беклер вспоминал, что Сент-Экс любил петь, показывать карточные фокусы, обожал женщин, сыр и розыгрыши. За рулём своего автомобиля Антуан превращался в «настоящий кошмар для пассажиров». Он носился по Парижу на безумной скорости. Бернар Ламотт после головокружительной поездки с ним произнёс: «Сегодня я понял, что такое авиация».
Когда у Антуана водились деньги, о таком пассажире мог мечтать любой таксист. Жорж Пелисье, врач, провёл целый вечер на стоянке такси. Сент-Экзюпери велел водителю подождать, пока они решат, куда ехать, после чего несколько часов рассказывал о поисках Бога. За это время таксист уснул.
Сент-Экзюпери был натурой деятельной и энергичной. По поручению компании «Эр Франс» он летал (но не в качестве пилота) в Африку, Индокитай и другие страны, ездил с лекциями вокруг Средиземного моря, передавал репортажи для «Пари суар» из Москвы.
В 1935 году французское министерство авиации назначило крупную премию за самый быстрый перелёт из Парижа в Сайгон. Сент-Экзюпери вместе с механиком Прево попытался побить рекорд, однако их самолёт врезался в песчаный бархан в Ливийской пустыне.
Исчезновение Сент-Экзюпери способствовало продаже его книг, газеты в те дни шли нарасхват. Франция следила за тем, как ведутся поиски экипажа. Наконец все вздохнули с облегчением: пилот и механик нашлись. На четвёртый день их обнаружили бедуины.
Проведя восемьдесят семь часов в пустыне, Сент-Экзюпери вернулся в мир людей и сразу попал в окружение репортёров. Антуана завалили письмами, открытками и визитными карточками. Журналисты превозносили его героизм.
Издатель Галлимар хорошо обогатился, выпустив новые тиражи «Ночного полёта» и «Южного почтового» с фотографией автора. Статьи лётчика, опубликованные в «Лэнтрансижан», стали настоящей сенсацией. Никогда ещё слава Сент-Экзюпери во Франции не была столь велика. В течение последующих месяцев ему присылали столько писем, что пришлось нанять секретаршу.
Сент-Экзюпери по-прежнему не знает покоя. Он приобретает самолёт «Симун» и устанавливает прямую связь Касабланка — Тимбукту. Затем отправляется в охваченную пламенем Гражданской войны Испанию и готовит серию репортажей для «Пари суар». В феврале 1938 года Сент-Экс начинает рейд по маршруту Нью-Йорк — Огненная Земля, но терпит аварию в Гватемале. Подлечившись, он возвращается во Францию, где дописывает удивительную «Планету людей».
В Америке книга Сент-Экзюпери стала бестселлером. В Англии «Планету людей» называли не иначе как «гимн», «поэма», «стихи в прозе», «рапсодия». Среди поклонников Сент-Экзюпери — архитектор Ле Корбюзье и король Бельгии Леопольд. «Имя Сент-Экзюпери с одинаковым восхищением произносят и герцогини, и официантки», — писал обозреватель «Ле нувель литерер». Эдмон Жалу сравнивал писателя с Плутархом и Эмерсоном, с одной стороны, и с Колумбом и Магелланом — с другой. Рабочие типографии Гревэн преподнесли автору экземпляр «Планеты людей», напечатанный на авиационном полотне.
Сент-Экзюпери — единственный француз, пользующийся популярностью в Америке. Министерство информации хотело даже отправить его с миссией в США, где Чарлз Линдберг выступал за невмешательство Америки в европейский конфликт.
4 сентября 1939 года капитан запаса Антуан де Сент-Экзюпери получил мобилизационный листок, обязывающий его явиться на военный аэродром в Тулузе. Он попадает в авиационную часть дальней разведки. В одном из полётов к Аррасу Сент-Экзюпери блестяще выполнил ответственное задание, за что был отмечен в приказе главнокомандующего военно-воздушных сил.
После того как немцы вошли в Париж, авиачасть была переброшена в Алжир. В декабре 1940 года Сент-Экзюпери уехал в Америку. Он рассчитывал провести в Нью-Йорке месяц, а задержался на два года.
Сент-Экзюпери нашёл здесь множество поклонников. К примеру, Фэй Рэй была покорена им с первого же взгляда: «Он совершенно замечателен! Большой, высокий, с огромными чёрными глазами, которые сияют, словно звёзды!» Журналистка нью-йоркской «Пост» Эльза Максвелл описывала Сент-Экзюпери, которого она назвала величайшим современным французским писателем, как «мужественного мужчину, обладающего безграничным обаянием, властностью и совершенно неотразимого для женщин».
Поклонницы буквально преследовали его, но знаменитость продолжала вести самую обыкновенную жизнь. Несмотря на всю свою скромность, Сент-Экзюпери не мог не осознавать, какое воздействие он производит на женщин. Он никогда не говорил о своих амурных победах, но зато, почти облысев, стал называть себя «прекрасным блондином». «Как любой настоящий мужчина, — вспоминал Галантьер, — он предпочитал общество одной женщины обществу нескольких дам. И ему гораздо больше нравилось находиться в обществе нескольких мужчин, чем рядом с одним мужчиной».
Его имя было овеяно легендами — говорили, что издатели, чтобы заполучить новую книгу Сент-Экса, были вынуждены запирать писателя на замок. Остроты француза передавали из уст в уста.
Антуан обожал запускать бумажные самолётики. Как-то раз он притащил на Эмпайр-Стейт-Билдинг целую корзину таких самолётиков и выпустил их. Многие друзья писателя тоже оставались, подобно ему, взрослыми детьми.
Своё самое знаменитое произведение «Маленький принц» Сент-Экзюпери писал и рисовал всё лето и осень 1942 года. Как обычно, он работал по ночам, подкрепляясь огромным количеством кофе, кока-колы и сигарет. Самыми восторженными читателями «Маленького принца» стали Энн Линдберг и Памела Трэверс. Женщины сразу же поняли, что это история об утраченном детстве. Орсон Уэллс, прочитав «Маленького принца», пришёл в такой восторг, что в четыре утра прибежал к своему продюсеру, чтобы поделиться своими впечатлениями.
Летом 1944 года Сент-Экзюпери был прикомандирован к разведывательной эскадрилье, находившейся под американским командованием и размещённой на авиабазе Бастия-Борго на острове Корсика. Утром 31 июля он вылетел на «Лайтнинге», чтобы произвести воздушную разведку над территорией французских Альп. На базу самолёт не вернулся. Сент-Экзюпери пропал без вести.
Таинственная гибель писателя привела к тому, что он превратился в легенду. Сент-Экзюпери остаётся самым часто переводимым французским писателем. По всему миру разбросаны клубы любителей его творчества. Джеймс Дин обожал «Маленького принца» и мечтал сняться в фильме по этой книге. Анаис Нин, экспериментируя с ЛСД, говорила, что ей постоянно являлся образ Маленького принца: маленький человечек, лишившийся своей планеты, стал символом одиночества. Фигурка Маленького принца появилась на хвостовом оперении современных «Миражей». Главный садовник Парижа вывел голубую розу и назвал её именем писателя. Аэропорт «Лион-Сатолас» был переименован в «Лион-Сент-Экзюпери». Советские астрономы назвали в честь писателя астероид. Изображение Сент-Экзюпери, Маленького принца и удава, проглотившего слона, было помещено на 50-франковой купюре.
Близкий друг Сент-Экзюпери, человек, которому посвящён «Маленький принц», Леон Верт писал: «Авиация и поэзия склонились над его колыбелью. Вероятно, он был единственным современным писателем, которого коснулась подлинная Слава. Ведь все другие познали только Известность и Знаменитость, но эти качества человеческого таланта или создаются, или измеряются людьми. Со Славой же дело обстоит иначе. Для Сент-Экзюпери это слово обрело свой истинный смысл. Это было решено людьми, богами, случаем. Не тем, конечно, случаем, что помогает игроку, но даром богов, богом Случая, как его представляли древние, и который, возможно, сам по себе уже является добродетелью. Жизнь Сент-Экзюпери — это целая серия триумфов. В каждом из них уже были посеяны семена следующего триумфа, но никогда писатель не знал покоя…»
В США всегда имелось много разных королей — стали, нефти, угля, бокса, смеха, джаза… Уолта Диснея называли королём мультипликации, что означало признание его недосягаемого превосходства. Один из самых выдающихся кинорежиссёров Голливуда более сорока лет радовал и веселил своим искусством многие миллионы людей во всём мире — больших и маленьких. Дисней говорил: «Мы хотим, чтобы наши фильмы понравились и детям, и взрослым. Для этого мы стремимся основывать фильм на действии, которое постоянно забавляло бы детей, если сами сюжеты в чём-то выходят за рамки их понимания. Важно, чтобы фильмы нравились, доставляли удовольствие».
Дисней — это около 600 фильмов различной длительности и жанров. По сведениям, которые приводит в своей книге «Диснеевский вариант» критик Ричард Шикел, только в 1966 году картины американского мастера по всему миру смотрели 240 миллионов человек, в дальнейшем зрительская аудитория только расширялась. Празднование знаменательных дат, вроде 50-летия, создания первого фильма с Микки Маусом, каждый раз вызывает новый прилив интереса к диснеевским короткометражкам.
Среди самых восторженных почитателей Диснея был Сергей Эйзенштейн. «Он творит где-то в области самых чистых и первичных глубин, — писал советский режиссёр. — Там, где мы все — дети природы. Он творит на уровне представлений человека, не закованного ещё логикой, разумностью, опытом. Так творят бабочки свой полёт. Так растут цветы. Так удивляются ручьи собственному бегу. Так очаровывает Андерсен и Алиса в Стране Чудес. Так писал Гофман в светлые минуты. Такой же ток переливающихся друг в друга образов…»
Уолтер Элайас Дисней родился 5 декабря 1901 года в Чикаго в семье выходцев из ирландских переселенцев. Он учился в Высшей художественной школе Мак-Кинли. Во время войны Уолт работал во Франции водителем на санитарной машине Красного Креста. Возвратившись на родину, он занимался рекламой, в кустарных условиях снимал свои первые мультфильмы.
Летом 1923 года Дисней отправился искать счастье в Голливуд. Долгое время на него никто не обращал внимания. И вдруг случилось чудо: бизнесмен из Нью-Йорка купил у него мультфильм об Алисе за полторы тысячи долларов и предложил ему сделать ещё несколько серий.
Дела Диснея пошли в гору. У него появилась секретарша — Лиллиан Боундс, ставшая в июле 1925 года женой мультипликатора. Дисней купил участок на Гиперион-авеню и начал строительство офисного здания.
Среди множества придуманных им персонажей Дисней выделял мышонка Микки. Биографы единодушно считают, что он воспринимал этого героя как своеобразное «альтер эго». Дисней сам озвучивал в течение двадцати лет Микки, отвергнув многих претендентов на эту роль. Режиссёр рассказывал: «Нам нужен был персонаж, которого было бы легко рисовать… Так как он должен был иметь вид человека, мы не придали ему мышиных когтей и надели на руки перчатки… Чтобы упростить некоторые детали, Микки был одет в штаны и вовсе лишён усов и шерсти».
Признание триумфа серии с Микки Маусом было быстрым и всеобщим. Обращаясь к тем первым годам, когда проворный мышонок появился на экране, Александр Арну пишет, что Микки «собирал те же аплодисменты у публики авангардистской, как и у широкой публики, у элиты, шумных фанатиков новаторства, как и у упрямых сторонников прежней кинонемоты, выбитых с их позиций… Такого универсального выражения симпатии мы не видели даже вокруг Чарли».
В дни зарождения популярности Микки Мауса режиссёр впервые выяснил возможность получения доходов от своих рисунков помимо кино. В один из приездов в Нью-Йорк к нему подошёл молодой человек и смущённо попросил разрешения напечатать изображение Микки на каких-то блокнотах для школьников. При этом он достал три бумажки по сто долларов. Уолт, нуждавшийся в деньгах, дал своё согласие.
Потом изображения Микки получали всё большее и большее распространение. Появлялись бесчисленные игрушки, жетоны, булавки и прочие украшения, книжки, картинки, игральные карты, рекламные проспекты, этикетки для самых разнообразных товаров. Часовая фирма поместила Микки на циферблате, обратив его руки в стрелки, и продала миллион таких часов. Наконец объявился дальновидный коммерсант, предложивший объединить всё производство и реализацию продукции, выполненной по рисункам Диснея. Он придал делу широкий размах и превратил его в солидное предприятие, дававшее весьма значительные прибыли.
Другая крупная фирма — «Кинг Фичерс синдикат» — стала монополистом воспроизведения и распространения диснеевских рисунков по газетам, книгам и журналам.
Дисней становится лидером в мировом искусстве мультипликации. В 1935 году Лига Наций расценивает его произведения как символ международной доброй воли и награждает почётной медалью. Он был приглашён в Париж на торжество вручения медали. Его предупредили, что явиться надо в визитке и брюках в полоску. Уолт возмутился: «Я надеваю то, что мне нравится. У меня прекрасный спортивный костюм! Чем он плох?»
И всё-таки Диснею пришлось обзавестись подобающей случаю одеждой. «Костюмы мужчин были похожи на мешки, — рассказывал потом Уолт. — Мы с братом были расфранчены, как пара шутовских миллионеров!»
К обрушившейся на него славе Дисней относился спокойно. Он проявлял безразличие к торжественным голливудским премьерам, официальным просмотрам, светским вечеринкам. Его убеждали, что очень важно посещать приёмы знаменитостей. А он отвечал, что гораздо важнее лечь пораньше спать и с утра хорошо начать работу.
Биографы Диснея сообщают, что, несмотря на чрезвычайный успех и всеобщее внимание, по-настоящему счастлив он был лишь в семье. У него было две дочери — Диана и Шарон. Многие важные для дела идеи рождались именно в кругу семьи.
В свободное от работы время Дисней начал строить… миниатюрную железную дорогу. Он заказал чертежи, договорился со студийной механической мастерской, ему помогали друзья. Наконец рельсы вокруг участка у дома, где жила семья Диснеев, были проложены, и по узкоколейной железной дороге пошёл локомотив с несколькими вагончиками. Дисней в форменной одежде, фуражке железнодорожника и со свистком в руках, чрезвычайно гордый своим детищем, рассаживал гостей и запускал свой локомотив. Диана отмечает в мемуарах, что её отец учёл пожелания домочадцев и даже «сделал тоннель и сохранил любимую его женой грядку с геранью».
Дисней любил, когда на студию приходили знаменитости. Среди таких посетителей был Генри Форд, высоко ценивший творчество Диснея, особенно «Бемби». В то время недоброжелатели нередко сравнивали «автомобильного короля» с «королём мультипликации», считая, что оба они исповедуют тейлоровскую идею максимальной индустриализации производства. Но это не мешало их взаимной симпатии.
Старожилам студии запомнился визит Мэри Пикфорд в дни, когда заканчивалась работа над «Тремя поросятами». Актриса познакомилась с эскизами будущего фильма и с восхищением выслушала составленный из сотрудников ансамбль, исполнивший ставшую вскоре необычайно популярной песню «Нам не страшен серый волк».
Кумиром самого Диснея был Чарли Чаплин. Приехав в 1923 году в Лос-Анджелес, он специально старался пройти мимо здания, в котором помещалась студия Чаплина, надеясь хотя бы мельком увидеть великого артиста. В дальнейшем, уже став руководителем большой студии, Дисней встречался с Чаплином на совещаниях, связанных с проблемами проката. Чаплин дал Диснею совет максимально сохранять от любых посягательств свою творческую независимость.
Ошеломляющий успех во всём мире имел мультфильм «Белоснежка и семь гномов». Он принёс Диснею не только премию «Оскар», но и восемь миллионов долларов. Уолт построил в Бёрбенке, недалеко от Голливуда, новую студию. «Меня не увлекает обладание деньгами, — утверждал он. — Я мог бы при желании иметь их намного больше. Но было бы неправильным думать, что я не уделяю внимания деньгам. Я забочусь об их получении, как рабочем инструменте. Они нужны мне не дивидендами в банке, а для работы».
Во время войны, по образному выражению Диснея, дела пошли хвостом вперёд в штопор. Помимо работы над фильмами, художники студии украшали боевую технику эмблемами. На танках, самолётах, броневиках они рисовали «на счастье» Микки Маусов, Дональдов, гномов и других излюбленных персонажей Диснея. Таких эмблем было нарисовано много тысяч.
В 1947 году Дисней выступил с красочным фильмом «Песнь Юга». Натурные съёмки с участием известных артистов стали главными в фильме. На долю мультипликации осталось около одной трети. «Это сделал Дисней!» — возвещала реклама. «Это подлинный Дисней!» — подтверждали рецензенты, хотя его имя стояло только рядом с фирмой «РКО пикчерс», выпустившей фильм на экран. Конечно, всё продумал Дисней, и делалось всё под его руководством, но сам он уже не участвовал в работе над созданием фильма. Он превращается в продюсера, требовательного хозяина, решающего все дела.
По этому поводу Дисней говорил: «Однажды я был озадачен вопросом маленького мальчика: „Это вы рисуете Микки Мауса?“ Я должен был признаться, что не рисую. „Значит, вы придумываете все шутки и забавы?“ И этого я не делаю! Мальчик посмотрел на меня недоуменно: „Так что же вы делаете, мистер Дисней?“ Я представляю себя подобием пчёлки, которая перелетает с места на место, собирая пыльцу. Я хожу по студии и направляю работу каждого. Полагаю, что это и есть дело, которое я делаю!»
Рассказывая об этом случае, Дисней добавил: «Я не считаю себя бизнесменом, но никогда не воображал, что составляю особую ценность как художник…»
Дисней мечтал построить парк аттракционов, который уже в самом первоначальном замысле был назван его собственным именем — «Диснейленд» («Страна Диснея»). После долгих поисков подходящего места он купил в Анахайме, в 40 километрах от Лос-Анджелеса, участок в 70 гектаров.
17 июля 1955 года «Диснейленд» был торжественно открыт в присутствии тридцати тысяч гостей. За первые два с половиной месяца в нём побывало более четырёх миллионов, а затем ежегодно парк принимал по десять миллионов посетителей. Сюда стали приезжать не только американцы из всех штатов, но и туристы из разных стран. Журналисты называли «Диснейленд» то «квинтэссенцией американизма», то «народным Версалем XX века», он быстро стал общеамериканской достопримечательностью, как Ниагарский водопад и Йеллоустонский парк. Тщательно продуманные забавы для малышей были по достоинству оценены взрослыми. Их число в четыре раза превышает количество малолетних посетителей.
Дисней быстро распознал возможности телевидения как средства рекламы и популяризации своих замыслов — от эпизодов будущих серий и полнометражных картин до планов «Диснейленда». Он не раз признавал, что его беседы с миллионами людей по телевидению во многом определили популярность его парка развлечений. Телеэкскурсии по «Диснейленду» Уолт обычно проводил в окружении всевозможных знаменитостей.
Всемирная слава не испортила Диснея. Он был смущён, когда один из университетов присудил ему почётный диплом одновременно с Томасом Манном. Уолт считал подобные чествования неуместными. В то же время он знал цену и своему положению, и своему искусству. По свидетельству журнала «Филм коммент», когда Рэй Брэдбери вполне серьёзно предложил ему стать мэром Лос-Анджелеса, Дисней ответил: «Зачем мне баллотироваться на пост мэра, когда я и так уже король?!»
В 1962 году его студию посетил известный румынский режиссёр-мультипликатор Ион Попеску-Голо. Среди аниматоров студии было распространено мнение, что Дисней существует в трёх ипостасях — это прежде всего мечтатель, затем — реалист и, наконец, — неугомонный человек. Для Голо Дисней был одновременно и «одним из лучших рисовальщиков мира», мастером, фильмы которого «полны фантазий и комизма», и «большим боссом», хозяином «завода на манер Форда». Дисней оказался таким, каким и представлял его себе румынский режиссёр, — высоким, представительным, готовым в любую минуту улыбнуться. «Он говорил о своём искусстве с любовью и гордостью, — замечает Голо, — но просто, без громких фраз».
Известие о смерти Уолта Диснея было совершенно неожиданным. Ещё 5 декабря торжественно отмечалось его шестидесятипятилетие, а через десять дней, 15 декабря 1966 года, его уже не стало… У Диснея был рак лёгких, он умер в Бёрбенке, вскоре после проведённой операции.
В Голливуде Кларка Гейбла уважительно называли Королём. Кого бы актёр ни играл — Флетчера Кристиана в «Мятеже на „Баунти“», репортёра в «Это случилось однажды ночью» или Ретта Батлера в «Унесённых ветром», — он излучал абсолютную надёжность. Кларк Гейбл превратился в легенду ещё при жизни. Его имя неизменно окружала атмосфера тайны, его вечно сопровождал шлейф слухов и сплетен. Гейблу достаточно было просто появиться на экране, чтобы картина имела успех. Ироничные смеющиеся глаза, чуть циничная улыбка под маленькой щёточкой усов, стройная поджарая фигура — всё это сводило с ума женщин.
Кларк Гейбл родился 1 февраля 1901 года в Кадисе, штат Огайо. Его отец владел буровым станком и занимался нефтедобычей. Добиться успеха Кларку помогли женщины. В Голливуд Гейбла пригласила его театральный педагог Джозефина Диллон. Он получил известность в 1931 году, когда появился в фильме «Свободная душа». На студию стали приходить тысячи восторженных писем. Прокатчики присылали телеграммы: «Кто этот новый самец?» Так родилась новая «звезда». В кино партнёршами Гейбла стали такие актрисы, как Грета Гарбо, Джоан Кроуфорд, Норма Ширер, Джин Харлоу…
В феврале 1934 года на экран выходит комедия Фрэнка Капры «Это случилось однажды ночью». Фильм с первого же дня стал кассовой сенсацией. Присуждение «Оскара» как лучшему актёру года превратила Гейбла в премьера. Повсюду распевали песенку из фильма «Мужчина на летящей трапеции». Кларк говорил, что ему просто повезло: «В кино столько хороших актёров. Я попал в эту компанию случайно».
Отныне Кларк Гейбл — среди самых популярных и любимых зрителями звёзд Голливуда. Мужчины относились к нему с восхищением и уважением, женщины ему поклонялись. 20 января 1937 года Гейбл оставил отпечатки своих ступней и ладоней на площадке перед входом в «Китайский театр» Граумена. Толпа поклонников в тот день оказалась самой многочисленной за всю историю традиции. (Этот рекорд продержался двадцать четыре года и был побит Дорис Дей.)
Крупнейшие газеты синдиката «Чикаго трибюн» — «Нью-Йорк дейли ньюс» провели читательский опрос на выявление победителей конкурса на титулы Короля и Королевы кино. В голосовании приняли участие двадцать миллионов читателей. В результате титул Короля достался Гейблу, а титул Королевы — Мирне Лой. Сам актёр отнёсся к этому решению спокойно: «Знаете, вся эта мура насчёт „Короля“ и прочего — чушь собачья. Я ем, сплю, принимаю душ, как все обыкновенные люди. Я не чувствую в себе никакого внутреннего света, который делал бы меня „звездой“. Я простой парень из Огайо, которому посчастливилось оказаться в нужном месте в нужный момент и получить поддержку умных людей».
Одежда Гейбла становилась модной по всей Америке: пуловер, широкополая шляпа, френч, перетянутый в талии. Поклонники Кларка подражали ему во всём. В фильме «Это случилось однажды ночью» есть сцена, где герой раздевается перед Кольбер. Кларк должен был сохранять элегантность, поэтому в этой сцене на нём не было кальсон — иначе он выглядел бы смешным. Публика решила, что её кумир вообще не носит исподнего и так должен поступать каждый настоящий мужчина. В результате через год студия получила петицию от производителей мужского белья, которые жаловались, что безответственный пример Гейбла довёл их почти до разорения.
Даже в самую сильную калифорнийскую жару Кларк появлялся на публике в габардиновом костюме, при галстуке и с белым платком в петлице. У него в шкафу висели безупречно отутюженные, вычищенные брюки и пиджаки, подобранные по цветам, оттенкам и тканям; а рядом — десятки фетровых шляп с засаленными лентами (прислуга объясняла: «Мистер Гейбл любит старые шляпы»).
Поклонники Гейбла старались подражать его манерам, голосу и походке. Юный Микки Руни был замечен именно благодаря своей пародии на Кларка. Тринадцатилетняя Джуди Гарланд была пылко влюблена в него. На дне рождения кумира ей представилась возможность спеть песенку «Дорогой мистер Гейбл». Кларку песня очень понравилась, и администрация студии решила предложить Джуди спеть её в фильме «Мелодии Бродвея».
В середине августа 1938 года Дэвид Селзник объявил, что Кларк Гейбл утверждён на роль Ретта Батлера в «Унесённых ветром». Так решили зрители — девяносто пять процентов американцев проголосовали за него. Гейбл заметно нервничал перед съёмками, ибо понимал, что не может разочаровать своих поклонников: «Каждый мой шаг будет на виду пяти миллионов критиков. Я не должен огорчить их».
После выхода на экран «Унесённых ветром» почта Кларка была огромной. Для своих почитателей он стал Реттом Батлером. Писательница Маргарет Митчелл при встрече с Гейблом сказала ему, что именно таким она представляла своего Ретта Батлера.
Пожалуй, это было счастливейшее время для Гейбла. После неудачных браков с Джозефиной Диллон и Рией Лэнгхем, вдовой нефтяного миллионера, он женился на актрисе Кэрол Ломбард и поселился с ней на ранчо в Энсино. Это были воистину родственные души. Кларк любил поиграть в гольф и поохотиться. Он обожал машины, ему нравилось заниматься их ремонтом. Гейбл собрал уникальную коллекцию оружия — инкрустированные золотом пистолеты, ружья, винтовки. Кларк был заядлым книгочеем, но вынужден был это скрывать от публики, чтобы не повредить своему мужественному образу.
Но их семейное счастье было коротким. В начале войны Ломбард погибла в авиакатастрофе. Президент Рузвельт прислал Гейблу телеграмму соболезнования. Тяжело переживая потерю жены, Кларк записывается на действительную военную службу. Он принимал участие в авиарейдах в качестве стрелка, а также снимал документальный фильм о боевых действиях эскадрильи. Как и все, он жил в деревянном бараке. Молодые лётчики уважительно называли его «папой» и в свободные минуты с удовольствием слушали рассказы голливудской звезды.
В мае 1944 года Гейблу было присвоено звание майора, а в июне он уволился в запас. Приказ подписал капитан Рональд Рейган, служивший в управлении кадров военно-воздушных сил.
Гейбл вернулся в Голливуд. Зрители ринулись в кинотеатры, чтобы увидеть своего кумира. Фильм «Приключение» с его участием имел большой кассовый успех. Кларк по-прежнему имел статус суперзвезды.
Летом 1949 года он встретился с леди Сильвией Эшли, красивой англичанкой. Она стала его четвёртой женой, всего на шестнадцать месяцев: Гейбл много пил — водку, шампанское, бренди. От одной его порции другой бы сразу попал в больницу, а Гейбл просто отправлялся спать. Однако со временем пристрастие к выпивке стало отражаться на его внешности. В рекламном отделе студии осторожно спросили у него, можно ли ретушировать портреты? Кларк ответил отказом: «Пусть на них будет всё как есть, иначе я стану похожим на миллионы других».
Съёмки фильма «Могамбо» проходили в Кении. Постоянную угрозу для киногруппы представляли крокодилы, чьё мясо высоко ценилось у местных жителей, поскольку их стрелы не могли пробить толстую шкуру чудовища. Однажды туземцы заметили крокодила и своими криками привлекли внимание артистов. Никого из охотников поблизости не оказалось, Кларк взял ружьё, прицелился и затем выстрелил, всадив пулю между глаз крокодила. Кларк отдал добычу туземцам. После этого случая Кларк стал и для них кумиром.
Другой забавный случай произошёл на съёмках фильма «Высокие мужчины» в Мексике. Когда Кларк появился перед аборигенами в полной ковбойской экипировке и засиял своей знаменитой улыбкой, его никто не узнал. Оказалось, местные жители никогда не были в кино! «Кажется, мне сегодня не придётся давать автографы», — заметил Кларк без особой радости. Местный учитель объяснил, что его ученикам неизвестен обычай брать автографы, но если у Гейбла есть желание, то он научит их, как это делать. Актёр отказался.
«Я видел Кларка рассерженным только однажды, когда привёз корреспондентку, — рассказывал студийный репортёр Джон Кэмпбелл. — К нашему изумлению, она попросила Кларка поцеловать её, чтобы потом об этом написать. Кларк так разозлился, что быстро поднялся со своего кресла и ушёл. Меня удивил не его уход, а та горячность, с какой он это сделал. Я понимал, что у него возникали проблемы и посерьёзней, но на этот раз он протестовал против вмешательства в его личную жизнь. А вообще его было очень нелегко вывести из себя».
Когда не было развлечений, Кларк проводил свободное время с группой — с электриками, звукооператорами и другими сотрудниками. «Кларк ни когда не строил из себя „звезду“, — продолжает Кэмпбелл. — Мы усаживались все вместе, болтали, выпивали, травили анекдоты или обсуждали спортивные новости с Бриттоном, который в прошлом был знаменитым футболистом, а теперь стал гримёром».
Кларк Гейбл по-прежнему входил в число самых кассовых актёров, несмотря на то что ему уже исполнилось пятьдесят три и на висках появилась седина. «Невероятно, — искренне удивлялся Кларк. — Как мне удалось этого достичь? Я ведь совсем не великий актёр, и в моём возрасте пора перейти на характерные роли либо уйти на отдых».
Кетин Уильямс, с которой он часто встречался сразу после войны, вновь вошла в его жизнь. Бывшая манекенщица жила в Беверли-Хиллз с двумя детьми. Гейбл очень к ним привязался. В 1955 году Кларк сделал ей предложение. Для него это был пятый брак, для неё — четвёртый.
В январе 1957 года Гейбл отпраздновал двадцатипятилетие своей работы в кино. Депутат от штата Огайо Кэйн Хейс отдал должное его таланту на заседании палаты представителей конгресса США, назвав его «парнем из нашего штата, который добился успеха в Голливуде». Политик отметил, что «мистер Гейбл всё ещё остаётся бесспорным лидером среди всемирно известных киноактёров. Время не властно над ним». Мистер Хейс подчеркнул, что Гейбл яркий образец того, «как простой американец может добиться успеха и стать знаменитым».
В июле 1960 года Кларк приступил к съёмкам в фильме «Неприкаянные» Джона Хьюстона. Работа над картиной шла в жаркой пустыне Невада. Мэрилин Монро постоянно опаздывала на съёмки, несмотря на то что Кларк Гейбл был для неё кумиром. «Все эти годы я думала о нём, — призналась она журналисту, — и вот теперь Ретт Батлер! Разве он не прелесть? Мы репетировали одну очень длинную сцену, как вдруг он начал подрагивать, так, чуть-чуть. Я даже не могу вам передать, как много это для меня значило. Узнать, что твой кумир — просто человек». В детстве Монро держала у себя фотографию Гейбла и говорила друзьям, что это портрет её отца.
В пятницу, 4 ноября, состоялся банкет по случаю окончания съёмок. А в воскресенье Кларка отвезли в Голливудскую пресвитерианскую больницу с сердечным приступом. К нему никого не пускали, но в больницу непрерывно звонили, слали телеграммы, письма и открытки. Президент Эйзенхауэр в своей телеграмме советовал актёру «не волноваться, не сердиться и следовать предписаниям врачей».
Увы, медицина оказалась бессильна. Кларк Гейбл скончался от сердечного приступа 16 ноября 1960 года.
В течение почти сорока лет, снявшись в шестидесяти семи фильмах, Кларк Гейбл оставался кумиром миллионов, неувядающим секс-символом. 30 декабря 1960 года агентство «Ассошиэйтед пресс»>опубликовало данные опросов читателей, согласно которым смерть Кларка Гейбла стала главным событием года, ознаменовав собой конец золотого века кино.
«…Человек создан не для того, чтобы терпеть поражения. Человека можно уничтожить, но нельзя победить». Эти бессмертные строчки из романа «Старик и море» Эрнеста Хемингуэя известны каждому.
Ещё при жизни писатель стал мифом. Кумиром для целого поколения. Он достиг таких вершин успеха, о которых обычные люди только мечтают. Джон О'Хара отмечал, что Хемингуэй — это чемпион, с которым надо считаться, и что он «самый крупный писатель после смерти Шекспира».
Критики ставят его в самый первый ряд американских писателей. Его называют Байроном XX века. «Сегодня Хемингуэй — нечто большее, чем популярный писатель, — утверждает Б. А. Гиленсон. — Его имя — символ литературного успеха. Искусства высшей пробы. Ещё при жизни, щедро обласканный славой, Хемингуэй воспринимался как классик. В богатейшем словесном искусстве нашего столетия он выделялся легко узнаваемым, самобытным почерком. Он стал не только ярким явлением литературы, но и одним из духовных кумиров своего поколения. Человек — легенда. О нём знали даже те, кто не читал его книг».
Многие отождествляли Хемингуэя с его героями, мужественными и стойкими. Этой понятно: он был азартным охотником, рыбаком, спортсменом, знатоком корриды и бокса.
Эрнест Хемингуэй родился 21 июля 1899 года в городке Оук-Парк, рядом с Чикаго. Его отцом был практикующий врач Кларенс Хемингуэй. Мать, Грейс Холл, ради семьи отказалась от карьеры певицы.
В 1917 году Эрнест уезжает в Канзас-Сити, где работает репортёром в газете «Стар». Во время войны Хемингуэй несколько месяцев прослужил в санитарных частях на итало-австрийском фронте. Там под миномётным обстрелом он получил тяжёлое ранение. По словам Хемингуэя, в него попало 227 осколков снаряда, но, невзирая на жестокую боль, он выполз наружу, чтобы спасти итальянского солдата. «Я первый американец, раненный в Италии», — писал он не без гордости родным.
В Оук-Парке Хемингуэя встречали как героя. Он произносил патриотические речи, давал интервью. Всем хотелось послушать воспоминания «юного героя».
Вскоре Хемингуэй снова приезжает в Европу. На этот раз он командирован газетой «Торонто дейли стар». Эрнест познакомился с Джойсом, Фицджеральдом, Паундом. Знаменитая Гертруда Стайн, прочитав его первые рассказы, посоветовала Хемингуэю бросить журналистику и писать, чтобы не расходовать свои силы на другое. Она предрекла, что «из него может получиться хороший писатель новой манеры».
В Париже с писателем произошёл случай, который немало способствовал творимой о нём легенде. Хемингуэй присутствовал на боксёрском поединке между Траве и Френсисом Шарлем. В десятом раунде Шарль, известный как нечестный боксёр, зажал Траве в угол и начал его избивать. Публика была возмущена, стоял страшный крик, но бой никто не останавливал. Тогда Хемингуэй выскочил на ринг и принялся колотить Шарля. Четверо полицейских с трудом оттащили разбушевавшегося литератора. На следующий день весь Париж говорил о том, как Хемингуэй спас жизнь боксёру Траве.
В начале 1930-х годов Хемингуэй вернулся в Америку, где поселился в Ки-Уэсте на южном берегу Флориды. Он ловил морскую рыбу, делая вылазки на Багамские острова и к берегам Кубы; охотился в северо-западных штатах — Монтане, Вайоминге, участвовал в африканском сафари.
Когда начался франкистский мятеж в Испании, Хемингуэй принял сторону республиканского правительства. В качестве корреспондента он не раз выезжал в Испанию.
В 1939 году Хемингуэй приобрёл неподалёку от Гаваны усадьбу Финка-Вихия, которая на многие годы станет его домом. Именно здесь он работал над романом «По ком звонит колокол», имевший огромный успех. Голливудская компания «Парамаунт пикчерс» заплатила за право его экранизации самую высокую цену — 136 тысяч долларов.
Во время Второй мировой войны на своём катере «Пилар» вместе с командой единомышленников Хемингуэй выслеживал в Карибском море фашистские субмарины. Весной 1944 года Хемингуэй приехал в Лондон в качестве корреспондента американского журнала «Колльерс». Вместе с союзными войсками он высадился в Нормандии, затем участвовал в боях за освобождение Парижа, прорыве «линии Зигфрида». «Папа» — так называли Хемингуэя солдаты. Его искренне любили, причём большинство и не подозревало, что он знаменитый писатель.
На исходе 1940-х годов Хемингуэй стал литературной «звездой». Его популярность подогревалась рекламой, многочисленными публикациями о нём. Всё это время в Финка-Вихия кипела светская жизнь, беспрерывно приезжали гости, устраивалась охота на морскую рыбу, весёлые вечеринки в баре «Флоридита», состязания в стрельбе по голубям, матчи бокса. Среди его друзей было немало голливудских знаменитостей — Марлен Дитрих, Гэри Купер, Ингрид Бергман…
«Он был моей „скалой Гибралтара“, и этот титул нравился ему, — писала Дитрих. — Вот несколько цитат из его писем, которые помогут лучше объяснить, почему я была так предана ему, очарована этим великим человеком и так восхищалась его чувством юмора: „Для таких неосторожных людей, как ты и я, осторожность ни к чему“; „Это письмо становится скучнее, чем Швейцария и Лихтенштейн, вместе взятые“; „Я забываю о тебе иногда, как забываю, что бьётся моё сердце“».
Во всей этой праздной жизни Хемингуэя угнетало одно — он не мог вернуться к работе. Он говорил, что писать ему необходимо, потому что, если он не напишет какого-то количества слов (обычно — 700–800 слов) вся остальная жизнь теряет для него свою прелесть… Габриэль Гарсиа Маркес отметил, что существуют два Хемингуэя. Один — наполовину звезда, наполовину искатель приключений. Другой — труженик в уединённом кабинете, редко кого допускавший в свой внутренний мир.
Однажды Хемингуэй услышал по радио, как известная поставщица светских сплетен Лоуэлла Парсонс поведала слушателям, что брак Хемингуэя рушится из-за итальянской графини, которая открыто живёт с ним в его доме в Сан-Франциско. Хемингуэй был взбешён. Он вообще ненавидел всякую газетную шумиху вокруг его имени. Как раз незадолго перед этой историей он отказался от предложения приятеля Харви Брейта из «Нью-Йорк таймс», который хотел написать его биографию. Он доходчиво объяснил Брейту, что ещё не пришло время писать о нём что-либо определённое.
