С древних времен человечество мечтало летать подобно птицам. Но пройдет не одна тысяча лет, прежде чем эта мечта осуществится.
В истории воздухоплавания наряду с выдающимися достижениями и громкими победами есть немало печальных страниц. Стремление человека подняться в воздух всегда было сопряжено с огромным риском. Можно сказать, что скорбный список трагических потерь на пути освоения «пятого океана» открывается мифическим Икаром.
В 1783 году в небо впервые поднимается воздушный шар братьев Монгольфье. При попытке пересечь Ла-Манш 15 июня 1784 года погибает отважный де Розье — первая жертва воздухоплавания или аэронавтики.
Изобретение аэростата не решило проблемы полета. Основной недостаток этого летательного аппарата — он не мог перемещаться по заранее намеченному маршруту.
В 1900 году совершил первый полет дирижабль Ф. Цеппелина (Германия). Через несколько лет развернулось серийное производство управляемых аппаратов тяжелее воздуха. Долгое время дирижабли считались наиболее перспективным видом передвижения, — не случайно наиболее крупные по масштабам катастрофы до Второй мировой войны происходили именно с этими «динозаврами». Но в 1937 году взорвался корабль-гигант «Гинденбург», и эра дирижаблей кончилась.
Первый направленный полет аппарата тяжелее воздуха состоялся в 1903 году. Самолет братьев Райт открыл новую страницу в истории человечества: 17 сентября 1908 года Орвилл Райт поднялся в небо с лейтенантом Сэлфиджем. Самолет развалился в воздухе, Сэлфидж погиб — первая жертва зарождающейся авиации.
В 1930-х годах пассажирские самолеты имели небольшую вместимость. Основная причина катастроф — разрушение в воздухе или даже прямо на земле; особенно опасен отказ двигателя.
После Второй мировой войны гражданская авиация развивается стремительно. Появляются реактивные самолеты, затем широкофюзеляжные, способные взять на борт не одну сотню человек. Разумеется, увеличилось общее количество погибших в авиакатастрофах.
Самая страшная трагедия в истории авиации произошла 27 марта 1977 года: в районе Тенерифе столкнулись два самолета «Боинг-747» компаний «Пан Америкэн» и «КЛМ»; погибли 583 человека.
Под Токио 12 августа 1985 года разбился «Боинг-747» японской авиакомпании. На борту самолета находилось 524 человека; только четверым посчастливилось спастись.
Самая крупная катастрофа над водой — гибель индийского «Боинга-747» около побережья Ирландии: она унесла жизни 329 человек; на борту лайнера взорвалась бомба.
В результате теракта разлетелся в воздухе 21 декабря 1988 года «Боинг-747» американской компании «Пан Америкэн». Погибли 270 человек, в том числе 11 жителей городка Локерби (Великобритания), на который рухнул лайнер.
Катастрофа Ту-154 в 2001 году над Черным морем отнюдь не первый случай, когда воздушный лайнер стал жертвой ошибочного пуска ракет либо преступной безответственности тех, кто такие пуски санкционировал.
До сих пор окутана тайной катастрофа лайнера итальянской компании «Итавиа» с 81 пассажиром на борту, рухнувшего в Тирренское море в 1980 году. Многие эксперты считают, что DC-9 стал жертвой военных. В 1983 году советским истребителем уничтожен южнокорейский «Боинг» рейса КАЛ-007 с 269 пассажирами на борту. В июле 1988 года ракетами, которые по ошибке выпущены американским крейсером «Винсеннес», над Персидским заливом сбит иранский пассажирский самолет, погибли 298 человек. После этой трагедии журнал «Нью рипаблик» (Вашингтон) признал, что американская реакция на трагедию рейса КАЛ-007 — «часть циничной пропаганды и результат технологического высокомерия: мол, такого с нами никогда не могло случиться».
Авиационные специалисты с уважением говорят о самолете Ту-154, любовно называя его «рабочей лошадкой». В то же время именно с Ту-154, самым массовым среднемагистральным российским лайнером, связано наибольшее количество катастроф и происшествий в авиации СССР и России. За почти тридцать лет эксплуатации выпущено около 950 машин этого типа; около 50 из них разбились.
Самая крупная катастрофа на территории бывшего СССР произошла именно с самолетом Ту-154. После вылета из Ташкента 10 июля 1985 года самолет сорвался в плоский штопор и разбился вблизи Учкудука. В катастрофе погибли 200 человек.
Проанализировав характер авиакатастроф, происходящих в наше время, лондонский «Экономист» приводит следующую характеристику летных происшествий: при разгоне происходит 18 процентов аварий; взлете — 11; наборе высоты — 7; горизонтальном полете — 5; последующем снижении — 3; заходе на посадку — 12; посадке — 16 и, наконец, при приземлении — 25 процентов. Почти половина пассажиров, погибших в катастрофах, лишились жизни в самолете, который врезался в землю.
Статистика утверждает: количество авиапроисшествий в мире снижается. Если за 2000 год на регулярных рейсах на планете погибли 757 человек и на нерегулярных — 290, то в 2001 году картина изменилась. Число жертв самолетов, вылетающих строго по расписанию, не изменилось (757), а вот погибших в «чартерах» стало меньше — всего 206. Правда, в этом реестре не учтены жертвы атаки террористов на США 11 сентября. Снизился и такой общепринятый в авиации показатель, как «коэффициент погибших на 100 миллионов пассажирокилометров»: с 0, 025 в 2000 году до 0, 020 в 2001-м. Впрочем, год на год не приходится.
Основные причины катастроф гражданских самолетов в наше время таковы: технические неполадки, ошибки пилотов, ошибки авиадиспетчеров, международный терроризм, роковые случайности (столкновение с птицами, попадание молнии и т.д.).
Техника становится все совершеннее; в вопросах безопасности на первое место выходит так называемый человеческий фактор. Исследования компании «Боинг» показали, что 65 процентов всех летных происшествий произошло из-за ошибок, совершенных экипажем.
В 1972 году во Флориде ночью разбился самолет L-1011, погибли 100 человек. При выпуске шасси не загорелась лампочка, указывающая положение шасси. Все три члена экипажа углубились в решение этой проблемы. Расследование катастрофы показало, что лампочка просто перегорела. Бортовой самописец записал разговоры летчиков, из которых ясно, что никто из них не заметил, как отключился автопилот и самолет начал снижаться — пока не встретился с землей.