Хемингуэй был женат четыре раза. Первая избранница, Элизабет Хадли Ричардсон (она была старше Эрнеста на восемь лет), родила ему сына Джона. После развода Хемингуэй обвенчался с Полиной Пфейфер. Так как она была ревностной католичкой, то и ему пришлось перейти в католичество. Полина подарила Эрнесту двух сыновей — Патрика и Грегори. А вот брак с известной журналисткой Мартой Гельхорн оказался бурным и непродолжительным. Наконец, в марте 1946 года Хемингуэй оформил отношения с ещё одной журналисткой — Мэри Уэлш.
Тем временем критики поспешили объявить о «закате» писателя, иронично заметив, что «колокол звонит по Хемингуэю», что он повторяет самого себя. Эрнест снова посещает памятные места: Францию, Италию, Испанию, Африку… И вот 1 сентября 1952 года журнал «Лайф» печатает повесть «Старик и море». Успех превзошёл все ожидания. В течение 48 часов было распродано 5 миллионов 318 тысяч 655 экземпляров! Это была большая победа Хемингуэя, тем более что «Лайф» никогда раньше таких вещей не публиковал.
Критика встретила повесть восторженно. Но ещё больше, чем отзывы прессы, Хемингуэя радовала реакция читателей. Его итальянская переводчица писала ему, что проплакала над книгой целый день. В Финка-Вихия раздавалось множество телефонных звонков от знакомых и незнакомых людей, благодаривших Хемингуэя. Ежедневно в течение трёх недель почта приносила ему от восьмидесяти до девяноста писем от поклонников его таланта, поздравлявших его с успехом.
4 мая 1953 года Хемингуэй ловил рыбу на «Пилар» у рифов Пинар-дель-Рио, когда по кубинскому радио сообщили о присуждении ему Пулитцеровской премии. Потом уже он рассказывал своему другу Лайонсу: «Я был рад, что я не дома и не могу брякнуть что-нибудь лишнее по телефону. Представь, если бы меня спросили, как я к этому отношусь, и я бы ответил, что множество людей, включая меня, были бы гораздо счастливее, если бы Нейтив Дансер выиграл Дерби. Но теперь я года два буду следить за своим проклятым языком — посмотрим, что из этого получится. Может быть, я стану респектабельным. Разве это не будет удивительно?»
После двух авиакатастроф, в которые попадал в Африке Хемингуэй, по всему миру сообщили о его смерти. Адамо, которому принадлежит знаменитое похоронное агентство в Удине, всё своё время проводил за просматриванием газет из самых разных стран, вырезая некрологи об Эрнесте, которые появились после катастрофы, и складывал их в специальный альбом. Хемингуэй рассказывал, что получил массу удовольствия, читая сообщения о своей смерти, и что его новая маленькая слабость — это утренний ритуал, состоящий из стакана шампанского и нескольких страниц некрологов. В доказательство того, что это — прелюбопытное чтиво, Эрнест показывал друзьям вырезку из немецкой газеты, где сообщалось, что трагическая катастрофа — просто исполнение желания писателя. Статья соотносила страшный конец Хемингуэя с метафизическим леопардом, которого он поместил на вершине горы Килиманджаро в своём рассказе «Снега Килиманджаро».
Всемирная популярность нервировала писателя. В Кунео, маленьком городке в Альпах, он захотел купить бутылку шотландского виски. Девушка в магазинчике узнала его и попросила автограф. Когда он вышел на площадь, уже весь городок узнал о приезде знаменитого писателя. Хемингуэя окружила толпа местных жителей, требовавших автографов. Они атаковали книжный магазин, который был рядом с винным, и мгновенно раскупили все имевшиеся в наличии книги Хемингуэя, а заодно и все остальные книги на английском языке. Эрнест подписывал всё — от «Бремя страстей человеческих» до кулинарного справочника. Толпа напирала, и он вынужден был отступить, чтобы его не раздавили. Выручили солдаты местного поста, проложившие писателю дорогу сквозь толпу.
Эрнест был потрясён. В машине он говорил журналисту Арону Хотчнеру о своей ненависти к «паблисити», которое лишает его возможности уединения. «Раньше у меня была очень приятная частная жизнь, и я мог гордиться многим без рекламы и опубликования, теперь же я чувствую, как будто кто-то оправился в моей личной жизни, подтёрся роскошным журналом и оставил всё это у меня. Я должен уехать в Африку или оставаться в море. Теперь я даже не могу пойти в бар „Флоридита“, не могу поехать в Кохимар. Не могу оставаться дома. Всё это очень плохо действует на нервы». Чтобы избежать случаев, подобных тому, который произошёл в Кунео, он в ближайшем же городке сбрил бороду, надеясь, что его не будут узнавать.
28 октября 1954 года было официально объявлено о присуждении Хемингуэю Нобелевской премии по литературе. В решении комитета отмечалось «яркое стилевое мастерство Хемингуэя, явившееся вкладом в современное повествовательное искусство».
К этой премии у писателя было двойственное отношение. С одной стороны, он, конечно, гордился, что ему присудили премию. Да и сумма премии — 35 тысяч долларов — была для него нелишней, он мог расплатиться с некоторыми долгами. С другой стороны, ему претила шумиха, поднявшаяся вокруг его имени в связи с награждением: журналисты, атаковавшие его, газеты, бесцеремонно вторгавшиеся в его личную жизнь.
Хемингуэй не мог не писать, а ему всё время мешали. Роберту Мэннингу, который приехал к нему от журнала «Тайм», Хемингуэй сказал: «Конечно, я горжусь тем, что мне дали премию, но мне в это время очень хорошо писалось, и мне не нужна премия, если из-за неё я не смогу писать свою книгу». Хотчнеру он жаловался по телефону, что репортёры и фотокорреспонденты вламываются в его дом, даже если им не разрешают. Один журналист из Швеции мучил его в течение шести с лишним часов, другой — фотограф — хвалился в баре «Флоридита», что сделал четыреста двадцать пять снимков в доме писателя.
Хемингуэй был почти в отчаянии, он объяснял, что напряжённо работает и что это равносильно убийству — мешать писателю, когда он работает. Это всё равно, говорил он, как врываться к мужчине, когда он лежит в постели с любимой женщиной. «На Кубе, — рассказывала жена писателя Мэри, — с ним приходило повидаться много людей, иногда слишком много, и все в одно и то же время, и тогда он жаловался, что ему мешают работать. Бывало, что он жаловался, что приходится встречаться с разными идиотами. Но чаще он бывал рад гостям. Ведь он был очень общительным. Он любил, чтобы вокруг вертелись люди. Часто он собирал своих друзей и вёл их с собой в бар „Флоридиту“, где любил посидеть с ними за стаканом вина и от души посмеяться. Он даже не сердился на них, когда ему задавали стереотипный вопрос: „Какая из написанных вами книг вам больше всего нравится?“ В таком случае он неизменно отвечал: „„На западном фронте без перемен“ Ремарка“».
В последние годы жизни Хемингуэя преследовали болезни и травмы, у него обнаружились признаки депрессии. В ноябре 1960 года писатель вместе с женой переехал в городок Кетчум на западе США.
Утром 2 июля 1961 года Хемингуэй встал, как всегда, рано. Мэри ещё спала. Он прошёл в комнату, где хранились ружья, взял одно из них, вложил два патрона в оба ствола, вставил дула в рот и нажал оба курка. Он не оставил никакой записки.
Похоронили Хемингуэя на кетчумском кладбище рядом с могилой его старого друга Тейлора Уильямса.
Эхо выстрела болью отозвалось в сердцах миллионов. Портрет обросшего седой щетиной человека за штурвалом катера «Пилар» обошёл весь мир. Журналист Норберто Фуэнтес провёл опрос: «Если бы вы могли вернуть к жизни одного из американских писателей, на кого бы пал ваш выбор»? Писатель Нельсон Олгрен выразил мнение многих: «Для меня это был бы Хемингуэй. Безусловно, Хемингуэй».
Леонид Утёсов… Живая легенда эстрады. Добрый, сердечный человек. Он был для сотен тысяч зрителей, для миллионов радиослушателей — родным. Утёсова любили все, даже те, кто совсем не знал его лично — такое неотразимое обаяние исходило от этого человека. Стоило Утёсову появиться где-нибудь, как его тут же окружала толпа. Рассказы, шутки, анекдоты сменяли друг друга. О нём всегда ходили легенды — уж очень знаменит был Утёсов в народе.
Во время дрейфа первой советской станции «Северный полюс», возглавляемой Папаниным, участники экспедиции попросили, чтобы для них по радио выступил Утёсов. «Песня старого извозчика» служила радиомаяком для одного из авиационных полков. Первый космонавт планеты Юрий Гагарин ждал своего взлёта под пение Утёсова.
Леонид Осипович говорило прекрасной тайне эстрады: «В тот миг, когда я стою за кулисами и готовлюсь переступить заветную черту, отделяющую меня от зрителя, волнение подкатывает к самому горлу. Мучительное мгновение! Но вот шаг сделан — я вижу глаза людей, я ощущаю их доброжелательство, их ожидание — и, Боже, как мне сразу делается хорошо, я словно выздоравливаю после тяжёлой болезни, силы удесятеряются, хочется жить, петь, отдавать себя людям».
Ценили Утёсова не только слушатели, но и коллеги. В одном из телевизионных интервью Георга Отса спросили, кто из певцов больше всего произвёл на него впечатление. Он назвал три имени: Карузо, Шаляпин, Утёсов.
«Человеком-легендой» называет великого артиста биограф Л. Булгак: «Вероятно, кроме таланта певца надо обладать ещё чем-то, какой-то колдовской властью над людьми — её часто называют обаянием, чтобы десятилетиями приковывать к себе внимание. И такая власть у Утёсова была. Надо обладать мастерством, и Леонид Утёсов профессионально знал, как ладить песню и свой выход к зрителям, как заставить с огни людей жить в унисон… Утёсов стал больше, чем просто эстрадный певец, — он стал частью жизни нескольких поколений».
Утёсов — псевдоним, позже ставший фамилией артиста Леонид родился 9 (21) марта 1895 года в Одессе. Его отец Осип Вайсбейн жил с порта — коммерцией. Семья семь человек. Лёдя (так звали его друзья) играл на скрипке, трубе, балалайке-пикколо. В хоре он солировал. Занимался в драмкружке. Выступал в передвижном цирке с гимнастическим номером на трапеции. Затем работал в различных театрах, снимался в кино.
В 1922 году судьба занесла Утёсова в Петроград, в театр оперетты «Палас». На одной из афиш того времени утверждалось, что Леонид Утёсов предстанет во всех мыслимых театральных жанрах: как певец — эстрадный, опереточный, камерный; как танцор — балетный и эксцентрический; как дирижёр — оркестровый и хоровой; как скрипач и как гитарист, как рассказчик и куплетист, как клоун, жонглёр и акробат, словом, «от трапеции до трагедии», в образе Менелая и в образе Раскольникова.
В марте 1929 года состоялось первое выступление Театрализированного джаза (теа-джаза). Утёсов стал его художественным руководителем, дирижёром, солистом и конферансье. Первая программа так и называлась «Теа-джаз». Утёсов и его оркестр поразили публику новизной, выдумкой, а главное — задушевностью и юмором, которые отличали в первую очередь солиста. Большим успехом пользовалась следующая программа коллектива — «Музыкальный магазин».
Всенародным любимцем Утёсов стал после выхода на экран комедии «Весёлые ребята», буквально ошеломившей публику — радостью, весельем, задором, великолепными песнями. Утёсов сразу очутился в числе самых популярных актёров кино. Многие женщины были в него просто влюблены. Его обаянию невозможно было противостоять.
Вместе с Утёсовым прославился и «Теа-джаз», без музыкантов которого фильм «Весёлые ребята» не снискал бы такого оглушительного успеха. Песни из фильма «Марш весёлых ребят», «Сердце, тебе не хочется покоя» пела вся страна.
Летом 1937 года в Кремле был организован торжественный приём в честь лётчиков Чкалова, Байдукова и Белякова, совершивших беспосадочный перелёт из Москвы в канадский Ванкувер. Лётчики очень хотели услышать Утёсова и его джаз.
В Грановитой палате соорудили эстраду. Слева находился длинный стол, по одну сторону которого разместилось правительство во главе со Сталиным. А остальное пространство занимали столики на четверых, где сидели герои-лётчики и все, кто имел отношение к их полёту.
«Я спел одну песню, другую, — вспоминал Утёсов. — Потом лирическую — „Склонились низко ивы“. Это американская мелодия — я на пластинках её записывал…
Пою и краем глаза вижу: Сталин смахивает слезу. Я кончил петь — аплодисменты. Сталин встаёт и аплодирует стоя. Аплодирует до тех пор, пока я не начинаю снова — „Склонились низко ивы“. И опять вижу: слёзы текут по его щекам. И снова то же самое — аплодирует стоя. И снова „бис“ — в третий раз. Такое у меня редко случалось».
Но особенный смысл приобрело творчество Утёсова во время войны. Леонид Осипович и его музыканты выезжали на фронт, давали концерты в госпиталях, на вокзалах для частей, отправляющихся на фронт. Сколько радости приносил он тогда людям! Утёсовские песни (иначе их тогда никто не называл — для народа автор был один — сам Утёсов) пели везде.
Десятки писем получил Утёсов от фронтовиков. «„Одессит Мишка“, — писал майор, — заставляет разить врага наповал оружием, нет оружия — руками, перебиты руки — зубами». Бойцы одной из частей сообщали, что «Одессита Мишку» и «Барон фон дер Пшик» они называют «утёсовскими миномётами». Прошедший войну солдат писал артисту: «Когда я был на фронте, у меня на груди был ваш портрет, он был мне также дорог, как фотографии возлюбленной и родных».
В первые послевоенные годы положение Утёсова и его оркестра было стабильным. Везде их хвалили, и зрители принимали программы восторженно. В 1947 году Утёсову было присвоено почётное звание заслуженного деятеля искусств. Из работников эстрады он получил его первым.
Слава артиста росла, ибо каждое новое поколение добавляло к его славе своё отношение, у каждого поколения был свой Утёсов. Теперь ему непросто было появляться на улице. К Утёсову подходили люди, говорили приветственные, восторженные слова. Он смущался, благодарил. Иногда искренне удивлялся своей популярности.
А если возникали забавные ситуации, тут Утёсов никогда не терялся. Однажды к нему подошёл какой-то старый человек и сказал: «Помню, как ещё ребёнком я бывал на ваших концертах и восхищался уже тогда вашим пением». — «А сколько же вам сейчас лет?» — «Восемьдесят пять». — «Да? А мне шестьдесят семь».
Попадались и бесцеремонные граждане. В Одессе его машину остановила женщина. «Вы Утёсов?» — спросила она. «Да», — ответил артист. Она повернулась к стоявшему неподалёку мальчику лет восьми: «Яша, смотри, это Утёсов. Пока ты вырастешь, он уже умрёт. Смотри сейчас!»
Однажды Леонид Осипович чуть не стал жертвой популярности своих песен. Вот что он рассказывал в книге «Спасибо, сердце!»:
«Как-то бродя по парку в Кисловодске, я услышал звуки марша из „Весёлых ребят“ и хор детских голосов. Я машинально повернул в ту сторону и остановился в удивлении: на эстраде играл симфонический оркестр, а зрители — огромное количество ребят, наверно, не менее семисот, — дружно и с азартом ему подпевали. Я стоял зачарованный. Вдруг мальчик крикнул: „Дядя Утёсов!“ Ребята сорвались с мест как ураган. Перепрыгивая через скамьи, налетая друг на друга, они бросились на меня и повалили наземь… В голове мелькнуло, что я близок к смерти, что я задохнусь под тяжестью детских тел, и передо мной уже начали прощально проноситься интересные моменты из моей жизни…
Подоспевшие взрослые „откопали“ меня в полубессознательном состоянии. Всю ночь потом мне мерещились ребята, которые ползали по мне, душили в объятиях и горланили: „Дядя Утёсов!“, „Дядя Костя!“»
Утёсов не мог долго оставаться в одиночестве. Ему было необходимо постоянно общаться с людьми, воздействовать на них, получать от них заряд энергии. Ему нужны были зрители, нужны поклонение, восторг. «Чувствовать, что ты нужен людям, — разве не в этом счастье артиста и человека?» — говорил Леонид Осипович.
После одного из концертов к Утёсову пришли девчушки лет десяти — двенадцати. Пришли с огромным букетом полевых цветов. Утёсов был тронут до слёз. Расцеловал девочек, угостил чаем со сладостями. Когда девочки ушли, Леонид Осипович сказал, что такого светлого счастья не испытывал никогда.
Когда Утёсов бывал в санаториях или домах отдыха, он никогда не сидел один, к нему собирались люди из всех палат. И часто, когда у кого-то кончалась путёвка, её продлевали только из-за Утёсова. Антонина Сергеевна Ревельс, близкий друг певца, вспоминала: «Я нередко замечала, как, общаясь с Леонидом Осиповичем, человек становился богаче, добрее, а иногда и вовсе другим человеком».
Утёсов никогда не участвовал в закулисных «историях», а втянуть его в какое-нибудь неправедное дело было просто немыслимо. Зато добра от него видело множество людей, зачастую просто пользовались этим. При всей своей мудрости он был в обычной жизни большим ребёнком, романтиком, поэтом.
Билеты на его концерты можно было достать с большим трудом. Забавный случай произошёл в городе горняков Прокопьевске. Как обычно, в зале был аншлаг. Утёсов вышел на сцену и замер, ошеломлённый: один из зрителей пристроился… на люстре. Утёсов крикнул ему:
— Молодой человек, слезайте! Вы не лампочка.
— Да нет, я хорошо устроился, — услышал он в ответ, — надёжно обвязался проволокой.
— Так можно провисеть минут десять, но не два отделения, — уговаривал его Леонид Осипович. И тут же попросил, чтобы ему принесли стул из гримёрной и посадили этого отважного любителя музыки, как положено зрителю.
Артистическое и человеческое обаяние Утёсова рождало массу поклонниц, они были во всех городах Союза, приходили на концерты, кричали «браво», дарили букеты, ждали у подъезда. Это в порядке вещей, неотъемлемая часть артистической жизни, тем более — такой личности, как Утёсов.
Во время длительных гастролей в Москве, в «Эрмитаже», в первом ряду каждый вечер сидела молодая женщина и всегда с букетом роз. Этот букет она дарила Леониду Осиповичу после концерта, встречая его у артистического подъезда.
Наконец он сказал ей: «Не надо букетов, мне неудобно, вы тратите большие деньги». Она возразила: «Я работаю, меня это не обременяет». И продолжала носить букеты.
Однажды к певцу обратилась пожилая женщина. Она сказала, что её дочь Марина безумно влюблена в Утёсова и что она стала продавать вещи, чтобы покупать букеты. Леонид Осипович тут же вынул деньги, но женщина не хотела их брать. Он настаивал: «Иначе я буду считать себя соучастником этих продаж».
Марина продолжала приходить с цветами и теперь кидала их уже просто на сцену. Прекратились эти букеты, когда Утёсов уехал на длительные гастроли и вернулся спустя полгода.
В Утёсова влюблялись насмерть. Однажды в Одессе, когда он был совсем молодым, Утёсов упал с колосников и разбился так, что его положили в больницу. И когда до одной из его поклонниц дошёл слух, что Утёсов погиб, она застрелилась.
Каждый день почтальон приносил ему пачку писем. «Моя жизнь отдана зрителю, и мой зрительный зал — это вся наша страна», — говорил Утёсов.
Некоторые писали просто «Москва, Леониду Утёсову», или без города «Леониду Утёсову»; иногда уточняли: «Большой театр. Утёсову», «Союз писателей», «Справочное бюро», «Театр Утёсова», «Композитору Утёсову», «Самому весёлому артисту», «Самому популярному певцу»…
Ему признавались в любви, просили совета. «…Все и так помнят вас, любят и никогда не забудут ни песен, ни их исполнителя. Мы ровесники вашего джаза. Ваши песни сопровождают нас с детских лет…», — писал один из корреспондентов. Часто просили пластинки, причём сразу оптом: «Пришлите патефон и двадцать пластинок». Письма на имя Утёсова продолжали приходить даже и после его смерти.
Когда Утёсов прекратил выступать, многие недоумевали: ведь несмотря на возраст он был в хорошей форме. Но сам артист объяснил причину внезапного ухода: «Со сцены лучше уйти на пять лет раньше, чем на пять дней позже».
Утёсову очень нравился фильм «Рембрандт». Он часто о нём вспоминал. Однажды, прослушивая свои пластинки, Леонид Осипович сказал своему другу: «Я, конечно, не Рембрандт. Но жизнь свою, думаю, прожил недаром».
Утёсов скончался 9 марта 1982 года. Смерть артиста стала народным горем. Когда гроб был установлен в большом зале Центрального Дома работников искусств, мимо него прошли тысячи людей, отдавая дань своему кумиру. На Новодевичьем кладбище собралось множество народу. Никогда эстрадного деятеля не хоронили с такими почестями.
В искусстве джаза Луи Армстронг — своего рода символ. «Армстронг» и «джаз» как бы слились в сознании людей. Его биограф Джеймс Линкольн Коллиер уместно замечает: «Бывает так, что кто-то один, собрав в своих руках все нити, начинает ткать из них совершенно новый узор. Таким человеком в музыке стал Армстронг. Если бы не было Армстронга, то и весь наш современный музыкальный мир был бы иным. Вот почему его можно считать музыкальным гением своей эпохи».
Р. Гоффэн, автор одной из первых книг о джазе, в 1930 году писал: «Армстронг не просто „король джаза“, он душа этой музыки… Он являет собою тот уровень, на который в джазовой музыке равняется всё. Он — единственный неоспоримый гений, которым обладает американская музыка».
Петь с ним считали за честь выдающиеся певицы Америки — от Бесси Смит до Эллы Фицджеральд и Барбары Стрейзанд. Играть с ним почитали за счастье другие замечательные джазовые музыканты — для них это значило «пройти академию Армстронга». Французская фирма «Селмер» подарила Армстронгу трубу, сделанную из чистого золота.
Луи Даниел Армстронг родился 4 августа 1901 года в Новом Орлеане. Сам музыкант писал, что родился на год раньше. Детство его прошло в одном из бедных кварталов города. Отец Армстронга, истопник на скипидарной фабрике, бросил семью, когда Луи был ещё младенцем. Поэтому мальчик вырос на улице, зарабатывая на жизнь чем придётся: разгружал суда в порту, развозил уголь, продавал газеты.
Луи начинает играть в джазовых группах Нового Орлеана — в барах и на речных пароходах, на танцах и праздниках. Армстронг вспоминал о том времени: «Когда я пробивался, для чёрного человека жизнь была адом. В дороге нельзя было как следует ни поесть, ни выспаться, ни найти приличный туалет. На станциях обслуживания, как только видели автобус с негритянским оркестром, скорее бежали запирать двери комнат для отдыха».
В 1922 году Армстронг прибыл в Чикаго, чтобы на волне растущего интереса к джазу сделать карьеру. Музыканты прозвали его «Маленький Луи», хотя он весил больше ста килограммов. Больше всего Армстронга потрясла квартира с отдельной ванной: «Мы в Сторивилле вообще не имели понятия, что такое ванна, и даже не слышали о том, что бывает собственная ванна».
В чикагских клубах, кафе Луи Армстронг впервые смог ощутить всевластие своей трубы. Как пишет Ю. Панасье, «одни кричали от восторга, другие молчали, онемев от нахлынувших чувств, третьи плакали. Рассказывают, что самые впечатлительные в течение нескольких дней не могли есть».
Постепенно Армстронг начал выступать и как певец. Он пел и подыгрывал себе на трубе… Оркестрантам нравился его своеобразный вокал, а публика — так та вообще сходила с ума. Необычная, захватывающая манера исполнения вызывала аплодисменты.
Гарлем боготворил Армстронга. Луи всегда держал в руке платок, потому что на сцене и на улице сильно потел. Это породило настоящую моду — в знак симпатии к нему все юнцы ходили с платком в руке. Луи имел обыкновение с добродушной непринуждённостью складывать руки на животе. Вскоре молодёжь тоже стала скрещивать руки на животе, нога чуть впереди, белый платок между пальцами. Луи всегда был аккуратно одет, и самые неряшливые начали заботиться об одежде.
Трубач Рекс Стюарт вспоминал: «Я, как и остальные, был от него без ума. Старался ходить, как он, говорить, как он, есть, как он. Даже купил такие же грубые полицейские сапоги…»
О популярности Армстронга среди негритянских музыкантов в те годы говорит, в частности, тот факт, что обозреватель Дэйв Питон стал неизменно называть его «Королём Меналиком» или даже «Великим королём Меналиком». (Меналик II — император Эфиопии в XIX веке, национальный герой негритянских народов.)
Популярность и удивительное обаяние снискали Армстронгу огромный успех у женщин. Первый раз Луи женился на проститутке Дейзи из своего квартала. В Чикаго Армстронг заключил брак с Лиллиан Хардин, пианистке из оркестра Оливера. Она решила сделать из своего мужа звезду джаза.
Благодаря трансляциям программы кабаре по радио, а также пластинкам, выступлениям в клубах и кинотеатрах Армстронг стал известен всей Америке. Он делал хорошие сборы, и боссы шоу-бизнеса поняли, что на нём можно неплохо заработать.
Армстронг жил в постоянном страхе за своё будущее. Овации публики оказывали на него поистине целебное воздействие. Луи однажды признался трубачу Руби Браффу: «Пусть у меня стащат что угодно, только не мои аплодисменты». Друживший с Армстронгом в последние годы его жизни контрабасист Маршалл Браун как-то заметил: «В Луи жила постоянная потребность нравиться, и он, как „дядя Том“, неизменно готов был демонстрировать свою широкую улыбку, чтобы завоевать расположение белых. Ему нужны были аплодисменты, и он всегда старался сорвать их как можно больше». И ещё одно высказывание, на этот раз самого Армстронга: «…Мне нужна публика. Я хочу слышать, как она аплодирует».
В 1929 году Армстронг выступал в Нью-Йорке с оркестром, возглавляемым пианистом Луисом Расселлом. Нью-йоркские негры встретили Армстронга как героя. Толпы людей собирались каждый вечер у «Савоя», чтобы послушать его игру. Вот что писал об этих гастролях Дэйв Питон: «Задолго до открытия танцевального зала вдоль Леннокс-авеню выстраиваются длинные очереди желающих попасть на концерт. Тысячам из них это так и не удаётся. В честь Луи дано столько банкетов, что он даже почувствовал себя утомлённым. Но популярность и почести не испортили знаменитого джазмена, который остался тихим, замкнутым и скромным человеком».
Наконец Армстронг завоевал право выйти на сцену театра «Лафайет». «Никогда ещё в истории театральной жизни Гарлема ни одного артиста не принимали так, как принимают Армстронга в „Лафайет“, — писала газета „Нью-Йорк эйдж“. — Когда этот лучший корнетист мира начинает извлекать из своей золотой трубы звуки, подобных которым никому ещё не приходилось слышать, зрители в восторге вскакивают со своих мест».
Однажды белые музыканты устроили в честь Армстронга банкет, во время которого ему преподнесли великолепные часы с выгравированной на них надписью: «Луи Армстронгу, лучшему корнетисту мира от музыкантов Нью-Йорка».
Луи Армстронг совершает большие триумфальные гастроли по странам Европы, удивляясь тому, что его прекрасно знают и что джаз имеет популярность за пределами Америки. Когда он впервые выступал в Лондоне в 1932 году, музыканты не верили, что в человеческих возможностях так играть на трубе. Украдкой даже осматривали его трубу: нет ли в ней каких-нибудь хитрых механических устройств и приспособлений. Потом этому уже не удивлялись, этим восхищались.
После развода с Лиллиан он женился на Элфе Смит. Известно, что она работала в доме какого-то белого чикагского богача. Но и этот брак оказался неудачным. Он женился в четвёртый и, как оказалось, в последний раз — на Люсиль Уилсон, танцовщице из варьете, с которой прожил до конца своих дней.
Армстронга всё чаще стали приглашать для съёмок в кино. Он был первым негритянским актёром, который снимался в фильмах, снискавших успех у зрителей. Ещё большее значение для карьеры джазмена имели выступления по радио в программах, которые готовились по заказам крупных рекламодателей. Он окончательно завоевал статус звезды. Теперь Армстронг мог играть столько, сколько сам того хотел.
После войны Армстронг переключился на выступления с оркестром малого состава. Его ансамбль «All Stars» («Все звёзды») имел потрясающий успех. Каждый концерт проходил с аншлагом. Поклонникам нравилось его пение и остроумные реплики, которыми оно сопровождалось. Откровенность, искренность и прямота Армстронга согревали души людей.
В 1949 году участники праздника «Марди грасс» («Вторник на Пасху»), проводимого в Новом Орлеане, избрали Луи Армстронга «королём зулусов», то есть главным героем негритянского фестиваля. Восседая на троне, музыкант пил шампанское и бросал в толпу зрителей кокосовые орехи. Снимки Армстронга в пышном «королевском» наряде обошли все газеты Америки.
В июльском номере «Даун-бит», посвящённом пятидесятилетию джазмена, были опубликованы статьи о творчестве Луи Армстронга, приветствия и поздравления музыкантов. В 1952 году в результате опроса читателей он был назван «самым выдающимся музыкальным деятелем всех времён и народов». Второе место занял Дюк Эллингтон, седьмое — Иоганн Себастьян Бах.
Армстронг, один из самых известных американцев, гастролировал по всему миру. Газеты и журналы публиковали материалы и фотографии с изображением Луи, обедающего с главами государств в экзотических одеяниях или играющего на трубе перед толпой поклонников.
Когда Армстронг приезжал в Африку, там забывали о межплеменных войнах. Его называли «африканским Орфеем» — Окуко Локоле: музыкой он останавливал войны. Въезд в ЮАР был ему строжайше запрещён.
В Новом Орлеане его фанаты объявили хижину на Джейн-Элли, в которой родился их «Сэчмо» (одно из прозвищ музыканта), историческим памятником. Такую честь в Америке до сих пор оказывали только президентам. К сожалению, пока раздумывали над тем, как лучше сохранить ветхое помещение, местные строители, расчищая место для нового здания, снесли его бульдозером.
Всё чаще грампластинки Армстронга входят в число самых популярных. В мае 1964 года «Хелло, Долли!» заняла первое место в хит-параде, потеснив диск ансамбля «Битлз». Фантастический успех побудил фирму немедленно заключить новый контракт на более выгодных для музыканта условиях.
Однако именно в это время здоровье Армстронга начало ухудшаться. У него больное сердце. Луи всегда много курил, а с конца 1920-х годов ежедневно выкуривал сигарету с марихуаной. Он постоянно переедал и почти всю жизнь страдал от избытка веса. Армстронгу теперь не хватало дыхания, и он не мог играть слишком долго. И всё равно Луи очаровывал публику. Казалось, он обладал какой-то неведомой волшебной силой.
Армстронг часто проводил время в Гарлеме среди простых людей, своих старых поклонников. С ними он всегда чувствовал себя легко и непринуждённо. Он много шутил, часто и заразительно смеялся. В его гримёрной можно было встретить монашек, проститутку в ярком платье, только вышедшего из тюрьмы уголовника и полицейских, слепого, раввина и священника, судью, белых и цветных. Для каждого он находил тёплое слово…
В честь семидесятилетия великого джазмена в Голливуде был устроен грандиозный приём, на котором присутствовали шесть тысяч семьсот гостей. Кулинары испекли праздничный торт высотой двенадцать футов. Поклонникам, подарившим ему плетёную качалку, Луи сказал, что он «не настолько уж стар», чтобы проводить время в кресле.
В начале 1971 года здоровье Армстронга резко ухудшилось. Доктор предупредил его: «Луи, вы можете замертво упасть во время концерта». — «Меня это совершенно не волнует, — ответил Армстронг. — Доктор, как вы не понимаете? Я живу для того, чтобы дуть в трубу. Моя душа требует этого… Вы же знаете, что у меня ангажемент. Публика ждёт меня. Я должен выйти на сцену. Я не имею права не сделать это».
Луи Армстронга не стало 6 июля 1971 года. Сердечная недостаточность привела к отказу почек. Многие газеты не только США, но и других стран поместили на первой полосе сообщение о его кончине. С заявлением выступил президент Никсон.
Похороны Армстронга транслировались по телевидению на всю Америку. Двадцать пять тысяч человек прошли мимо гроба. Отпевание состоялось в небольшой церкви, находящейся в округе Корона. Отпевание прошло без музыки, хотя и говорили, что Армстронг высказывал пожелание, чтобы на его похоронах играл новоорлеанский джаз-бэнд. Он действительно играл, но только во время панихиды в Новом Орлеане.
Разумеется, никто из музыкантов не ставил под сомнение значение Армстронга. «Луи, — говорил Диззи Гиллеспи, — главная причина триумфа джаза». «Луи — отец современного джаза, — вторил ему пианист и аранжировщик Стэн Кентон. — Тут не о чем даже спорить». «Без Армстронга американская музыка не была бы такой, какая она есть», — категоричен аранжировщик Оливер Нелсон.
Теперь один из самых почитаемых памятников в Новом Орлеане — памятник Армстронгу. «Сан-Луи-блюз» воспринимается сегодня как блюз, названный так в честь святого Луи джаза — великого Армстронга.
Фред Астер принадлежит к тем немногим личностям, рассказ о жизни которых является одновременно рассказом о развитии американского мюзикла. Почти три десятилетия он определял образ этого жанра.
Джордж Баланчин назвал Астера самым изобретательным танцором всех времён. Даже обычно скупой на похвалы постановщик мюзиклов Винсенте Миннелли отзывался о нём с почтением: «Фред Астер казался лёгким, как сам воздух. Он имел абсолютно индивидуальный стиль, и его не мог заимствовать другой танцовщик. Этот робкий, застенчивый человек крайне редко и неохотно говорит о своей работе. Но что у него не отнять — так это его стремление к совершенству, способность работать долго и упорно над самыми мельчайшими деталями. Он большой художник, принёсший в кино чудесный танцевальный материал».
Фред Астер был не просто великим актёром, он был актёром-легендой. Среди знаменитостей, танцевавших с Фредом Астером, была даже английская королева.
Фредерик Аустерлиц (Фред Астер) родился 10 мая 1899 года в американском городе Омаха в семье австрийского эмигранта.
В возрасте пяти лет Фредерик был отдан в танцевальную школу. Он посещал занятия вместе со старшей сестрой Адель. Через три года они стали выступать на сценах водевильных театров. По настоянию матери они сменили австрийскую фамилию Аустерлиц на общий артистический псевдоним Астер.
Вторая половина 1920-х годов была уже немыслима без пары Астер. Они принадлежали к звёздам нью-йоркского шоу-бизнеса. Знаменитый Флоренц Зигфелд пригласил их в свой театр, где они солировали вместе со звездой Мэрилин Миллер в шоу «Улыбки» Винсента Юманса.
Астеры были признаны самой успешной парой американского музыкального театра. Адель провозглашена самой очаровательной партнёршей. Её танцы и пение производили на всех незабываемое впечатление. Фред находился в тени своей прелестной сестры. Американский критик Эрлин Кроче в книге «Фред Астер и Джинджер Роджерс» писал: «Фред имел в то время множество поклонников. Он был гораздо больше, чем просто лёгкий комик, больше, чем певец. В своих танцах он достиг такого магического совершенства, что оно заставляло публику вскакивать на ноги. Он был раскованным и беззаботным и в то же время усердным. Очевидно, именно это повлияло на его манеру и стиль танца и поведения. При внутренней собранности и сосредоточенности он внешне был раскован и беззаботен, и при такой кажущейся небрежности он всё-таки достигал в своих танцах магического совершенства».
Казалось, ничто не может разрушить великолепный танцевальный дуэт, но в 1932 году прелестная Адель вышла замуж за английского герцога и оставила сцену.
Фред Астер решил попытать счастья в кино. На этот счёт существует несколько анекдотов. В 1928 году Фред приехал в Голливуд для проб к фильму «Забавная мордашка». На Бродвее он блистал в одноимённом мюзикле. Астеру сделали кинопробу, после которой ассистент по актёрам сделал возле его фамилии пометку: «Играть не умеет. Петь не умеет. Слегка лысоват. Немного умеет танцевать». И когда четыре года спустя Джек Уорнер предложил Астеру сниматься в мюзикле «Весёлый развод», он пошутил: «А кто же будет здесь играть? Кэгни, что ли?»
И всё же Астер подписал контракт с кинокомпанией МГМ. В 1933 году он переехал в Голливуд. Его дебют в кино — маленькая роль в мюзикле «Танцующая леди». Вскоре Фред знакомится с юной Джинджер Роджерс. Превосходная танцовщица выступала в водевильных театрах Америки, снималась в музыкальных фильмах.
Идея объединить Джинджер и Фреда принадлежала Лу Броку, продюсеру нового фильма «Полёт в Рио». Эта картина принесла артистам славу первой пары киномюзикла. Для миллионов зрителей Джинджер и Фред стали идеальной парой, хотя в реальной жизни они не всегда ладили друг с другом.
Последующие фильмы с их участием — «Весёлый развод», «Цилиндр», «Роберта» — были с восторгом приняты публикой. Фред и Джинджер заняли четвёртое место в списке самых популярных кинозвёзд после Ширли Темпл, Уилла Роджерса и Кларка Гейбла.
Многие номера Астер придумывал сам. Хореографическая сцена из фильма «Свингтайм» (1936) «Перебранка в Гарлеме» стала визитной карточкой танцора. Он исполнял соло под музыку Джерома Керна на фоне стены, где отражались три огромные тени танцующего Астера. Кульминация наступала в тот момент, когда артист останавливался, а тени продолжали плясать.
Фред Астер чаще всего исполнял роль танцовщика, чьим любимым костюмом были фрак и цилиндр. Отсюда и название одной из самых известных картин знаменитой пары «Цилиндр». Всего же с 1934 по 1939 год Астер и Роджерс снялись ещё в восьми фильмах. О симпатиях публики к этой паре лучше всего рассказывает следующий анекдот. После того как стало известно о разрыве Астера с партнёршей, на студию стали поступать письма зрителей, в которых они угрожали похитить детей Астера, если артист не образумится.
В шести картинах Фред исполнял роль танцовщика, дважды он был музыкантом и один раз — фокусником. Почти все фильмы дуэта делались по одному образцу. Фред знакомится с Джинджер и влюбляется в неё. Она сопротивляется. Кульминацией фильма является танец Астера, с помощью которого он наконец покоряет сердце своей избранницы.
«У Фреда Астера танец становится стилизованным выражением чувства, — отмечал Ханиш, автор книги об истории мюзикла. — Его номера вплавлены в действие фильма и мотивированы им. Фред начинает танцевать тогда, когда у него не хватает слов, чтобы выразить свои чувства. Астер подчёркивал, что он никогда не обращался к танцу без мотивации. Для него всегда должен быть повод: будь то слово, человек, картина, предмет. И если таковой находится — всё начинает танцевать. Изобретательность Фреда Астера не знает границ».
Многие считали, что Астер и Роджерс муж и жена. Хотя в действительности они часто спорили, между ними было мало общего. Астер был женат и считался примерным семьянином. Женившись на Филлис Поттер, он усыновил её трёхлетнего сына, а затем у них появились общие дети. Джинджер отличалась лёгкостью нрава. В её мужьях и любовниках побывали знаменитые актёры, режиссёры и продюсеры Голливуда.
Астеру казалось, что его партнёрша не столь самоотверженна, как ему хотелось бы. Джинджер ревновала к славе партнёра и считала, что в ней погибает талант драматической актрисы. Всё это привело к тому, что в 1939 году Роджерс и Астер расстались.
В Астере была магия, возникавшая из несравненной лёгкости и ювелирной отточенности танца, за которой стоял, конечно, упорный труд. Американская Академия кино нашла правильные слова, когда в 1949 году к пятидесятилетию Астера увенчала его специальным «Оскаром» за «уникальную артистичность». Эту награду ему вручила Джинджер Роджерс.
После Джинджер у Фреда Астера больше не будет постоянной партнёрши. Он танцевал и играл с такими звёздами, как Джуди Гарланд, Рита Хейуорт, Сид Черисс, Лесли Карон, Одри Хепбёрн…
В 1959 году Астер опубликовал мемуары «Шаги во времени», где изложил в характерной для него манере свою философию танца: «Я всегда стремился придать моему танцу стиль „свободно парящей птицы“, и мне не хотелось, чтобы в нём были заметны жёсткие правила балетного искусства. С самого начала я чувствовал, что в состоянии сбросить с себя эти кандалы, поскольку знал наверняка, что никогда не посвящу себя балету. Я чувствовал, что мне суждено стать интерпретатором музыки, и ничем другим. А в этой области нет границ!.. Я не могу воспринимать танец как нечто отдельное от меня или как средство выразить меня самого. Я танцую, и это — всё».
В 1956 году, когда танцевальная карьера Астера катилась к закату, студия «Парамаунт» решила экранизировать мюзикл «Забавная мордашка» Джорджа и Айры Гершвинов. Коммерческий расчёт студии состоял в том, что партнёршей знаменитого танцовщика будет молодая актриса.
Выбор пал на Одри Хепбёрн. Молодая актриса была охвачена восторгом и трепетом от предвкушения работы с легендарным Фредом Астером. «Одного взгляда на этого жизнерадостного, элегантного, незаурядного человека было достаточно, чтобы руки и ноги у меня налились свинцом, а душа ушла в пятки. Но вдруг я почувствовала, как Фред с неподражаемой грацией и лёгкостью обвил рукой мою талию и буквально оторвал от земли (по словам Астера, Одри так дрожала, что у него не оставалось другого выбора). Меня охватил восторг. Наконец-то сбылась моя мечта — затаённая мечта всех женщин в мире, — хоть раз в жизни потанцевать с Фредом Астером!»
Хореография фильма не была слишком сложной — Одри не хватало технического блеска, а Фред Астер уже утратил свою былую неземную лёгкость. Но их танцевальные номера всё-таки очень хороши, проникнуты чувством и юмором. Кроме того, обе «звезды» пели в фильме сами, что придавало симпатичным гершвиновским напевам особую теплоту и задушевность.
Через 25 лет после «Забавной мордашки» Астер удостоился ещё одной премии «Оскар» — за достижения в киноискусстве. Вручая почётную награду, Одри Хепбёрн вспомнила о тех днях, когда они впервые встретились на репетиционной сцене студии «Парамаунт».
Его первая жена Филлис умерла от рака лёгких в сентябре 1954 года, когда актёр приступил к съёмкам в фильме «Длинноногий папочка». Это было для него большим потрясением.
Последний раз Фред Астер пронёсся в вихре танца в 1968 году в фильме «Радуга Фейниана». После этого артист хотя и продолжал сниматься, но уже в драматических ролях. «Я не хочу, чтобы меня называли старым танцором, хотя бы и лучшим в мире».
И в восемьдесят лет Астер по-прежнему был умерен в еде, редко позволял себе пропустить стаканчик спиртного. Второй раз связывать себя узами брака Астер не спешил. Однако в 1980 году на своём ранчо «Синяя равнина» он познакомился с молодой наездницей Робин Смит. Вопреки воле своей семьи Астер женился на ней в июне этого же года. Ему тогда было восемьдесят один, ей — тридцать семь, но они составили преданную любящую пару. Беспокоясь о здоровье жены, Астер уговорил её бросить верховую езду, и Робин неохотно согласилась. «Я люблю ездить верхом, — сказала она, — но Фреда люблю больше. Я не могу совмещать и то и другое».
Спустя несколько лет, когда Фред простудился и заболел, Робин уговорила его лечь в лос-анджелесский госпиталь. Фред был госпитализирован 12 июня 1987 года под вымышленным именем Фред Жиль. Анализы показали пневмонию. 22 июня он умер на руках у жены. Хотя семья скрывает местонахождение могилы Астера, по слухам, он был похоронен рядом с Филлис.
Фред Астер был великим танцовщиком. Но Джордж Гершвин, Ирвинг Берлин и Кол Портер отмечали, что он поёт даже лучше, чем танцует. Фред Астер не отличался сильным голосом, но его обаяние, чувство ритма и богатый сценический опыт делали его настоящим актёром и певцом. К тому же он легко мог петь и танцевать одновременно, что удаётся далеко не каждому. Пол Маккартни вспоминал: «Музыка, которая мне нравилась в семилетнем возрасте, была из американских фильмов. Кто? Фред Астер… Это был выдающийся танцор и певец…»
Во всём, что бы он ни делал — пел, танцевал, ставил феерические танцевальные номера мюзиклов, записывал пластинками с вокальными версиями мелодий Джорджа Гершвина, Ирвинга Берлина, Кола Портера, почитавшими за честь писать для него музыку, — он был неподражаем.
Астеру старались подражать многие. Ив Монтан вспоминал: «В пятнадцать лет я до безумия увлёкся кино. После сеанса было так хорошо идти по ночным улицам мягкой ковбойской походкой с крылатой лёгкостью Фреда Астера. Изумительный чечёточник во фраке и в цилиндре, который жонглирует тростью посреди сверкающей площадки, а затем с величавой улыбкой заключает в объятия роскошную блондинку в тесно облегающем атласном платье… В то время я мечтал быть Фредом Астером. Мысленно я облачался, как в магическое одеяние, в его фрак, раскрывал шапокляк одним ловким щелчком, жонглировал по дороге тросточкой… Я буду актёром… Я буду сниматься в кино… Теперь у меня был логичный план, в иллюзорности которого я не признавался даже сам себе, и передо мной снова мелькала танцующая тень Фреда Астера».
Отдавая должное мастерству знаменитой танцевальной пары, Федерико Феллини в 1985 году снял фильм «Джинджер и Фред», в котором главные роли исполнили Джульетта Мазина и Марчелло Мастроянни.
Марлен Дитрих стала легендой ещё при жизни. Блестящая звезда Голливуда, королева эстрады. Зрители любили Марлен за талант, красоту. Среди её поклонников были Ремарк и Хемингуэй, Габен и Шевалье, Орсон Уэллс и Синатра, Пиаф и Кокто, Джон Кеннеди и Рейган и многие другие. «Секрет твоей красоты заключён в добрых глубинах твоего сердца, — восклицал Жан Кокто. — Эта сердечная теплота выделяет тебя больше, чем элегантность, вкус и стиль, больше, чем твоя слава, твоё мужество, твоя стойкость, твои фильмы, твои песни. Твоя красота не нуждается в восхвалении, она сама поёт о себе. Поэтому, даже не говоря о ней, я хочу приветствовать не столько твою красоту, сколько твою душу. Она светится в тебе, как луч света в морской воде, светящейся волне, приносящей издалека, словно подарок, свой свет, свой голос и гребни пены на берег, где мы стоим».
Мария Магдалена Дитрих родилась 27 декабря 1901 года в семье прусского офицера. Свою актёрскую карьеру она начинала в театре. Марлен посещала школу-студию Макса Рейнхардта. В 1929 году известный голливудский кинорежиссёр Джозеф фон Штернберг предложил Дитрих главную роль в фильме «Голубой ангел».
Штейнберг уговорил боссов компании «Парамаунт» заключить контракт с молодой актрисой, заверив, что она имеет все данные стать международной «звездой». И оказался прав. За четыре неполных месяца Марлен Дитрих стала одной из самых знаменитых женщин в мире. Этому в немалой степени способствовали журналисты, посвящавшие Марлен целые полосы своих изданий. В Голливуде пухленькая актриса превратилась в утончённую красавицу. На смену имиджу невинного ангелочка пришёл образ роковой женщины, страдающей от любви и заставляющей страдать других. С первого появления на американском экране — в фильме «Марокко» — Марлен стала символом раскрепощённой женщины, свободно распоряжающейся своими чувствами.
Знаменитости искали встреч с Дитрих, чтобы сфотографироваться вместе. Герцоги, генералы и высшие чины наперебой приглашали её отобедать. В одной книге можно было прочитать такое высказывание: «Её ум сравним с умом таких выдающихся деятелей, как Наполеон, Цезарь, Муссолини и Ленин».
Необыкновенной популярностью пользовались фотографии Марлен Дитрих. Многие мужчины готовы были бросить к её ногам всё своё состояние. И не только мужчины. Канадская миллионерша Джо Кастерс предлагала актрисе уплыть с ней на остров на Багамах. Там мисс Кастерс хотела построить дворец, где Марлен стала бы принцессой целого двора, состоящего из одних фрейлин.
Дитрих была законодательницей мод. Она не стеснялась носить брюки. До сих пор историки Голливуда с восторгом вспоминают вечер, когда Марлен появилась в костюме «Леда и лебедь» из белоснежных лебединых перьев.
В конце 1930-х годов Марлен Дитрих считалась одной из наиболее высокооплачиваемых звёзд мирового кино и самой элегантной женщиной мира. Однако её не покидали тяжёлые мысли о судьбе близких, оставшихся в Германии. Нацисты мечтали вернуть Дитрих на родину и сделать символом фашистского киноискусства. Фюрер слыл её горячим поклонником и каждый вечер смотрел фильмы с её участием. «Мне было обещано, что сам Гитлер встретит меня на вокзале и по ковровой дорожке доведёт до дворца на Вильгельмштрассе, — утверждала актриса. — Может быть, я должна была принять это предложение? Возможно, история Германии оказалась бы другой. Я бы могла его отговорить от этой ужасной политики. И Европа не лежала бы в руинах, и миллионы людей остались бы живы. Не стоит недооценивать силу женщины, особенно в постели».
Ответ Дитрих был недвусмыслен: она приняла американское гражданство.
Летом 1941 года продюсеры занесли её в список «коммерческих катастроф» из-за провала нескольких её фильмов. И всё же она снималась регулярно, хотя и не без трудностей. Против неё работало и то, что для ханжеского общества она была «скандальной» Марлен — женщиной, кравшей чужих мужей, ломавшей браки, появлявшейся на публике в «мужском наряде» под ручку с любовниками. Марлен шокировала американских пуритан.
Во время войны Дитрих продавала облигации и посещала госпитали и военные базы (в компании комиков Маркс и Ритц). Комики рассказывали анекдоты, а Марлен исполняла песни из «Семи грешников».
В составе труппы фронтовых артистов Марлен побывала практически на всех фронтах Европы, где сражались американцы. В американской военной кинохронике Дитрих была героиней номер один. Она без устали фотографировалась с солдатами. Ходил такой анекдот. Марлен спрашивают: «Правда ли, что на войне у вас был роман с Эйзенхауэром?» — «Что вы! — отвечает актриса. — Генерал никогда так близко не подходил к передовой». За свои выступления на фронте Дитрих получила американскую медаль Свободы, французский орден Почётного легиона.
После войны Дитрих продолжала сниматься в кино, а в конце 1953 года вернулась на эстраду. На закате своей карьеры кинозвезды она родилась для песни. Публика почувствовала внезапное влечение к талантам прежних «звёзд». Престиж имени, обаяние, интеллект в сочетании с опытом — вот что сделало возможным триумф Марлен в новом для неё жанре.
Марлен Дитрих достигла невероятного совершенства. Её платья поражали воображение зрителей, хотя и стали менее открытыми. Стоимость некоторых нарядов достигала 25 000 долларов.
В аэропорту Рио-де-Жанейро Марлен Дитрих встречала многотысячная толпа обожателей. В Сан-Паулу и Буэнос-Айресе билеты на её концерты шли нарасхват. Сообщалось, что в Аргентине Дитрих более популярна, чем сам Перон.
Однако главным испытанием для неё был Париж. На первых страницах газет появились сообщения: «Голубой ангел прилетел». Журналисты насчитали сорок четыре предмета багажа и одну маленькую сумочку. «Это ваши драгоценности?» — спросили у артистки. «Мой костюм», — коротко ответила она. На обложке журнала «Пари-матч» был напечатан снимок Марлен с красной розеткой ордена Почётного легиона. На всех ланчах, обедах, приёмах, во время разговоров по телефону за ней неотступно следовали репортёры.
В начале первого концерта Морис Шевалье обратился к присутствующим: «Я не прошу вас любить Марлен и восхищаться ею так, как люблю и восхищаюсь ею я, иначе я приревновал бы вас и возникли бы неприятности. Но если вы проявите к ней хотя бы половину тех чувств, которые испытываю я, то в этот великий вечер Париж заключит в свои объятия, Париж будет любить лишь одну-единственную женщину — Марлен Дитрих».
На следующий день газеты вышли с огромными заголовками: «Триумф Марлен!», «Августейшая простота», «Марлен торжествует».
А потом были концерты на родине, где Дитрих не выступала тридцать лет. В Мюнхене, как писали в газетах, она вышла на сцену под «ураган аплодисментов». Марлен спела несколько песен на бис и низко поклонилась публике. В это трудно поверить, но её вызывали на сцену шестьдесят два раза! Восторг был всеобщим: «Она — легенда… Женщина мира, приводящая в восхищение своим умом и духом».
Дитрих гастролировала по всему миру, и везде её выступления имели такой шумный успех, что Говард Либерсон из фирмы «Коламбия» по её просьбе записал на пластинку лишь одни овации: в Мюнхене, в Сан-Франциско и так далее. Дитрих ставила эту пластинку друзьям, и те ошеломлённо слушали бесконечные аплодисменты. Весь мир сходил с ума от желания устраивать ей бесконечные овации.
Режиссёр Клайв Доннер вспоминал: «Однажды она, с трудом дождавшись конца выступления, покинула театр через выход у сцены и села в лимузин. Сотни поклонников и поклонниц давно уже ждали появления Дитрих, у которой была с собой целая охапка подписанных открыток со своей фотографией в знаменитом наряде из лебяжьего пуха. Она начала раздавать их через приоткрытое окно автомобиля и при этом повторяла водителю: „Медленнее, медленнее“. Но когда мы доехал и до поворота, она крикнула: „Гони!“ И как только машина завернула за угол, Дитрих сразу швырнула в воздух сотни этих открыток, которые взвились и запорхали, как серпантин на карнавале. Толпа бросилась подбирать их, а Дитрих откинулась на спинку сидения, и на её губах заиграла торжествующая улыбка. Это было настоящее шоу, великолепный театр».
В Москве Дитрих пела на английском языке, в надежде, что песни сами найдут дорогу к сердцам слушателей. Марлен удалилась в свою театральную уборную после одиннадцатого вызова на сцену. Однако в зале не умолкали аплодисменты, и актриса вышла на сцену в двенадцатый раз. Она обратилась к публике по-английски: «Я давно люблю вас. Я люблю ваших писателей, композиторов и вашу душу… Думаю, что у меня русская душа».
Ночным поездом Дитрих уехала в Ленинград, где под гром оваций прямо на сцене опустилась на колени перед писателем Константином Паустовским, чьим творчеством восхищалась. Марлен умела с потрясающей силой выражать свои чувства.
Личная жизнь Марлен Дитрих неизменно привлекала внимание репортёров светской хроники. «Я знаю, что, когда бы я ни встретил Марлен Дитрих, она всегда радовала моё сердце и делала меня счастливым», — писал её друг Эрнест Хемингуэй. Избранниками Марлен становились самые блистательные мужчины своего времени. После её смерти появился список, состоящий из фамилий четырёх десятков знаменитостей, которые, как утверждается, в разное время были её любовниками. Наиболее глубокий след в жизни Марлен оставили немецкий писатель Эрих Мария Ремарк и французский актёр Жан Габен. Единственным официальным мужем Дитрих был ассистент режиссёра Руди Зибер, от которого 13 декабря 1924 года Дитрих родила дочь Марию Риву.
Последним сильным увлечением актрисы был молодой композитор-аранжировщик Берт Бакарак. Несмотря на большую, около тридцати лет, разницу в возрасте, она не скрывала своих чувств. Когда же Берт решил жениться на молоденькой актрисе Энджи Дикенсон, Марлен впала в депрессию. Она даже хотела отказаться от сцены, но передумала и выступала до того трагического дня, когда несчастный случай не оборвал её блистательную карьеру.
29 сентября 1975 года во время концерта в Сиднее Марлен Дитрих, зацепившись в темноте за кабель, упала и сломала шейку бедра. Потерявшую сознание актрису отвезли в клинику. Продюсер вышел к публике и объявил об отмене концерта. Так закончилась блистательная карьера знаменитой актрисы и певицы. Больше на сцене её никто не видел. Затворничество стало стилем её жизни.
Марлен Дитрих скончалась 6 мая 1992 года. По официальной версии Марлен умерла в результате инфаркта. Её подруга Норма Боске утверждает, что на самом деле она покончила жизнь самоубийством. «Скорее всего, она умерла, приняв большую дозу снотворного», — предполагает Боске. За два дня до смерти Марлен перенесла кровоизлияние в мозг. «С этого момента она уже не могла оставаться одна в квартире, ей надо было переезжать в дом для престарелых, но она любой ценой хотела избежать этого», — поведала подруга актрисы.
Марлен Дитрих завещала похоронить её рядом с матерью на кладбище в Берлине. На службе в парижской церкви Мадлен гроб великой актрисы был задрапирован французским флагом. В аэропорт Орли гроб увезли под американским стягом. А в Берлине покрыли флагом воссоединённой Германии…
В результате опроса, проведённого в Париже, «режиссёром века» был назван Альфред Хичкок — отец фильмов ужасов. Этот добродушный с виду дядюшка заставил дрожать от страха миллионы людей. Ещё при жизни многие коллеги считали Хичкока чуть ли не божеством. Стивен Спилберг, Франсуа Трюффо, Вуди Аллен… И не только коллеги. Итальянские пекари — поклонники творчества Альфреда Хичкока — в честь столетия со дня рождения кумира испекли гигантский торт, а украшением послужили 300 кадров из его фильмов.
В умении запугать зрителя, повести его по ложному следу Хичкоку нет равных. Он говорил, что главное — это заставить зрителя оказаться внутри ситуации, а не оставлять его наблюдателем со стороны.
«Я — пленник собственного успеха, — неоднократно подчёркивал режиссёр. — Не то чтобы я был совсем безвольным узником, но моя свобода ограничена узким жанровым кругом. Триллер, криминальная история… Если бы я делал кино для собственного удовольствия, мои фильмы были бы совершенно иными. Более драматичными, может быть, лишёнными юмора, более реалистичными…».
Альфред Хичкок родился 13 августа 1899 года в лондонском Ист-Сайде в семье скромного торговца фруктами и мясом птицы. Его родители были строгими католиками. Альфред учился в иезуитском колледже св. Игнатия. В шестнадцать лет он открыл для себя мир Эдгара По. «Весьма вероятно, что как раз увлечённость новеллами По привела к тому, что позднее я стал делать фильмы саспенса, — говорил режиссёр. — И я, как и По, оказался пленником жанра. Если бы я экранизировал „Золушку“, в карете искали бы труп…»
Свою первую картину «Сад удовольствий» Хичкок поставил в 1925 году. Вскоре он женился на Альме Ревилл, работавшей в компании «Парамаунт» редактором. Молодожёны поселились на улице Кромвеля, 153. Энергичная, волевая, Альма стала другом и советчицей режиссёра, она подарит ему дочь Патрицию.
Шпионы, вредители, сыщики и просто невинные люди, оказывающиеся в центре борьбы с преступниками, — вот герои английских фильмов Хичкока. Каждый его фильм — это «игра на троих», потому что в дело каждый раз включается режиссёр, фильм и зритель.
В августе 1937 года Хичкок совершил первую в своей жизни поездку в Америку. Он дал указание своему агенту по рекламе известить нью-йоркскую прессу о своём скором прибытии. В первый же вечер Хичкок посетил театр. Он был приятно удивлён, как много поклонников его творчества столпилось у входа. Хичкок раздавал автографы на своих фотографиях. Журналисты подкарауливали режиссёра в театрах и ресторанах.
Через полтора года Хичкок, имея выгодный контракт с продюсером Селзником, переехал в США. Первый же голливудский фильм Хичкока «Ребекка» получил премию «Оскар» как лучший фильм года.
Хичкок вместе с семьёй поселился в Беверли-Хиллз. Они предпочитали общаться с американцами, например, Кларком Гейблом и Кэрол Ломбард. Их дом по голливудским меркам был скромным, и, по настоянию режиссёра, без бассейна во дворе.
Во время Второй мировой войны Хичкок снимает шесть уголовных драм и одну салонную комедию. Все они имели большой успех у продюсеров, критики и публики.
Один из самых неожиданных фильмов Хичкока — «Заворожённый». Именно с этой картины началось незабываемое сотрудничество режиссёра с Ингрид Бергман. Их дружба продолжалась до самой смерти Хичкока. Актриса испытывала величайшее уважение к его таланту, почитала как наставника и друга. Вершиной их совместного творчества был фильм «Дурная слава».
Альфред Хичкок уже почти превратился в живую легенду: он был единственным в Голливуде режиссёром, чьё имя наряду с Сесилем Блаунтом де Миллем на афишах шло впереди имён кинозвёзд.
В фильме «Наберите номер убийцы» роль героини была доверена молодой актрисе Грейс Келли. Хичкок так объяснил свой выбор: «Я эксплуатировал тот факт, что ей известны плотские утехи, но не открыто, а намёками… „Идеальная“ женщина-загадка — это блондинка, утончённая, нордического типа… Мне никогда не нравились женщины, которые беззастенчиво демонстрируют свои прелести».
Хичкок ставил фильм как спектакль, то есть использовал одни и те же декорации с целью нагнетания тяжёлой, психопатической атмосферы. «Хичкок снимал сцены убийства так, как будто то были любовные сцены, — заметил Франсуа Трюффо, — а любовные сцены — как убийства».
После первого удачного опыта Хичкок предложил Грейс Келли сыграть и в фильме — «Окно во двор». «Временами он доводил актёров до изнеможения», — писала Келли. Хичкок шутил с ней, заставлял делать лишние дубли, уговаривал, заигрывал, льстил, притворялся, будто она и есть центр вселенной, и в итоге добился своего: в роли Лайзы Фремонт Грейс была пикантна, легкомысленна и полна очарования.
В начале 1955 года Грейс приехала на Каннский кинофестиваль, чтобы представить фильм «Поймать вора» европейским зрителям. Принц Ренье не упустил возможности встретиться с ней. 18 апреля 1956 года голливудская актриса стала принцессой Монако.
Хичкок отказывался признавать тот факт, что Грейс навсегда распрощалась с киноэкраном. Монако не раз становилось для маэстро остановкой в пути во время его гурманских экспедиций по югу Франции, и, как ни странно, Хичкок в лице князя Ренье нашёл добровольного слушателя для своих скабрёзных анекдотов. Оба джентльмена, смакуя, обсуждали такие незамысловатые вещи, как надувные задницы или пластмассовые собачьи экскременты.
В 1958 году режиссёр обращается к полицейско-детективной литературе. Он создаёт общепризнанный шедевр «Головокружение». После кропотливых поисков выбор Хичкока пал на Ким Новак. Несмотря на то что актриса отлично справлялась со своей ролью, Хичкок за глаза удостаивал её весьма нелестных отзывов. Она была постоянным объектом его насмешек. В интервью Франсуа Трюффо режиссёр говорил: «Мисс Новак явилась на съёмочную площадку с полным набором своих идей, чего я не выношу». Хичкок терпеть не мог, когда актёры проявляли творческую инициативу.
В 1960-е годы Хичкок активно снимает для телевидения маленькие детективы. Он получает «Золотой глобус» за лучшее телевизионное шоу «Альфред Хичкок представляет». Его узнают на улицах, фильмы приносят десятки миллионов долларов. У выдающегося мастера снимаются Шон Коннери, Энтони Перкинс, Кэри Грант, Пол Ньюмен, Джеймс Стюарт и многие другие…
Хичкок появлялся в павильоне в тёмном костюме, начищенных ботинках, белой рубашке и галстуке. Дома у него висели ещё двенадцать таких же костюмов, отличавшихся друг от друга только размером. Портной сшил их одновременно, но с учётом того, что клиент постоянно будет толстеть. Он и в самом деле толстел и уже не помещался за рулём машины, проходил не во все двери и систематически падал с лестниц — специально для Хичкока их оборудовали перилами.
Настоящей страстью Хичкока было дорогое вино. Он покупал коллекционное виски, редкое шампанское и складировал бутылки в подвале своего дома — после смерти режиссёра они были проданы с аукциона. Ещё одним его увлечением стало садоводство, он с большой любовью ухаживал за розами.
А вот шумных сборищ Хичкок не любил, редко ходил на приёмы, не заводил близких друзей. Правда, иногда устраивал розыгрыши. Сэра Джералда дю Морье он как-то пригласил на бал-маскарад. Тот пришёл в костюме турецкого султана и… обнаружил, что все остальные гости одеты в смокинги.
Киноведы отмечают, что символом кинематографа Хичкока стала прекрасная утончённая красавица-блондинка, которая оказывается шлюхой, воровкой, убийцей. Этих изящно одетых в дорогие наряды стерв играли самые блистательные кинозвёзды — Ингрид Бергман, Кэрол Ломбард, Грейс Келли, Ким Новак, и, наконец, Типпи Хедрен… И случалось так, что в жизни одна за другой оставляли его, предпочитая других режиссёров.
Критика много писала об увлечении мастера проблемами подсознания и называла его произведения «психоаналитическими». Особенно часто этот термин стал употребляться после выхода на экран двух шедевров Хичкока — фильмов «Психоз» и «Птицы».
Во время демонстрации хичкоковских картин публика визжала от ужаса, у особо чувствительных зрительниц случались нервные расстройства. После премьеры «Психоза» режиссёру звонили разгневанные отцы семейств: «Моя дочь вот уже две недели не заходит в ванную — она боится, что там прячется маньяк!»
Натурные съёмки фильма «Птицы» проходили в местечке Бодега-Бей, расположенном в 60 милях к северу от Сан-Франциско. Когда Хичкок утром ехал на работу, вдоль дороги стояли дети с плакатами «Мистер Хичкок, пожалуйста, остановитесь!». Хичкок каждый раз останавливался и по полчаса раздавал автографы. Популярной становится фотография — Хичкок в строгом костюме с галстуком, скосив глаза, смотрит на своё плечо, на котором сидит чёрный ворон. «Альфред Хичкок с другом…»
По части рекламы особняком стоит шпионский триллер «Топаз». Кампания получилась шумной — Хичкоку предоставили самолёт: в США он посетил 50 городов, принял участие в 93 телевизионных шоу, ответил на вопросы корреспондентов 21 радиопрограммы, дал более 100 интервью периодическим изданиям.
Последние десятилетия своей жизни Хичкок отдал экранизациям полицейского романа. В 1978 году Американская киноакадемия отметила его премией «За достижения всей жизни». Ингрид Бергман, присутствовавшая на церемонии, прошептала: «Ну почему они устраивают такие церемонии, когда уже слишком поздно!» Трюффо писал, что «перед лицом звёздной голливудской публики, ублажавшей виновника торжества панегириками, анекдотами и отрывками из фильмов, фигуры Альфреда и Альмы Хичкок казались не живее чучела матери в подвале таинственного дома из „Психоза“».
Музей искусств в Лос-Анджелесе организовал ретроспективный показ картин Хичкока — зал не вмещал всех желающих увидеть произведения художника легенды, при жизни признанного классиком. В штате Массачусетс один из дней праздновали как день Альфреда Хичкока.
Начиная с фильма «Жилец» 1926 года, Хичкок появлялся на секунду другую во всех своих картинах. Эти знаменитые камео он старался упрятать в первые минут десять фильма: чтобы зрители, найдя его грузную фигуру, больше не отвлекались от сюжета. В последнем своём фильме «Семейный заговор» силуэт Хичкока появляется за дверью, на которой написано — «Регистрация рождений и смертей».
Сэр Альфред Хичкок ушёл из этого мира 29 апреля 1980 года. Незадолго до смерти английская королева успела сделать его кавалером ордена Британской империи. На похоронной службе в церкви было не меньше пятисот человек. Присутствовали многие актёры, снимавшиеся в его фильмах. Тело кремировали, а пепел развеяли над Тихим океаном.
В начале 2006 года информационные агентства сообщили, что о жизни Альфреда Хичкока будет снят фильм. На главную роль приглашён Мэтт Лукас, в основном снимающийся в сериалах Мэтт очень рад, что выбор создателей картины пал на него, поскольку является большим поклонником Хичкока.
Джазовую историю творили многие великие музыканты. И среди них Дюк Эллингтон должен быть назван одним из первых. Эллингтон был полон музыкой, он наслаждался ею, «своей госпожой, своей возлюбленной» (так названа его знаменитая биографическая книга). Каждое новое поколение заново открывает для себя мир музыки Эллингтона, его красоту и магию. Эллингтону принадлежит афоризм: «Музыка хороша, если она хорошо звучит».
Один из корифеев советского джаза Александр Цфасман говорил в конце 1960-х годов:
«Для нас, джазменов, Эллингтон — наше „всё“. Я не преувеличиваю. Это наша любовь, безграничное восхищение, мечта. Наша школа. Наша звучащая джазовая энциклопедия, из которой мы черпали идеи, образы, технические приёмы. Никогда не видя Эллингтона, мы все учились у него в классе, где не было ни стен, ни дверей, — ибо это был джаз.
Он казался нам вечным, на все времена. Знаете ли, мы, джазмены, очень разные люди, с разными характерами, устремлениями, симпатиями. Но в любви к Эллингтону сходились все. Это как клятва — все едины. Эллингтон был для нас символом, недосягаемым образцом в джазе. Однако он совсем не подавлял своим величием и совершенством. Напротив, побуждал нас, музыкантов, к творчеству, звал к поискам в джазе своего, оригинального».
…«Вот и я, великий, великолепный, грандиозный Дюк Эллингтон» (с этой фразы, как пишет один из биографов, начинал свой день, спускаясь из спальни к родителям, маленький мальчик, будущий «Маэстро Дюк»). Большинство поклонников Эллингтона убеждено, что титул «дюк» — «герцог» — ему был дарован за талант виртуозного джазового пианиста, композитора, аранжировщика и дирижёра. На самом деле его так звали ещё в школе — за врождённое изящество манер и внешность, а также за неизменную элегантность костюма.
Эллингтон родился 29 апреля 1899 года в столице США — Вашингтоне и был назван Эдуардом Кеннеди в честь деда по отцовской линии. К двадцати восьми годам он не сочинил ничего достойного внимания. Эллингтон начал приобретать известность, когда ему исполнилось уже почти тридцать лет. И ему было уже за сорок (достаточно солидный возраст для джазмена), когда он вошёл в пору музыкальной зрелости.
В Эллингтоне джазовая оркестровая музыка обрела своего гения. Всех поражал его мелодический дар, поразительная изобретательность аранжировщика, несравненная игра пианиста, отточенное искусство дирижёра.
Его помощник Билли Стрейхорн вспоминал: «Эллингтон играет на рояле, но его настоящий инструмент — оркестр. Каждый музыкант оркестра для него — определённый „звуковой цвет“, источник каких-то эмоций, которые он смешивает причудливо и необычно, чтобы добиться того, что я хотел бы назвать „эффектом Эллингтона“. Иногда это фиксируется на нотной бумаге. Но чаще творится прямо на репетиции».
Эллингтон добился того, что его оркестр превратился не только в лучший, но и в самый долговечный джаз.
Дюк хотел всегда и во всех возбуждать восхищение. По совету Ирвинга Миллса он писал для тех, кто сидел за столиками в «Коттон-клаб» или слушал музыку по радио у себя дома. Радиопередачи могли слушать в то или иное время практически все жители Соединённых Штатов. Выступать в эфире считалось престижным, и тот факт, что Эллингтон звучал по всей стране, окружал его имя ореолом значительности. Эти трансляции, да ещё и кинофильмы, особенно «Шах, ещё раз шах», принесли Эллингтону известность среди миллионов американцев. Его имя становится символом элегантности в джазе.
Концерт оркестра Эллингтона в «Коттон-клаб» посетил выдающийся французский симфонист Артюр Онеггер. Знаменитый Леопольд Стоковский с воодушевлением аплодировал «Эху Гарлема», «Каравану», «Жалобе кларнета» и другим номерам программы, а после концерта сказал Дюку, что теперь по-настоящему понял негритянскую душу.
Эллингтона часто интервьюировали для газет и журналов. В 1933 году статью о нём опубликовал журнал «Тайм». Последовали приглашение в Белый дом, лекция в Нью-Йоркском университете. Особый интерес представляли результаты ежегодных опросов, проводимых журналом «Оркестра уорлд». Эллингтон зачастую занимал первое или второе место. При этом журнал сообщал: «В 32 года Эллингтон является одним из немногих признанных авторитетов в танцевальной музыке, непревзойдённым в своей сфере — хот-музыке „стиля джунглей“… Популярные исполнители делались знаменитостями. И Дюк был среди них номером один».
Он много гастролировал, снимался в кино, выступал в престижных местах и получал солидные гонорары.
В 1933 году Эллингтон побывал в Англии. Первый выход оркестра состоялся 12 июня. Кинотеатр «Трокадеро» был забит до отказа. Здесь собралось свыше четырёх тысяч человек, которые, не переставая, оглашали зал одобрительными возгласами и аплодисментами.
После концерта Дюка ожидала толпа возбуждённых поклонников. Люди рвали на нём одежду, цеплялись за увозившую его машину. Столь очевидный успех позволил дать в «Трокадеро» ещё один концерт. И вновь был аншлаг.
В промежутках между концертами Эллингтон, Миллс и оркестр имели возможность почувствовать себя настоящими знаменитостями. Газеты помещали статьи о Дюке, причём одни называли его «гарлемским Дионисом, пьяным от скверного контрабандного спиртного», тогда как другие величали его «первым композитором необычного дарования, возможно первым самобытным композитором, которого породила Америка».
Устраивалось множество изысканных вечеров: коктейль, даваемый Эллингтоном и Миллсом в честь Хилтона, выступление ансамбля в клубе «Панч» перед британской аристократией с последующей публикацией фотографий в светской хронике, наконец, знаменитый приём у лорда Бивербрука, где музыканты выпивали с членами королевской семьи, а принц Уэльский, впоследствии король Эдуард VIII, играл на ударных.
Весной 1939 года Ирвинг Миллс организовал оркестру Эллингтона европейское турне. Коллектив выступил в Швеции, Бельгии, Голландии и Дании.
Гастроли имели шумный успех. На концертах зрители устраивали овации. В Стокгольме состоялся роскошный банкет по случаю сорокалетия Дюка, по радио звучали интервью, пресса неистовствовала, а поклонники завалили его номер подарками и цветами.
На родину Эллингтон вернулся воодушевлённым. «Европа — это совершенно другой мир, — говорил он. — Можешь идти куда хочешь, говорить с кем хочешь, делать что душе угодно. В это трудно поверить. Если тебя всю жизнь кормили сосисками, а потом вдруг предложили чёрную икру, то трудно поверить, что это взаправду».
К середине 1940-х годов Эллингтон достиг вершины славы — и как артист, и как композитор. Он был противоречивой фигурой. Человек общительный, «пожиратель знакомств», по выражению одного из своих друзей, Дюк был в то же время сдержан и замкнут. Он бывал безгранично щедрым, и он же мог ругаться с музыкантами из-за центов. Он проявлял безмерное великодушие, поддерживая давно «бесполезных» людей, но он же способен был безжалостно использовать окружающих в собственных интересах.
Большинство людей, знакомых с Эллингтоном, считали его личностью исключительной. Барни Бигард, его ведущий кларнетист на протяжении пятнадцати лет, уверял: «Все в его ансамбле знали, что имеют дело с гением». Кути Уильямс, работавший с Эллингтоном ещё дольше, говорил: «Дюк — самый великий человек из всех, кого я встречал в жизни. Музыкант и человек». Он с детства был наделён способностью внушать уважение, а к концу жизни, по мнению некоторых, достиг той степени величия, которой никто не мог противостоять.
По-настоящему он был привязан к очень немногим: Артуру Логану, Билли Стрейхорну, к своей матери и сестре. И те, к кому он питал привязанность, должны были практически полностью отдать себя служению ему.
Эллингтон был подвержен многочисленным страхам и суевериям. Он не терпел некоторых цветов в одежде, не дарил и не принимал в подарок обувь, опасаясь, что, по примете, это может привести к расставанию; боялся сквозняков и всегда держал окна закрытыми; не признавал самолётов. Испытывая патологический ужас перед кораблекрушением, во время плавания заправлялся спиртным и играл в карты.