Не всегда ошибка пилота — это его собственная вина. К неправильным действиям может подтолкнуть множество факторов — начиная с неудобной компоновки кабины пилота и кончая сбивающими с толку указаниями диспетчеров.
Именно из-за ошибки диспетчера 11 августа 1979 года столкнулись на высоте 8400 метров в районе Днепродзержинска два пассажирских Ту-134. Все пассажиры и экипажи (178 человек) погибли.
«Пятый океан» не прощает пренебрежительного отношения к себе. В 1988 году — накануне катастрофы «Макдоннел-Дуглас MD-11» авиакомпании «Суисс эйр» в 1998 году — появилась новая реклама авиарейса. Крупное фото: черный молитвенник с крестом, лежащий на крышке гроба, и подпись: «Подходящее чтение в дорогу. Для тех, кто летает на других, более дешевых авиалиниях». Компания «Суисс эйр», не имевшая до этого крупных катастроф, могла позволить себе подобный черный юмор. На следующий день MD-11 разбился, погибли 229 человек, летевших из Нью-Йорка в Швейцарию.
Не обходится без катастроф и освоение космоса. Вспомним хотя бы 1967 год. Во время тренировки сгорели заживо американские астронавты Гриссом, Чаффи, Уайт. Советский космонавт Владимир Комаров погиб во время возвращения космического корабля на землю. В 1971 году не стало экипажа корабля «Союз-11». Причина смерти Добровольского, Волкова, Пацаева — разгерметизация аппарата во время спуска. США потеряли в 1986 году семерых астронавтов: сразу после старта взорвался знаменитый «Челленджер».
В авиакатастрофах погибли такие известные люди, как полярный исследователь Амундсен, президент Пакистана Зия-уль-Хак, министр обороны Китая Линь Бяо, бывший президент Панамы генерал Торрихос, президент Мозамбика Самора Машел, сын президента США Кеннеди-младший, а также целые команды: футбольные «Торино», «Манчестер Юнайтед», «Пахтакор», хоккейная «ВВС» и многие другие. Причем не всегда удается определить причину трагедии — теракт или несчастный случай.
И конечно, небо активно отнимает жизни тех, кто связан с авиацией профессионально. В авиакатастрофах погибли знаменитый летчик Валерий Чкалов, французский писатель Антуан де Сент-Экзюпери, первый космонавт мира Юрий Гагарин.
Чтобы предупреждать подобные трагедии, во многих странах работают специализированные службы безопасности полетов, научно-исследовательские учреждения, высококвалифицированные эксперты. Все это позволяет выявлять наиболее «горячие» опасные факторы, которые приводят к аварийным ситуациям.
Каковы главные требования к безопасности авиалайнера наших дней и ближайшего будущего? Перечислить их нетрудно: при внезапном осложнении обстановки они не должны сваливаться на крыло, переходить в штопор, взрываться, сталкиваться с другими летательными аппаратами. Но возможно ли в принципе создание абсолютно безопасного самолета? Конструкторы «Боинга» говорят, что появление такого лайнера уже не за горами.
15 апреля 1875 года потерпел катастрофу аэростат «Зенит», достигший рекордной высоты 8000 метров. Погибли два аэронавта.
В 1783 году по договоренности с Академией наук Франции владелец бумажной фабрики Жозеф-Мишель Монгольфье и его брат Жан-Этьенн сооружают воздушный шар, на котором предстояло подняться и совершить полет человеку.
Накануне этого события в ученых кругах развернулась дискуссия о возможности жизни на высоте. Многие опасались, что уже на низких высотах люди задохнутся от нехватки воздуха. Обеспокоенный Людовик XVI приказал посадить в шар двух узников.
«Неужели великая честь первыми вознестись к небесам будет принадлежать преступникам? Нет, этому не бывать! — возмутился известный парижский химик Пилатр де Розье. — Полечу я!» Он так настойчиво убеждал, так был уверен в безопасности предстоящего путешествия, что король заколебался и уступил. Сопровождать де Розье вызвался маркиз д'Арланд.
У множества людей, собравшихся на их проводы, замер дух от ожидания и страха. Казалось, гибель смельчаков неизбежна. Даже братья Монгольфье и те опасались за исход полета. Но тревожные ожидания и страхи оказались напрасными.
Поднявшись с площадки в саду дворца Ла-Мюэт, Пилатр де Розье и д'Арланд совершили 21 ноября 1783 года триумфальный полет.
Академия наук по достоинству оценила изобретение братьев Монгольфье: им присвоено ученое звание членов-корреспондентов и присуждена премия, предназначаемая для поощрения развития наук и искусств. Позднее Жозеф Монгольфье избран действительным членом Академии.
Появились в Академии и первые аэронавты — Пилатр де Розье и маркиз д'Арланд.
Во времена Франко-прусской войны 1870—1871 годов, когда Париж был окружен вражескими войсками, аэростаты оказались единственным средством сообщения между осажденной столицей и теми районами страны, что не захватили оккупанты. Во время блокады парижане построили несколько десятков воздушных шаров. На них переправили 3 миллиона писем и депеш, а также более 150 человек.
По окончании войны в Париже основано Французское общество воздухоплавания; членами его стали многие видные ученые того времени. На учредительном собрании яркую речь об использовании воздухоплавания в метеорологических исследованиях произнес Эрве-Мангон, избранный президентом общества. Он сказал, в частности: «Применение воздухоплавания в метеорологии должно быть теперь — позвольте мне повторить вам это — главной целью ваших усилий и ваших работ. Явления, происходящие в атмосфере, нам почти неизвестны. Мы не знаем, как образуются град, грозы, туман, северные сияния. Вынужденные ползать по поверхности земли, наблюдатели не имели до сих пор возможности изучать что-либо другое, кроме нижнего слоя атмосферы. Воздухоплаватели, наоборот, могут исследовать воздушную сферу по всем направлениям…»
Общество воздухоплавания 26 апреля 1873 года организует первую научную экспедицию, в которой приняли участие ученые Жозеф Кроче-Спинелли и Теодор Сивель.
В следующем году, 22 марта, на аэростате «Полярная звезда» они поднялись на высоту 7300 метров. В этот полет воздухоплаватели впервые, по совету физиолога Поля Вэра, взяли в мягких баллонах небольшой запас кислорода.