Период между 1939 и 1943 годами музыкальные критики называют «золотой эрой Эллингтона». Самым волнующим событием «золотой эры» был концерт в Карнеги-холл 23 января 1943 года. Впервые в этом зале предстояло выступать негритянскому джаз-оркестру. Билеты были распроданы за два месяца до концерта. Все джазовые музыканты обсуждали предстоящее событие. Народу собралось так много, что пришлось поставить дополнительный ряд кресел прямо на сцене.
В связи с двадцатилетием пребывания Эллингтона в Нью-Йорке было зачитано поздравление, в котором отмечался огромный вклад композитора в музыкальную жизнь Америки, содержались пожелания дальнейших успехов. Среди лиц, подписавших этот адрес, были Леопольд Стоковский, Юджин Орманди, Фриц Райнер, Альберт Коутс, Курт Вайль, Джером Керн, Поль Робсон, Мариан Андерсон и другие выдающиеся музыканты. Весь сбор концерта был направлен в фонд Комитета помощи России в войне.
Дюк Эллингтон объездил весь мир. Он говорил: «Мой дом — дорога. А Нью-Йорк — это только мой почтовый ящик…» Он давал концерты в Белом доме американскому президенту. В Лондоне дирижировал симфоническим оркестром. Во Франции его наградили орденом Почётного легиона. В Того вышла марка с его изображением. Во многих странах он избран был членом музыкальных академий.
Осенью 1971 года Дюк Эллингтон гастролировал в Советском Союзе. «Я давно хотел посетить вашу страну, — говорил он в интервью, — страну великих композиторов — Чайковского, Рахманинова, Прокофьева, страну победителей космоса. Для меня ваша страна примечательна ещё тем, что здесь жил основоположник современной оркестровки Римский-Корсаков».
Выступления прославленного музыканта вызвали невиданный ажиотаж, на каждом концерте — потрясение, взрыв слушательских эмоций. Кто-то из российских музыкантов назвал эти гастроли американского оркестра рубежом, вехой в истории отечественного джаза и впредь предложил осмысливать то или иное событие особым временным исчислением — «до» приезда Эллингтона или «после» него.
Композитор Арам Хачатурян после концерта не скрывал своего восторга: «Для меня это первый подлинно джазовый композитор! Не могу насытиться его музыкой. В ней кровь кипит. Это по мне!»
Эллингтон продолжал неутомимо сочинять, он писал для театра, кино, радио, телевидения и, конечно, гастролировал. На вопрос: «Ваша любимая мелодия» — неизменно отвечал: «Та, которая будет следующей. Та, которую я напишу сегодня вечером или завтра. Ведь новорождённый ребёнок всегда любимый».
Семидесятипятилетний юбилей Дюка во всём мире отмечался концертами, радио- и телевизионными передачами. Для исполнения в церкви преподобного Джона Генсела подготовили специальную программу из фрагментов духовных концертов, и оркестр, который был уже не у дел, собрался вновь. Дюк, однако, не смог покинуть больницу и отпраздновал свой день рождения в палате, в узком кругу друзей и близких. Рано утром 24 мая 1974 года великий музыкант скончался.
Газеты всего мира опубликовали известие о его кончине на первых полосах. Заголовок некролога в «Нью-Йорк таймс» гласил: «Дюк Эллингтон, магистр музыки, скончался в возрасте семидесяти пяти лет»; Дюк был назван крупнейшим композитором Америки.
Президент Никсон выступил с заявлением: «Тонкость, глубина, изящество и вкус, вложенные Эллингтоном в его музыку, сделали его в глазах миллионов людей у нас и за рубежом виднейшим композитором Америки. Память о нём будет жить в грядущих поколениях, в музыке, которую он подарил своему народу». В редакционной статье воскресного выпуска газеты «Таймс» говорилось: «В лице Дюка Эллингтона американский джаз завоевал заслуженное уважение и признание».
Похороны, состоявшиеся 27 мая, тоже широко освещались прессой. Служба происходила в соборе Иоанна Богослова. Десять тысяч человек находились в церкви, и ещё две с половиной тысячи остались на улице. Эллингтона похоронили на Вудлаунском кладбище рядом с его родителями.
Дюк Эллингтон был самым знаменитым музыкантом своей эпохи. Он являлся кумиром миллионов людей во всём мире; надо полагать, что большинство его современников были в той или иной степени знакомы с его музыкой.
Американский лётчик Чарлз Линдберг добился мировой славы, став первым человеком, совершившим беспосадочный полёт через Атлантический океан. Он был первой суперзвездой в мировой истории, подлинным героем американской нации.
Чарлз Огастес Линдберг родился 4 февраля 1902 года в Детройте в семье конгрессмена от Миннесоты. Он поступил в Висконсинский университет, но бросил его. Окончив лётное училище, Линдберг работал пилотом почтовой службы на маршруте Сент-Луис — Чикаго.
В 1927 году он включился в борьбу за 25 тысяч долларов, обещанных тому, кто первым совершит беспосадочный полёт через Атлантический океан. Получив финансовую помощь от друзей и добавив две тысячи долларов из собственных сбережений, Чарлз купил одномоторный моноплан и назвал его «Спирит оф Сент-Луис» («Дух Сент-Луиса»).
В успех Линдберга мало кто верил, ему давали один шанс из тысячи. Предыдущие двенадцать попыток покорить Атлантику завершились неудачей. Чарлз установил на свой моноплан дополнительный топливный бак, пожертвовав парашютом и рацией. В полёт он взял пять сэндвичей и литр воды.
20 мая в 7.52 утра моноплан Линдберга взлетел с аэродрома Рузвельт-Филд на Лонг-Айленде. В США за его полётом следили шесть миллионов семей — четверть населения страны. Расстояние 5760 километров Линдберг преодолел за 33 часа 30 минут. Триста тысяч парижан встречали его на лётном поле аэродрома Ле-Бурже.
Линдберг стал всенародным героем по обе стороны Атлантики. Газеты писали: «Это похоже на рождение религиозного движения. Как будто весь мир пытался дотронуться до нового Иисуса. И новый крест — самолёт». Линдберг посетил Бельгию и Великобританию. В честь авиатора дал торжественный приём король Георг V.
В Нью-Йорке авиатора встречали как небожителя. День 13 июня 1927 года был объявлен днём Чарлза Линдберга. Когда почётный кортеж проезжал по улицам города, на него обрушился бумажный буран — почти две тысячи тонн конфетти. В ход идут не только газеты, но и телефонные книги. Америку охватывает «линдбергомания». Он становится первой суперзвездой мирового масштаба. Чарлз получает два вагона подарков, на его имя приходят сто тысяч телеграмм и 3,5 миллиона писем. Более ста тысяч американок предлагают себя в жёны. Именем Линдберга назван модный танец. Все хотят быть похожим на «счастливчика Линди». Он ведёт примерный образ жизни, не пьёт и не курит. В моду входит спортивный стиль, подтянутая фигура и загар.
Линдбергу было присвоено звание полковника ВВС США. Американский конгресс наградил его медалью Почёта. Именем Линдберга называли горы и озёра, улицы и даже города. Тысячи поэтов прославляли его в своих стихах. Среди них — Марина Цветаева и Бертольд Брехт. Сигары и игрушки, часы и карандаши, женские шляпки и мужские носки, — одно имя Линдберга на товаре является гарантией успешных продаж. Журнал «Форбс» провозгласил его самой влиятельной фигурой в сфере бизнеса. И не только бизнеса. На призыв Линдберга поддержать на выборах кандидата в президенты Герберта Гувера откликнулись тысячи простых американцев. Суперхитом становится песня «Если Гувер хорош для Линди, он хорош и для меня». Даже самая невинная критика в адрес отважного лётчика приводит к падению тиражей газет.
Кажется, Линдберг может всё. Даже назначить президента. Такой популярности не знал прежде ни один человек в мире. Америка обрела своего идола. И она желала знать о нём всё. Кинохроника фиксирует каждый шаг авиатора. Биография героя изучена вдоль и поперёк. В продаже появляется книга «Чарлз Линдберг. Американская мечта», а вскоре и его личный опус с коротким названием «Мы».
Дом, в котором вырос Линдберг, был разграблен его фанатами. Вынесли всё — даже оконные задвижки и дверные ручки. Чарлз перестал сдавать своё бельё в прачечные — его просто не возвращали. Объедки с его стола официанты продают фанатам за бешеные деньги.
Линдберг возмущён столь бесцеремонным вмешательством в его личную жизнь. «Я больше ничего не могу, не могу летать, куда хочу и когда хочу, не могу носить одежду, которая нравится мне, а не положена по этикету. Только в кабине самолёта, высоко над землёй и толпой, я ощущаю себя свободным».
Публика уверена — Линдберг принадлежит ей и только ей. Миллионы женщин с ревностью следят за тем, кто станет избранницей их белокурого ангела. И вот имя названо. Это Энн Морроу — дочь американского посла в Мексике, одного из богатейших людей Америки. На пятом свидании Чарлз предложил ей выйти за него замуж: «Из сотен девушек ты единственная, которая не задала мне ни одного дурацкого вопроса».
По настоянию мужа Энн осваивает навигацию, аэрофотосъёмку, рацию. Чтобы получить лицензию штурмана, она прыгает с парашютом. Прекрасная юная пара путешествует по всему миру в качестве послов доброй воли.
В начале 1929 года открываются авиалинии Линдберга в страны Латинской Америки. В первом рейсе Чарлз — командир экипажа, Энн — стюардесса. При подлёте к Венесуэле Линдберг решает сделать эффектные фотокадры и через люк выбирается на крыло самолёта. Без парашюта. Встречный поток воздуха едва не срывает с него одежду. В молодости он совершал подобные трюки на потеху публике. На афишах так и значилось — «Трюкач сорви-голова Линдберг». Сейчас он был герой. Ему позволено всё.
Через месяц после свадьбы Линдберги установили трансконтинентальный рекорд. Но в центре внимания журналистов не беспримерный рейд, а беременность Энн. 22 июня 1930 года на свет появляется Чарлз Огастес-младший. Газета «Нью-Йорк таймс» писала: «Ни один ребёнок за всю историю человечества не был объектом столь пристального внимания миллионов людей по всему земному шару».
Линдберг пытается оградить свою семью от внимания прессы. В газетах — нет ни одного его интервью, ни одной фотографии ребёнка, слугам под страхом увольнения запрещено говорить с журналистами. Герою этого не прощают. Появляются сообщения, что сын авиатора — глухой уродец с отклонениями. Линдберг сдаётся и передаёт для публикации несколько снимков очаровательного малыша. Пронырливые репортёры снимают Чарлза-младшего скрытой камерой.
Линдберг выбирает глухое место среди болот и лесов в штате Нью-Джерси и строит здесь десятикомнатный особняк. В феврале 1932 года он перевозит сюда свою семью.
В начале марта происходит событие, потрясшее всю Америку: двухлетний Чарлз-младший похищен из своей кроватки на втором этаже. Записка с требованием выкупа в 50 тысяч долларов мелкими купюрами была написана на странном английском языке с орфографическими ошибками. Лётчика предупреждали, чтобы он не обращался в полицию и ждал указаний по поводу передачи денег.
Когда Линдберг всё же сообщил о преступлении, полиция штата Нью-Джерси установила круглосуточное дежурство в его доме. Целая армия журналистов и три полицейских агентства пытались раскрыть «преступление века». Президент США Герберт Гувер предложил Линдбергу помощь ФБР, разведки и ВВС.
Местные жители за деньги водили толпы туристов по местам событий. Коммерческие авиалинии изменили маршруты, с тем чтобы самолёты пролетали над имением Линдбергов. За отдельную плату пилоты пролетали совсем низко, и пассажиры могли рассмотреть дом прославленного авиатора.
Несмотря на возражения детективов, Линдберг согласился выполнить требование похитителей и заплатить 50 тысяч долларов. Но его обманули: Чарлз-младший погиб во время похищения. 12 мая останки малыша обнаружил в придорожной канаве водитель грузовика. По распоряжению Линдберга тело Чарлза-младшего было кремировано, а прах развеян над морем. Герой Америки сказал жене: «Слава — это что-то вроде смерти».
По подозрению в убийстве полиция задержала Бруно Рихарда Гауптмана, плотника из Германии, который проживал в Бронксе вместе с женой и маленьким сыном. Суд, начавшийся 2 января 1935 года в маленьком городке Флемингтон, в штате Нью-Джерси, послужил причиной многокилометровых дорожных пробок. Тысячи любопытствующих приехали в Флемингтон для участия в спектакле. Ежедневно команда из 68 операторов рассылала по телеграфу репортажи с места события. Сорок миллионов американцев слушали радиотрансляции. Знаменитые кинозвёзды, писатели, дамы высшего общества буквально дрались за места в зале суда. Торговцы устроили ярмарку сувениров, предлагая игрушечные копии лестницы похитителя, медальоны с фальшивыми локонами сына лётчика. Рестораны включили в меню судебный ланч: стейк Линдберга и гарнир Гауптмана.
В конце концов Линдберги уверовали в то, что доказательств виновности Гауптмана более чем достаточно. Хотя сначала у супругов были некоторые сомнения. Энн записала в своём дневнике: «Ради спокойствия семьи Чарлз солгал под присягой в суде, сказав, что он узнал голос Гауптмана». 13 февраля, когда за стенами здания супа толпа скандировала: «Смерть Гауптману!», судья согласился с вердиктом присяжных и вынес смертный приговор…
Линдберг сохранял внешнее спокойствие. Он сутками пропадал в исследовательском центре Рокфеллера, где разрабатывал модель «сердцезаменителя» из стекла и стали. Эта модель несколько дней поддерживала жизнь в эмбрионе цыплёнка…
Как только газеты сообщили о рождении Джона Линдберга, его отец обращается к журналистам с просьбой оставить их в покое. Эти мольбы не были услышаны. В конце ноября 1935 года два «форда» догоняют автомобиль Линдберга и прижимают его к обочине. Семью лётчика ослепляют вспышки фотоаппаратов. Это репортёры. Маленький Джон плачет. Линдберг восклицает: «Нет никакой разницы между преступниками и газетчиками». Он видит только один выход — бегство. Накануне Рождества Чарлз с женой и сыном на грузовом пароходе тайно покидают Америку.
В августе 1936 гола Линдберг был гостем Олимпийских игр в Берлине. Гитлера он считает великим человеком. Линдберг восхищается успехами рейха в авиации, искусстве и воспитании «аристократов тела и духа». В свою очередь, министерство пропаганды расточает похвалы легендарному авиатору.
В 1938 году Линдберг провёл несколько дней в Советском Союзе. На Московском центральном аэродроме его встречали руководители советской авиации и нарком обороны Климент Ворошилов. Советское правительство устроило торжественный приём в честь прославленного лётчика.
Чарлз Линдберг хотел обосноваться в Германии, но там начались еврейские погромы. Награждённый орденом Железного креста, он возвращается домой.
Линдберг выступает за невмешательство Америки в европейскую войну. Он — активный изоляционист, один из основателей комитета «Америка прежде всего». Комитет собирает многотысячные митинги по всей стране. Политику невмешательства поддерживают девять из десяти американцев. Среди противников Линдберга — президент Рузвельт, считающий лётчика самым опасным человеком в стране и даже врагом номер один. Ещё бы, к голосу Линдберга прислушиваются миллионы. И тут лётчик совершает непростительную ошибку. 11 сентября 1941 года на одном из митингов он обвиняет англичан, евреев и администрацию Рузвельта в том, что они втягивают страну в хаос войны.
Евреев Америка не может простить даже кумиру. Газеты обвиняют лётчика в расизме, антисемитизме, распространении идей нацизма. Кто-то заметил, что за пятнадцать лет Линдберг превратился из Христа в Иуду. «Мы слышим голос Линдберга, но слова… слова Гитлера». По всей Америке проходят стихийные кампании по обратному переименованию названных в честь авиатора улиц и учреждений. Мать и сестра Энн выражают в печати глубокое возмущение взглядами зятя.
7 декабря 1941 года японцы нападают на Пёрл-Харбор, США вступают в войну. Комитет «Америка прежде всего» распущен. Исключённый из клана военных лётчиков, Линдберг оставался для многих пилотов кумиром их юности. Однако по личному распоряжению Рузвельта военное министерство отказывается записать его в боевую авиацию. Авиакомпании также отказывают Линдбергу.
Безработного приютила фирма «Форд моторс». И всё же Линдберг принял участие в войне против Германии. Он занял должность «гражданского наблюдателя» в военно-морской авиации США на Тихом океане и совершил пятьдесят боевых вылетов.
В 1954 году Чарлз Линдберг получил звание бригадного генерала. Спустя четверть века после знаменитого перелёта он опубликовал автобиографию «Спирит оф Сент-Луис». Книга символизировала взлёт Америки, её автор был удостоен литературной Пулитцеровской премии в номинации «биография».
На седьмом десятке Линдберг начинает новый виток своей общественной жизни: его беспокоит состояние мировой экосистемы, он — защитник редких животных, одногорбых верблюдов и голубых китов.
В 1972 году Линдберг некоторое время провёл в первобытном племени тасадес в Минданао на Филиппинах, пытаясь сохранить этих детей природы в изоляции от цивилизации. Линдберг прыгал с парашютом и карабкался по скалам. Но вскоре бывший лётчик сообщил друзьям, что хочет пожить спокойной жизнью. Он обосновался в домике на берегу моря на юго-восточном побережье острова Маун Гавайского архипелага.
В мае 1974 года Линдберг ушёл с занимаемого им поста директора «Пан-Ам» и отказался от других деловых начинаний. В августе Линдберг позвонил четверым из своих пяти оставшихся в живых детей (жена Энн и сын Лэнд жили с ним), привёл в порядок бумаги, перечитал своё завещание и расписал организацию своих похорон (он решил, что будет одет в рубашку и брюки из тика). Вечером 25 августа 1974 года Чарлз попрощался с Энн и Лэндом. Биограф Леонард Мосли пишет: «Следующим утром, в 7 часов 15 минут, Линдберг отправился в свой последний полёт. За свою жизнь он сделал много ошибок, но это был совершенно особый случай, он отправлялся в Неведомое. Сообщений о его прибытии на место не поступило. Но те, кто знал, как тщательно он готовился к каждому своему полёту, не сомневались, что он долетел и на этот раз».
Америка долго не могла простить Линдбергу его симпатий к нацистам. Но в последний год уходящего века она вернула себе своего кумира. Американцы назвали Чарлза Линдберга самым знаменитым лётчиком и настоящим героем XX века.
В одном из залов Смитсоновского музея Вашингтона висит под потолком маленький аэроплан «Спирит оф Сент-Луис», а возле экспоната — стенд с датой «21 мая 1927 г.». Именно этот день определил место экспоната рядом с модулем космического корабля «Аполлон-11», доставившего американских астронавтов на Луну.
В Советском Союзе Любовь Орлову боготворили. Она была единственной и неповторимой. Её любили, как можно любить только дорогого сердцу человека. Любили её искусство, верили ей, нуждались в ней. Когда Орлова шла в Москве по улице Горького, даже незнакомые ей мужчины снимали шляпы, а на самых суровых лицах появлялось выражение радушия и доброты. Орлова действительно была близка каждому. И Сталину, который на сон грядущий почти каждый вечер ставил одну-две части из фильмов с её участием. И коллективу льнокомбината «Красный Октябрь» из Нижнего Новгорода, писавшему актрисе: «Товарищ Любовь Орлова, мы вас любим. Вы великая артистка и замечательный (без зазнайства) человек. Мы наших дочерей называем вашим именем. У нас на комбинате Люба — самое многочисленное и уважаемое имя».
Любовь Орлова родилась 11 февраля (29 января по старому стилю) 1902 года. Она происходила из дворянской семьи. Её родители — мать Евгения Николаевна и отец Пётр Фёдорович — любили искусство. Люба могла стать признанной пианисткой: она училась в музыкальной школе, а после её окончания — в Московской консерватории. Но революционный водоворот нарушил мирный ход жизни. Утром Орлова училась в балетной школе у Франчески Беата, а по вечерам зарабатывала тапёром в кинотеатрах.
В 1926 году она стала «поющей актрисой» в Музыкальной студии, созданной Владимиром Ивановичем Немировичем-Данченко при Московском Художественном театре. Именно здесь её впервые увидел режиссёр Григорий Александров. Он готовился к съёмкам фильма «Весёлые ребята» и уже отчаялся найти актрису на главную роль Анюты. Орлова умела многое: танцевала, пела, фехтовала и с равным успехом играла драматические роли — как раз то, что нужно было Александрову.
Фильм «Весёлые ребята» вышел на советский экран в декабре 1934 года. На эту комедию достать билеты можно было с великим трудом. Любовь Орлова стала кумиром поколения. Письма зрителей шли к ней непрерывным потоком буквально отовсюду, из самых далёких уголков страны. После просмотра «Весёлых ребят» молодые рабочие одного из сибирских заводов сообщали ей, что «как-то складнее работаешь у себя на производстве, когда просмотришь эту дивную картину».
Любовь Орлова продолжает сниматься в фильмах Александрова, ставшего её мужем. Зрители находили в созданных актрисой образах самые высокие и благородные качества советских женщин. Любили её Анюту из «Весёлых ребят», письмоносицу Дуню из «Волги-Волги», американку Мэрион Диксон из «Цирка», ткачиху Таню из «Светлого пути»…
«Маленькой девочкой, много-много лет тому назад, — писала актриса Анна Поликарповна Ефимова из Армавира, — впервые увидев „Цирк“, я полюбила Любовь Петровну Орлову сразу и навсегда. Она была для меня не только красивой, талантливой актрисой, она была для меня „второй матерью“, ибо подарила мне огромную радость — любовь к жизни, любовь к искусству».
Орлову часто называют первой советской кинозвездой. Чего только о ней не сочиняли! Говорили, что сразу после «Весёлых ребят» она укатила в Америку и сделала там какую-то необыкновенную подтяжку. Убеждали, что после «Цирка» в Нью-Йорке её всю «перетянули», и за сумасшедшие доллары ей что-то там пересадили, взятое у шестнадцатилетней девочки.
В Кремле Орлова была только по большим праздникам. На одном из приёмов незадолго до войны Орлову и Александрова подвели к товарищу Сталину. Вождь стоял с очаровательной юной таджичкой. Улыбаясь в пышные усы, он сказал: «Вот, не верит, что я знаком с самой Орловой, — хочу доказать, познакомить… если нет возражений?» Затем, оглядев актрису, сказал сочувственно: «Какая маленькая! Какая худенькая! Почему худенькая? Почему бледная?» Желая отшутиться, Любовь Петровна кивнула на Александрова: «Вот виновник, замучил съёмками — ни дня, ни ночи…» Сталин грозно-шутливо сдвинул брови: «Запомните, товарищ Александров! Орлова — наше народное достояние. Орлова у нас одна. И если вы её будете мучить, мы вас жестоко накажем. Мы вас повесим, четвертуем, а потом расстреляем из пушек. Кулик (он обернулся к новоиспечённому маршалу, стоящему неподалёку), где твоя артиллерия, которая не стреляет на манёврах?»
В годы войны Орлова не только снималась в «Боевых сборниках» в образе полюбившейся миллионам Стрелки, но и давала концерты на фронтах и в тылу. Лётчики авиационной части писали ей: «Дорогая Любовь Петровна! За время, пока мы были на фронте, нам удалось посмотреть на передвижках только четыре кинокартины. Среди них были „Весёлые ребята“, „Цирк“ и „Волга-Волга“… В то время горечь отступления сжимала горло. Но как раз тогда, в одной из школ, завесив окна шинелями, мы смотрели фильм „Волга-Волга“. Забыв печаль, мы от души смеялись. А когда неугомонная Стрелка запела: „Пусть враги, как голодные волки, у границ оставляют следы…“ — мы все поднялись и вместе с Вами запели: „Не видать им красавицы Волги и не пить им из Волги воды“. Если бы Вы были тогда с нами, если бы Вы видели единодушие наших славных соколов!..»
После войны Орлова снялась в фильмах «Весна», «Встреча на Эльбе», «Мусоргский», «Композитор Глинка» и продолжала работать на концертной эстраде. В конце сороковых годов она пришла в Театр имени Моссовета. Ростислав Плятт вспоминал: «Когда в спектакле „Милый лжец“ Любовь Петровна произносила реплику своей героини, миссис Патрик Кемпбелл: „И мне никогда не будет больше тридцати девяти лет, ни на один день!“, зал взрывался аплодисментами на каждом спектакле! И аплодисменты относились не к персонажу, а к актрисе — за её неувядаемость!»
Любовь Орлова для многих была идеалом советской женщины и актрисы. И всякий раз после концерта или спектакля зрители не расходились более получаса и стоя без конца вызывали своего кумира. Она обладала потрясающим обаянием. «Я помню, когда мы приезжали с Театром Моссовета на гастроли, — рассказывает Геннадий Бортников, — сотни людей приходили, чтобы увидеть Любовь Петровну. Для них это была встреча не с какой-нибудь дивой, а с родным человеком. Те, кто даже не мог объяснить сущность её обаяния, испытывали непреодолимое желание видеть её ещё и ещё раз. И в кино шли не на сюжет, а чтобы увидеть Орлову. Потому что там, на плёнке, остался её лик».
Иногда на гастролях возникали по-настоящему драматические ситуации. Об одной из таких случаев поведала в своей книге внучатая племянница актрисы Нонна Голикова. В 1952 году Орлова давала концерт в приграничном городе Западной Украины. Кто-то из публики подал ей огромный букет роз. «Я сразу обратила на него внимание, — говорила потом Любовь Петровна. — Теперь я понимаю, что он был траурный. Белые розы, а в середине совершенно необычные — чёрные…» Актриса уколола палец, шипы оказались пропитанными ядом. Началось заражение крови. Жизнь Орловой была под угрозой. Григорий Александров не выходил из её палаты. Актрисе было сделано переливание крови. К счастью, всё обошлось…
Любовь Орлова была первой советской кинозвездой, которую признали в странах Востока. В 1942 году она выступала в крупнейших концертных залах и на эстрадных площадках Тегерана. Газета «Журнала де Тегеран» сообщения о её концертах печатала под огромной, на всю полосу, шапкой: «Сенсация!» Газета «Мардом», обращаясь к читателям, писала: «Её исполнение произвело на публику исключительное впечатление. Исполнение было настолько выразительным, что и при незнании языка публика прекрасно понимала содержание и бесконечно аплодировала. В конце программы Л. Орлову десять раз вызывали на сцену аплодисментами. Подобных случаев Иран ещё не знал. В благодарность актрисе были преподнесены букеты живых цветов».
Среди тех, кого Орлова безгранично любила и с кем общалась, были Максим Горький и Дмитрий Шостакович, Ромен Роллан и Анри Барбюс, Бернард Шоу и Чарли Чаплин, Ренато Гуттузо, Жан-Поль Сартр, Эдуардо де Филиппо, Эльза Триоле и Луи Арагон, Федин и Фадеев, Качалов, Завадский, Охлопков, Образцов и многие, многие знаменитые деятели советского искусства и литературы.
Владевшая тремя языками, безупречно стильная Орлова в сопровождении своего мужа была одинаково органична и на светских раутах, и на встречах со зрителями. Её хорошо знали в Праге и Берлине, Париже и Риме, Лондоне и Женеве, Токио, Нью-Йорке. Фильмы с её участием прошли по экранам многих стран всех континентов.
О своих зарубежных поездках, о пышных приёмах и аплодисментах она не любила рассказывать. «Всё прошло нормально, — говорила она. — Ничего особенного не случилось. Встречали и провожали как следует быть…»
О глубочайшем к ней уважении, о преклонении перед её талантом рассказывали многочисленные фотографии и кадры из хроникальных лент, появлявшихся в зарубежных газетах, журналах и выпусках кинохроники, восторженные статьи и приветственные адреса.
Популярность Орловой была просто фантастической. Советская психиатрия зафиксировала новый тип шизофрении — «синдром Орловой». Мужчины сходили с ума, считая себя её возлюбленными и мужьями. Появилось множество крашеных блондинок, утверждавших, что они — дочери знаменитой актрисы. При встрече с Орловой эти особы бросались к ней с криками: «Мама! Я знала! Мама!..» Некоторые уверяли, что они-то и есть настоящие Любови Орловы. Другие донимали актрису звонками, караулили под дверью. Пройти незамеченной в свой дом было невозможно.
А ещё была фанатка, обладавшая талантом подражать чужим голосам. Выдавая себя за Орлову, она выдавала в трубку монологи из всех её ролей, потом начинала петь и дико хохотать. Это было по-настоящему страшно. Любовь Петровна вынуждена была прятаться в машине, чтобы проехать на дачу незамеченной.
«Она знала свою популярность и дорожила ею, — утверждает знакомый актрисы Марк Кушниров. — Ей нравилось быть обожаемой, несравненной, единственной, горячо любимой, всемогущей, ослепительной. Но она же где-то в глубине своего естества сторонилась, стеснялась этого. Она была слишком умна, воспитанна, интеллигентна (вот-вот!), чтобы принимать это всерьёз, чтоб относиться к себе и своей славе слишком безоглядно. Она прошла хорошую школу жизни и хорошую школу творчества. Она была современницей великих актёров, безмерно восхищалась ими и, будучи гораздо популярнее многих из них, никогда (я знаю точно) не посмела бы возомнить себя более талантливой, более великой. Я помню её человеком здравым и трезвым, помню, как ядовито процитировала она какую-то слишком слащавую статью (автор её взахлёб расписывал „явление Орловой народу“. Как выпархивает она из „бьюика“ и чуть-чуть не возносится к нему на руках поклонников). И как-то, горько наморщившись, сказала: „Ах, как нехорошо. Это же всё внешнее. А что за этим стоит!“»
Красочный портрет Орловой в главной роли в фильме «Скворец и Лира» был напечатан в первом номере журнала «Искусство кино» за 1973 год. Любовь Петровна должна была сыграть роль молодой разведчицы. Увы, хотя многие сцены фильма и были сняты, фильм так и остался незавершённым.
Свои переживания актриса держала внутри, и, быть может, это ускорило её уход. В декабре 1974 года по Москве распространилась весть о том, что у Орловой обнаружен рак поджелудочной железы. Многие люди, знавшие актрису, а в особенности её верные поклонники, решительно отказывались даже думать о том, что такого рода сообщения достоверны. Но это была правда. Любовь Петровна Орлова умерла 26 января 1975 года. В день похорон, 29 января, к Академическому театру имени Моссовета, где был установлен гроб с телом покойной, устремились многие тысячи москвичей, чтобы отдать дань любви и уважения выдающейся актрисе кино и театра.
И вот уже бороздит моря и океаны красавец теплоход «Любовь Орлова». Он был построен и спущен на воду в 1976 году в Югославии и приписан к Дальневосточному морскому пароходству. На теплоходе стараниями капитана Георгия Фёдоровича Семака и всего экипажа был создан музей народной артистки СССР Любови Орловой. На его стендах — фотографии, документы, кадры из кинофильмов. Часть экспонатов передал музею Григорий Александров.
Письма в адрес Орловой продолжали поступать в Москву. Их поток усиливался всякий раз, когда в кинотеатрах или по телевидению демонстрировались фильмы с её участием. Показательно, что среди этих писем было немало и таких, которые адресовались лично актрисе, словно те, кто писал эти письма, не верили, не могли поверить, что она ушла из жизни.
Едва ли не первым по своей популярности в плеяде авиационных и полярных «звёзд» 1930-х годов был легендарный лётчик Валерий Чкалов. Каждый советский человек любил и знал Чкалова, хотел быть похожим на него. И даже спустя много лет лётчики-космонавты считали своим долгом быть чкаловцами.
В тридцатые годы многие родители давали новорождённым детям имя Валерий. Свои стихи посвятили лётчику Долматовский, Лебедев-Кумач, Светлов, Твардовский, Асеев, Антокольский и многие другие. На киностудии был снят фильм «Валерий Чкалов». Его именем названы аэроклубы, авиационные училища, дома культуры, улицы.
Валерий Чкалов родился 20 января (2 февраля) 1904 года в семье потомственного волжанина — котельщика Павла Григорьевича. Валерий учился в сельской Василёвской школе. В четырнадцать лет он ушёл кочегаром сначала на землечерпалку, а затем на пароход «Баян». Во время Гражданской войны Чкалов работал сборщиком самолётов в авиационных мастерских в Канавино. Позже он был принят в авиационную школу.
В 1924 году с аттестацией лётчика-истребителя он прибыл в Ленинград, в истребительную эскадрилью. В начале своего лётного пути Чкалов прослыл «воздушным хулиганом». Валерий самовольно уходил на самолёте от аэродрома и «накручивал» различные фигуры, летал вверх колёсами на недозволенной высоте. А его знаменитый пролёт под Троицким мостом через Неву! «Он не задел колёсами истребителя поверхности Невы, концами крыльев — быков, хотя их отделяло несколько сантиметров!» — писал восторженный приятель.
Да, это был полёт поразительно точного расчёта, требовавший исключительной храбрости и выдержки. Позже многие молодые лётчики находили «свой» мост и, пролетая один или несколько раз под ним, ощущали себя последователями Чкалова.
Какие только легенды не рассказывали о Чкалове! Увидел он как-то с воздуха два дерева, расстояние между которыми было меньше размаха крыльев, — подлетел, поставил на большой скорости машину на ребро и проскочил узкое место. Уже нетрудным казалось ему летать вдоль лесных просек. Он сделал несколько глубоких виражей вокруг купола Исаакиевского собора.
Во время первомайского парада 1935 года Чкалов вёл пятёрку истребителей, которая пронеслась над стенами Кремля. А на следующий день на Центральном аэродроме имени Фрунзе лучшие конструкторы и лётчики страны встретились с руководителями партии и правительства.
Иосиф Виссарионович Сталин поинтересовался у Чкалова: «Почему вы не пользуетесь парашютом, а обычно стараетесь спасти машину?»
«Материальная часть дорога, товарищ Сталин, — чётко ответил Чкалов. — Я летаю на опытных машинах, ценных, губить их неохота. Стараешься спасти машину, а вместе с ней и себя. Мысль во время испытания направлена на то, чтобы узнать машину… Я обожаю парашюты, но предпочитаю обходиться без них».
Все засмеялись. Сталин возразил лётчику: «Ваша жизнь дороже нам любой машины». Чкалов был официально признан лётчиком-новатором. 5 мая в газетах появилось сообщение о его награждении орденом Ленина, а 10-го у него родилась дочь, которую назвали Валерией в честь отца.
Чкалов давно мечтал о дальних перелётах. Наконец его мечта осуществилась. В июле 1936 года вместе с Георгием Байдуковым и штурманом Александром Беляковым он совершил на АНТ-25 беспосадочный перелёт через Арктику, Якутию и Камчатку. Практически слепой полёт длился 56 часов. На острове Удд (ныне остров Чкалов) в южной части Охотского моря самолёт сел на отмель.
Сведения о перелёте сообщали по радио. Люди на улицах делились впечатлениями, беспокоились, восторгались. Имена трёх авиаторов не сходили у москвичей с уст. Газеты были полны сведениями и рассказами о перелёте, пестрели фотографиями лётчиков.
Возвращение было триумфальным. На Щёлковском аэродроме самолёт приземлился ровно в семнадцать часов. На машинах, празднично украшенных цветами, двигались лётчики по улицам Москвы. С верхних этажей, с балконов, с крыш — отовсюду сыпался на них снег листовок. Машины забрасывали цветами. Сквозь шум моторов слышались крики «ура!», имена и фамилии лётчиков.
Всем членам экипажа было присвоено звание Героя Советского Союза. Через месяц решением ЦК партии Чкалов, без прохождения кандидатского стажа, стал коммунистом.
Началась беспокойная жизнь. Все хотели видеть героев — им приходилось выступать на заводах, в редакциях газет, в школах, клубах, воинских частях и парках… Валерий Чкалов старался побывать всюду. Слава о его смелости, виртуозном мастерстве вождения самолётов, о его необычной судьбе, жизненных «падениях и взлётах» привлекала к нему необычайный интерес.
Однако лётчики не желали останавливаться на достигнутом. В июне 1937 года Чкалов, Байдуков и Беляков совершают трансарктический перелёт. Восхитив своим героизмом и мужеством весь мир, они пронеслись над ледяной крышей мира, покрыв за 63 часа 25 минут расстояние свыше десяти тысяч километров… Самолёт АНТ-25 благополучно приземлился на военном аэродроме Ванкувера.
Пару дней лётчики жили в доме командующего военным округом генерала Джорджа Маршалла, который впоследствии прославился во время войны на посту начальника генерального штаба армии США, а затем — в качестве государственного секретаря и министра обороны. Не исключено, что Рузвельт впервые обратил внимание на малоизвестного генерала именно в связи с полётом чкаловской тройки. Будучи в Москве в 1947 году на совещании министров иностранных дел четырёх держав Маршалл выразил Молотову желание посетить вдову Чкалова. Никакого ответа на эту просьбу он почему-то не получил.
Полёт из Москвы в США через Северный полюс способствовал потеплению в советско-американских отношениях. Он произвёл в США настоящий фурор. Из Ванкувера лётчики в сопровождении посла отправились поездом в небольшое турне по Америке. По пути на всех станциях состоялись торжественные встречи, а в больших городах — многолюдные митинги и банкеты.
Увенчанные гирляндами цветов, лётчики проходили по центральной улице Портленда. Им подносили венки почёта. «Слава мировым героям!», «Победителям магнитных джунглей Арктики привет!», «Да здравствуют покорители Северного полюса!» — с такими плакатами встречали тысячи американцев прославленную тройку.
Валерий Чкалов рассказывал друзьям: «В Америке на митинге подошла ко мне женщина, что-то говорит. Я не понимаю, спрашиваю через переводчика, чего хочет эта женщина. „Она хочет, чтобы вы погладили её ребёнка по голове“. Я спрашиваю: „Зачем?“ Она говорит: „Ваше счастье перейдёт тогда на ребёнка“. Ну, я погладил…»
В Белом доме их принял президент Рузвельт. Президент расспрашивал о подробностях перелёта: было ли холодно в кабине, какие меры предприняли лётчики против обледенения?.. На прощание Рузвельт пожал героям руки.
На приёме в «Уолдорф Астории» с лётчиками встретился президент Клуба исследователей Вильямур Стефанссон. «Ни одна страна не сделала столько для освоения Полярного бассейна, как Советский Союз, — признал Стефанссон. — Русские за короткое время создали науку об Арктике».