В марте 1875 года Сивель и Кроче-Спинелли вместе с Альфредом и Гастоном Тиссандье отправляются в новое путешествие на аэростате «Зенит», стараясь как можно дольше продержаться в воздухе. И действительно, дрейф «Зенита» оказался самым продолжительным за всю предшествующую историю воздухоплавания — 22 часа 40 минут.
Воодушевленные успехом аэронавты, не теряя времени, начинают приготовления к новому полету, на этот раз поставив себе цель достичь наибольшей высоты подъема. Исходя из этой задачи, они подготавливают и оборудование.
У подвесного обруча корзины аэростата появились три небольших баллона с газовой смесью для дыхания, содержавшей 70 процентов кислорода. На веревках, идущих от корзины к обручу, укрепили два барометра. Один регистрировал давление на высоте до 4000 метров, другой — от 4000 до 9000 метров. Рядом с ними — несколько различных термометров, чуть выше в запечатанном ящике подвесили специальный барометр для регистрации максимальной высоты подъема аэростата. Багаж экспедиции дополняли спектроскоп, компасы, карты, а также особые листовки-вопросники — их аэронавты намеревались сбрасывать во время полета.
«Зенит» 15 апреля 1875 года, в 11.52, с Кроче-Спинелли, Сивелем и Гастоном Тиссандье на борту отрывается от земли.
«Вот мы и полетели, друзья мои! Взгляните на наш „Зенит“ — как он красив!» — восклицает Сивель.
Занятые наблюдениями, аэронавты старались не обращать внимания на недомогание и не делали о том никаких записей. Но вот к часу дня шар поднялся на высоту 5300 метров. Разреженный воздух и жаркое солнце уже давали о себе знать. В дневнике Тиссандье появляется запись: «Кроче: пульс 120 ударов в минуту; Сивель: 150 ударов в минуту».
На высоте 5500 метров аэронавты в первый раз сбрасывают часть балласта; подъем шара ускоряется.
Во втором часу дня аэростат достиг высоты 7000 метров, дрейфуя поверх перистых облаков, состоящих из рассеянных частичек льда. Страдая от нехватки воздуха, Тиссандье делает несколько глотков дыхательной смеси, чувствуя, как живительно действует на него кислород.
Нелегко приходится и его спутникам. Время от времени глаза аэронавтов непроизвольно закрываются, лица бледнеют. Однако, несмотря на это, Сивель, стряхнув оцепенение, сбрасывает новую порцию балласта; шар поднимается еще выше.
Дрожа от холода, Тиссандье неровным почерком записывает: «Руки закоченели. Чувствую себя хорошо. На горизонте туман и небольшие, округленные перистые облака. Мы поднимаемся. Кроче тяжело дышит. Мы вдыхаем кислород. Сивель закрывает глаза, Кроче также закрывает глаза… 1 час 25 минут. Сивель бросает балласт. Сивель опять бросает балласт».
«Какое давление?» — спрашивает Сивель. «Триста миллиметров, — отвечает Тиссандье. — У нас еще много балласта. Как по-вашему, бросать?» Кроче-Спинелли в знак согласия энергично кивает. Сивель опорожняет еще три мешка с балластом. Потом в изнеможении садится на дно корзины.
О том, что произошло дальше, рассказывает Гастон Тиссандье:
«Вскоре меня охватила такая слабость, что я даже не мог повернуть головы, чтобы посмотреть на своих товарищей. Хотел схватить шланг с кислородом, но не мог поднять руки. Однако голова моя еще продолжала работать. Я не переставал наблюдать за барометром — по-прежнему не сводил глаз со стрелки, которая вскоре подошла к цифре 290, затем 280 миллиметров и стала переходить за нее.
Хочу крикнуть: «Мы на высоте восемь тысяч метров!» Но язык у меня точно парализован. Вдруг глаза мои закрылись и я упал без чувств. Это произошло приблизительно в 1 час 30 минут.
В 2 часа 8 минут я на минуту пришел в себя. Шар быстро опускался. У меня достаточно сил, чтобы перерезать веревку ментика с балластом, ослабить скорость спуска и записать следующие строки — привожу их дословно:
«Мы опускаемся; температура — 8 градусов; я бросаю балласт; давление 315. Мы опускаемся. Сивель и Кроче все еще без чувств на дне корзины. Опускаемся очень быстро».
Едва я успел написать эти строки, как меня охватила дрожь и я снова упал в изнеможении. Ветер сильно дул снизу вверх. Это говорило об очень быстром спуске. Через несколько минут я почувствовал, что меня трясут за руку, и узнал Кроче; он пришел в себя. «Бросайте балласт, — сказал он мне, — мы опускаемся». Но я только с трудом открыл глаза.
Помню, что Кроче отцепил аспиратор — он весил 17 килограммов — и перекинул его за борт, затем опорожнил мешок с балластом, выбросил одеяло, еще что-то. Но все это помнится крайне смутно, и на этом обрываются дальнейшие воспоминания, потому что тут я опять впал в забытье, на этот раз более сильное. Мне казалось, что я засыпаю вечным сном».
Что было потом? Несомненно, освобожденный от балласта шар замедлил спуск, а затем снова поднялся в высокие слои атмосферы. В половине четвертого Тиссандье приходит в себя, испытывая сильное головокружение и слабость.
Приоткрыв глаза, он видит, что шар опять опускается — со страшной быстротой. Корзина сильно раскачивалась и описывала большие круги. Тиссандье на коленях подполз к своим спутникам. «Сивель! Кроче! Проснитесь!» Но те неподвижно лежали на дне корзины. Собрав остаток сил, Тиссандье попытался приподнять их. Лица аэронавтов потемнели, глаза стали мутными, изо рта сочились струйки крови. Оба мертвы…
Через несколько минут корзина с силой ударилась о землю. Дул сильный ветер; якорь не удержался, и корзина начала волочиться по полю. Но вот Тиссандье удалось ухватиться за клапанную веревку и выпустить газ. Обмякшая оболочка шара зацепилась за дерево и распоролась. Было четыре часа дня…
На кладбище Пер-Лашез 20 апреля 1875 года состоялись похороны героев. Весть о катастрофе уже разнеслась по всей столице, и проводить аэронавтов пришли многие тысячи людей.