На Пенсильванском вокзале Нью-Йорка двойная цепь полисменов едва сдерживала натиск толпы. Американцы восторженно голосили, многие пронзительно свистели. В открытом автомобиле лётчики отправились к ратуше. Впереди торжественной процессии мчались мотоциклисты почётного эскорта. А на улицах их приветствовали тысячи ньюйоркцев.
В течение двух недель портреты героев не сходили со страниц газет и журналов, в редком номере кинохроники не было кадров, показывающих американские будни Чкалова и его друзей. Стоило им зайти в кафе, остановиться у газетного киоска, заглянуть в магазин, как вокруг возникал радостный гул, и экипаж подвергался неотразимой атаке любителей автографов. Первое время это забавляло Чкалова. «Не сидеть же нам взаперти, а выйдешь на улицу — нет спасенья!»
Днём 24 июля 1937 года лётчики вернулись в Москву. Как ликовала в те дни столица! Толпы заполнили площадь перед Белорусским вокзалом и всю улицу Горького до Кремля. Лётчики отправились прямо на приём в Георгиевский зал. Автомобили с героями прокладывали себе путь сквозь шквал листовок и цветов, которые падали из окон, с балконов, с крыш. Голос Чкалова, усиленный радиорепродукторами, гремел над городом.
Чкалов выступал по несколько раз в день. К вечеру так выматывался, что пластом лежал на диване, «Люди-то ведь хотят нас послушать. Ведь когда я им рассказываю о наших полётах и они аплодируют мне, я знаю — они одновременно аплодируют и себе; без такого народа, как наш, мы никакого бы подвига не совершили».
Чкалов привёз из Америки блестящий голубой «паккард». В те годы личная автомашина, а тем более столь роскошная, была редкостью. На своём «паккарде» Чкалов никогда не уезжал с работы один. Он с удовольствием подвозил попутчиков и успокаивался лишь тогда, когда машина была полна…
Чкалов умел радоваться жизни. Да, он был волевым, активным, энергичным командиром и вместе с тем хорошим семьянином и нежным отцом. Он очень любил дочь Валерию и сына Игоря. Вторая дочь Ольга родилась через несколько месяцев после его трагической гибели.
«Меня радовало, что муж стал всеобщим любимцем, — вспоминала о том времени его жена Ольга Эразмовна. — Тогда я не понимала, в чём тут секрет. Почему Валерий, несмотря на его внешнюю грубоватость и некоторую резкость в суждениях, так привлекает к себе людей? Только теперь, когда я смотрю в прошлое, я понимаю: он был талантлив. А талантливый человек чувствуется во всём, он всегда интересен окружающим».
Чкалов был знаменитым человеком в полном смысле этого слова: одним из первых — девятым по счёту — Героем Советского Союза, депутатом Верховного Совета, комбригом (это воинское звание соответствует нынешнему генерал-майору). О нём часто писали газеты. Незнакомые люди на улице узнавали и тепло приветствовали его.
Валерий Павлович любил книги, театр, музыку. Он был частым гостем Клуба мастеров искусств. Постепенно образовалась дружеская компания друзей. В неё вошли, помимо народных артистов Москвина, Климова, Качалова, Тарханова, скульптор Исаак Менделевич, его брат конферансье А. Менделевич и известный артист эстрады и книголюб Н. Смирнов-Сокольский. Нередко присоединялись к этой компании Алексей Толстой и Демьян Бедный. И хотя Чкалов был самым молодым среди всех, беседы велись всегда «на равной ноге».
Жизнь Валерия Чкалова оборвалась на взлёте. Комбриг погиб при испытании нового самолёта 15 декабря 1938 года. Позже появилась версия, что катастрофа была подстроена по приказу самого Сталина. Дочь лётчика Валерия говорила в интервью: «Отец перерос планку, высота которой была ему определена, стал слишком популярен в народе и при этом не мог жить и мыслить так, как требовало Политбюро».
«…Погиб великий лётчик нашего времени, имя которого являлось синонимом героизма и мужества, — писала „Правда“. — Валерий Чкалов был храбрейшим из храбрых. Среди советских лётчиков он пользовался громадным уважением как несравненный мастер своего дела. Среди всего советского народа он пользовался широчайшей известностью и любовью как народный герой…»
Гроб с телом Чкалова был поставлен в Колонном зале. Несмотря на жесточайшие морозы, за два с половиной дня мимо гроба прошло более полумиллиона человек. Они прощались со своим любимым героем.
В области техники пилотирования Чкалов оставил нашей авиации богатое наследство. По-чкаловски сражались советские лётчики с врагами в воздухе во время войны. У некоторых на самолётах были надписи: «Валерий Чкалов».
Жизнь и подвиги Чкалова сделали его любимым героем нашего народа. Его имя хорошо известно людям многих стран, оно стало символом мужества, бесстрашия. В 1975 году в канадском городе Ванкувер был открыт монумент чкаловскому экипажу самолёта АНТ-25.
Сегодня сделанные с Жаном Габеном фильмы стали классикой, некоторые считаются шедеврами, их постоянно крутят в синематеках и университетах всего мира. Ежегодно лучшему молодому французскому актёру присуждается премия «Жан Габен». До сих пор зрители называют Габена самым популярным актёром Франции. Опрос, проведённый журналом «Пари-матч» в 1987 году, поставил его в ряд двенадцати выдающихся французских личностей за последние двадцать лет.
Жан-Алексис Монкорже (Габен) родился 17 мая 1904 года в пригороде Парижа Мерьель. Его отец, Фердинанд Монкорже (по сцене Фердинанд Габен), был актёром. Мать, Мадлен Пети, умерла рано; её карьера певицы не сложилась.
Семья часто переезжала с места на место. В четырнадцать лет Жан бросил школу. Он трудился на ремонте железнодорожного полотна, затем был курьером в Парижской компании электричества. В 1923 году Габен пришёл в труппу «Фоли-Бержер» на роль статиста. Он пел, танцевал, улыбался в парижском ревю. Когда стали экранизироваться оперетты, дебютировал в кино.
Пресса поддерживала у публики мнение о том, что персонажи, которых Габен играл, фактически и есть он сам в частной жизни, грубый и невоспитанный. На самом деле Жан был сентиментальным человеком. Партнёрши считали его очаровательным. Как и во времена «Фоли», он веселил, был нежным и ухаживал за женщинами с деликатной неотступностью, задаривая их цветами.
Элегантность была ему присуща не только в одежде, но и в морали. Мужчины ценили его прямоту и честность, женщины — сдержанность и предупредительность, что превращало его в несколько старомодного романтика.
Во время обеда у друзей в Саннуа Жан познакомился с молодой эффектной женщиной. Она танцевала обнажённой в «Казино де Пари» и «Аполло» под именем Дориан (на самом деле её звали Жанной Мошен). 20 ноября 1933 года, на следующий день после похорон отца, Жан сочетался с ней браком.
Как любой «пошедший в гору» молодой актёр, Габен пользовался неизменным вниманием прессы и, естественно, польщённый этим вниманием, сознавая, что зрители должны знать о нём, сначала не отказывался ни от интервью, ни от фотосъёмок. Однако вскоре его начало возмущать коварством журналистов, которые в зависимости от своих целей купировали его высказывания или даже сочиняли за него.
В течение пяти лет — с 1935 по 1940 год — Жан бесспорно занимает первое место среди актёров французского и даже европейского кино. Это время критики называют годами славы Жана Габена, а фильмы «Пепе ле Моко», «Великая иллюзия», «Набережная туманов» относят к магическому триптиху актёра.
Жан Габен пользуется огромнейшей популярностью, и его авторитет у продюсеров и финансистов позволяет ему самому выбирать фильмы. «Труднее всего мне было пользоваться собственным авторитетом, — вспоминал Жан. — Вряд ли я был скромнее других, но всё же мне трудно давались топанье ногой и заявления вроде: „Отныне решаю я, и если хотите заполучить меня, заткнитесь и оставьте меня в покое!“»
Все хотят снимать с ним фильмы. Продюсеры предлагают ему контракты. В действительности продюсеры спекулируют его именем, а заполучив подпись под контрактом, перепродают другим продюсерам, получая свою долю дохода. Жан возмущён этими спекуляциями. Он даже подумывает об отъезде в Соединённые Штаты.
Габен вместе с Мишель Морган разыграл трагическую историю любви в «Набережной туманов». Пресса назвала их «идеальной парой французского кино». Среди публики и даже у кинематографистов возникла легенда, будто они стали любовниками.
На съёмочной площадке картины Гремийона «Буксиры» судьба снова свела Габена вместе с Мишель. «Как соблазнителен мужчина, которого соблазняют, — я была покорена, — признается позже Морган. — Мы лихорадочно стремились наверстать упущенное время. У нас его было так мало впереди! Но мы этого не знали». Эта любовь, которую, как все считали, они тайно переживали уже долгие месяцы, началась летом 1939-го…
Оставшись практически единственным из крупных французских актёров, отказавшихся возвращаться в Париж и работать в условиях немецкой оккупации, Жан отправляется в Голливуд. Мишель Морган познакомила его с красивой белокурой танцовщицей Джинджер Роджерс. Затем Габен сошёлся с Марлен Дитрих. Несомненно, немецкая актриса была влюблена в Габена. Между Жаном и Марлен возникла подлинная страсть.
Как и в Париже, он не любил голливудских светскостей и выходов. Марлен, напротив, несмотря на истинный талант «немецкой домохозяйки», любила выходить, посещать рестораны, ночные кафе, балетные и оперные спектакли. Чтобы быть ей приятным, Жан сопровождал её повсюду, но ненавидел это занятие. Особенно не любил балетов и опер, на которых засыпал.
В середине апреля 1943 года офицер Габен получил назначение на корабль сопровождения «Элорн». В районе мыса Тенес на конвой напали вражеские самолёты. Габен чудом остался жив. Затем он служил инструктором в школе морских пехотинцев, командовал танком «Суффлёр II». Самой дорогой наградой в своей жизни он считал орден «Военный крест».
В 1946 году Жан Габен вернулся в кино. Его партнёршей в фильме «Мартен Руманьяк» была Марлен Дитрих. Картина в прокате провалилась. Марлен вернулась в Голливуд. Габен женился на красавице Доминик Фурье, которая внешне напоминала Дитрих (её даже принимали за младшую сестру голливудской звезды). Брак оказался удачным. Они воспитали сына Матиаса и двух дочерей — Флоранс и Валери.
В пятидесятых годах Габен создаёт целую галерею так называемых «сильных людей». В работе актёра появляется расчётливость — точность распределения «своих» и «не своих» сцен, ударных и проходных эпизодов. Его усталое, чуть показное мастерство как бы входит в плоть и кровь героев; они всегда и прежде всего мастера, мэтры.
Жан Габен плохо переносил свою популярность (ненавидел давать автографы, так как считал это по крайней мере нескромным), он с трудом мог понять, что, когда занимается своим ремеслом на экране, кто-то может заинтересоваться им самим, его личностью — это его смущало и лишало уверенности, которой и так не всегда хватало. Единственное, о чём он мог бы говорить сколько угодно (но его никогда об этом не спрашивали), была гастрономия.
У некоторых журналистов сложился образ Жана Габена как ворчуна и упрямца, который он сам частично помог создать, скандаля с ними, но они отшлифовали этот образ для себя раз и навсегда и больше от него не отступали, прибегая ради этого даже к заведомой лжи в своих публикациях.
Образ неуступчивого Габена, сводящего счёты с противником с помощью карабина, похоже, больше привлекает людей, чем его истинный облик человека и ранимого, и мужественного, и здравомыслящего. На обычном сеансе «Мелодий подземелья» в эпизоде, где гангстер (его играл Габен) опустошает сейф и набивает сумку банковскими билетами, жена актёра услышала реплику какого-то зрителя: «Такой, как Габен, выгребет всё — я его знаю!»
Габен любил актёров. «Малыш» — его обращение к тому, кто мог бы быть его «сыном» и кого он хотел бы видеть рядом с собой в кино и в жизни. «Малышами» для него были Ален Делон, Жан-Поль Бельмондо, Жерар Депардьё… Каждый раз журналисты писали, что он, как монарх, считает Жан-Поля (Алена, Жерара) своим «преемником», «наследником» и «духовным сыном». «У меня нет короны, — говорил Габен, — я не король, следовательно, не мне назначать наследника. Это всё выдумки журналистов! Такие ребята, как Жан-Поль, Ален, Депардьё и ещё двое или трое, очень талантливы сами по себе, и их ждёт прекрасная карьера. Я им этого желаю. Они уже сыграли и ещё могут сыграть те роли, которые играл я в разное время, и это всё, что нас связывает. Я в шутку часто сравнивал свои достижения в кино с достижениями спортсмена, но никогда не считал, что могу передать своё звание кому бы то ни было…»
Брижит Бардо рассказывала, как помог ей Габен, когда она оказалась неспособной проговорить роль, то и дело путалась в тексте. «Чувствуя, что я в страхе, смущении, беспамятстве, на грани нервного срыва, он нарочно ошибся в следующем дубле. И проворчал, что, дескать, со всяким может случиться! Этим он разрядил атмосферу, и я наконец произнесла всё правильно. Спасибо, Габен! Под грубоватой оболочкой у вас была нежнейшая душа, и благодаря вам мне в „Случае несчастья“ удалась роль!»
У знаменитых актёров обычно многие под тем или иным предлогом просят денег. Часто такие письма приходят на киностудию. Жан обычно рвал их со словами: «Все эти попрошайки мне до смерти надоели!..» Но одно письмо потрясло его: бедняка бросила жена, и теперь он обещал утопиться вместе со своими дочерьми, если ему не помогут.
Его помощники узнали, что эта история ловко придумана жуликом. Недавно подобное письмо пришло Алену Делону. Но сказать Габену об этом не решились, поскольку опасались, что он разозлится и обидится. А когда к нему придёт честный парень «попрошайничать», он пошлёт его к чёрту. Пусть лучше Жан облагодетельствует и жулика и честного человека, нуждающегося в поддержке, чем будет во всех сомневаться и больше никому ничего не даст!
Жан Габен умер 15 ноября 1976 года. Утром, в девять часов, все агентства печати и радио объявили: «Скончался Жан Габен». Эта внезапная новость поразила всех его близких друзей и миллионы анонимных поклонников во Франции и во всём мире.
Десятки тысяч людей заполнили кладбище Пер-Лашез задолго до того часа, когда появился катафалк с простым гробом из светлого дерева с телом Жана. Огромная толпа, состоящая из пожилых людей, молодёжи, женщин и мужчин самых разных социальных групп, прошла мимо катафалка. Многие возлагали цветы, плакали. Скорбь была искренней, и церемония проходила пристойно до тех пор, пока из-за тесноты не началась давка. Тысячи людей, находившихся далеко от гроба и желавших подойти ближе, пока его не унесли в крематорий, спровоцировали ужасный беспорядок. Давка и вызванная ею агрессивность оказались воистину непристойными, но в такой толпе иного и быть не могло.
В пятницу 19 ноября семья и несколько ближайших друзей — Жиль Гранжье, Ален Делон, адмирал Желине и его супруга — взошли на борт сторожевика «Детруайа». Корабль ушёл в открытое море на двадцать миль от Бреста. Вертолёты и самолёты, зафрахтованные газетами, летали над кораблём, и с их борта фотографам удалось запечатлеть церемонию.
Экипаж выстроился на палубе, и капитан Пишон опустил урну с прахом великого актёра в море…
Жан Габен по-прежнему популярен у французов. Не проходит недели, чтобы один из его фильмов не был показан по телевидению, и во всех опросах он занимает первое место. Передачи о его жизни, о его творчестве часто идут в США, Германии, Японии. Во время одной из передач программы «Канал-Плюс», когда Мишель Денизо брал прямое интервью у двух советских космонавтов, работающих на «Союзе», они говорили о Жане Габене, пользующемся в СССР огромной популярностью, как о живом человеке, и просили показать отрывок из какого-нибудь его фильма.
«Мало актёров, и не только актёров, кто после стольких лет, утёкших со времени их смерти, смог оставить о себе столь целостную память, — пишет Андре Брюнелен в своей книге о Габене. — Жан не хотел ни могилы, ни памятника. Ему это было не нужно. Память о нём живёт сегодня в сердцах миллионов людей во всём мире».
После окончания Великой Отечественной войны на экранах советских кинотеатров демонстрировались так называемые «трофейные» фильмы. Шумным успехом пользовался знаменитый сериал о Тарзане, человеке-обезьяне. С вечера у касс выстраивались очереди, чтобы приобрести билет на завтра. Киносеансы начинались в шесть часов утра и заканчивались в полночь. Президент Михаил Горбачёв вспоминал, что после таких показов общежитие МГУ на Стромынке, будто в джунглях, оглашалось тарзаньими криками студентов. В каждом дворе висели верёвки — «лианы». Все прыгали, все «орали Тарзаном». Проводились даже соревнования, кто лучше, дольше и сильнее сможет повторить гортанный зов Тарзана…
Исполнитель роли человека-обезьяны Джонни Вайсмюллер обладал удивительной органичностью, грацией и силой подлинного Царя джунглей. Он стал легендой ещё до того, как начал сниматься в кино. Вайсмюллер — великий пловец, пятикратный олимпийский чемпион, мировой рекордсмен. Впоследствии, вспоминая о своих достижениях, Джонни говорил: «Я выступал лучше, чем Марк Спитц. Я не проиграл ни одного заплыва. Ни одного!»
По официальной версии, Вайсмюллер родился в американском Уиндбере, штат Пенсильвания. В действительности он появился на свет 2 июня 1904 года в Румынии под именем Петер-Йоханн. Его родители, венгры по национальности, перебрались в Америку, когда ему было три года. Джоном Вайсмюллером из штата Пенсильвания он стал для того, чтобы выступать на Олимпийских играх за сборную США.
В детстве Петер был хилым и болезненным ребёнком. И неизвестно, что его ждало в будущем, если бы врачи не посоветовали его родителям отдать мальчика заниматься плаванием. Один из друзей познакомил его с тренером «Иллинойс атлетик клаб» Уильямом Бакрахом. Случилось это уже после того, как семья Вайсмюллеров обосновалась в Чикаго. На озере Мичиган Джонни облюбовал себе местечко и ежедневно проплывал десятки километров, пересекая озеро от берега к берегу. Под руководством Бакраха он добился потрясающих успехов. Вайсмюллер первым в мире проплыл 100 метров быстрее минуты. На Олимпийских играх в Париже и Амстердаме Джонни завоевал пять золотых медалей, добавив к ним бронзовую награду за выступление в составе американской команды по водному поло.
Когда в 1928 году Вайсмюллер возвращался из Амстердама, он был уже национальным героем. Его фотографии заполонили страницы газет и журналов. На вопрос, как ему удаётся всегда выигрывать, Джонни отвечал: «Очень просто. Я выхожу, смотрю на своих соперников, и уже на старте понимаю, что буду первым. Просто есть люди, которые могут проиграть, и есть я». Вайсмюллер был исключительным явлением во всей многолетней истории спорта: 67 раз завоёвывал он высшие титулы в различных международных соревнованиях, 52 раза был чемпионом Соединённых Штатов! Джонни владел мировыми рекордами в кроле на всех без исключения дистанциях. Много лет подряд был он непобедимым. Когда Вайсмюллер участвовал в соревнованиях, билет достать было невозможно…
В 1931 году Голливуд решил экранизировать бестселлер Берроуза «Тарзан». На главную роль требовался популярный киногерой. И киногероем этим стал Джонни Вайсмюллер. Режиссёры не ставили передним каких-то сверхсложных актёрских задач. От спортсмена с отличной фигурой требовалось только красиво прыгать. Причём даже необычайно высокий тембр его голоса не был препятствием — текст его роли состоял всего из 69 выражений, начиная с «Тарзан кушать» и кончая «Тарзан спать». Сочли, что этого должно вполне хватить.
По сценарию верной спутницей Тарзана была обезьяна Чита. При знакомстве с Вайсмюллером шимпанзе оскалила зубы и попыталась напасть на него. Джонни, проинструктированный дрессировщиком, достал нож и поднёс его к носу шимпанзе, а затем сильно ударил рукояткой ножа по голове обезьяны. После этого он спрятал оружие и протянул обезьяне руку. Чита тут же обняла Вайсмюллера, и между ними установилось полное взаимопонимание.
Обезьяна Чита пользовалась фантастической популярностью у зрителей. Единственной обезьянкой в мире, удостоенной высокой чести быть забальзамированной после смерти, оказалась Скиппи (так звали старейшую исполнительницу роли Читы). Её мумия была выставлена на всеобщее обозрение в Голливудском музее.
В рассказах о Вайсмюллере часто повторялась шутка, что самое высшее и удивительное его спортивное достижение не было отмечено ни дипломом, ни медалью. А получилось так: во время одной из многочисленных киносъёмок крокодил, которого также предполагалось отснять в ряде эпизодов, перегрыз прутья клетки и скользнул в бассейн, где в этот момент находился Вайсмюллер. Хищник погнался за спортсменом. Так вот эти 25 метров до ближайшего бортика Джонни проплыл с такой скоростью, с какой не плавал никогда в жизни. Даже когда устанавливал мировые рекорды!
В 1932 году вышла на экраны первая часть сериала — «Тарзан — человек-обезьяна». Успех фильма был ошеломительным, а популярность Джонни у зрительниц достигла накала массовой истерии. Однако после подписания контракта личная жизнь перестала принадлежать Вайсмюллеру. Его заставили развестись с бродвейской актрисой Боби Арнст и заключить брак с голливудской кинозвездой Лупе Велец по прозвищу Мексиканская молния.
Но семейная жизнь у них не сложилась. Лупе Велец любила выпить и баловалась лёгкими наркотиками. Она закатывала истерики, набрасывалась на мужа с кулаками. Брачные неурядицы двух звёзд использовались в коммерческих целях: чем больше на страницах прессы будет сенсационных новостей и скандалов из жизни Джонни Вайсмюллера, тем больше любопытных пойдёт смотреть на этого «необузданного» актёра, человека, «с младенчества выросшего в непроходимых джунглях». Многие зрители только так воспринимали Джонни Вайсмюллера.
В третий раз Вайсмюллер женился в 35 лет. Он хотел детей и рассчитывал на то, что молоденькая Берил Скотт — дочь крупного бизнесмена и «настоящая леди» — сможет их должным образом воспитать. За три года жена родила ему сына и двух дочерей. Иск о разводе, поданный Берил в день, когда их младшей дочке исполнилось 11 месяцев, стал для Вайсмюллера полной неожиданностью, а деньги, которые «леди» потребовала на воспитание детей, почти в десять раз превышали сумму, выплаченную им при расставании с Велец. К счастью, в то время он неплохо зарабатывал.
Новости эти подхватывались и разносились падкой на скандальные и сенсационные известия прессой, что было на руку боссам кинокомпании. Ведь имя звезды не должно сходить с уст — популярность нужно поддерживать любыми средствами. В программу этого рекламного шоу входили также громогласные обвинения (опять же в прессе) Вайсмюллера в том, что он много ест и поэтому набрал лишний вес, чем испортил свою столь «высокооплачиваемую кинематографическую фигуру». Поэтому-де за каждый лишний фунт своего веса он должен по контракту выплачивать МГМ по тысяче долларов штрафа и так далее…
За шестнадцать лет Джон Вайсмюллер сыграл в двенадцати фильмах о приключениях Тарзана. Неизвестно, встречался ли он с тем, кто его «породил» — Эдгаром Берроузом. Говорят, что — да, что писатель был очень доволен тем, как Вайсмюллер воплотил придуманного им «человека-обезьяну» на экране.
В 1947 году режиссёр Робер Флорэ нашёл в Мексике великолепные морские пейзажи для съёмок картины «Тарзан и сирены», ставшей лебединой песней Вайсмюллера.
Распрощавшись с «тарзаниадой», Джонни снялся в сериале об охотнике Джиме, после чего перебрался во Флориду, где занялся продажей плавательных бассейнов.
Кубинская революция застала его на Острове Свободы, причём в этот момент он играл с приятелями в гольф. Внезапно их окружили повстанцы с явно враждебными намерениями. Не растерявшись, Вайсмюллер издал свой знаменитый клич Тарзана. Солдаты сразу узнали его, радостно заулыбались и даже проводили Джонни и его друзей в безопасное место.
Вайсмюллер долго не мог обрести семейное счастье… Пять его жён буквально растащили всё имущество. На бракоразводные процессы и драгоценности жён ушли все деньги, и он остался совершенно без средств к существованию. Ни за виллу, ни за капризы очередной жены платить было уже нечем. Его «дражайшая половина» не пожелала разделять с ним дальше его судьбу, и он остался один… Тут ему подвернулось «выгодное дело». В одном из клубов Лос-Анджелеса ему предлагали кричать с террасы кличем Тарзана… Но бывший чемпион был уже действительно по-настоящему беден, и ему пришлось принять это предложение.
Пятым браком экс-Тарзан сочетался в шестьдесят лет. Его избраннице — трижды разведённой Марии Браун — было под сорок. Мария стала последней спутницей и утешительницей экс-Тарзана, основным доходом для которого в последние годы жизни была торговля некогда славным именем. Ходили слухи, что он злоупотребляет алкоголем.
В 1973 году Вайсмюллер нашёл в Лас-Вегасе работу в отеле «Цезарь Палас», где он должен был при входе приветствовать гостей вместе с некогда легендарным боксёром-тяжеловесом Джо Луисом. Однажды Джонни забрали в клинику для душевнобольных. «Боннер рундшау» писала 21 мая 1979 года: «Сотрудники госпиталя сообщают, что Вайсмюллер постоянно издаёт крики Тарзана, слоняется по зданию и плюёт на пол. Его жене предписано судом опекунство над ним». Через несколько дней адвокат бывшего спортсмена опроверг это сообщение. Вот его формулировка: «Вайсмюллер — не душевнобольной, но нуждается в постоянном уходе, который может быть обеспечен не обязательно в специальной клинике, а, например, дома».
Сам Вайсмюллер говорил так: «Я хотел бы снова стать Тарзаном, но не в кино, а настоящим Тарзаном, живущим среди зверей. Самого себя я виню в том, что всё делал неправильно. Обвиняю я не только себя, но и Голливуд. Жизнь моя прошла. Сегодня у меня уже нет ничего, чем я мог бы гордиться. Самое ужасное — это прийти к такому убеждению в конце жизни. Лучше бы я был заурядным американцем, с нормальной семьёй и нормальной жизнью».
20 января 1984 года Джонни Вайсмюллер скончался в клинике для душевнобольных в мексиканском Акапулько, а на следующий день во всех американских газетах появились слова из его последнего интервью: «Не шутите с моей легендой. Я — Тарзан на все времена!»
В тот момент, когда гроб с телом Вайсмюллера опускали в могилу, прозвучал записанный на плёнку клич Тарзана…
В Америке Джонни Вайсмюллера помнят не только как исполнителя роли Тарзана, но и как спортсмена. Он был включён в Олимпийский зал славы. Здесь хранятся плавки Вайсмюллера, набедренная повязка, а также пять золотых и одна бронзовая медаль, выигранные им на Олимпийских играх.
«Первый сюрреалист — это такая малость, — воскликнул испанский художник Сальвадор Дали, когда удостоился этого титула. — Но я знаю своё предназначение: я подниму сюрреализм до высот классики».
Выставки работ Сальвадора Дали всегда вызывали страстные споры зрителей и жаркие дискуссии искусствоведов. Если объём продаж книг, открыток и репродукций может служить показателем популярности, то Дали вне конкуренции.
Зигмунд Фрейд, с которым художник познакомился в Лондоне в 1938 году, считал его интересным пациентом. «До сих пор, — писал доктор, — я был склонен воспринимать сюрреалистов, избравших, по всей видимости, меня своим святым покровителем, круглыми дураками на 95 процентов, как бы находящимися в алкогольном опьянении. Но этот молодой испанец с его искренним, горящим фанатическим блеском взглядом и безусловным техническим мастерством заставил меня изменить своё мнение».
Сальвадор Хасинто Филипе Дали Доменеч Куси Фаррес Дали родился 11 мая 1904 года в испанском городе Фигерасе, столице округа Альт-Эмпорда. Его отец был нотариусом.
Дали учился в Королевской академии художеств, но был изгнан оттуда за дерзость. Он примкнул к движению сюрреалистов. Друзья молодого Дали — поэт Федерико Гарсиа Лорка и будущий знаменитый режиссёр Луис Бунюэль — разделяли его взгляды.
Отношения с друзьями, по сути дела, заканчиваются летом 1929 года, когда в жизни Дали появляется Елена Дьяконова, жена поэта-сюрреалиста Поля Элюара. Сальвадор называет её поэтично — Гала, что по-французски означает «праздник». Гала спасает его от надвигающегося безумия. Дали получает возможность полностью отдаться творчеству.
В обществе потребления реклама и деньги творят своих звёзд и кумиров. Дали и Гала отправляются в Париж. Театры, вернисажи, обеды… Большим поклонником творчества Дали становится известный меценат виконт Шарль де Ноай, который не только покупает его картины, но и знакомит художника с влиятельными людьми. На первом же приёме Дали ведёт себя странно: он не ест и не разговаривает. Хозяйка забеспокоилась, уж не болен ли он. Сальвадор объяснил, что съел дома десерт из стекла и дерева! И помолчав, добавил, что с деревом было труднее всего. Гости обернулись в его сторону, явно заинтригованные. Художник только этого и добивался. Позже бросит журналистам достойную его юмора и фантазии шутку: «Разница между мною и сумасшедшим состоит в том, что я не сумасшедший!»
Три выставки в галерее Пьера Коля на улице Камбасерес, вместе с рекламой в газетах принесли Дали известность. Его девизом становятся слова: «Сюрреализм не искусство, но образ жизни».
Художник украшает витрины магазинов, рисует эскизы платьев и шляп и даже диванов. В Англии он занимался дизайном средневекового охотничьего домика.
Странные изобретения служат упрочению скандальной репутации Дали. Волшебный бассейн с плавающими механическими сиренами; затопленное такси с куклами, покрытыми мухами и омарами; возбуждающий чувственность пиджак, украшенный стаканчиками для ликёра и мухами, производят настоящий фурор среди публики.
Гала устраивала пресс-конференции, интервью и рекламные шоу. Однажды Дали организовал сюрреалистический банкет, на котором в качестве основного блюда была подана на подогретом подносе обнажённая женщина, чьё одеяние составлял гарнир из омаров и зелени.
Сенсационный успех ждал Дали в США, где его почти сразу признали гением. Гала удалось добиться того, что их дом начали осаждать толпы богатых коллекционеров, страстно желавших приобрести реликвии, освящённые гением Дали. Теперь он мог заявить о своей победе: «В шесть лет я хотел быть Наполеоном, но я им не стал. В двадцать пять лет я хотел стать самым сенсационным художником в мире, и мне это удалось».
В 1941 году Музей современного искусства организовал ретроспективную выставку произведений каталонца. В Америке Дали подбирал себе клиентуру из миллиардеров.
Художник поставил на конвейер пользующийся успехом стиль. Дали устраивал выставки, выступал с лекциями, писал портреты богатых американцев, иллюстрировал книги, сочинял сценарии, либретто и костюмы для балетных и оперных постановок, оформлял витрины роскошных магазинов на Пятой авеню в Нью-Йорке и павильонов международных ярмарок, сотрудничал с Альфредом Хичкоком и Уолтом Диснеем, пробовал силы в фотографии.
Сальвадор Дали рекламировал меха, машины, жевательную резинку, часы, духи. Он придумал прилагательное «далийский». Его визитной карточкой становятся усы «а-ля Веласкес» (вероятно, он скопировал их с портрета Филиппа IV кисти своего любимого художника).
Отец сюрреализма Бретон упрекал Дали в поклонении золотому тельцу и даже придумал анаграмму из имени художника — AVIDA DOLLARS. В ней присутствуют все двенадцать букв его имени: SALVADOR DALI.
Но Дали уже никто и ничто не может остановить. Он расписывает ткани, галстуки, рубашки, тарелки и стаканы, ножи и вилки, бутылки для коньяка, пепельницы, пробки для графинов, купальники, календари, бумажные салфетки, почтовые открытки и украшения… Среди немногих предложений, которые Дали отверг, можно назвать идею американского бизнесмена, захотевшего переименовать свой продуктовый магазин из «деликатесы» в «даликатесы». «Наше время — эра кретинов, — заявлял Дали, — эра потребления, и я был бы последним идиотом, если бы не вытряс из кретинов этой эпохи всё, что только можно».
В 1949 году супруги Дали с триумфом вернулись в Европу. Слава, деньги — всё в изобилии. Дали очень ловко вёл игру, проявляя гениальные способности прятаться за мифы и легенды. Не зря кто-то назвал его «гением саморекламы». «Трудно приковать к себе внимание всего мира больше, чем на полчаса, — говорил художник. — Я же ухитрялся проделывать это целых двадцать лет, и притом каждодневно. Мой девиз гласил: „Главное, чтобы о Дали непрестанно говорили, пусть даже и хорошо“. Двадцать долгих лет удавалось мне добиваться того, чтобы газеты регулярно передавали по телетайпам и печатали самые что ни на есть невероятные обо мне известия».
Художник постоянно будоражил общество. В Мадриде Дали произнёс речь, в которой предложил Пикассо вернуться в Испанию. Начал он со следующего заявления: «Пикассо испанец — и я тоже испанец! Пикассо гений — и я тоже гений! Пикассо коммунист — и я тоже нет!»
Дали выступал в Сорбонне с лекцией о «Кружевнице» Вермеера и своём «Носороге». Он прибыл туда на белом «роллс-ройсе», набитом кочанами цветной капусты.
Французским журналистам Дали заявил, что собирается сфотографировать Бога, причём один американский музей пообещал ему за это 150 тысяч долларов. По словам художника, фотографирование Всевышнего является лишь вопросом умственного развития. Бог изобрёл человека, а человек изобрёл метрическую систему. В этой точке и произошла их встреча. Таким образом, чтобы подучить изображение Бога, нужно лишь сфотографировать человека с совершенными пропорциями тела. Разумеется, Дали всё это придумал. Однако журналисты розыгрыш мгновенно подхватили и разнесли по всему миру.
Дали играл роль безумца, на самом же деле был человеком глубоким, размышлявшим — особенно о проблемах метафизики, о смерти. Это был человек высокой культуры, прекрасно знавший литературу, особенно поэзию. Дали оправдывался: «Я — безумец поневоле. Я — художник и работаю всерьёз, но, кроме того, у меня есть хобби: я — шут. Все бы возликовали, будь я шут в искусстве, но серьёзного отношения к делу люди не прощают».
Давний знакомый, коллекционер и издатель Пьер Аржилле свидетельствует: «Он много читал, был очень образован. И далеко не поверхностен, а ведь именно таким его представляют газеты. Ему доставляло удовольствие подпитывать журналистов курьёзами, дразнить, ошеломлять их. Принято считать, что это, дескать, Дали искал себе рекламу. На самом же деле репортёры постоянно охотились за ним, выискивая его повсюду. Они караулили его, где бы он ни находился — в Испании, в Париже, в Америке. Когда я к нему приходил в гости или же по издательским делам, всегда сталкивался в лифте или в подъезде дома с людьми, вооружёнными фотоаппаратами, теле- и кинокамерами, магнитофонами. Они ждали от мастера новых высказываний, неожиданных реплик».
Поклонники таланта Дали, которых с каждым годом становилось всё больше и больше, приезжали в Порт-Льигате посмотреть на своего гуру. Итальянская княгиня в сопровождении целой свиты прибыла на яхте специально, чтобы повидаться с Дали. Его всё чаще называли мэтром.
Летом в Порт-Льигате постоянно толпились туристы в надежде получить аудиенцию у художника. Когда они приходили к двери крепости, им предлагали присесть на скамьи или соломенные стулья. Туристы долго ждали, прежде чем появится хозяин дома. Дали распорядился соорудить в глубине патио трон под балдахином из белой ткани. Посетители исполняли роль придворных, пришедших увидеть Короля-Солнце. Новая роль пришлась художнику по душе: «Никогда, никогда, никогда, никогда ни избыток денег, ни избыток рекламы, ни избыток успеха, ни избыток популярности не вызывали у меня — пусть даже хоть на четверть секунды — желания покончить жизнь самоубийством… совсем наоборот, мне это очень даже нравится».
Вокруг супругов сгруппировалась небольшая компания поклонников, которые повсюду следовала за кумиром. В этой свите придворных Короля-Солнца выделялась испанка с русской фамилией Нанита Калашникова. Дали окрестил её Людовиком XIV. Ещё одна приближённая к мэтру, бывшая жена египетского короля Фаруха, руководила продажей товаров с маркой Дали. Египтянка вела себя экстравагантно, её волосы были уложены пирамидой.
Дали любил красивых девушек и юношей. Вместе с ним они посещали рестораны, ночные клубы, жили рядом с ним в Порт-Льигате и в отелях. Художник-сюрреалист с восторгом принимал у себя карликов, горбунов, альбиносов, гигантов и гигантесс.
Осенью 1965 года Сальвадор Дали познакомился с очаровательной Амандой Лир, участницей показа мод. На долгие годы она стала спутницей художника. Аманда позировала обнажённой для картин «Анжелика и Дракон», «Святой Георгий»…
Вместе с Амандой Сальвадор Дали появился и на открытии своего музея в Фигерасе, который был создан по личному распоряжению Франко. Диктатор публично заявил, что такой музей необходим как признание заслуг «самого великого здравствующего испанского художника». Музей Дали разместился в здании старого муниципального театра, напротив дома, где родился мэтр.
Картины Дали успешно продавались на художественном рынке Запада, однако на аукционах выставлялись не только подлинники, но и копии полотен художника-сюрреалиста. И, что самое удивительное, копии часто делал сам мэтр, ибо считал, что только талантливые и гениальные живописцы могут удостоиться подражания и подделок. «Кто бы стал подделывать картины Сальвадора Дали, если бы он был бездарностью?» — не без гордости заявлял он. «Промысел» этот принёс его участникам сотни миллионов долларов.
После смерти жены, 10 июня 1982 года, Дали уединился, вёл образ жизни отшельника. Он неустанно цитировал Овидия («Души отказываются умирать»). Пока художник искал рецепт бессмертия, на него золотым дождём сыпались награды. Он, например, удостоился Большого Креста Изабеллы Католической — высшей награды Испании.