Что касается Тиссандье, то ни ужас, пережитый им, ни гибель друзей не сломили его. Позднее он совершил еще несколько исследовательских полетов со своим братом Альфредом и ученым-аэронавтом Дютэ-Пуатеваном, интересовавшимся процессом образования тумана. А в 1883 году, через сто лет после первых полетов Монгольфье и Шарля, братья Гастон и Альфред Тиссандье построили первый в истории дирижабль с электродвигателем, на котором благополучно совершили полет в окрестностях Парижа.
Долгое время воздухоплаватели не решались даже приблизиться к высоте, столь дорогой ценой оплаченной экипажем «Зенита». Первыми преодолели этот рубеж немецкие ученые-аэронавты профессора Берсон и Зюринг.
Летом 1897 года в просторах Северного Ледовитого океана на пути к Северному полюсу бесследно исчез шведский аэростат «Орнен» («Орел») и его экипаж — полярные исследователи Соломон Август Андрэ, Кнут Френкель и Нильс Стриндберг.
Исследователей давно манил Северный полюс — точка Земли, где воображаемая ось вращения планеты пересекает земную поверхность. На нем нет ни географической долготы и широты, ни деления времени на дни и ночи.
Но проходили годы, а Северный полюс оставался недоступным. Ни корабли, ни санные упряжки не могли достичь заветной цели.
В 1845 году французский аэронавт Дюпюи-Делькур высказал идею о возможности достижения полюса на воздушном шаре. Но тогда это было слишком смелым предложением.
В августе 1871 года на заседании I Международного географического конгресса (Антверпен) известный французский физик и химик Зильберман изложил свой план покорения Северного полюса. Французский ученый планировал сначала отправиться к берегам Гренландии, а там с борта судна подняться на монгольфьере и лететь к полюсу.
В марте следующего года, на заседании Парижского географического общества вновь обсуждался проект достижения Северного полюса на воздушном шаре. Французский аэронавт Сивель собирался на корабле проникнуть как можно дальше за Полярный круг и затем при попутном ветре отправиться на аэростате к полюсу.
В 1890 году очередной план покорения Северного полюса представили французские аэронавты Эрмит и Безансон. Увы, Парижское воздухоплавательное общество его не одобрило.
Чуть позже о своем намерении достичь полюса на аэростате заявил шведский аэронавт инженер Соломон Август Андрэ. В его поддержку в феврале 1895 года на собрании Академии наук Швеции выступил знаменитый ученый Эрик Норденшельд.
Первые уроки воздухоплавания Андрэ получил в двадцать два года, во время поездки на Всемирную выставку в Америку. Его учителем стал известный американский воздухоплаватель Уайз.
Весной 1893 года Андрэ получил в свое распоряжение аэростат «Свеа», на котором в одиночку совершил девять полетов, изучая температуру, влажность и состав воздуха на различных высотах, характер воздушных течений, фотографируя, — всего он провел около четырехсот наблюдений. В полетах на «Свеа», управляя парусами и гайдропами, Андрэ нередко отклонялся от направления ветра на 30, а временами даже на 40 градусов!
«Экспедиция отправится из Европы в начале лета 1896 года с таким расчетом, чтобы в июне достигнуть норвежских островов, лежащих в северо-западной части Шпицбергена, — сообщал о своих планах Андрэ. — На одном из норвежских островов или каком-либо другом подходящем месте будет построено укрытие для шара. Скоро ли удастся достичь полюса, зависит, конечно, от скорости и направления ветра. При наиболее благоприятных обстоятельствах это может быть исполнено за очень короткое время».
Покорив полюс, Андрэ хотел добраться до обитаемых районов на северо-западе Северной Америки или на северо-востоке Азии. Главная цель экспедиции — исследование полярных стран, в первую очередь центральных, наиболее труднодоступных областей Арктики. Одновременно с географическими исследованиями намечались различные физико-метеорологические наблюдения.
За несколько месяцев до полета Андрэ не сомневался в благополучном возвращении аэронавтов даже в случае вынужденной посадки в Ледовитом океане. «Вероятность этого, конечно, не исключена, — говорил отважный воздухоплаватель. — В таком случае нас можно сравнить со всякой другой экспедицией на санях, и единственная разница — что мы пролетим вперед на шаре, а возвратимся на санях или в лодке. Но у нас есть большое преимущество перед обычными санными экспедициями: благодаря быстроте продвижения вперед мы можем взять с собой столько провианта для обратного пути, сколько другим надо было брать в оба конца. По той же причине мы сохраним свои физические силы и у нас будет моральная поддержка, заключающаяся в том, что все препятствия на пути к полюсу остались позади и мы направляемся к обитаемым землям».
Проект Андрэ поддержан Шведским географическим обществом, французской Академией наук, Парижским воздухоплавательным обществом и VI Международным географическим конгрессом, проходившим в Лондоне.
Экспедиция снаряжалась под покровительством короля Оскара II; изобретателя динамита и будущего основателя фонда Нобелевских премий Альфреда Нобеля и барона Оскара Диксона, чье имя носит остров Диксон.
Проект аэростата, названного «Орнен» («Орел»), разработал сам Андрэ. Построить шар поручили знаменитой мастерской Лашамбра в Париже.
Оболочка аэростата скроена из легкого, прочного китайского шелка. Верхняя ее часть трехслойная, с шелковым лакированным чехлом, не боящимся, как надеялись аэронавты, влажных туманов и снега. Шар имел диаметр 20, 5 метра и вмещал около 5000 кубических метров водорода. Оснащен научными и навигационными приборами и инструментами.
С помощью гайдропов шар уравновешивался так, что мог идти на высоте 200—250 метров над уровнем моря — ниже облаков, но выше тумана. Общий вес трех гайдропов «Орнена» составлял 850 килограммов. Чтобы они не намокали и легче скользили по льду и воде, их смазали вазелином. Кроме того, по бокам шара располагалось восемь балластных канатов по 70 метров.
Три небольших паруса в сочетании с гайдропами позволяли изменять направление полета на 25—30 градусов от направления ветра.
Весной 1896 года Андрэ со своими спутниками и всем необходимым снаряжением на пароходе прибыли на остров Данске, на северо-западе Шпицбергена. Места эти были знакомы Андрэ по предыдущей его экспедиции — в 1882—1883 годах. Здесь путешественники разбили лагерь, построили ангар для «Орнена».