Сальвадор Дали умер 23 января 1989 года. Он сам составил сценарий своих похорон. Всё имущество мастер отписал в пользу короля Хуана Карлоса и Испанского государства. Он распорядился играть ему «Миллион арлекинов» и «Серенаду» Энрико Тоселли. Художник не знал, хватит ли у него времени написать трагедию, а потому, чтобы смерть не застала его врасплох, он начал с ремарки «Занавес!»
Отдав указание мажордому натереть воском знаменитые усы, распорядившись забальзамировать своё тело так, чтобы оно сохранялось по крайней мере 300 лет, облачённый в тунику с короной маркиза и вышитым узором в виде двойной спирали ДНК, маркиз де Дали де Пуболь (титул был пожалован ему 26 июля 1982 года королём Хуаном Карлосом I) обрёл покой в склепе под стеклянным куполом своего музея в Фигерасе, среди окружающих его полотен и предметов.
Её называли «Джокондой кинематографа». Подобно знаменитому портрету кисти Леонардо облик этой актрисы всегда казался таинственным и загадочным. Российский певец Александр Вертинский признавался на склоне лет: «В молодости я был влюблён в необыкновенную женщину. Она этого не знала. Мы не встречались. А я её видел часто. Слушал её чудесный голос, любовался её движениями. Её очарование, ум, талант бередили моё сердце… Это была знаменитая Грета Гарбо! Я десятки раз смотрел фильмы с её участием и погибал от наплыва чувств. Счастливым меня могла сделать мелочь — хоть минуту побыть рядом, перекинуться парой слов, заглянуть ей в глаза. Существовали другие женщины — приятные, обольстительные… Но мечтой, грёзой оставалась для меня далёкая, недоступная Грета».
Грета Гарбо является одной из самых прекрасных легенд, которую создал кинематограф в XX веке. Эта загадочная женщина, расположения которой добивались самые богатые и влиятельные люди, родилась 18 сентября 1905 года в Стокгольме под именем Грета Ловиса Густафссон. Её отец, Карл Альфред, сначала работал помощником мясника, потом ушёл в дворники, позже служил в булочной. Мать, Анна, происходила из крестьянской семьи.
В 17 лет Грета поступила в школу при Королевском драматическом театре. Среди её экзаменаторов был шведский кинорежиссёр Мориц Стиллер. Это он впоследствии придумал будущей звезде века псевдоним Гарбо, оттолкнувшись от имени норвежской актрисы оперетты Эрики Дарбо. Стиллер был одержим сделать из Греты звезду мирового кинематографа.
Когда Гарбо приехала в Голливуд, ей оказали приём, подобающий настоящей звезде. Знаменитый голливудский режиссёр Билли Уайлдер писал: «Чудо Гарбо — это чудо целлулоида. На плёнке её лицо полностью преображалось, становилось ликом звезды, на котором зритель пытается прочесть все тайны женской души. Эмульсионный слой плёнки невероятным образом сообщает плоскому изображению глубину и таинственность. Случай Гарбо — это случай рождения звезды на плёнке».
Мужчины ходили за ней толпами. Самый страстный любовный роман связывал Грету с актёром Джоном Гилбертом. В 1920-е годы её внимания искали Чарли Чаплин и Лайонел Бэрримор, Дуглас Фэрбенкс и Лилиан Гиш.
Грета исполняла роли роковых обольстительниц. «Гений Гарбо совмещает в себе чистоту и тайну, силу и нежность, жестокость и страсть. Вот почему миллионы тех, кто ранее не знал актрисы, осаждают кинотеатры от Парижа до Лос-Анджелеса, чтобы насладиться её искусством», — писал американский еженедельник «Ньюсуик».
Она не любила широковещательных интервью и великосветских раутов, не позволяла себе экстравагантных выходок и скандальных похождений — того, что часто сопутствует славе артиста. Грета предпочитала уединение, в круг её знакомых попадали лишь избранные. Для миллионов она была недостижимым идеалом и мифом.
«Она единственная, в ком есть светский лоск, — писал фотограф Сесиль Битон, искавший расположения Греты Гарбо. — Ей льстят, перед ней заискивают, говоря, что она пользуется колоссальным успехом, но она отказывается видеть своих почитателей. Женщины каждый день шлют ей орхидеи, мужчины звонят по междугородному телефону в надежде услышать её голос. Ей до этого нет ровно никакого дела, и то, что ей до этого нет никакого дела, и то, что она даже не собирается показываться публике, только подогревает всеобщую истерию, и так же, как и я, все дошли едва ли не до умопомешательства, желая видеть её. И, между прочим, благодаря этому обстоятельству её имя теперь у всех на устах».
Гарбо сравнивали с Сарой Бернар и Элеонорой Дузе. Рецензенты посвящали Грете первые страницы журналов и газет, её фотографии печатали на обложках еженедельников, открытки с изображением актрисы выходили огромными тиражами.
Грета Гарбо по праву считалась королевой Голливуда. Её постоянно приглашали на всевозможные приёмы, но она предпочитала уединение. Поэтому одни прозвали её «Таинственной леди», другие — «Сфинксом». В одном из немногочисленных интервью она попыталась объясниться: «Я была похожа на корабль без руля и ветрил — испуганная, потерянная и одинокая. Я неуклюжа, застенчива, боязлива, вся издёргана, и мне стыдно за мой английский. Именно поэтому я возвела вокруг себя непробиваемую стену и живу за ней, отгородившись от всего мира. Быть звездой — нелёгкое дело, требующее уйму времени, и я говорю это со всей серьёзностью».
После фильмов «Королева Кристина», «Дама с камелиями», «Анна Каренина», «Ниночка» Грета Гарбо обрела поистине всемирную славу. Даже самые скандальные журналисты не позволяли себе по отношению к ней фривольного тона. Толпы жаждали видеть «лицо века». Одну из историй рассказывают практически все биографы актрисы. Богатейший фермер, некий Эдгар Донн, постоянно писал ей письма, приезжал в Голливуд, чтобы увидеть её, но долгое время это ему не удавалось. В 1936 году он написал завещание: «Моя земля, мои владения, всё моё состояние завещаю Грете Луизе Густафссон, звезде кино, известной в мире как Грета Гарбо». Спустя десять лет он умер. Адвокаты фермера связались с актрисой. Через пять месяцев они получили от неё коротенькое письмо, в котором Гарбо сообщала о своём решении передать наследство в Фонд милосердия. Вспомнить человека по фамилии Донн, писавшего ей письма, она не смогла, ей писали миллионы. Впоследствии Фонд милосердия продал этот участок за баснословные деньги: в земле была обнаружена нефть…
Сложные отношения связывали Гарбо с известным дирижёром Леопольдом Стоковским. Он был старше её на 23 года. После развода с женой «Стоки» (так называла его Грета) предложил актрисе обвенчаться. Один из сенсационных репортажей в «Дагенс нюхетер» даже утверждал, будто Гарбо и Стоковский поженились. Но на следующий день газета на первой странице опровергла собственную новость крупным заголовком: «Нет, Гарбо не замужем». «Смешно думать, что я могу пойти с кем-то к алтарю», — заявила актриса журналистам. Друзей же заверила: «Стоковский — мой друг».
Миллионы мужчин мечтали добиться взаимности от Греты Гарбо. Увы, она так и не встретила человека, за которого можно было выйти замуж.
Грета не жаловала назойливых почитателей. После премьеры «Дамы с камелиями» её окружили дети, просившие автограф. «Нет, нет, уже поздно, и вам пора домой спать. А собирать автографы — пустое занятие», — ответ был дружелюбным, но твёрдым: автографов актриса не давала.
Последней работой Гарбо в кино стал фильм «Двуликая женщина», появившийся на экранах кинотеатров в 1941 году. Актриса темпераментно исполняла современные танцы, плавала в бассейне, бегала на лыжах и демонстрировала тело, но это не спасло картину от провала в прокате. Неудача с фильмом совпала со смертью матери.
Последующие проекты Гарбо остались неосуществлёнными. А после того как в 1949 году план Уолтера Вангера привлечь Гарбо на главную роль в экранизации романа Бальзака «Герцогиня де Ланже» потерпел фиаско, она окончательно решила уйти из кино.
Знаменитая, богатая, независимая, она могла делать всё, что хотела. Лишь в семидесятые годы стало известно, что большая часть торгового центра на Родео-Драйв в Беверли-Хиллз (самой респектабельной части Лос-Анджелеса) принадлежит именно Гарбо. Кроме того, она владела домами в Нью-Йорке и в родной Швеции. По совету друзей-бизнесменов, среди которых были Ротшильды и Онассис, Грета покупала картины Ренуара, Боннара, Модильяни, Пикассо…
На улицах её редко узнавали, а когда догадывались, что это Грета Гарбо, — наступала тишина и благоговение. Популярность её была огромна. Она получала письма, на которых лишь значилось: «Грете Гарбо, самой красивой актрисе в мире». Слава её не увяла и через полвека. Когда супруги Бруманы решили послать Гарбо ландыши из Швеции в Нью-Йорк, им поначалу отказали: ввоз в США фруктов и цветов запрещён. Но узнав, кому предназначен букет, начальник таможни в аэропорту имени Кеннеди сказал: «Есть один человек в США, для которого мы делаем исключение. Это Грета Гарбо».
Изредка её встречали с принцем Зигвардом, бароном Эриком Ротшильдом-Гольдшмидтом, Уинстоном Черчиллем. Зимой она жила в Нью-Йорке, на Ист-Сайд. Осенью — в Швейцарии, в местечке Клестерс. Среди друзей Гарбо был Сесиль Битон — знаменитый фотограф, создавший серию её фотопортретов. Пикантность этой связи в том, что Сесиль считался гомосексуалистом. Когда же Битон имел неосторожность рассказать о своих интимных отношениях с актрисой, она надолго поссорилась с ним.
На рубеже 1940-х годов Гарбо тесно общалась с Валентиной Николаевной Саниной, известной владелицей знаменитого дома моделей «Валентина». Её муж, Джордж Шлее, сыграл огромную роль в жизни актрисы. В течение двадцати лет Грета пользовалась расположением этого преданного ей человека.
Гарбо много путешествовала по всему миру. Долгое время она жила в Европе. Единственное, что ей отравляло жизнь, — назойливость фоторепортёров, которые преследовали её буквально по пятам. В тот вечер, когда она, по слухам, обедала с Галиной Улановой, на лондонской улице собралась целая толпа фотографов, и друзья Гарбо наполовину в шутку, наполовину всерьёз рассуждали о том, а не следует ли ей искать путь к бегству через стену сада на заднем дворе дома. Хэл Бёртон вызвал такси в надежде, что репортёрам надоест стоять под окнами, но эта хитрость не сработала. В конце концов Гарбо вместе с Сесиль де Ротшильд бросилась вон из дома. Эффект можно было сравнить со взрывом атомной бомбы. Около двадцати вспышек одновременно!
Где бы ни появлялась Гарбо, вслед за ней всегда тянулся шлейф всеобщего любопытства. Сесиль Битон вспоминал, как в середине пятидесятых к актрисе на рю Бонапарт подошёл греческий студент, чтобы признаться в своей пламенной любви, а также попросить, чтобы она черкнула ему в записной книжке крест, линию, что угодно: «Я ещё ни разу не видел, чтобы кто-то так, как он, не мог унять от волнения дрожь — его голос дрожал и обрывался. Должен признаться, что я знаю Грету уже около двадцати пяти лет, и хотя время наложило на неё свой жестокий отпечаток, её магия всё ещё здесь — невероятная тайна её красоты, эта искра, этот смех, эта чувствительность, эта тонкая натура, сам аромат её красоты… В её внешности есть нечто театральное, и одновременно она — сама естественность; просто её естественная тяга к игре не может не проявить себя, и поэтому, где бы она ни появилась, это не может остаться незамеченным».
Когда Гарбо отдыхала на итальянском побережье, местные жители, привыкшие к заезжим знаменитостям, обычно кидались за автографами, но Гарбо они встречали аплодисментами. «Она торопливым шагом пересекала главную площадь, пытаясь поскорее укрыться от посторонних глаз, но итальянцы стояли, хлопая в ладоши, чего я до сих пор ни разу не видел…» — свидетельствовал Рекс Харрисон.
Во всём мире толпы осаждали кинотеатры, когда демонстрировались ленты «божественной Греты». Благодаря её участию старые мелодраматические фильмы стали достоянием искусства. Джордж Шлее наслаждался фестивалями картин с участием Греты Гарбо и не пропускал ни одного из них. Формально оставаясь мужем Валентины, он редко покидал Гарбо. После смерти Шлее в 1964 году актриса по завещанию получила всё его громадное состояние, в том числе акции бумажной промышленности, дома в Италии и Южной Франции. Капитал Гарбо продолжал увеличиваться даже помимо её воли.
Грета часто совершала пешие прогулки. На улицах её узнавали всё реже и реже. Читала она мало, предпочтение отдавала телевидению. В конце жизни часто смотрела фильмы со своим участием, но говорила о себе в третьем лице: «Она была хороша…»
Грета Гарбо умерла 15 апреля 1990 года в частной клинике, находящейся недалеко от дома, где прожила последнюю четверть века. Её уход в мир иной тоже был в её стиле. Прощальные слова на её панихиде никто не говорил…
Среди модельеров-мужчин, сумевших поднять общественный престиж профессии, особое место занимает Кристиан Диор. Он возвёл высокую моду на высочайшую ступень совершенства. О нём следовало бы сказать в подражание Виктору Гюго: «Кристиан Диор? Увы, первый из поэтов!» Во многом благодаря Диору модельеры сегодня называют своё ремесло «искусством».
Кристиан Диор родился 21 января 1905 года в портовом городе Гранвиль на берегу Ла-Манша. Он был вторым ребёнком Александра Луи Мориса Диора и Мари-Мадлен Жюльетты Мартен. Отец владел фирмой по производству удобрений. Мадам Диор была увлечена цветоводством. В 1911 году семья перебралась в Париж.
После окончания элитных курсов Жерсона Кристиан по настоянию родителей поступил в Высшую школу политических наук. Но карьера дипломата его не прельщала, и учёбу он забросил. После службы в армии в инженерных войсках Диор открыл картинную галерею. В начале тридцатых годов Кристиан разорился, к тому же у него был обнаружен туберкулёз. Друзья-художники, чей талант он заботливо опекал, внесли деньги за его лечение.
После банкротства Диор долго не мог найти работу. И тут у него возникает неожиданная идея: «Я буду шить». И модели Диора действительно нравятся. Особенно шляпки, которые находят покупателей быстрее, чем платья. Известный модельер Робер Пиге поручил ему создать несколько платьев для будущей коллекции, а в июне 1938 года предложил Кристиану должность штатного модельера в своей фирме на площади Елисейских полей. Скромный, почти болезненно застенчивый, Диор наконец решился признать гомосексуальные склонности. Под одной крышей с ним живёт рослый друг по имени Жак Омбер.
Во время войны Диор переходит в первоклассный дом моделей Люсьена Лелона и уже подумывает об организации собственного дела. Благо у него появляется союзник — миллионер Марсель Буссак.
12 февраля 1947 года — исторический день. В особняке под № 30 по авеню Монтень прошёл первый показ Дома моделей Кристиана Диора. Девяносто моделей, построенных на двух силуэтах, «Венчик» и «Восьмёрка», изменяют привычные пропорции, возвращая женскому телу природную грацию. Грянули аплодисменты. Кармел Сноу из «Харперс базар» первой бросилась к модельеру: «Какой переворот, дорогой мой, ваши платья открыли „new look“! Они просто-напросто восхитительны». «Нью-лук» — новый облик, новый взгляд — словечко моментально прижилось.
Даже редактор журнала «Вог» Беттина Баллард не скупилась на похвалы: «Именно этого все ждали тогда от Парижа. Не могло быть более подходящего момента для появления Наполеона, Александра Великого, Цезаря моды. Ей нужна была твёрдая рука мастера, потрясение, новое направление. Никому не удавалось завоевать нас так легко и бесповоротно, как это сделал Кристиан Диор в 1947 году».
Буквально на следующий день началось настоящее паломничество на авеню Монтень, которое не прекращалось несколько месяцев.
Особняк осаждали женщины, желавшие выйти одетыми «от Диора». Сюда стремились из Лондона, Рима, Буэнос-Айреса, Монтевидео. «Я настаиваю на слове „счастье“, — говорил Кристиан Диор. — Кажется, Альфонс Доде где-то написал: „Я хотел бы через свои произведения сделаться поставщиком счастья“. Вот и я, в своей скромной деятельности модельера, мечтаю о том же самом. Мои первые платья назывались „Любовь“, „Нежность“, „Венчик“, „Счастье“. Женщины, с их безошибочным инстинктом, должно быть, поняли: я хотел сделать их не только красивее, но и счастливее. Моей наградой стало их признание».
Диор, никак не рассчитывавший на широкую публику, был приятно удивлён, когда его новый силуэт появился на улицах и за несколько недель завоевал толпы поклонниц. Студентка Сорбонны Хеб Дорси, будущая ведущая раздела моды в «Интернэшнл геральд трибюн», совершенно случайно попала на демонстрацию коллекции: «Я была потрясена так же, как после первого в жизни визита в оперный театр. Диор стал национальным героем, символом победоносной Франции. Любой шофёр такси, скажи ему только слово „Диор“, знал, куда везти; это было всё равно что запеть „Марсельезу“!»
На показ второй коллекции Диора явились все американские закупщики до единого. И триумф повторился. «Диор превращается в чародея, становится идолом моды, создаёт сказочные наряды, навеянные Ватто, Веронезе, Винтергальтером», — отмечала Люси Ноэль из «Нью-Йорк геральд трибюн».
Женщины боготворили его. В фирму Диора ходили как на Эйфелеву башню или в «Фоли-Бержер». Среди постоянных клиенток — герцогиня Виндзорская, Марго Фонтейн, принцесса Маргарет, Ава Гарднер, Лана Тёрнер. Частыми посетительницами салона были Марлен Дитрих и Элизабет Тейлор. Актриса Оливия де Хевиленд заказала у Диора в общей сложности двести платьев!
По подсчётам самого Диора, через фирму за год проходило двадцать пять тысяч человек. Женщины забрасывали его письмами, их просматривал секретарь. Диору писали и поклонницы, например, у него был целый роман по переписке с одной английской уборщицей, твёрдо решившей приехать к нему на авеню Монтень; её удивительная и захватывающая история легла в основу книги Пола Гэллико «Цветы для миссис Харрис».
Диор не собирался пересекать Атлантику, но директор далласской сети магазинов Нейман Маркус пригласил его в Техас на вручение премии «Оскар» за достижения в области моды.
Когда Диор прибыл в Нью-Йорк, газеты писали о нём не меньше, чем об Уинстоне Черчилле. В Далласе его встречали… три тысячи человек. И хотя Диор побаивался толпы и агрессивного напора журналистов, он сразу понял, что эта бушующая на улицах и на страницах газет полемика, эти женские лиги, готовые осыпать его оскорблениями, стали для него лучшей рекламой. Даже деловое издание «Уолл-стрит джорнэл» провело опрос общественного мнения, результаты которого показали, что большинство американцев одобряет новый модный силуэт.
Пресс-конференции, турне по магазинам, шумные коктейли, ланчи. «Я невозмутимо позировал перед фотографами, ослеплявшими меня вспышками, улыбался, приветственно махал рукой, пил оранжад и с каждым разом всё увереннее играл роль, впервые исполненную в Далласе, — вспоминал Диор. — В Сан-Франциско на аэродроме меня встречала уйма людей. На меня обрушилась уйма приглашений, я путался в них, потому что старался никого не обидеть. В одном клубе мне вручили символические ключи от города — из позолоченного картона, в другом в это же самое время меня с нетерпением ждали на такую же церемонию!»
К концу путешествия «нью-лук» окончательно выиграл сражение. Во всех городах крупные магазины сделали его гвоздём сезона. «Эта коллекция появилась в самый подходящий момент. Как будто мы проголодались — и тут же нашли вкусную пищу», — говорила Стелла Хананья из фирмы «Мегнин». Её коллега Норман Чослер добавлял: «Диор был ценнейшим источником вдохновения для моды и торговли».
В Америке Кристиан Диор заразился предпринимательской лихорадкой и неуёмной жаждой деятельности. Он уже привык видеть своё имя на первых полосах газет, а свои модели — в витринах магазинов Нью-Йорка и Сан-Франциско. Диор охвачен жаждой успеха, он открывает свои филиалы по всему миру. Его партнёр Жак Руэ сумел преобразовать традиционный дом моделей в многопрофильную фирму. Впервые французская мода, перешагнув границы с помощью марки большого мастера, стала основой целой сети предприятий. Под маркой «Кристиан Диор» выпускаются духи, шляпы, перчатки, сумки, ювелирные изделия, галстуки, чулки, меха и даже вина и ликёры.
В 1957 году журнал «Тайм» окажет модельеру неслыханную честь, помести в его портрет на обложке: впервые экономические обозреватели отдают дань уважения художнику-модельеру. Фирма Диора — само совершенство. На этом сходятся все профессионалы.
Обласканный славой, Диор всячески избегал внимания к своей особе. Его верная помощница Сюзанна Люлен отмечала: «Кристиан, истый нормандец, оберегал от посягательств свою частную жизнь, как крестьянин оберегает своё поле. Вытащить его на какой-нибудь обед или званый ужин было немыслимо трудным делом». Опасаясь, что интервью окажется слишком скучным, Диор старался внести оживление: «Что будут носить женщины в этому году?» — «В этом году женщины будут носить бёдра на плечах! — отвечал он и добавлял: — Только шуткой и отобьёшься!»
Корреспондент американского журнала «Форчун» был несказанно удивлён: во-первых, модельер пригласил его домой, а во-вторых, принял, сидя нагишом в ванне, и разрешил себя сфотографировать (весьма целомудренно, разумеется!). Диор обожал такие розыгрыши. Тему ванны он обыгрывал несколько раз. Так, на одном очень долгом и скучном приёме в Цинциннати его осадила толпа восторженных поклонниц: «Где вы черпаете вдохновение, чтобы создавать все эти платья?» — поинтересовалась пожилая светская дама. — «В ванне, мадам, в ванне!»
Никогда ни один модельер не имел такой популярности. В 1948 году Уолтер Уинчил поведал в радиоэфире, что «роман Кристиана Диора и Кармел Сноу — это роман года». Диор тут же послал хозяйке «Харперс базар» букет роз с запиской «Моей невесте». Для заокеанской прессы он стал любимым героем. Имя Диора упоминалось в газетных и журнальных статьях от тысячи двухсот до тысячи четырёхсот раз в месяц!
Хосе Лопес Ламела, рекламный агент Диора в Каракасе, вспоминала о колоссальном успехе Кристиана Диора в Венесуэле во время открытия фирменного магазина в 1953 году: «Диора встретили сверканием фотовспышек и овацией, публика аплодировала стоя не менее четверти часа. Это был для него незабываемый день».
Впервые посещая какую-нибудь страну, Диор называл одно из коллекционных платьев в её честь. Но поездки проходили в лихорадочном темпе, и вот однажды, после посещения Кубы, платье «Гавана» забыли переименовать в Доминиканской Республике в «Санто-Доминго». Отношения между двумя государствами были враждебные, и во время демонстрации платья были прикованы к Трухильо и его жене. В какой-то момент всем показалось, что диктатор в знак протеста встанет и покинет зал. Диор едва не стал виновником дипломатического скандала. Пришлось давать телеграмму с извинениями.
Объём продаж дома моделей Диора неуклонно возрастал. Всё это восхищало парижскую публику, его любимую, «ужасную и прекрасную», настолько преданную ему, что однажды Кристиан скажет: «Поистине воздух Парижа — это воздух моды».
По иронии судьбы, Диор, добиваясь сенсации в каждом сезоне, стал главным виновником увядания собственной моды. «На глазах у потрясённой публики семилетнее господство стиля „нью-лук“ рухнуло за три часа, — свидетельствовала Франсуаза Жиру. — Вместо него явился стиль, в котором женщина была похожа на стручок фасоли. Вот уж перемена так перемена! И весьма своевременная». Кармел Сноу, присутствовавшая на показе осенне-зимней коллекции 1954/55 года, дала новой моде название «flat look» («плоский облик»).
В Соединённых Штатах поднялась буря возмущения. Мэрилин Монро — её можно понять, ведь ей силуэт фасолевого стручка уж точно не подходит — заявила, что это оскорбление!
Смелый ход не принёс такого ошеломляющего результата, как в случае с «нью-лук». Диор отнёсся к неудаче философски: «Лучше три колонки разгромной рецензии на первой полосе, чем две строчки комплиментов на четвёртой».
Диор достиг успеха ценой непомерных трудов и в ущерб здоровью — он надрывался, исполняя одновременно обязанности менеджера и художника. Если к этому прибавить попечение о каждой коллекции, утомительные поездки, выступления перед публикой, заботы о расширении империи, то можно понять, почему за десять лет такой жизни он постарел на все двадцать.
Прославленный кутюрье умер 24 октября 1957 года от сердечного приступа. В Париже проститься с ним пришли принцессы крови, властительницы Парижа и остального мира, титулованная знать, владельцы наследственных замков, коронованные особы, идолы власти и денег, чья слава усилиями Диора засияла ещё ярче. Необычайно внушительными казались венки, присланные из Голливуда.
Траурный кортеж выехал на автостраду номер семь, ведущую на юг. Его путь лежал в Каллиан: именно эту деревню рядом с Коль-Нуар Диор избрал местом своего успокоения. Под соснами каллианского кладбища был похоронен его отец Морис Диор.
Основанная Диором фирма до сих пор процветает. Мадам Кунико Цуцуми, представитель могущественной группы «Сейбу», открывшая диоровской марке доступ в Японию, сказала: «Если звёзды угаснут, последней исчезнет звезда Диор».
Галину Уланову часто называют гением танца. Великий композитор Сергей Прокофьев так и говорил: «Она — гений русского балета, его неуловимая душа, его вдохновенная поэзия. В классических партиях Уланова полна выразительности, невиданной в балете двадцатого столетия…»
Повсюду её встречали бурными овациями. Повсюду театральные критики заканчивали восторженные отзывы тем, что у них не хватает слов, чтобы описать виденное и пережитое. Повсюду для тех, кто видел Галину Уланову, легенда о ней становилась явью. У великой балерины представители всех искусств находили источник прекрасного и чистого вдохновения… Красота Улановой — это истинно русская красота, красота Пушкина и Толстого. Николай Бенуа однажды сказал: «Уланова — это Рафаэль с душой Микеланджело».
Статьи об Улановой в советской и зарубежной прессе пестрели самыми пышными эпитетами: «гениальная», «божественная», «неповторимая», «первая балерина мира», «чудо света», «балерина на все времена», «белый лебедь русского балета», «сенсация XX века». Майя Плисецкая утверждает, что творчество Улановой всегда представлялось ей огромной вершиной искусства: «Уланова создала свой стиль, приучила к нему. Она — эпоха Она — время. Она — обладательница своего почерка. Она сказала своё слово, отразила свой век, подобно Моцарту, Бетховену, Прокофьеву».
Галина Сергеевна Уланова родилась 8 января 1910 (по старому стилю — 26 декабря 1909 года) года в Петербурге. Её родители — балетный актёр и режиссёр Мариинского театра Сергей Николаевич Уланов и Мария Фёдоровна Романова, танцовщица и педагог. Когда Галя поступила в хореографическую школу, она часто видела маму, так как она преподавала классический танец.
На выпускном спектакле Уланова исполнила Вальс и Мазурку в «Шопениане» и па-де-де «Феи Драже» в «Щелкунчике». Она была принята в труппу Ленинградского театра оперы и балета, где дебютировала в партии принцессы Флорины («Спящая красавица»). А в январе 1929 года состоялось её выступление в партии Одетты-Одиллии в балете «Лебединое озеро». Дебютантку сравнивают с молодой, но уже знаменитой в то время Мариной Семёновой.
Уланова с юности была застенчива и наивна. Она уже выступала в больших партиях, но долгое время стеснялась… получать свою зарплату: «Прежде меня учили в школе, теперь дают танцевать на сцене — да ещё и платят за это деньги?.. Как-то неловко подходить к окошечку кассы».
В конце двадцатых годов Алексей Толстой посмотрел по настоянию друзей спектакль с участием молодой балерины. Его друзьям не терпелось узнать мнение писателя. «Не понимаю, почему вы так волнуетесь, — пожал плечами Толстой. — В конце концов, она всего лишь обыкновенная богиня…» Литератор, возможно, даже сам не предполагал, какую меткую фразу он обронил.
Москвичи узнали и полюбили актрису в середине тридцатых годов — во время её гастролей на сцене Большого театра Галина Уланова сторонилась политики, избегала общения с представителями власти. Но не всегда это удавалось.
Перед самой войной с Германией Уланову и Сергеева вызвали из Ленинграда в Москву, танцевать «Жизель» в Большом театре. Причём перед началом стало известно, что в зале присутствует Риббентроп. Спектакль прошёл с большим успехом, а утром в дверь гостиничного номера Улановой постучали. На пороге стояла женщина с букетом роз в руках. Она назвалась переводчицей и сказала: «Господин Риббентроп не смог лично засвидетельствовать вам своего восхищения, но просил передать эти цветы». Уланова взяла букет и с ужасом подумала: «Теперь меня непременно посадят!» Она поспешила в номер к Сергееву, которому стоило большого труда её успокоить.
Во время войны Галина Уланова часто выступала перед советскими воинами. «Мы ежедневно получали письма от фронтовиков, письма о том, как им дорог театр, — вспоминала балерина. — Эта забота о нас и нашем искусстве совершенно незнакомых людей очень трогала всех».
Одно из таких писем прислал ей солдат из деревни, только что освобождённой от гитлеровцев. «В каком-то доме мы нашли вашу фотографию в роли Одетты в „Лебедином озере“, — писал боец. — Фотография была пробита пулями, но солдаты взяли её с собой в расположение части. Когда на передовой наступало затишье, каждый очередной дневальный считал своим долгом поставить перед вашим портретом букетик цветов».
В начале 1944 года Галина Уланова навсегда связала свою судьбу с Большим театром. Именно тогда её имя стало легендарным. Каждое выступление Улановой становилось событием. Все билеты, словно по волшебству, тотчас же исчезали. Самая большая любезность, какую можно оказать высокопоставленному лицу, приехавшему в столицу, это повести его на балет с участием Улановой.
«Я знаю иностранцев, которые исчисляют время своего пребывания в Москве количеством просмотренных ими спектаклей с Улановой, — рассказывал Гаррисон Солсбери, корреспондент газеты „Нью-Йорк таймс“. — „Вы хотите знать, сколько лет я живу в Москве? — спрашивает один из таких людей. — Я видел Уланову двадцать четыре раза в „Лебедином озере“ и пятнадцать раз в „Ромео и Джульетте“. Значит, я прожил в Москве шесть лет…“»
Всемирную славу принесли Улановой её зарубежные гастроли. Триумфы балерины в Англии, Китае, Германии, Италии, Франции, США, Австрии, Венгрии и других странах равны успехам такой прославленной танцовщицы прошлого, как Анна Павлова.
В 1951 году Уланова выступала во Флоренции в дни «Музыкального мая». Английский журнал «Дансинг таймс» так оценил её выступление: «Не могло быть никаких сомнений в том, что она — великая балерина. Её величие состоит из двух элементов — выдающегося индивидуального лиризма и благородной, величавой манеры русской школы».
Во Флоренции Уланову впервые увидела двадцатилетняя американка Эвелина Курнанд. С тех пор она не пропускала ни одного выступления Улановой за рубежом, где бы оно ни происходило. И неизменно балерина получала цветы с визитной карточкой её романтической поклонницы. Эвелина основала во Франции свою балетную труппу и взяла псевдоним Анна Галина, соединив в нём Анну Павлову и Галину Уланову.
Ещё более взволнованные отклики вызвали гастроли Улановой в Берлине. В Мюнхене её вызывали так долго и упорно, что был уже опущен противопожарный занавес, она уже сняла театральный костюм и надела халатик, чтобы сесть за столик и снять грим. Но публика не расходилась, и Улановой всё-таки пришлось ещё раз выйти в этом халатике, откуда-то из бокового входа.
В Лондоне Уланова познала такой триумф, как ни одна балерина со времён Павловой. Овации продолжались почти полчаса. Знаменитая балерина Марго Фонтейн была в слезах. «Это магия, — сказала она. — Теперь мы знаем, чего нам не хватает. Я не могу даже пытаться говорить о танцах Улановой, это настолько великолепно, что я не нахожу слов».
«Я плохо помню премьеру „Ромео“ в Лондоне, — рассказывала Галина Сергеевна. — Помню, что было очень страшно. Позже мы узнали, что в зале присутствовали Лоренс Оливье, Вивьен Ли, Тамара Карсавина, Марго Фонтейн. Когда окончился первый акт, в зале стояла гробовая тишина. Какое-то мгновение, секунды, которые показались вечностью. Неизвестно, чем эта тишина обернётся… И что будет дальше?! Будто перед грозой… Потом зал встал, грянули аплодисменты, крики…»
Леонид Лавровский в своей публичной лекции об Улановой тоже вспоминал о её потрясающем успехе в Лондоне:
«Шёл спектакль „Жизель“ с участием Улановой. На этом спектакле присутствовала королева. Обычно её прибытие сопровождается очень торжественным ритуалом.
Как только королева появилась, весь зрительный зал встал и вытянулся, как на параде, почти не дыша. И вот в этом молчащем зале она продефилировала и опустилась в своё кресло.
Точно такая же церемония соблюдается и после конца спектакля, когда уходит королева. Все встают, поворачиваются в её сторону, и никто не расходится и не аплодирует, пока она не уйдёт.
Так вот, после спектакля „Жизель“ с участием Галины Сергеевны, когда опустился занавес, все зрители бросились к сцене, раздались бурные, несмолкаемые аплодисменты. И никто не заметил, как королева ушла.
Когда Уланова вышла после последнего спектакля из театра, на моих глазах как бы возникли страницы из далёкого прошлого, когда поклонники актёров выпрягали лошадей из коляски, впрягались сами и неслись по улицам Петербурга или Москвы. Сейчас лошадей нет, ходят автомобили. Уланова прошла к машине, которая её ожидала под охраной полиции, потому что было такое количество людей, что полицейские должны были её провожать.
Когда она села в машину, зрители не дали завести мотор и так — на холостом ходу — Уланову привезли в отель».
Уланова поражала наблюдателей не только глубиной своего искусства, но и скромностью. Об этом писала в своём очерке Мэри Кларк: «Её простота, скромность, полное равнодушие к рекламе сначала очень удивили репортёров, но постепенно завоевали глубокое уважение всех». Святослав Рихтер, много лет друживший с Улановой, характеризовал её как «тихую, скромную, элегантную женщину, с редким тактом, воспитанную в ту эпоху, когда ценили дар и душевную красоту».
Выступления в США в 1959 году потребовали от балерины огромного напряжения, недаром американская критика отмечала её высокую работоспособность, строгий режим, дисциплину и сосредоточенность. Журналист «Нью-Йорк таймс» писал: «Слава Улановой опередила её приезд — имя балерины уже давно было окружено легендой. Увидеть легенду во плоти и не разочароваться в ней — большое счастье».
Когда после напряжённого дня работы Уланова выходила из театра, её очень часто ожидали у подъезда юные поклонницы. Они робко, почти шёпотом, приветствовали любимую балерину и вручали цветы. Принимая с благодарной улыбкой эти скромные букетики от всего сердца, Уланова смущалась не меньше, чем девочки.
Цветы в доме Улановой не переводились — она их очень любила, даже разговаривала с ними, сама меняла воду…
Почтальон ежедневно приносил Улановой письма со всех концов света. Это приглашения приехать на гастроли, приветствия от её многочисленных почитателей, предложения написать статью или дать интервью для печати, просьбы прислать фотографию, автограф или помочь советом…
Однажды Уланову спросили: «Вас называют великой, гениальной, первой балериной эпохи и т. п. Как вы к этому относитесь?» Уланова ответила: «Никак. Конечно, когда хвалят, приятно. Я не могу сказать, что мне нравилось бы слушать одни порицания. Но по отношению ко мне бывает очень сильный перебор, словно так уж повелось, и мне часто бывает неловко. Меня и родители учили, и в школе, и в театре, что во всём должно быть чувство меры. Чувство меры — самое главное — в танце, в слове, в похвалах, во всём».
Иногда от навязчивых поклонников Уланова отделывалась шуткой. На одном из концертов она танцевала «Умирающего лебедя». Это казалось чудом. В антракте за кулисы к ней бросилось множество людей. «Это потрясающе, необыкновенно, сегодня был какой-то особенный трепет, каждая клеточка дрожала какой-то пронзающей душу дрожью прощания с жизнью!» — ахали все вокруг неё. «Может быть, это оттого, что на сцене очень дуло», — улыбнулась она.
Уланова закончила танцевать в пятьдесят лет. Последнее её выступление состоялось 29 декабря 1960 года — она завершила свою карьеру тем же балетом, которым начала, — «Шопенианой», ставшей её выпускным спектаклем. И никто не знал (об этом не было объявлено), что это её прощальный спектакль на сцене Большого театра.
Расставшись со сценой, Уланова показала себя прекрасным педагогом. Она воспитала таких великих мастеров, как Максимова, Васильев, Тимофеева, Сабирова, Семеняка, Семизорова, Цискаридзе… Уланова работала также с солистами парижской «Гранд-опера», Гамбургского балета, Шведского Королевского балета, Австралийского балета, артистами балетных трупп Японии.
В честь Улановой проходили великолепные торжества, блестящие праздничные спектакли, каких немного было за всю историю театра.
Большим событием в хореографической жизни стал Первый Международный конкурс артистов балета в Москве, происходивший в июне 1969 года. Душой конкурса была Галина Уланова. На столе рядом с её стулом всегда лежали цветы от безымянных почитателей, а однажды какая-то девушка дождалась её и вручила огромную белоснежную магнолию. Член жюри конкурса, американский балетмейстер Агнес Де Милль сказала своей переводчице: «Отлиты статуи Улановой, выпущены фарфоровые статуэтки, палехские шкатулки, марки с её изображением, выбиты медали в её честь, — к ней относятся, как к королевской особе!» «Это неверно, — строго ответила переводчица, — королев много, и они меняются со сменой династий. Уланова — одна на все времена, никто не может её заменить».