Попутного ветра долго не было, поэтому 12 августа экипаж «Орнена» вернулся на материк.
В мае следующего года аэронавты снова отправляются на остров. Наполнив шар водородом, они ждут благоприятного ветра.
Наступило воскресенье 11 июля 1897 года, ясное и солнечное. Дул свежий, порывистый ветер. В восемь часов утра начались спешные приготовления к подъему. По распоряжению Андрэ выпустили два пробных шара-пилота. Они полетели в желаемом направлении. Тут же подвешивается гондола «Орнена». Аэронавты, быстро простившись с провожающими, занимают свои места.
В 14.35 шар взлетает. Но уже через несколько секунд после старта «Орнена» выясняется, что гайдропы, столь необходимые воздушным путешественникам, остались на земле; виной всему спешка.
Едва шар поднялся, как его понесло на скалы. К счастью, в последний момент ветер изменил направление. Но тут же новый, внезапно ударивший сверху шквал швырнул аэростат с высоты так, что гондола его на несколько секунд окунулась в море. После того как аэронавты сбросили несколько мешков балласта, шар стремительно взмыл на высоту 800 метров и со скоростью 25 километров в час понесся над океаном.
«Андрэ сказал нам, чтобы мы не беспокоились, если о нем не будет известий в течение целого года; он может спуститься в таком месте, откуда всякие сообщения невозможны, и провести зиму у лапландцев или эскимосов или в пустынной стране, предоставленный самому себе, а может вернуться на родину только в следующем году», — вспоминал Машюрон, участник экспедиции на остров Данске.
Прошло несколько месяцев, прежде чем на поиски пропавшей экспедиции Андрэ отправились спасательные отряды. Время от времени газеты сообщали сенсационные новости о том, что найден шар и его экипаж. Находились даже свидетели, якобы видевшие Андрэ. Увы, подлинные документы экспедиции — дневник Андрэ, записные книжки Стриндберга, фотографии — вместе с останками аэронавтов случайно были найдены лишь в 1930 году на острове Белом, находящемся примерно на полпути между Шпицбергеном и Землей Франца-Иосифа.
Что произошло с «Орненом» и его отважным экипажем? В первое время вместо намеченных 200—250 метров путешественники летели при попутном ветре, на высоте 500—600 метров, а иногда и выше. В шестом часу дня 11 июля аэронавты выпустили четверку почтовых голубей (ни одна птица не достигла родных мест). Потом сбросили первый буй; после 1142-дневного дрейфа в океане он подобран у берегов Норвегии. «Наше путешествие до сих пор идет хорошо… — сообщали аэронавты. — Прекрасная погода. Состояние духа превосходное».
Аэростат продолжает лететь над тонким слоем облаков; через них неясно просвечивает лед. Высота полета увеличивается до 700 метров; температура воздуха +1 градус; вокруг тишина и безмолвие.
Вечером, в половине десятого, аэронавты определяют магнитный курс: северо-восточный, 45 градусов.
Ровно в 22 часа, когда в просвете между облаками показался лед, удалось вновь определить курс: северо-восточный, 60 градусов. Незадолго перед тем шар снизился и летел теперь над самой верхней кромкой облаков. Опасаясь провалиться в облака и лишиться спасительных солнечных лучей, аэронавты сбрасывают часть балласта.
Но к полуночи высота полета снова падает, и шар накрывает тяжелая туча. Снижение началось сразу же, как только аэростат вошел в тень этой тучи. К четверти первого шар снижается настолько, что самодельные гайдропы, сделанные из канатов, взятых в качестве балласта, касаются поверхности льда: с 500 метров шар проваливается на высоту 20 метров. «Орнен» медленно продвигается в тумане. «Солнце скрылось, но мы не теряем мужества», — отмечает Нильс Стриндберг.
В час ночи снова сбрасывается балласт. Туман вокруг «Орнена» все больше сгущается.
Во втором часу ночи 12 июля шар неподвижно застыл на одном месте — штиль. Но вскоре слабые порывы ветра начинают сносить шар на запад.
В шесть часов утра «Орнен» снова останавливается; через сорок минут продолжает путь на запад — сильно отяжелевший, с оболочки капает вода.
Днем шар опускается настолько низко, что гондола дважды ударяется о лед. Аэронавты, стараясь хоть как-то облегчить шар, выбрасывают остатки балласта, железный якорь, последний буй… Но гондола снова и снова бьется о льды.
Несмотря на отчаянное положение, аэронавты продолжают вести наблюдения.
«Сегодня нам пришлось выбросить много балласта и мы совсем не спали, не могли даже хоть немного отдохнуть из-за досадных толчков; выносить это дальше мы были не в состоянии. Я послал спать Стриндберга и Френкеля… После этого я попробую сам отдохнуть…
Довольно-таки странное чувство парить вот так над полярным морем.
Первым пролетать здесь на воздушном шаре. Скоро ли появятся у нас последователи? Сочтут ли нас сумасшедшими или последуют нашему примеру? Не стану отрицать, что все трое мы испытываем горделивое чувство. Мы считаем, что спокойно можем принять смерть, сделав то, что мы сделали», — записывает Андрэ.
В десять часов вечера «Орнен» снова останавливается и всю ночь с 12 на 13-е держится на месте.
В половине четвертого ветер несколько усиливается. Около девяти часов туман рассеивается, показывается солнце. Аэронавты торопятся определить свое местонахождение — 82 градуса северной широты и 16 градусов восточной долготы.
Снова полет; но в воздухе похолодало, мокрые канаты обледенели.
Во второй половине дня, попав в туман, «Орнен» вновь начинает задевать гондолой о торосы. И чем дальше, тем хуже становится положение аэронавтов. Вечером в гондоле вспыхивает пожар. С огнем удалось быстро справиться. Однако Андрэ при этом сильно ушиб голову. Из-за частых ударов гондолы о лед сильно разболелась голова и у Стриндберга. И все же по-прежнему вместе с Френкелем он продолжает вести наблюдения.
Последние часы дрейфа. Утром 14 июля 1897 года, после 65 часов полета, Андрэ, Стриндберг и Френкель оставляют гондолу «Орнена». Аэронавты высаживаются на дрейфующие льды в точке с координатами 82 градуса 56 минут северной широты и 29 градусов 52 минуты восточной долготы — в 300 километрах от ближайшего, берега.