Пожалуй, никто из великих артистов не получал при жизни такого признания. Уланова была удостоена звания почётного члена Академии искусств и наук США, получила премию Оскара Парселли «Жизнь ради танца» (Италия). Она стала командором Ордена «За заслуги в литературе и искусстве» (Франция). Её именем был назван сорт тюльпанов, выведенный в Нидерландах, и выпущена памятная медаль с её портретом. В Стокгольме была установлена скульптура великой балерине перед зданием Музея Танца. В Ленинграде, в Парке Победы, был торжественно открыт бронзовый бюст балерины.
Многие современники восхищались Улановой. Рудольф Нуреев боготворил её, и, где бы балерина ни останавливалась, приезжая на Запад, в её номере отеля всегда стояли цветы, присланные им. Даже в годы, когда советским артистам было категорически запрещено общаться с Нуреевым, он находил возможность дать Улановой знать, что цветы от него.
Разговоры о её трагическом одиночестве в старости не совсем обоснованны. В разное время мужьями Улановой были дирижёр Кировского театра Евгений Дубовской, режиссёр Юрий Завадский (с ним, кстати, единственным, она была официально расписана и до конца его жизни не разведена), актёр Иван Берсенев, главный художник ГАБТа Вадим Рындин. Со всеми Уланова сохраняла ровные отношения. Но все они были намного старше её. И всё ближайшее окружение Улановой ушло из жизни раньше… Да, прямых наследников у Галины Сергеевны не оказалось, но до последних дней с ней были её ученики.
Великая балерина умерла 21 марта 1998 года в Центральной клинической больнице. Она похоронена на Новодевичьем кладбище.
Знаменитого исследователя, философа и поэта, изобретателя и литератора Жак-Ива Кусто называют энциклопедистом XX столетия. Кумир «зелёных», автор книг и фильмов о подводном мире, которые во всём мире посмотрели сотни миллионов людей, изобретатель акваланга, пионер подводной археологии, Жак-Ив Кусто первым предпринял поиски нефти на прибрежном шельфе и нашёл её, создал аппараты для подводных съёмок и научно-исследовательскую подводную лодку. Согласно опросу общественного мнения, 73 процента французов считают «капитана планеты Земля» самым симпатичным человеком среди своих соотечественников, испытывают к нему наибольшее уважение и доверие.
«Когда меня спрашивают, зачем я отправляюсь в то или иное путешествие, я обычно отвечаю: не знаю, — говорил Кусто. — И это действительно так. Ведь если бы я знал, что меня ждёт, то не отправлялся бы в путь. Окружающая нас природа находится в постоянном изменении».
Жак-Ив Кусто родился 11 июня 1910 года в Сен-Андре-де-Кюбзак (регион Бордо) в семье коммерсанта. С отличием закончив Иезуитский коллеж в Париже, Жак-Ив поступил в Высшую национальную военно-морскую школу. Молодой лейтенант Кусто получил назначение на крейсер. Чуть позже он перевёлся в военно-морскую авиацию. Но после тяжёлой автоаварии о военной карьере пришлось забыть. Именно в это время Жак-Ив женится на Симоне Мелькиор. Она происходила из семьи, давшей Франции трёх адмиралов.
Вместе с Эмилем Ганьяном, ведущим инженером фирмы «Эр ликид», Кусто занялся созданием дыхательного аппарата (отец Симоны, будучи главой предприятия, где трудился Ганьян, всячески способствовал воплощению замыслов зятя). Кажется, даже рождение сыновей, Жан-Мишеля и Филиппа, не имело для Кусто такого значения, как изобретение в 1943 году акваланга.
После войны Кусто получил в своё распоряжение судно «Калипсо», названное по имени персонажа греческой мифологии. Судно было американской постройки, а купил его британский миллиардер и меценат Гиннес — производитель пива, — который заплатил за его ремонт и предоставил в аренду Кусто за символическую плату в один франк.
Кусто поставил «Калипсо» на службу нашей планете, жизнь на которой оказалась под угрозой. И ему удалось добиться успехов: например, он сумел остановить планы добычи полезных ископаемых в Антарктиде.
В 1954 году Жак-Ив Кусто отправляется на Красное море и в Индийский океан. На борту «Калипсо» находился молодой кинематографист Луи Маль. Кусто приобщает его к погружениям, и режиссёр начинает документальный сериал, который будет с успехом показан миллионам телезрителей, — «Одиссея команды Кусто». Ещё одна бесспорная удача — фильм «В мире безмолвия», получивший «Золотую пальмовую ветвь» на Каннском кинофестивале и премию «Оскар». Триумф не поддаётся описанию: публика на премьере аплодировала стоя более получаса! Газеты, радио и телевидение назвали фильм произведением века.
Ещё два «Оскара» принесли Кусто документальные ленты «Золотая рыбка» и «Мир без солнца». Теперь рабочий график океанографа был расписан на два года вперёд: помимо исследований, Жак-Ив читал лекции в ведущих университетах мира, участвовал в конференциях и продолжал снимать кино.
Капитан тщательно планировал свои экспедиции, но не боялся импровизации. Например, кто мог предположить, что новозеландцы так озабочены судьбой киви, редкого вида птиц, что создали для них специальную лечебницу. Узнав об этом, Жак-Ив отклонился от маршрута, чтобы заснять удивительную клинику.
Кусто участвовал в разработке и совершенствовании подводного обитаемого аппарата «Кон-Шельф». В популярном иллюстрированном журнале «Нэшнл джеографик» была опубликована фотография, на которой Жак-Ив пьёт шампанское с женой Симоной в «Кон-Шельфе», отмечая серебряную свадьбу на дне Красного моря.
Кусто часто спрашивали, сможет ли человек когда-либо жить под водой, переселиться на морское дно, извлекая из океанских недр всё для себя необходимое? Учёный говорил, что в морских глубинах можно проводить исследования, выполнять отдельные работы, осваивать богатства, но жить нельзя. Выражение «дом под водой» — изобретение фантастов, там нет солнца, света, необходимых для человека.
12 октября 1964 года — день провозглашения подводной эры. Корабль «Торрегранд» отчалил от генуэзского порта и взял курс в открытое море. Жак-Ив Кусто перерезал трос, и водонепроницаемый бронзовый цилиндр с привязанными к нему флагами 30 государств скрылся в голубой пучине. В цилиндре находилась «Декларация о взятии власти над глубинами моря». В ту же секунду окружающие «Торрегранд» корабли в честь знаменательного события включили сирены, а пожарные катера направили ввысь гигантские струи воды. Кусто вручил Клоццу, президенту итальянской федерации подводников, экземпляр Декларации для передачи в ООН и провозгласил первый год подводной эры открытым.
В середине шестидесятых годов Кусто заключил контракт с американской компанией «Вольпер продакшнз», снимавшей кинофильмы для Национального географического общества и фактически дававшей ему карт-бланш на съёмки серии кинофильмов практически на любую тему по его выбору. С этого момента «Калипсо» то отправлялась искать неуловимую кистепёрую рыбу латимерию, предположительно вымершую свыше 70 миллионов лет назад (но впоследствии выловленную живой), то гигантских кальмаров, то обломки каравелл Колумба. Кусто изучал акул, раскрывал тайны затонувшего материка Атлантиды, посетил на «Калипсо» острова Клиппертон и Кларион, выходил в поход для борьбы за сохранение коралловых рифов.
Невероятные истории сопутствовали жизни и карьере Кусто. Например, учёный и его помощники утверждали, что в глубинах озера Титикака на высокогорном плато в Южной Америке обитают «гигантские черепахи». Поиск продолжался, время уходило, но ни одна черепаха не соблаговолила показаться. Тогда Кусто приказал выпустить в озеро нескольких привезённых издалека черепах и заснять их. Правда это или нет? Поклонники капитана отвергают эту историю как клевету, противники — и среди них бывшие сотрудники — клянутся, что так оно и было.
На протяжении многих лет Симона была для Жак-Ива соратником, помощником, верным другом и только в последнюю очередь женой. «Первая леди» «Калипсо» и первая в мире аквалангистка, она исполняла все поручения Кусто, занималась перепиской, вела переговоры с банкирами и промышленниками, когда требовалось раздобыть средства на очередные исследования. Симона пользовалась любовью всего экипажа «Калипсо»; её с нежностью называли Пастушкой — она заботилась о том, чтобы все были сыты и здоровы.
Дети Жак-Ива и Симоны пошли по стопам отца. Кусто в юности учился в американской школе и своих детей тоже отправил в школы США. Жан-Мишель, менее знаменитый участник плаваний на «Калипсо», стал инженером-кораблестроителем, позже занимался в США образовательными проектами в области биологии моря. Филипп Кусто, аквалангист и писатель, которому супили яркое будущее в морских исследованиях и журналистике, погиб в 1979 году во время приводнения гидросамолёта.
Симона тяжело переживала гибель сына. Она пристрастилась к алкоголю. Жак-Ив нашёл утешение у Франсины Трипле. Они познакомились в 1976 году. Молодая очаровательная стюардесса «Эр Франс» годилась знаменитому исследователю во внучки — разница в возрасте между ними составляла почти сорок лет. Франсина своей энергией и оптимизмом заражала всех вокруг, и рядом с ней Кусто как будто помолодел.
Свой роман Кусто тщательно скрывал от жены — он не решался на развод. Только после смерти Симоны Франсина стала мадам Кусто. Соблюсти все формальности было необходимо хотя бы потому, что у них росли дети: Диана и Пьер-Ив должны были иметь такие же права на наследство, как и их сводный брат.
Кусто умел привлечь внимание к своей персоне. Если на собраниях во Французской академии наук он появлялся в академической мантии, то на церемонии в Брюсселе, когда Свободный университет Брюсселя присвоил ему звание почётного доктора, Жак-Ив вышел на сцену в свитере, джинсах и кроссовках.
Будучи директором Океанографического музея Монако, он запустил в аквариум дельфинов и дал им запоминающиеся прозвища. Посетители выстраивались в очередь у входа в музей, чтобы полюбоваться подводными пейзажами и жизнью морских обитателей. На крыше здания музея он открыл кафе и бар с безалкогольными напитками.
Человек-легенда, самый знаменитый француз XX века ушёл из жизни 25 июня 1997 года. Кусто оставил после себя огромную империю, подчинённую делу исследования и спасения морей и океанов планеты. За несколько лет до смерти он назвал полноправной преемницей своего дела Франсину. Она возглавила фонд Кусто, куда входят две ассоциации — американская «Кусто сосайети» и французская «Экип Кусто».
В последнее время вышло очень много воспоминаний, эссе и мемуаров, в которых жизнь великого морского исследователя расследовалась чуть ли не по часам.
С разоблачениями выступил Вольфганг Ауэр, один из членов команды «Калипсо». Бывший водолаз утверждал, что Кусто издевался над животными. К примеру, чтобы заснять схватку между акулам и, их натравливали друг на друга, нанося чувствительные раны. В одном из фильмов Кусто есть эпизод, в котором детёныша кита на части разрывает стая акул. На самом деле выловленного заранее китёнка изуродовали и бросили на растерзание хищникам. Осьминога, упорно не желавшего двигаться по палубе, по указанию капитана Кусто облили едким раствором, и тогда животное задёргалось в конвульсиях.
Один из коллег знаменитого француза — Хайнц Зильман — считает, что «мы слишком многим обязаны Кусто, чтобы поливать его грязью». Ведь даже недруги признают Кусто бесспорным лидером в океанологии и подводной кинематографии. Экспедиции Кусто, его фильмы и книги значительно расширили наши знания о подводном мире.
Пожалуй, в советские времена не было на эстраде артиста, который мог бы соперничать по популярности с Аркадием Райкиным. Годами все повторяли фразы из его миниатюр: «В греческом зале, в греческом зале», «списфичский», «коликчество и какчество», «дифсит», «не надо торопис!», «рек-бус», «Что делаешь? — Куру!» Он стремился говорить со сцены о том, что было принято тогда замалчивать. «Я понимаю, что, в общем-то, своим искусством, может, ничего и не исправил, — говорил артист. — Но назначение сатиры в том, чтобы заставить людей стремиться зло исправить. И если я заставил задуматься хотя бы десять человек, значит, я чего-то достиг…»
Аркадий Райкин родился 11 (24) октября 1911 года в Риге. Отец, Исаак Давидович, работал лесным бракёром в Рижском торговом порту, а мать, Елизавета Борисовна, была домохозяйкой. В 1922 году семья переехала в Петроград.
Признание и известность Райкину принёс Всесоюзный конкурс артистов эстрады, состоявшийся в ноябре 1939 года. Позади остались учёба в Ленинградском институте сценических искусств, работа на драматической сцене, первые съёмки в кино.
Семье Аркадия Райкина (в 1935 году он женился на Руфине Иоффе) выделили комнату в коммунальной квартире. Его стали приглашать на радио, он вошёл в руководство Ленинградского театра эстрады и миниатюр.
Во время войны Райкин со своими актёрами часто выезжал на фронт. «Как ни старались нас беречь, всё же иногда мы рисковали, — рассказывал Аркадий Исаакович. — Выступали под артобстрелом, ездили по дорогам, которые бомбил враг. Однажды мы застряли со своим автобусом на горном перевале, была жуткая метель, на дороге гололёд, и вниз с перевала пропускали только машины, колёса которых были обмотаны цепями. Мёрзнуть всю ночь в заледеневшем автобусе нам было вдвойне обидно, потому что мы имели предписание, спустившись с гор, встать на постой в приморском городе. Оставалось всего несколько часов езды, а там нас ждали тепло и еда. Но пришлось потерпеть. А наутро мы узнали, что дом, куда мы направлялись и где нам приготовили встречу, в ту ночь разбомбила дотла вражеская авиация».
Истинное признание пришло к Райкину после войны. Крупнейшие актёры и режиссёры, приезжавшие в Советский Союз, стремились посетить Ленинградский театр миниатюр. Марсель Марсо, Жан Луи Барро, Симона Синьоре, Ив Монтан, знаменитый французский клоун Ахилл Заватта и многие другие. Журналист Александр Соколов, сидевший рядом с Заваттой, рассказывал: «Райкин исполнял тогда крошечную миниатюру „Жизнь человека“. Зал всхлипывал. Ахилл Заватта разводил руками и смахивал слёзы. А потом долго не мог поверить, что это „тот самый Райкин“ — великий мастер смеха».
После спектаклей гости стремились познакомиться с гениальным артистом поближе. Коммунальная квартира Райкина была для этого местом неподходящим, поэтому приходилось устраивать приёмы в ресторанах. Только в 1957 году Аркадий Исаакович получил четырёхкомнатную квартиру. В том же году состоялась его первая зарубежная поездка.
Гастроли начались в Варшаве в помещении Национального театра. В финале публика аплодировала стоя. Скандировали «Рай-кин, Рай-кин». На заключительную пресс-конференцию пришло около тысячи человек, она продолжалась более трёх часов. Газета «Трибуна люду» отмечала, что «польские сердца были покорены сразу». Заголовки статей в прессе — «Паганини эстрады», «Гений метаморфозы» — говорят сами за себя.
Райкин и артисты его театра всегда стремились играть на языке той страны, где проходили гастроли. В Чехословакии о Райкине вышла книга и снят фильм «Человек со многими лицами». В Венгрии была записана пластинка с его миниатюрами.
«Я видел Райкина и в Праге, и в Варшаве, — писал Назым Хикмет, — и там в зрительном зале сидели люди разных профессий и даже поколений, и всем было одинаково понятно и близко то, что им говорил и показывал Райкин».
В 1964 году Аркадий Исаакович снялся в цикле фильмов режиссёра Джо Магреса для английского телевидения. «Наш юмор в гостях у англичан» шёл почти целиком на английском языке и потребовал около года подготовки. Критик лондонской газеты «Таймс» писал: «…На днях на наших телеэкранах засверкало изображение комического гения. Би-би-си впервые показало нам прославленного русского комика Аркадия Райкина. Это было настоящее зрелище, подлинное открытие, такое выступление, которого мы не видели давно. Одна из самых больших заслуг Райкина состоит в том, что он представляет собой полную противоположность отвратительным, „смешным до тошноты“ комикам, которых мы в таком изобилии импортируем из Соединённых Штатов. У Райкина есть что-то от Чарли Чаплина: удивительная способность живо и наглядно выражать эмоции, способность создавать образы, которые не нуждаются в пояснении. Он обладает даром проникать в самую глубь человеческих чувств… Мне никогда не приходилось видеть такой игры!»
Трудно назвать другого артиста, который так мог владеть залом. То, что вытворял Райкин с публикой, больше похоже на магию или сеанс массового гипноза. Зрители рыдали, стонали, бились в истерике. Билеты на его выступления было невозможно достать. Артисты театра миниатюр прятались от навязчивых знакомых, которые специально приезжали на концерт Райкина. В Одессе попасть на представление великого артиста считалось делом чести.
В чём причина успеха Райкина? Один из его авторов Михаил Жванецкий отмечал: «Как никто, он чувствует жизнь. Близок шоферам, близок проводникам, близок широкой массе людей, которая только и может питать его творчество. В этом жанре одной театральностью не проживёшь! Его фигура как олицетворение правды, веры в добро связана с надеждой на лучшее. Поэтому и идут к нему письма отовсюду, со всех концов страны. Это общественная фигура, фигура в государстве, а не просто в искусстве».
Каждое его выступление по радио или по телевидению вызывало поток писем. С Райкиным делились самым сокровенным, признавались в любви.
«Дорогому нашему любимому артисту рабочего класса и всей советской интеллигенции. Я решил обратиться просто так к самому любимому артисту Советского Союза за советом…» (рабочий из Магнитогорска).
«Хочу выразить Вам своё восхищение, благодарность за Ваш талант… помню каждый вздох, каждую паузу во всех ваших выступлениях. Извините моё откровение, но я иначе не могу. Я испытал столько блаженных минут. Моё уважение к Вам столь велико, что мне порой приходят в голову нелепые мысли. Вот-де, если бы для Вас потребовалась жертва, я б её с большой охотой совершил» (Львов, электрик, 30 лет).
Врач из Одессы, посмотрев по телевидению «На сон грядущий», писал: «Рядом с волнующим чувством восторга шло чувство большой тревоги за Вас, за чрезмерное расточительство Вашего таланта. Вы — гордость нашего народа, Вы ему принадлежите, а расточаете себя безжалостно».
Подобных писем — «жалеть себя», «не работать на износ» — в архиве Райкина было немало.
«Наш директор школы говорил: „Его даже антисемиты любят“», — писала учительница из Молдавии.
На вопрос корреспондента: «Слава — это бремя или радость?» — Райкин отвечал: «Бремя, которое бывает радостным, а порой невыносимо тяжёлым… Слава — это прежде всего огромная ответственность».
Казалось бы, с приходом к власти Брежнева, с которым у Райкина добрые отношения сложились ещё до войны, артист получал защиту и опору. Но Райкин всегда чувствовал дистанцию и не пытался напоминать о себе.
Он постоянно находился в боевой готовности. Любой чиновник, увидевший в миниатюре себя и имевший при этом власть, мог обвинить артиста в злостном очернительстве. Райкин получил первый инфаркт после встречи с заведующим отделом культуры ЦК КПСС В. Ф. Шауро, который обвинил артиста в антисоветчине.
Райкин лежал в больнице, когда по стране пошли слухи, что артист отправил в Израиль гроб с останками матери и вложил туда золотые вещи, тем самым подготовив себе почву для побега. Утверждали также, что он вовсе не болен, а находится под следствием, посажен в тюрьму. Об этом говорилось на различных собраниях, семинарах: «На аэродроме несли цинковый гроб еле-еле шесть человек. Кто-то сказал „вскройте“, вскрыли, а там — труп матери, золото, бриллианты… Райкина вызывали на Лубянку, два месяца он был в жуткой депрессии…»
Слухи множились, задевали семью. Жена Райкина возглавляет и финансирует крупную сионистскую организацию на Украине, а дети Костя и Катя давно эмигрировали в Израиль… Ещё говорили, что он погиб — «заживо сгорел на даче после какой-то пьянки»… А ведь Райкин вообще не употреблял алкоголя. Его театр был непьющий и некурящий, недаром его прозвали «монастырём». В Ленинградском театре миниатюр дисциплина была строжайшая.
Слухи слухами, а неприятностей Райкину хватало. Например, в течение нескольких лет Москва была для его театра закрытым городом. Ни один спектакль не принимался без замечаний цензурных органов. Райкину приходилось лавировать, обходить острые углы.
Райкин не щадил ни партнёров, ни авторов, ни режиссёров. О том, как работал сам Аркадий Исаакович, слагали легенды. Он работал всегда и везде: на сцене, во время репетиций, в гримёрной, дома, на улице, в Доме отдыха, в библиотеке… Он ходил по улицам, магазинам и учреждениям и подмечал интересные чёрточки в поведении людей, их манеру разговаривать, их походку, их привычки.
Режиссёр и педагог Иоаким Шароев рассказывал:
«Я не удовольствовался посещением репетиций и, когда пошёл спектакль, чуть ли не каждый вечер стоял в кулисах на сцене. Мне хотелось знать, как Аркадий Исаакович готовится к выходу, как играет, переходя (мгновенно!) из образа в образ. Меня интересовало всё — даже приём трансформации, которым он тогда пользовался: фантастический калейдоскоп лиц, характеров, когда в течение 10 минут он успевал сыграть 10–15 ролей. Интересовала не только творческая сторона дела, но и чисто техническая: как он успевает в считанные секунды переодеться, поменять маску, перебежать из двери в дверь и перестроиться на иной образ, иное мышление, иную манеру поведения.
И на воплощение такого сонма сложнейших задач 4–5 секунд? Фантастика!
И как мастерски он держал ритм, прекрасно зная, что потерянная секунда — смертельна для эстрадного действия, что её потом не восполнить ничем.
Подумайте, какой же концентрации это искусство, какой силы и — хрупкости».
Менялось время. Приходили новые кумиры. Райкина одолевали болезни. Врачи запретили ему работать с прежней интенсивностью — два-три номера в спектакле, не более. Райкин не может, как прежде, каждый день выходить на сцену — должны быть перерывы для полного отдыха. Но и здесь он нарушает медицинские предписания, неожиданно даже для актёров приходит в театр, чтобы к концу спектакля выйти с одним из своих монологов. Зрители встречали его с восторгом.
В июне 1987 года в Москве открылся театр Райкина «Сатирикон». В сентябре состоялась его поездка в США. Двадцать с лишним лет шла тяжба между американцами и советскими чиновниками по поводу гастролей Аркадия Райкина в Америке. Капстраны для театра были закрыты — чиновники не желали экспортировать сатиру на советский образ жизни. Несмотря на протесты врачей, Райкин поехал за океан. «Обстоятельства этой поездки были уникальны, — рассказывает Константин Райкин, сопровождавший отца. — Я такого раньше никогда не видел и, наверное, не увижу. Представьте освещённый зал на две с половиной тысячи мест. И все до одного стоя рыдают. Плачут навзрыд и взрослые, и дети. В зале стоял стон. И мы на сцене тоже плакали. Мы чувствовали, что все родились на одной земле и тысячи нитей нас связывают… Отец был счастлив».
Это был последний триумф великого артиста. Аркадий Исаакович Райкин ушёл из жизни 17 декабря 1987 года в возрасте 76 лет.
…Сразу после окончания Второй мировой войны из пригородов Берлина в Советский Союз был вывезен богатейший архив зарубежных фильмов. Любители кино увидели около сотни картин, получивших название «трофейных», поскольку все они начинались с надписи: «Этот фильм взят в качестве трофея после разгрома немецко-фашистских войск в 1945 году».
Вот тогда-то и появилась на экранах цветная музыкальная комедия «Девушка моей мечты», ставшая легендой для целого поколения. Находчивая и забавная, исполненная искрящегося обаяния и неуёмного темперамента, героиня фильма Юлия Кёстнер много поёт и танцует и в финале соединяется с любимым, горным инженером.
Фильм «Девушка моей мечты» принёс исполнительнице главной роли Марике Рёкк огромную популярность. В Германии за билетами на «Рёкк-фильмы» люди занимали очередь с ночи, прихватив с собой термосы и скамеечки… Танцующая и поющая Марика заставляла немцев забыть о военном хаосе. Вместе с ней они напевали незатейливую песенку «Ночью человек неохотно остаётся один…».
Марика Рёкк… Примадонна. Звезда варьете. Зрители сходили с ума от её дерзости, бурного темперамента, неукротимой энергии. Она находила путь к сердцам как молодёжи, так и людей пожилых. Она была уникальным явлением уже потому, что перешагнула область таланта и достигла вершин легенд, мифа.
Мария Каролина Рёкк родилась 3 ноября 1913 года в Каире в венгерской семье. Её отец, Эдуард, был архитектором, выполнявшим в столице Египта выгодный заказ.
Её миром с детских лет был цирк, в котором маленькая Марика хотела быть звездой. В одиннадцать лет она уже танцевала в варьете «Мулен-Руж» в Париже, в двенадцать — на Бродвее. Она стала любимицей публики в Будапеште, а в Вене её представляли как новую звезду под куполом цирка. В одной из рецензий Марику назвали «принцессой пируэтов».
Пению Рёкк нигде не училась. «Я не считаю себя певицей, — говорила она. — Скажем так: я была танцовщицей, у которой хватало наглости ещё и петь. При этом я всегда держалась в пределах своих возможностей. И никогда не бралась за вещи, для которых нужны настоящие вокальные данные. Ведь мои песенки и шлягеры периода УФА писались композиторами для меня лично, а уж они-то знали мои плюсы и минусы. На свете есть лучшие певицы, чем я, лучшие актёры, даже лучшие танцовщицы. Но всё вместе — это только я, Марика Рёкк!».
Да, подать песню Рёкк умела. Иногда ей удавалось из самой банальной песенки сделать целый спектакль. Гамбург, Берлин, Монте-Карло, Лондон, Канны… Повсюду шоу с участием Марики имело успех.
У молодой актрисы появились поклонники. Среди них выделялся обаятельный богач Томми О'Брайен, посылавший Марике дорогие орхидеи. Она же чувствовала себя «роковой женщиной, которая уже к завтраку находит под салфеткой бриллиантовое колье». О'Брайен предложил ей руку и сердце. И получил категорический отказ: Рёкк мечтала стать звездой первой величины, и в её планы замужество не входило. Томми прислал ей на прощанье орхидеи редкой красоты.
В 1935 году актриса подписала контракт с немецкой киностудией УФА и переехала в Берлин. Марика Рёкк снималась в музыкальных комедиях и киноопереттах: «Нищий студент», «Ночь в мае», «Алло, Жанин», «Кора Терри», «Женщины — лучшие дипломаты», «Девушка моей мечты», «Дитя Дуная»… Большинство её фильмов поставил немецкий режиссёр Георг Якоби. Рёкк вышла за него замуж и родила дочку Габи.
Примадонна оперетты и мюзик-холла превратилась в крупнейшую и популярнейшую актрису германского рейха. Мужчины её обожали. Пресса захлёбывалась от восторга. Она работала с постоянным режиссёром, неизменным составом съёмочной группы.
«Знаю, что я сексапильна, — откровенничала актриса. — Мужчины всегда смотрели на меня особым взглядом, который наводит мысль о постели. И, откровенно говоря, мне всегда это было приятно. Да я и теперь люблю выставлять напоказ свои ножки. Но я не считаю, что сексапильность измеряется количеством любовных интрижек. И с этой точки зрения я была образцовой женой. Я уверена, что бурный темперамент — к примеру, такой, как у меня, — может удовлетвориться и одним мужчиной, если мужчина того стоит».
Очевидно, обыватель представляет себе дело так, будто кинозвёзды УФА непринуждённо общались с нацистскими главарями и были для них своего рода привилегированными гейшами. Ничего подобного.
Однажды вместе с другими известными деятелями кино Марика Рёкк получила приглашение на приём к Гитлеру. Она оказалась самой молодой среди собравшихся. Фюрер подошёл к столику, за которым сидела Рёкк, и рассыпался в комплиментах: «Я вас сразу узнал. Вы наша новая звёздочка из Венгрии. Я видел фильмы с вашим участием. Вы очаровательны…». Потом он поинтересовался: «Вы столько всего умеете — и скакать на лошади, и танцевать, и делать акробатику. У вас есть дублёрша? Ну, моя маленькая чудесница, а чего вы не умеете?» Марика выпалила: «Говорить правильно по-немецки, господин Гитлер!» Все засмеялись. Фюрер — громче всех. «Вы даже не представляете себе, сколько немцев тоже не говорят правильно!»
Во время войны немецкие солдаты писали ей с фронта, ежедневно приходило столько писем, что две секретарши едва успевали их разбирать и сортировать. Иногда это обожание принимало неожиданный поворот. К примеру, военный, которому ампутировали ногу, написал, что фильмы с участием Рёкк воскресили его к жизни. Однажды в дверь актрисы позвонили. Марика открыла дверь. На пороге стоял юноша в военной форме. Улыбнувшись Марике, он сказал, что хочет только взглянуть на неё перед тем, как погибнуть на Восточном фронте.
Марика Рёкк нередко давала концерты в действующей армии. Солдаты так восторженно принимали артистов, так рвались к этим двум часам счастья! Они стучали ногами в такт музыке, раскачивались, сажали Марику на плечи и, распевая в ритме марша шлягер «Ночью в мае», кружили её по залу.
Война близилась к концу. «Мы всё время немножко недоедали, что-нибудь вкусное попадалось крайне редко, — вспоминала то время Рёкк. — Мы снимали „Девушку моей мечты“, и мне, конечно, опять пришлось ехать в горы, опять лезть куда-то под небеса. Съёмки происходили в Австрии». К этому следует добавить, что актриса была беременна.
После разгрома фашизма Марике Рёкк было запрещено гастролировать. Всё-таки свою блестящую карьеру она сделала при нацистах. Тем неожиданнее для актрисы было приглашение от советского командования дать концерт в Хофбурге.
Позже Марике рассказали забавную историю, похожую на анекдот. После освобождения Вены некий советский офицер явился к владельцу местного кинотеатра и, угрожая пистолетом, потребовал: «Даёшь Марика Рёкк-фильм!» Тот, побелев от страха, в конце концов раздобыл где-то потрёпанную копию. В общем, воины-освободители заполнили кинотеатр и смотрели фильмы с участием Рёкк четыре часа подряд, при этом ели и пили. Своеобразное народное гулянье «с Марикой».
Советская сторона принимала Рёкк по высшему разряду. Её угощали икрой и шампанским. Выступление актрисы прошло с шумным успехом. Марика вспоминала: «В дверь моего номера в венском отеле „Амбассадор“, где я остановилась в тот свой приезд, вдруг как-то странно постучали. Я вздрогнула. На пороге стоял огромный русский детина с громадным ящиком в ручищах. Увидев меня, расплылся во всё лицо: „От командира — тебе, маме, папе, малышке, мужу и тётке. Ты мне фото?“ У меня не было. Зато я улыбнулась ему, как девушка его мечты. Потом принялась распаковывать ящик. Помимо гонорара там было съестное. Восхитительно! У русских есть врождённое уважение к искусству и его служителям».
Но затем всё вернулось на круги своя. Лишь в 1950 году суд австрийского профсоюза работников сцены разрешил Рёкк выступать с концертами. Её поклонники, собравшиеся возле здания суда, приветствовали Марику аплодисментами.
Новая жизнь на сцене началась в Гарце. Рёкк сама составила программу под названием «Два часа для тебя». Успех был потрясающий.
При подготовке спектакля «Министерство оскорблено» Рёкк познакомилась с режиссёром Фредом Раулем, ставшим её вторым мужем. Фред напутствовал Марику: «Ты должна играть зажигательные роли — с ними у тебя никогда не будет осечки».
Во время спектакля «Хэлло, Долли!» Рёкк съедала на сцене настоящего жареного цыплёнка с таким аппетитом, что зрители буквально помирали со смеху. Ради этого она целый день голодала, чтобы на спектакле навалиться на еду по-настоящему.
По поводу «Хэлло, Долли!» берлинская газета «Моргенпост» писала: «Главная удача постановки заключается в Марике Рёкк. Её артистическая многогранность поистине уникальна. Кто ещё так блестяще сочетает в себе талант танцовщицы, певицы и драматической актрисы, как она, кто ещё так сказочно стремителен, как она, кто ещё с такой же щедростью дарит зрителям хорошее настроение, как она? Что она и поныне всё это может, само по себе достаточно удивительно, но что она и поныне всё это действительно делает, граничит с чудом». А ведь Рёкк было уже шестьдесят! За «Долли» следует «Принцесса чардаша». Марика ликует: «Великолепно! Я снова королева чардаша!»
В Мюнхене и Вене, Гамбурге и Берлине благодарная публика устраивала ей овации. Марику забрасывали цветами, толпы поклонников с букетами и открытками для автографов поджидали её у театрального подъезда.
Шарль Азнавур, великий шансонье, посмотрев в Берлине «Марицу», пришёл в восторг от Марики Рёкк. В её гримёрной эти двое «вечнозелёных» (то есть неувядающих звёзд) обменялись комплиментами.
В июне 1971 года Рёкк получает золотой приз ФРГ за многолетнюю и выдающуюся деятельность в немецком киноискусстве. Ей аплодируют стоя. Марика удивлена: «Это же просто смешно. Теперь, когда я не снимаюсь, меня награждают этим призом! Я даже немного смущена!» Но теперь всё изменилось. Рёкк получает роли на студиях Австрии и ФРГ. «Я уже четыре раза пыталась поставить точку. Но мне всё время предлагают что-то новое. Да, у меня осталось нечто неоценимое: любовь моего зрителя!»
Судьба приготовила ей новое испытание. 25 августа 1985 года умер Фред Рауль. В течение семнадцати лет он любил и оберегал Марику, во многом определял её стиль. Рёкк пыталась забыться в работе. Позже она скажет: «У меня есть всё — но жизнь меня уже не радует. У меня прекрасный дом в Австрии, но житья там больше не могу. После смерти мужа я не нахожу себе места. Наверное, работой я просто заглушаю тоску. С ним умерла часть меня самой…».
В музыкальной комедии Вальтера Фирнера «Кукушкино яйцо» Рёкк с прежним блеском играла продавщицу цветов. Зрители на какое-то время забывали о своих заботах. Под занавес на сцену летели букеты цветов…
Само собой разумеется, что кумирам публики приходится время от времени платить благосклонным богам небольшую дань. В аэропорту Штутгарта Марика потеряла семь тысяч марок: расплачиваясь за покупку, она сунула оставшиеся деньги в сумку, а кто-то нечистый на руку это заметил. Только в самолёте на Вену она заметила, что деньги пропали, и так расстроилась, что забыла в самолёте шубку. Подумать только, до чего люди испорчены: шубка тоже исчезла!
В 1988 году состоялась премьера фильма «Замок Кёнигсвальд», в котором 75-летняя Рекк танцевала буги-вуги, причём её партнёр Хельмут Кетельс неоднократно перебрасывал актрису через себя.
До последних дней актриса сохраняла хорошую физическую форму, постоянно смеялась и острила. Немецкая газета «Бильд» опубликовала интервью, которое она дала в больнице Бадена. На вопрос корреспондента, как ей удалось так хорошо сохраниться, Рёкк ответила с печальной улыбкой: «Господь Бог даровал мне красивое лицо и тело, но о морщинах, к сожалению, запамятовал».
Легендарная актриса умерла 16 мая 2004 года в больнице города Баден близ Вены. Ей было девяносто лет.
Эдит Пиаф называют самой великой эстрадной певицей современности. Весь мир восхищался ею. Пиаф была музой Шарля Азнавура, Шарля Демона и других шансонье. Большой поклонник её таланта поэт Жан Кокто писал: «…Когда я услышал Эдит Пиаф, меня потрясла та душевная сила, которая буквально вырывалась из её маленького хрупкого тела… Её любят за то, что она поёт музыку улиц, „мотивы“, которые напеваются всеми без исключения, и кажется, что музыка рождена на тех же самых улицах…» Именем Пиаф названа одна из площадей Парижа.
«Петь песни — самое прекрасное занятие на свете! — говорила Эдит Пиаф. — Не знаю, есть ли ещё большая радость артиста, сумевшего в нескольких строках песни передать слушателям немного своего личного богатства».
Детство Пиаф прошло среди голода и мучений. Отцом Эдит был уличный акробат, нормандец Луи Гасьон. Мать, итальянка с примесью арабской крови, пела в кабачке. Эдит Джованна появилась на свет 19 декабря 1915 года в Бельвиле.
Она росла на задворках Парижа, среди падших женщин, воров, сутенёров. В 16 лет Эдит влюбилась в молодого каменщика и родила от него дочь Марселлу, которая вскоре умерла от менингита. Больше детей у неё не было.
Прозвище «Пиаф» ей дал Луи Лепле, директор театра-кабаре «Жернис». На арго «пиаф» — «воробышек». Он верил в талант Эдит и дал ей совет на всю жизнь: «Никогда не делай уступок зрителю! Великий секрет заключается в том, чтобы оставаться самим собой. Всегда будь сама собой».
Когда Шевалье впервые услышал Эдит Пиаф, он воскликнул: «Браво! Вот силища-то у малышки». Но он заметил и другое: «С нежной симпатией наблюдая за этим юным гением ниспровержения, я боюсь опасностей, которые заранее предвижу на её пути. Она хочет всё успеть, всё объять… Она не признаёт осторожности, которая требуется от звёзд».
Во время оккупации Парижа немцы приглашали Пиаф выступить с концертами в Германии, но она всегда отказывалась. Зато готова была сколько угодно петь в лагерях для военнопленных и отдавала им полученные гонорары. Они принимали её как королеву.
После освобождения Парижа Эдит решила вступить перед американскими солдатами. Они не выразили никакого восторга, когда на сцену вышла маленькая неприметная женщина в чёрном. Но как она пела! Её голос доходил до самого сердца. В конце выступления солдаты стоя аплодировали необыкновенной артистке, которая через несколько лет станет кумиром Америки.
Соединённые Штаты не сразу покорятся Эдит. Но уже через несколько лет продавцы на Бродвее насвистывали «Гимн любви», «Жизнь в розовом свете», «Малыш», поклонники окружали певицу на улице, умоляя дать автограф. Американский журналист писал: «Для шампанского Эдит Пиаф — лучше всякой рекламы. Как только она начинает петь в ночных ресторанах, у всех от волнения пересыхает в горле».
В рождественские праздники студенты Колумбийского университета уговорили Пиаф спеть им «Аккордеониста» перед статуей Свободы. На морозном воздухе её голос звучал великолепно. От криков толпы «Гип, гип, гип, ура!» статуя Свободы едва удержалась на пьедестале.