22 июля путешественники выступают в санный поход. Спустя два месяца, после невероятно тяжелого пути по ледовым просторам, они достигли острова Белого, одного из самых диких уголков Полярного бассейна, и, пока у них оставались силы, продолжали вести наблюдения.
«Лед в ледниках… заметно слоист в горизонтальном направлении. Позавчера большую часть дня шел дождь, и это нужно признать чрезвычайно удивительным для данного времени года и данного градуса широты», — записывает Андрэ 29 сентября.
«Вечер такой божественной красоты, что прекраснее нельзя и пожелать. В воде кишела разная мелюзга и плавала стайка из семи черно-белых птенцов полярного чистика. Показались даже два тюленя», — отмечает он 1 октября.
Но начиная с 3 октября (за два дня перед высадкой на Белый) прекращаются записи метеорологических наблюдений, которые вел Френкель. До 7 октября продолжал вести наблюдения Андрэ. Последняя запись, сделанная Стриндбергом, датирована 17-м числом этого месяца.
Несмотря на стойкость и мужество, аэронавты погибли. Тела Андрэ и Френкеля найдены норвежскими зверобоями в самодельной палатке, сшитой из куска оболочки «Орнена»; палатка была погребена под толстым слоем снега. Рядом — оружие, патроны и немалый запас продуктов.
Что стало причиной смерти исследователей уже, казалось бы, в безопасности — на твердой земле? Скорее всего, они заснули и замерзли; такова наиболее распространенная версия. Что касается Стриндберга, он умер еще раньше и похоронен товарищами; могила его — рядом с палаткой, среди камней.
Много лет спустя датский врач Трайд выдвинул новую версию о причине смерти путешественников. По мнению Трайда, их погубил трихинеллез — инфекционное заболевание, носителями которого являются белые медведи. По симптомам эта болезнь несколько напоминает паратиф: высокая температура, сильные головные боли, боль в глазах. А все трое аэронавтов, судя по их записям, жаловались на боль в глазах. Трайд исследовал останки скелета медведя, найденного на биваке шведов, и в сохранившихся волоконцах медвежьего мяса обнаружил возбудителя трихинеллеза.
Еще одна возможная причина гибели экипажа «Ориона» — Андрэ и Френкель могли быть заживо погребены снежной лавиной, внезапно сошедшей со склонов окрестных гор. Но тогда они умирали бы долго и мучительно, страшной смертью от удушья, а никаких признаков, что они пытались выбраться из палатки, не обнаружено.
Трагический исход экспедиции породил целую бурю и в научном мире, и в прессе. Даже среди тех, кто раньше поддерживал Андрэ, стали раздаваться голоса, называющие его экспедицию безумием. Лишь немногие продолжали считать, что Андрэ на верном пути.
7 октября 1910 года во время показательного полета под Санкт-Петербургом трагически погиб один из пионеров русской авиации Л.М. Мациевич.
Как-то утром, просматривая газеты, великий князь Александр Михайлович прочитал о перелете француза Блерио через Ла-Манш. Поклонник авиации еще с тех времен, когда Сантос-Дюмон облетел вокруг Эйфелевой башни, светлейший подумал, что самолет — это не только способ передвижения по воздуху, но и возможный новый вид оружия.
Между тем при освоении «пятого океана» аппаратами тяжелее воздуха не обходилось без жертв. Первая в мире авиационная катастрофа произошла 17 сентября 1908 года на американской военной базе Форт-Мейрес, штат Вирджиния. Причем биплан «Райт А» пилотировал один из его создателей — Орвилл Райт. На этот раз он поднялся в небо не один: лейтенант американской армии храбро согласился занять второе место. Полет проходил успешно, самолет довольно долго кружил над восхищенными зрителями. Но при очередном наборе высоты биплан, не выдержав солидного веса лейтенанта, развалился. Райт получил тяжелые травмы; Сэлфиджа насмерть задавил горящий двигатель.
Весной 1910 года при Особом комитете по усилению Военно-морского флота, возглавляемом великим князем Александром Михайловичем, был создан Отдел воздушного флота. Среди прочих в комитет вошел и Лев Макарович Мациевич.
Жизнь морского офицера-подводника, инженера-летчика, авиационной гордости и надежды страны, удивительна. Мациевич окончил механический факультет Харьковского технологического института, затем, без отрыва от военной службы, Морскую академию. Разработал проект броненосного крейсера; затем участвовал в строительстве нескольких боевых кораблей, в частности броненосца «Иоанн Златоуст» в Севастополе. Но особенно много сделал он для отечественного подводного флота. В 1907 году Лев Макарович назначен наблюдателем за постройкой подводных лодок на Балтийском заводе в Петербурге. Им разработано 14 проектов подводных кораблей, изобретен оригинальный двигатель, пригодный как для надводного, так и для подводного хода лодок, а также создана система для защиты кораблей от мин и торпедных атак. Мациевич одним из первых осознал, каким должно быть взаимодействие боевого корабля и самолета.
Лев Макарович 23 октября 1909 года подал в Главный морской штаб докладную записку, в которой писал: «Качество аэропланов позволяет думать о возможности применения их к морскому делу. При помещении одного или нескольких аэропланов на палубе корабля они могут служить в качестве разведчиков, а также для установления связи между отдельными судами эскадры и для сообщения с берегом. Кроме того, возможен специальный тип корабля, снабженного большим количеством аэропланов (до 25)». В морском ведомстве признали проект интересным, но финансировать из казны отказались.
От собранных по всенародной подписке средств на постройку крейсеров после гибели русского флота в Цусиме осталось два миллиона. Идея великого князя Александра Михайловича закупить на эти деньги во Франции аэропланы и подготовить военных летчиков была поддержана в обществе и одобрена государем.
Вскоре во Францию выехала группа, состоящая из офицеров и нескольких нижних чинов, для обучения полетам и технического обслуживания аэропланов. Руководителем авиационной комиссии по закупкам назначили Мациевича.
В середине марта 1910 года русские офицеры уже в Париже. За несколько месяцев пребывания за границей Мациевич успел побывать на семи аэродромах и изучить устройство аэропланов тринадцати типов. Наконец, он обучался в школе Анри Фармана, известного летчика и авиаконструктора.
Свой первый самостоятельный полет Мациевич совершил после 45 минут обучения с инструктором. В меру осторожный, всегда внимательный и спокойный в сложные моменты, он за все время, проведенное в школе Фармана, не потерпел ни одной аварии. «Летаю на „Фармане“, умею на „Соммере“, — писал Лев Макарович. И мечтал: — Изучу основательно недостатки существующих аэропланов, а затем займусь проектированием нового».
Мациевич получил у Фармана лицензию пилота под номером 176. В России он стал тридцать первым летчиком по счету и в числе первых — по летному мастерству.
В Петербург Мациевич возвратился к 13 сентября. Он собирался участвовать во Всероссийском празднике воздухоплавания, который шел с большим успехом уже вторую неделю.
Местом проведения праздника выбрали так называемое Комендантское поле. Часть его, напротив Коломяжского ипподрома, огородив забором, превратили в аэродром. Вдоль него поставили зрительские трибуны. Для участия в празднике записались одиннадцать авиаторов, среди них — уже известные Михаил Ефимов и Сергей Уточкин.
Первые же полеты Мациевича в Петербурге стали событием. «Вот где истинный художник своего дела, — с восхищением писала столичная газета. — Вот человек, который и телом и душой отдался авиации».
Вместе с авиаторами Ефимовым, Пиотровским и Рудневым он первым летал ночью, устанавливал рекорды высоты, скорости и продолжительности полета. Обаяние Мациевича на земле и мастерство в воздухе привлекали к нему всеобщее внимание. С ним поднимались в небо известный атлет И. Заикин, профессор К. Боклевский, народоволец И. Морозов, адмирал Н. Яковлев, председатель Государственной Думы Н. Гучков и многие другие известные люди. «Все хотели летать с Мациевичем, — писал один из современников, — всем он внушал доверие и всех очаровывал своим удивительным обаянием большого и талантливого человека». На вопрос об опасности Мациевич отвечал философски: мол, учесть степень риска трудно, а потому лучше о нем вообще не думать.
Капитан Лев Мациевич 23 сентября (6 октября) 1910 года предлагает совершить воздушное путешествие Петру Аркадьевичу Столыпину. Премьер соглашается не без колебаний, ибо страдает стенокардией. Полет проходит без осложнений.
Авиаторские состязания на Комендантском аэродроме подходили к концу. Утром 24 сентября Мациевич планировал совершить пробный полет на аэроплане Соммера.
Но из-за сильного ветра Мациевич отложил полет на новом аппарате до вечера; пока решил подняться на проверенном «Фармане». На трибуне среди зрителей сидела жена капитана — Александра Анатольевна.
Авиатор поднимает в воздух начальника Главного морского штаба вице-адмирала Яковлева. В тот же день устанавливает рекорд высоты соревнований; затем изъявляет желание его улучшить, что приветствуется высшими чинами ведомства.
В начале шестого Лев Макарович решил наконец лететь на «Соммере», но мотор аэроплана забарахлил. Авиатор махнул рукой и вернулся к «Фарману», бросив на ходу: «Попробую на нем взять высоту».
Но устала, болит спина; он отдает механику распоряжение привязать сзади, к стойке, стальной тросик, который послужит спинкой сиденья.
В 8 часов вечера у Мациевича намечена встреча в театре с известным писателем Леонидом Андреевым, который тоже мечтал полетать на аэроплане. Мациевич повесил на грудь барограф (прибор, записывающий высоту) и забрался в аэроплан.
В воздухе находился лишь поручик Руднев, да посреди поля поднимали на змейковом аэростате всех желающих. Прошло минут пять с момента взлета; Мациевич кругами набирал высоту.
Летный день закончился — об этом известил выстрел сигнальной пушки. Только Мациевич все еще плыл на своем «Фармане» высоко в небе. Все с восхищением смотрели на его полет, ждали момента, когда машина спустится и побежит по земле. Так умел это делать только он один. И вдруг — аппарат был на высоте около 400 метров — по трибуне пронесся вздох ужаса: аэроплан странно качнулся, передняя часть наклонилась, он будто переломился пополам. Фигурка пилота отделилась от машины и камнем полетела вниз. Тысячи людей застыли в оцепенении. Летчик что-то кричал, переворачиваясь в воздухе. Вслед, разломанный на две части, рухнул аэроплан. На трибуне, прижав к себе семилетнюю дочь, билась в истерике жена тридцатипятилетнего офицера.
«Это продолжалось менее полуминуты, но казалось вечностью, — вспоминал очевидец ужасной катастрофы Морозов. — Всем сознанием чувствовалось и понималось, что Мациевич летит в объятие смерти, ждущей его внизу, и что ничем уже нельзя его спасти… Многочисленная толпа, казалось, замерла на месте. Только потом, когда все летевшее в воздухе уже лежало вдали на поле, раздался крик ужаса толпы, которого никогда не забудет тот, кто его слышал…».
Аэроплан превратился в груду обломков, обрывков полотна, разорванных проволок; в двадцати шагах от исковерканного «Фармана» лежал, врывшись в землю, прикрыв рукой лицо, капитан корпуса корабельных инженеров Лев Мациевич. По заключению врачей, смерть наступила уже на земле. Тело сохранило обычную форму, но почти все кости раздробило страшным ударом. Когда труп подняли, в твердой почве осталась впадина, точно повторявшая форму тела. Уложили на носилки и с обнаженными головами двинулись на выход с аэродрома. Так погиб Л.М. Мациевич — первая жертва русской авиации.
О причинах катастрофы опубликованы различные версии: летчик покончил жизнь самоубийством из-за несчастной любви; супружеская неверность в чете Мациевичей. В архивах есть акт расследования трагедии, с подписями авторитетных в те годы авиаторов. Комиссия установила причину катастрофы. В полете на высоте 385 метров (это удалось определить по уцелевшей барограмме) лопнула проволочная растяжка перед мотором; она попала в винт, одна из его лопастей разлетелась на куски; проволока накрутилась на вал мотора, на остатки винта, натянулась — лопнули и другие растяжки. Аэроплан потерял жесткость, клюнул носом; авиатор, отклонив тело назад, чтобы выровнять машину, выпал. Да если бы и не выпал, все равно ничто не спасло бы его. Протокол подписали такие компетентные лица, как полковник Найденов, авиаторы Михаил Ефимов и Генрих Сегно.