Эдит Пиаф с успехом гастролировала по всему миру. Иногда случались казусы. В Стокгольме она выступала во втором отделении большого концерта вместе с «Компаньон де ля Шансон». Но когда Пиаф вышла на сцену, то зал опустел наполовину. Организаторы турне объяснили ей, что в Швеции звезда всегда занимает середину программы, а в конце выходят второстепенные артисты.
На следующий день порядок был изменён. Выступление Пиаф было успешным. Один из поклонников преподнёс артистке букет в форме сердца, состоявший из синих, белых и красных цветов и обвитый трёхцветной лентой. Он надел его на шею певице под восторженные крики всего зала: «Да здравствует Франция!» Оркестр заиграл «Марсельезу».
Пиаф любили повсюду, она же не могла жить без Парижа. После длительных гастролей Эдит писала подруге: «Подумай, целый год я не дышала воздухом парижских улиц, не видела друзей! Это же бесконечно долго! Я была в сетке гастролей, как муха в паутине. Никакой возможности вырваться».
Пиаф боялась разочаровать парижского зрителя, лучшего на свете судью, который, как она считала, всегда будет её зрителем. Особенно она гордилась своим достижением — двенадцать недель аншлагов в концертном зале «Олимпии».
Эдиф Пиаф приходилось встречаться со многими сильными мира сего, на её концертах присутствовали короли. В кабаре на Елисейских полях побывала наследница престола Елизавета с мужем герцогом Эдинбургским. Они горячо аплодировали Пиаф, а в конце пригласили поужинать вместе. Пиаф рассказывала: «Я соглашаюсь, а сама думаю: наверное, по этикету полагается сделать реверанс. Но тут герцог встаёт из-за стола, пододвигает мне стул, я спешу сесть. Таким образом, мне не пришлось ничего делать. Мы начинаем болтать. Честно говоря, принцесса мне понравилась: она милая, простая и в жизни гораздо лучше, чем в кинохронике…»
В Голливуде Пиаф познакомилась с Чарли Чаплином. После концерта он заявил, что Пиаф тронула его до глубины души и что он плакал, хотя это бывает с ним редко. Чаплин пригласил Эдит к себе в гости.
Однажды в гримёрную певицы заглянула знаменитая американская драматическая актриса Кэтрин Корнэлл. Её муж остался у двери и даже не снял шляпу. Все смотрели на него в растерянности. Выдержав паузу, он сказал: «Я не снял шляпу, мадам Пиаф, не потому, что я, как и большинство наших парней, в сущности, довольно примитивен. И не потому, что я плохо воспитан. Я хотел обнажить голову перед вами». С этими словами он подошёл к певице, снял шляпу и поклонился.
А вот забавный случай, рассказанный самой Пиаф. Один парижанин решил прислать ей новогоднее поздравление в большом конверте. Адреса он не знал и написал: «Эдит Пиаф. Соединённые Штаты». Уже в Париже на конверте приписали: «Парижские почтовые служащие». В каждом городе на почте что-нибудь прибавляли: «Присоединяемся», «Почтовики из Чикаго вас любят», «Лос-Анджелес не отстанет от других»… Когда Пиаф наконец получила письмо, на конверте не осталось ни одного свободного места! В конце концов почтовики, наверное, испугались, что письмо может потеряться, и доставили его артистке с нарочным. Так он, вместо того чтобы постучать в дверь, просвистел «Жизнь в розовом свете»!
После концерта её всегда окружали поклонники. Пиаф смеялась и шутила с ними. Она возвращалась домой в сопровождении свиты, состоящей из поклонников, журналистов, снобов — всех тех, кто назавтра мог похвастаться: «Я провёл вечер у Пиаф».
Время проходило в непрерывных увлекательных беседах. Один из молодых актёров начал рассуждать о неблагодарной профессии певца, дескать он каждый раз должен вступать в бой со зрителем, которого боится. Эдит Пиаф резко оборвала его: «Как? Как же можно их бояться? Как их бояться, если они пришли! Ведь это значит, что они любят вас, хотят общения с вами… Когда я выхожу на сцену, вижу их, слышу, чувствую, как они меня ждут, как они слились со мной воедино, я каждый раз хочу создать что-то неповторимое! И их уже не сотни, не тысячи, не десятки тысяч, а не более чем один… Мой зритель, мой любимый, и я целиком принадлежу ему. Больше двадцати лет длится эта любовь между ним и мной. И каждый вечер я отдаю ему мою благодарность, мою любовь, моё дыхание… И только он один ни разу не обманул меня, не изменил мне и любит меня до сих пор!»
Все гости замерли. И тогда старый человек, такой далёкий от мира искусства, встал, по лицу его катились слёзы: «Я знал, мадам, что вы — великая актриса, теперь я знаю, что вы — великая женщина!..»
Пиаф с пренебрежением относилась к деньгам, о чём часто писали бульварные газеты. Она говаривала: «Кто скуп на монеты, скуп на чувства». Её дом был всегда полон, и часто случайные люди застревали в нём надолго и жили на полном её содержании… Эдит многим помогала деньгами. И при всём этом фантастическом расточительстве она на себя лично тратила ничтожно мало.
Пиаф обожала розыгрыши. Она напяливала на себя чудовищное платье, повязывала на голову платок и входила в какой-нибудь кабачок, где было битком народу. Подходила к первому столику и говорила: «Я — Эдит Пиаф!» Все вокруг начинали хохотать. Никто ей не верил. Тогда она говорила себе: «Эти кретины платят деньги, чтобы на меня посмотреть, а бесплатно я им не нужна. Ну ладно, сейчас увидите, Пиаф я или нет!»
И начинала петь. Она блестяще умела пародировать саму себя. Люди катались со смеху и верили ей ещё меньше.
Уже на улице Эдит хохотала, была очень довольна собой: «Придут домой, скажут: „Видели одну чокнутую, совсем мозги набекрень, говорила, что она Эдит Пиаф! Как будто в этом можно обмануть. Бедная дурочка!“ А дураки-то — они…»
Девизом певицы были слова: «Любовь всё побеждает!» Её подруга Марлен Дитрих вспоминала: «Я просто немела от её способности жечь свечу сразу с двух сторон и в одно и то же время иметь сразу трёх любовников. Рядом с ней я казалась „провинциальной кузиной“. Она была занята только своими собственными чувствами, своей профессией, своей любовью к миру и своей собственной любовью».
Самой большой любовью Пиаф был знаменитый боксёр Марсель Сердан. Но счастье обошло их стороной. 28 октября 1949 года Сердан погиб в авиакатастрофе у Азорских островов. В этот день у Пиаф был концерт в театре-кабаре «Версаль». Друзья умоляли её отменить выступление, но Эдит вышла на сцену.
Зал был полон. Открывая концерт, она тихо сказала: «Своё выступление я посвящаю светлой памяти Марселя Сердана…» Пиаф пела «Гимн любви», в котором есть такие слова: «Если ты умрёшь, я тоже хочу умереть». Она не сломалась. Она пела, как будто ничего не произошло, никакой трагедии. Свою боль, страдание, горе великая Пиаф вложила в песню. Она пела так, как поют только раз в жизни.
После гибели Сердана в душе Пиаф что-то оборвалось. Можно только удивляться терпению и выносливости певицы: за десять лет — семь операций, четыре автокатастрофы, страшные периоды морфинизма и алкоголизма, болезненные курсы лечения…
Временами она бросала пить, а потом начинала снова. В 1953 году в Париже, в казино де Руайо, произошёл громкий скандал. Эдит выпила перед концертом лишнего, и, когда оркестр проиграл вступление, она начала петь вместо слов «шагаю под непогодой» — «шалаем, балуем на воду».
Эдит Пиаф ушла с эстрады, но потом вернулась. Вернулась с триумфом. И снова беснующийся зал аплодировал ей стоя, а на сцену летели букеты цветов. Один американский критик писал: «Эдит Пиаф, маленькая французская Изольда, по-прежнему мужественно умирает от любви. Пятьсот раз во время первого ужина, пятьсот раз во время второго, а голос всё так же прекрасен… Самый сильный в мире голос в самом маленьком теле!»
Без любви Пиаф не могла ни жить, ни петь. Именно поэтому её было так легко обмануть, и всё чаще она говорила: «Это ужасно. Ни на мгновение нельзя забыть, что ты Эдит Пиаф. С тебя всё время хотят что-то урвать, а на тебя саму всем глубоко наплевать! Даже тот, кто лежит с тобой в постели, в голове крупными буквами держит: „ЭДИТ ПИАФ“».
В тридцать семь лет она вышла замуж за поэта и певца Жака Пиля. Брак потерпел крах. Потом обвенчалась в православной церкви с молодым греком Тео Ламбукасом. Пиаф придумала ему псевдоним Сарапо и вывела на сцену. Она любила жизнь, но болезнь отнимала у неё последние силы. «Вы боитесь смерти?» — «Нет, пока я пою, нет».
10 октября 1963 года Эдит Пиаф не стало. Ей было всего сорок восемь лет. Весь Париж провожал певицу в последний путь. На кладбище Пер-Лашез собралось сорок тысяч человек… Здесь были солдаты в мундирах, одетые в форму Иностранного легиона; они никогда не видели Эдит, но все были в неё влюблены. Женщины приносили букетики скромных цветов, единственных, которые любила Эдит. Она никогда не привозила домой корзины цветов после выступлений, она их раздавала.
Этот день был поистине чёрным для Франции. Поэт Жан Кокто, верный друг Пиаф, умер, когда готовился произнести по радио речь, посвящённую её памяти.
Голос Пиаф остался на пластинках. Она по-прежнему среди самых популярных певиц мира. Среди хитов — «Гимн любви», «Милорд», «Под небом Парижа», «Аккордеонист». Песня «Жизнь в розовом свете» вышла на первое место по количеству интерпретаций. Её пели на многих языках, пели Бинг Кросби и Луи Армстронг. На Бродвее в Нью-Йорке открылся ночной клуб «Жизнь в розовом свете».
«У неё было тщедушное тело и руки принцессы, — писала Дитрих. — Нежная и жестокая, мужественная и робкая, всё своё сердце и романтическую душу она вкладывала в песни и была готова отдать каждому свою любовь, дружбу, помощь, совет. Эдит Пиаф — это воробей, ставший фениксом».
Тур Хейердал. Это имя знакомо всем. Самый известный путешественник и исследователь второй половины XX века. Великий человек, неутомимый искатель и романтик, гуманист и учёный. Норвежец по происхождению, Тур Хейердал всегда считал себя гражданином мира: «Человек остаётся человеком, будь он норвежец, полинезиец, американец, итальянец или русский, когда и где бы он ни жил — в каменном или атомном веке, под пальмами или у кромки ледника. Добро и зло, отвага и страх, ум и глупость не знают географических границ. Все мы, люди, должны стремиться к взаимопониманию, чтобы человечество могло выжить на нашей маленькой планете, исправить всё, что было испорчено в веках из-за недостатка знаний и уважения к ближнему».
Тур Хейердал родился 6 октября 1914 года в небольшом городке Ларвик на юге Норвегии. Он был единственным ребёнком богатой и уже немолодой четы. Правда, от предыдущих браков родители Тура имели в общей сложности семерых детей. Любовь к природе, как признавался путешественник, привила ему мать.
Университет в Осло, в который он поступил в 1933 году, чтобы по желанию родителей изучать зоологию, вызывал у него скуку, как и у Алисон — прелестной девушки, объекта воздыханий Тура. В один прекрасный день она отправила родителям письмо: «Дорогие мама и отец, я познакомилась с молодым человеком по имени Тур Хейердал. Он просил меня стать его женой, я ответила — „да“. Вынуждена прервать свои занятия, поскольку уезжаю с ним на Маркизские острова в Тихом океане…»
Свадьба состоялась на рождество 1936 года, отъезд — вскоре после неё. Зоологический факультет Хейердал так и не закончил. Полсвета проплывает Тур с молодой женой (это путешествие финансировал Хейердал-старший — зажиточный пивовар), чтобы добраться до острова Фату-Хива в Тихом океане.
Зоологические изыскания 23-летнего студента были лишь официальным обоснованием поездки. На маленький остров Фату-Хива Хейердала привела романтическая мечта «расстаться с современностью, с цивилизацией, с культурой. Сделать прыжок на тысячи лет назад. Познать жизнь первобытного человека. Познать истинную жизнь во всей её простоте и полноте».
Вернувшись на родину, Хейердал приступает к изучению материалов по Полинезии и древним американским культурам. При первой же возможности Тур с женой отправляется в Северную Америку. Но здесь его застаёт Вторая мировая война.
Для Хейердала настали тяжкие дни. Чтобы содержать жену и сына, не имеющий специальности чужестранец вынужден был приняться за изнурительную и опасную для жизни работу. Он выдержал всё, вскоре даже начал преуспевать. Но оккупация родины фашистами не могла оставить равнодушным Хейердала. Он поступает в распоряжение норвежских вооружённых сил. В Англии молодой лейтенант прошёл спецподготовку парашютиста-диверсанта. С караваном союзнических кораблей Тур пришёл в Мурманск.
После войны Хейердал возобновляет прерванные войной научные исследования, разрабатывая свою теорию миграции примитивных народов через просторы Тихого океана.
Мировая слава пришла к Хейердалу в 1947 году, когда он на бальсовом плоту «Кон-Тики», названного в честь инкского бога солнца, перешёл Тихий океан от Перу до Полинезии. Тур доказал, что знаменитые статуи острова Пасхи созданы в глубокой древности представителями исчезнувшей культуры «мочика», изгнанными с родных мест воинственными инками, перебравшимися через Тихий океан.
Весь мир с затаённым дыханием следил за плаванием смельчаков на бальсовом плоту по бурным просторам Тихого океана. За сто один день «Кон-Тики» прошёл огромный путь — почти 5000 миль. Весть об удачном окончании рейса облетела весь мир: радио, телевидение, газетные полосы сообщили о счастливом завершении экспедиции, в успех которой никто не верил и которая до сих пор остаётся самой популярной, самой романтической и увлекательной.
Хейердал и его товарищи стали популярнейшими героями на всех пяти континентах, особенно среди молодёжи. Автор книги об известных путешествия на плотах Анджей Урбаньчик писал: «Необычайный успех его экспедиции объясняется в большой степени тем, что сам Хейердал обладает редким набором качеств: он отважен, смело идёт на риск, верит в удачу, сочетая при этом увлечённость романтика с трезвым научным подходом и способностями организатора. Однако и этого может оказаться недостаточно для торжества дела. Нужно ещё немного везения, а оно, похоже, неизменный спутник Хейердала».
Слава Хейердала облетела мир. Не было человека, который бы о нём не слышал. Он стал самым популярным норвежцем со времён Амундсена; кавалером многих орденов и лауреатом различных научных премий, в том числе международной премии за популяризацию науки, членом Нью-Йоркской академии наук, автором двух всемирно известных бестселлеров — «Путешествие на „Кон-Тики“» и «Аку-Аку».
Мальчишки плели свои камышовые «Ра», чтобы преодолеть на них какой-нибудь пруд. Появились конфеты «Кон-Тики», духи «Аку-Аку». Были выведены виноградные сорта с такими названиями. Хейердал получал письма со всех концов света.
«Я не искал славы, — говорил в интервью Тур Хейердал. — Но вот приходит время — на улице начинают показывать на тебя пальцами, в самолёте — требовать автографов. В любое время суток врываются к тебе репортёры и заставляют отвечать на невообразимые вопросы, о которых никогда в жизни не предполагал. Уже не принадлежишь самому себе. И хочется, очень хочется забраться куда-нибудь подальше и спокойно наконец поработать. Лодка в Атлантике — вот идеальное с этой точки зрения место… На самом деле факт, что имя моё известно многим, — это тройная ответственность за каждый свой поступок, за каждое слово, а это, знаете ли, помогает в деле».
Тур Хейердал объездил испанское, французское и итальянское побережья в поисках места, где он мог бы жить и откуда было удобнее планировать новые путешествия. В 1958 году он выбрал Колла-Микери, заброшенную лигурийскую деревушку с прекрасным видом на море. На итальянском побережье выросли две его дочери, Мариан и Анетта, а также сын Бьёрн.
В пятьдесят лет, имея полную возможность жить спокойно и в достатке, Тур Хейердал ещё раз доказал, что достоин удивления и восхищения. Он рискнул всем, чтобы предпринять новую экспедицию пересечь Атлантический океан на плоту из папирусного тростника. Хейердал решил доказать, что древние египтяне могли достигать побережья Южной Америки. Плот получил название «Ра» в честь бога Солнца у древних египтян.
Экипаж был интернациональный: американец Норман Бейкер, египтянин Жорж Сориал, итальянец Карло Маури. африканец из республики Чад Абдулла Джибрин, мексиканец Сантьяго Хеновес. Последним по списку был Юрий Сенкевич, врач из Советского Союза. Когда Хейердал обратился в Академию наук СССР с просьбой указать кандидата для участия в рискованной экспедиции, среди главных его требований были — наличие диплома врача и… чувства юмора. И Сенкевич полностью оправдал надежды легендарного путешественника. «Однажды в океане я решил попробовать московских сухарей, которые по моей просьбе взял с собой в экспедицию Юрий, — рассказывал Хейердал. — Только сунул сухарь в рот, раздался хруст: сломалась пластмассовая полукоронка. „Вот, пожалуйста, социалистический хлеб“, — съязвил Сантьяго Хеновес. „Не хлеб социалистический, а зуб капиталистический“, — ответил Юра. Мы все чуть со смеху не умерли. Более наглядной и весёлой политической дискуссии я не помню».
В 1969 году первый «Ра», связанный из нильского папируса, фактически потерпел крушение неподалёку от Антильских островов, команду пришлось эвакуировать. Хейердал на следующий год почти с той же командой и почти на такой же лодке (материал был, правда, взят уже с озера Титикака) триумфально доплыл до Барбадоса. Тростниковый плот пересёк Атлантический океан!
В Нью-Йорке Хейердала и экипаж «Ра» принял генеральный секретарь ООН. Он выразил своё восхищение мужеством мореплавателей и поблагодарил Тура Хейердала за экспедицию, организованную под знаком дружбы и взаимопонимания между людьми различных национальностей.
Авторитет Хейердала был бесспорен. И что не менее важно, он этим авторитетом не кичился. Юрий Сенкевич, дважды прошедший с Хейердалом Атлантику на «Ра», писал: «Тур искренне и глубоко любит себе подобных, ему действительно всё равно, араб ты или еврей, какого цвета твоя кожа и какому богу ты молишься. Искренняя доброта и отсутствие какой-либо агрессивности, честность и открытость — главные источники удивительного обаяния Тура Хейердала». Однажды норвежец ухитрился подружиться даже с безжалостными южноамериканскими мафиози. И, что особенно примечательно, в тех местах, где чужакам вообще появляться не рекомендовалось — даже с внушительной охраной.
В конце семидесятых Хейердал совершает тяжёлое плавание на тростниковой лодке «Тигрис», связавшее Индию с библейскими землями. В экспедиции участвовали представители девяти стран. «Мы показали, что в создании ранних цивилизаций земного шара древним жителям Двуречья, Индской долины и Египта, вероятно, помогали контакты на примитивных судах, которыми они располагали пять тысяч лет назад».
В 1988–1994 годах Хейердал проводил археологические раскопки на севере Перу, в местечке Тукуме. Он нашёл там целый комплекс пирамид. Раскопки показали, что древние жители Перу возвели их по технологии, сходной с той, которую применяли древние жители Двуречья шумеры, строя свои ступенчатые пирамиды. Фантастическая, загадочная связь между столь отдалёнными друг от друга точками Земли!..
Пирамиды не были разграблены, поскольку местные индейцы боялись этого места, обходили его стороной. Археологи раскопали множество удивительных изделий из золота, серебра, полудрагоценных камней… Там же Тур обнаружил подтверждение связи Перу и острова Пасхи, заселение которого, как он считал, поначалу шло из Южной Америки. Об этом говорили рельефы с изображением людей с птичьими клювами — людей-птиц, а с ними — изображение тростникового судна…
Остров Пасхи отдалён от материка — лететь до него пять часов — и ныне считается национальным парком. Посещают его в основном туристы. Постоянно на Пасхе живут около трёх тысяч человек. Местные жители считают Хейердала «отцом» своего острова. Пасхальцы всегда встречали Тура гирляндами цветов, с оркестром. Весь остров знал, что Хейердал — их современный аку-аку. Норвежцу удалось узнать у аборигенов такие сведения, каких не знал даже местный священник!
Хейердал получил письмо от немецкого туриста, в котором тот высказал на первый взгляд совершенно абсурдное предположение об искусственном происхождении некоторых холмов на острове Тенерифе (группа Канарских островов). И неугомонный Тур высадился на Канарских островах, где раскопал несколько тенерифских пирамид. Выяснилось, что их строили гуанчи — древний народ, истреблённый испанцами в XV веке.
На Тенерифе учёный жил со своей второй супругой Жаклин. Кстати, она, бывшая «Мисс Франция», актриса Голливуда, тоже стала археологом. Тур читал лекции и консультировал новые поколения исследователей, занимался своим Музеем связей древних цивилизаций. Он создал парк пирамид Гуймар, который сегодня привлекает тысячи туристов. Там же он написал несколько книг, в которых поставил острые вопросы о происхождении викингов.
В 2001 году 87-летний Хейердал перенёс сложную операцию на мозге в связи с тяжёлым онкологическим заболеванием. Но и после неё не сдался. По результатам исследований в районе российского Азова он написал книгу «В поисках Одина. По следам нашего прошлого». Хейердалу удалось косвенно подтвердить сведения о том, что скандинавский бог Один пришёл с берегов реки Тана (ныне река Дон) от народа, называвшегося «азами». Уже тогда он сообщил представителям прессы, что собирается повторить экспедицию на Азов. Не успел… Рак поразил почти весь мозг.
Когда Хейердал понял, что конец близок, попросил отправить его домой в Колла-Микери на берегу Лигурийского моря. Вечером 18 апреля 2002 года Тур скончался в окружении своей семьи.
«Норвегия потеряла соотечественника, который в последние пятьдесят лет был самым известным норвежцем в мире», — заявил премьер-министр Норвегии Хьель Магне Бунневик. Все хлопоты и расходы по похоронам правительство Страны викингов взяло на себя — последняя дань великому соотечественнику.
«Ра» и «Кон-Тики» — давно в мемориальных музеях в Осло. Вместе с «Фрамом» Нансена и кораблём Амундсена. Хейердал был по профессии антропологом, то есть изучал физические данные человека. Но человеческую душу, как утверждают все знавшие его, он знал не хуже. Не перечесть, скольким людям он сделал добро. И теперь имена трёх великих норвежцев XX века стоят рядом.
«Голос»… Самое известное прозвище американского певца Фрэнка Синатры. Если Синатра стал «Голосом», то лишь потому, что сумел оправдать ожидания публики. Фрэнк был очень романтичным, нежным и добрым. На концертах каждая женщина думала, что он поёт только для неё. Ходила шутка, что Фрэнк может спеть телефонную книгу, и все будут заворожены. Знаменитый Бинг Кросби говорил: «Только один певец является величайшим во всём мире. Это Синатра. И никто другой».
По словам Бертрана Дикаля, он умел шептать слова любви так, что те становились похожими на лепестки розы. Сила голоса уже не так важна — ведь есть микрофон. Именно о нём Синатра как-то заявил: «Многие певцы до сих пор не поняли, что микрофон — это их рабочий инструмент». Для него в песне важнее всего сердце, каждая нота должна быть сладкой, нежной — как признание в любви.
Синатра пользовался такой же сумасшедшей популярностью, как и Рудольфо Валентино. В начале артистической карьеры его публику составляли миллионы молоденьких девушек, которые при появлении певца на сцене визжали от восторга и падали в обморок. Они состарились вместе с кумиром, пронеся сквозь годы «ночей и дней» («Ночь и день» — название его первой пластинки) свою верность Фрэнки.
Фрэнсис Альберт Синатра родился 12 декабря 1915 года в Хобокене (штат Нью-Джерси) в семье итальянских эмигрантов. Его отец, Мартин, был боксёром и пожарным; мать, Натали («Долли»), — медсестра, ставшая активисткой Демократической партии.
С благословения отца и дяди Фрэнк увлёкся боксом. Но в душе он чувствовал себя певцом и сам придумал себе упражнения для постановки дыхания — плавал в бассейне и много бегал. В ранней юности Синатра перепробовал разные профессии, в том числе официанта и спортивного репортёра. В день своего восемнадцатилетия Фрэнк побывал на концерте Бинта Кросби и пришёл в такой восторг, что тут же поклялся, что станет таким же знаменитым.
Трубач Гарри Джеймс пригласил Синатру в свой джаз-бэнд. Какое-то время Фрэнк выступал с этой группой, а затем перешёл в оркестр знаменитого тромбониста Томми Дорси.
В 1942 году Синатра в рейтинге популярности шёл по пятам за Бингом Кросби. Очень скоро «Биллборд» вознёс Фрэнка на самую верхушку списка по опросу студентов, то есть самой горячей аудитории.
Гастролируя с оркестром Дорси, Синатра отдалился от семьи (в 1939 году он женился на Нэнси Барбато. У них родились дочери Нэнси Сандра и Кристина, сын Фрэнк-младший). Женщины боготворили его. Когда вокруг столько красавиц, устоять просто невозможно. Синатра заводил романы, не заботясь о соблюдении приличий. Однажды Нэнси заметила на пальце девицы из ночного клуба кольцо, которое подарила мужу. Синатра считал, что именно секс стимулирует творчество. И наоборот, творчество требует разрядки в виде секса.
Популярность Синатры была столь велика, что он ушёл из оркестра Дорси, не желая ни с кем делить свой успех. Концерты певца сопровождались массовой истерикой восторженной публики. Здание театра «Парамаунт», где он выступал, штурмовали многотысячные толпы фанатов. В течение двух месяцев Синатра выступал при полных аншлагах. Доведённые до экстаза фанатки разорвали в клочья четыре дорогих костюма певца — один за другим.
Фотография Синатры появилась на обложке журнала «Лайф» — его официально признали звездой. Колонки сплетен запестрели историями его романтических приключений. Фрэнк изменился: он отказался от свитеров и стал носить безупречно скроенные тёмные костюмы. Избранным друзьям теперь дарил золотые зажигалки «Данхилл».
Синатра выступал с сольными концертами, его пение сопровождали лучшие голливудские оркестры, залы были заполнены до отказа, с утра выстраивались километровые очереди за билетами. Женщины просто безумствовали на его концертах, а после представления толпы охотников за автографами не давали ему пройти к машине. Приходилось прибегать к помощи полиции. Пластинки Синатры расходились невероятными тиражами. А он умудрялся ещё сниматься в Голливуде, создавая образы суровых и упрямых мужчин.
По словам критика газеты «Нью-Йорк таймс» Стефана Холдена, от Синатры шёл «постоянный поток эротики». Его баритон называли «голосом для спальни», а писатель Гор Видал предположил, что по меньшей мере половина живущих ныне американцев была зачата под звуки пластинок Синатры…
В начале 1950-х положение Синатры было уже не столь безоблачным. На эстраде появляются новые имена. Сборы Синатры падают. Телешоу с его участием проваливаются. Фрэнк вступает в перепалку с журналистами. Творческий кризис певца совпал по времени с его увлечением актрисой Авой Гарднер, на которой он женился в 1951 году. Красивая и решительная, Ава любила светские вечеринки и много пила. Ссоры между супругами часто начинались с раннего утра. Фрэнк говорил, что эта любовь — его Ватерлоо. А тут ещё после сильнейшей простуды он потерял голос. Все эти несчастья были настолько неожиданны и тяжелы, что певец едва не покончил жизнь самоубийством.
К счастью, проблемы с голосом были временными, и когда он восстановился, Синатра с успехом снимается в кино и даже получает «Оскара» за роль второго плана в картине «Отныне и во веки веков» (всего в его коллекции три награды Американской киноакадемии). На большой эстраде Синатра теперь выступает в образе сильного мужчины. Его имя снова у всех на слуху. В течение нескольких месяцев журнал «Тайм» будет называть его «одним из наиболее замечательных, сильных, драматических, печальных и порой откровенно пугающих личностей, находящихся в поле зрения публики». О Синатре «Тайм» также написал: «Мужчина, безусловно, внешне похож на общепринятый стандарт гангстера образца 1929 года. У него яркие, неистовые глаза, в его движениях угадываешь пружинящую сталь; он говорит сквозь зубы. Он одевается с супермодным блеском Джорджа Рафта — носит богатые тёмные рубашки и галстуки с белым рисунком… согласно последним данным, у него были запонки, стоимостью 30 000 долларов… Он терпеть не может фотографироваться или появляться на людях без шляпы или иного головного убора, скрывающего отступающую линию волос».
На протяжении всей карьеры Синатру подозревали в связях с мафией. Однажды, по свидетельству конферансье Джерри Льюиса, певца едва не застукали с чемоданчиком денег, которые он проносил через таможню по просьбе своих боссов. На контрольном пункте Синатру остановили, чтобы проверил, багаж, но тут к месту событий приблизилась толпа поклонников, жаждавших взглянуть на своего кумира, и таможенники пропустили знаменитого клиента без досмотра.
Позже Лаки Лучано напишет в «Мемуарах», что материально поддерживал Синатру в начале его карьеры: «платил за рекламу, сценические костюмы, покупал музыкальные инструменты, словом, помог ему стать звездой эстрады».
Когда игорный бизнес переместился в Лас-Вегас, мафия использовала Синатру в качестве приманки. Он был королём Лас-Вегаса. Люди шли в казино, чтобы увидеть знаменитого певца. Если кто-то срывал большой куш, Фрэнк садился вместе со счастливчиком за карточный стол и играл до тех пор, пока тот не спустит все свои деньги.
Синатру многие любили, но и многие ненавидели. Недоброжелатели упрекали артиста во всех смертных грехах, навешивали всевозможные ярлыки: «грубый, извращённый любовник», «тиран», «крёстный отец»… Его драки в отелях, появление на сцене в джинсовой куртке с надписью «Тренер команды алкоголиков США», привычка швыряться миллионами — будь то выкуп похищенного сына (240 тысяч долларов) или оплата обеда в предвыборной компании Кеннеди (1,4 миллиона) — всё попадало на страницы бульварных газет.
После развода с Авой Гарднер певец женился в 1966 году на юной актрисе Миа Фэрроу, которая была младше его на тридцать лет. Дин Мартин пытался предостеречь друга: «Послушай, Фрэнки, твоё виски старше, чем она». Синатра же заявил на концерте в Лас-Вегасе: «Наконец-то я нашёл дурочку, которую смогу обманывать сколько захочу». Но Миа оказалась отнюдь не тех, из кого можно лепить что угодно. Брак быстро распался.
Через восемь лет Синатра женился на Барбаре Маркс, скромной и терпеливой женщине, сумевшей внушить своему знаменитому супругу вкус к простой жизни. Синатра теперь говорил: «В часы отдыха я рисую, много читаю, занимаюсь со своими животными. У меня в доме живут собаки и кошки. Я такой же обыкновенный человек, как и все…»
Фрэнк Синатра знал всех президентов, начиная с Франклина Рузвельта, пригласившего его на чай в Белый дом. Позже он ездил на Гавайи агитировать за Джона Кеннеди, поддерживал демократа Спиро Агню и республиканцев Ричарда Никсона и Рональда Рейгана. 17 апреля 1973 года Синатра пел на официальном обеде в Белом доме в честь премьер-министра Италии Андреотти. Микрофон для него установил лично президент Соединённых Штатов. Синатре аплодировали стоя. Его прошибла слеза, и в вечерних газетах появились заголовки «Синатра поёт и рыдает на гала-концерте в Белом доме».
Сам Синатра не представлял масштабов своей славы. Огромная армия его поклонников смотрела на выпады журналистов сквозь пальцы. В этой толпе обожателей было немало знаменитостей: Тони Кёртис, Мервин Ле Рой, Отто Преминджер и, конечно, Розалинд Рассел, Клодет Кольбер, Джин Келли, Рекс Харрисон, Кэтрин Хепбёрн, Дебора Керр, Джек Уорнер, Бинг Кросби, Грейс Келли и многие другие из тех, кто общался с ним изо дня в день.
За свою долгую карьеру Фрэнк Синатра не раз заявлял, что уходит со сцены, но всегда возвращался. Разумеется, с триумфом. Он не мог жить без восторженных слушателей, без аплодисментов. Более сорока миллионов американцев были поклонниками таланта Синатры. «Это — мир Синатры, а мы — всего лишь его жители», — говорил один из почитателей.
Фрэнк Синатра до преклонных лет сохранил моложавый вид, обаятельную улыбку и задиристость. Женщины по-прежнему были от него без ума. Но когда неистовая почитательница швырнула ему на сцену деталь туалета (лифчик или платок), Синатра сделал едва заметный жест в сторону, куда спланировала вещица, и грустно произнёс: «Простите, леди, я больше не интересуюсь бельём».
Одно из последних выступлений артиста состоялось в огромном зале университета штата Северная Каролина в Уилмингтоне. Концерт шёл с телесуфлёром, но встречали и провожали Синатру как живую легенду. Публицист Питер Хамилл заметил: «Синатра — как Колизей. Частично разрушен, но по-прежнему завораживает»…
Фрэнсис Альберт Синатра скончался в ночь с 14 на 15 мая 1998 года в лос-анджелесской больнице. Газета «Сан-Франциско кроникл» неожиданно предложила: «Смерть Синатры — повод отпраздновать его жизнь. Нальём рюмку, поставим пластинку!»
Ведущие газеты Америки вышли специальными выпусками. Телеканалы отменили многие передачи, чтобы рассказать о вехах долгой жизни певца. Огни Лас-Вегаса были приглушены на двадцать минут.
«Заглавной мелодией» Синатры, его «гимном» многие считают песню «Я шёл своим путём», написанную Полом Анкой. Фрэнк создал балладу о своей собственной жизни, созвучную миллионам американцев с похожей судьбой. Президент Клинтон, откликаясь на скорбное известие и выражая своё «огромное восхищение» певцом, не преминул сослаться на эту знаменитую песню: «Думаю, каждому американцу надо улыбнуться и сказать: да, он действительно шёл своим путём».
Согласно завещанию в могилу Синатры положили бутылку виски, блок сигарет, зажигалку и несколько десятицентовых монет. На могильной плите певца была выбита надпись: «Возлюбленному Фрэнку Синатре. Всё лучшее ещё впереди».
В 2006 году Синатру можно было снова увидеть на сцене в лондонском театре «Палладиум». Его удалось «оживить» благодаря современным технологиям. Синатра появляется в посвящённом ему мюзикле на огромных плазменных экранах, которые постоянно перемещаются по сцене. Идея о «виртуальном» мюзикле принадлежит дочери певца — Нэнси.
Вскоре Би-би-си сообщила, что Фрэнк Синатра обошёл Элвиса Пресли в борьбе за звание лучшего голоса двадцатого столетия. Синатра возглавил также список «Ста лучших исполнителей XX века», составленного английским «Радио-2» по опросу слушателей, певцов, экспертов и критиков.
Мария Каллас — великая певица и актриса, удивительное явление оперной сцены второй половины XX века. Её называли королевой примадонн. Она дала новую жизнь оперному искусству. Певицу называли «божественной», «незабываемой», «гениальной». Модельер Ив Сен-Лоран говорил: «Она была дива из див, императрица, королева, богиня, колдунья, работящая волшебница, одним словом, божественная». Лукино Висконти считал Каллас величайшей трагической актрисой современности.
Будущая звезда мировой оперы родилась в 1923 году в Нью-Йорке в семье греческих эмигрантов Георгия и Иванхелии Калогеропулос. Подлинная дата рождения Марии Каллас неизвестна. В паспорте стоит дата 2 декабря, но мать Марии свидетельствует, что родила дочь 4 декабря. В трёхлетнем возрасте её крестили в греческой православной церкви в Нью-Йорке и нарекли Сесилией Софией Анной Марией Каллас. Подобно многим иностранцам, имеющим длинные фамилии, Калогеропулос сменил своё имя на более краткое — Каллас.
Мария с детства проявляла склонность к музыке и пению. Окончив школу, она вместе с матерью вернулась на родину предков — в Грецию. Мария поступила в Афинскую консерваторию.
Началом её блистательной музыкальной карьеры стало поистине триумфальное выступление 3 августа 1947 года в опере «Джоконда» под руководством выдающегося дирижёра Тулио Серафина. Спектакль в городе Верона прошёл с большим успехом, и, судя по энтузиазму двадцатипятитысячной аудитории, заполнившей огромный театр, Джоконда Мария Каллас была признана блистательной. Маэстро Тулио Серафин одним из первых итальянских музыкантов оценил гений молодой певицы: «Я сразу же понял, что скоро Мария Каллас будет величайшей певицей XX века».
В Вероне Каллас познакомилась с богатым промышленником и большим любителем оперы Джованни Батистой Менегини. Он был старше Марии на двадцать семь лет. Менегини стал не только менеджером, руководителем и компаньоном певицы, но и её мужем.
В 1950-х годах Мария Каллас стала мировой знаменитостью. Она была принята в труппу прославленного театра «Ла Скала» и вскоре становится его королевой. Каллас это не удивляет: «Или у вас есть голос, или у вас его нет, и если у вас он есть, вы сразу начинаете петь ведущие партии… Когда у меня не станет врагов, тогда я пойму, что уже ничего не стою».
Каллас владела умами миланцев. Её необычные, оригинальные трактовки великих героинь итальянской оперы привлекли в «Ла Скала» аудиторию, которая раньше не интересовалась оперой. Любой слух о готовящемся дебюте Каллас немедленно становился одной из главных тем в разговорах миланцев.
Рукоплескания, которыми публика наградила Марию в «Лючии ди Ламмермур», гремели, как разбушевавшееся море, сцена тонула в цветах, многие кричали, что Лючия — Каллас самое великое воплощение героини Доницетти, которое когда-либо знала оперная сцена. В сцене сумасшествия Лючии миланцы были так потрясены Каллас, что, единодушно поднявшись с мест, устроили ей стоя оглушительную овацию. Триумф Марии Каллас был безоговорочным.
К 1952 году вокальный гений Каллас достиг пика. 8 ноября она дебютировала в Лондоне в «Норме». Её выступление в этой роли стало событие