Известна красивая легенда: эсер Мациевич по заданию партии совершил в полете покушение на Столыпина. Летали тогда без привязных ремней, гордо восседая в небесах на венских стульях. Авиатор при желании внезапно совершает два-три резких маневра с креном — «нечаянно» выпадает пассажир.
Столыпин 23 сентября приехал на смотр и в сопровождении свиты обходил строй монопланов и бипланов. Мациевич предложил: «Не согласитесь ли, господин министр, совершить со мной полет?» Петр Аркадьевич кивнул: «Я полечу. Ведь Мациевич — офицер!» — и тут же забрался в кабину. Накануне, из доклада директора департамента полиции, он узнал, что именно этот офицер в Париже тесно сошелся с революционерами-эмигрантами и вступил в некую боевую террористическую организацию.
Ревел мотор, бил в лицо ветер; сделали большой круг над полем. Премьер оставался невозмутимым весь полет. Благородный летчик, покоренный мужеством и хладнокровием пассажира, отказался от своего намерения, обернулся с переднего сиденья и закричал: «Не желаете ли продолжить?» Столыпин отрицательно махнул рукой; довольный осмотром столицы с высоты птичьего полета, под овации богемы он сел в авто и уехал домой. Замысел террористов сорван; через день Мациевич упал с большой высоты и разбился насмерть. Случай это или сообщники офицера исполнили приговор — за то, что сотоварищ не воспользовался моментом? А может, сам Лев Макарович увидел в этом выход из запутанного положения, в которое сам себя загнал? Как офицер он не нарушил присяги, однако и не выполнил задания партии. Как быть? Именно тогда, 24 сентября, капитан Лев Макарович Мациевич садится в аэроплан, запускает мотор и улетает в небо навсегда.
Но на все это можно возразить следующее. Во-первых, если образованный офицер и принадлежал к какой организации, то не к антимонархической, а к националистической — легальному, к терактам не прибегавшему украинскому обществу «Громада»: состоял одним из его старшин. И на собрании «Громады», посвященном памяти Льва Мациевича, речь произнес другой старшина — известный впоследствии Симон Петлюра. Рассказывал, между прочим, что запорожцы — предки покойного — получили дворянство в дни присоединения Малороссии к Великороссии; что отец Льва Макаровича служил бухгалтером на сахарном заводе Терещенко.
Завербовали или нет Мациевича эсеры-максималисты в Париже, за несколько месяцев, проведенных в обучении полетам и трудах по приемке купленных аппаратов? Скорее всего, нет.
Наконец, если верить упомянутой версии, следует предположить, что среди пилотов, военных либо штатских, были другие террористы. Кто-то из них проник к ангарам и повредил аппарат Мациевича — умело и незаметно.
Гибель Мациевича глубоко потрясла общество. На следующее утро все петербургские газеты были полны сообщениями о трагедии, разыгравшейся на Комендантском поле. Мациевич сразу стал народным героем, его сравнивали с легендарным Икаром.
Заупокойный молебен отслужили в Адмиралтейском соборе Святого Спиридония; присутствовали матросы субмарины «Акула», которой командовал покойный. Гроб, накрытый Андреевским флагом, вынесли военный министр Сухомлинов, исполняющий должность морского министра адмирал Григорович, генерал от кавалерии Каульбарс, видные думцы А.И. Гучков и Г.Г. фон Лерхе.
В последний путь, на Никольское кладбище Александро-Невской лавры, под гордые и трагические аккорды Бетховена провожал покойного весь Санкт-Петербург. Скорбная процессия двинулась по Невскому проспекту. «Людское море всколыхнулось, хлынуло за процессией и заполнило все на своем пути, — писал очевидец. — Движение трамваев, извозчиков и даже пешеходов приостановилось, так как двигаться можно было только по одному направлению — за волной. А с боковых улиц, как с притоков, вливались в общее русло на Невском все новые и новые массы народа».
Эти похороны не следствие всеобщего увлечения молодой авиацией и не порыв людей, захваченных трагической красотой гибели на глазах десятков тысяч зрителей. Столица восприняла смерть отважного летчика как нечто более знаменательное — уход одного из первых героев нового века. Прах Льва Мациевича предали земле в Александро-Невской лавре. В момент ружейного салюта над куполом всплыл и сделал круг дирижабль «Кречет».
Столыпин прислал венок с надписью на ленте: «Жертве долга и отваги». Александр Блок — он был в тот день на аэродроме, рядом с супругой покойного — сочинил стихи («В неуверенном, зыбком полете…»), полные сомнений и скорби:
Смерть авиатора заставила популярного тогда артиста Г.Е. Котельникова задуматься над изобретением парашюта, который всегда находится на авиаторе. Патент на изобретение первого в мире ранцевого парашюта Котельников получил через год.
Тяжело переживая гибель товарища, русские авиаторы не дрогнули: презирая опасность, вскоре установили на своих хрупких «этажерках» семь всероссийских рекордов.
На месте гибели Мациевича друзья, собрав добровольные пожертвования, поставили камень; на гранитной глыбе начертано: «…пал жертвою долга».
На могиле установили скромный белый крест. Позже его заменили памятником (проект академика архитектуры Фомина), сооруженным на народные пожертвования: высокая колонна из темно-розового полированного гранита.
Праздник воздухоплавания продолжался; Ефимов катал на своем «Фармане» сперва Гучкова, потом его супругу. Но публика уже не испытывала подъема; на трибуне из уст в уста передавали высказывание бесстрашного лейтенанта Пиотровского: «Авиация — это война. Как на войне гибель людей — неизбежная случайность, так и в авиации она случайна, но неизбежна».
Прошло около полугода после трагедии на Комендантском, и под Севастополем в авиационной катастрофе погиб штабс-капитан Матыевич-Мацеевич (странное созвучие фамилий) вместе с пассажиром — своим братом, моряком. Летом 1911 года разбился — он стал четвертым — молодой авиатор Шиманский. Несколько месяцев спустя, опять на Комендантском поле, с высоты полусотни метров врезался в землю аэроплан Смита, погубив под собой пилота. Вскоре погибли авиаторы Золотухин, Закутский, Альбокринов.
24 августа 1921 года английский дирижабль R-38 разломился на две части и упал в реку Хамбер. Погибли 44 человека.
В Соединенных Штатах громадный интерес к воздухоплаванию вызвала Первая мировая война. Поскольку США не имели собственных традиций дирижаблестроения, они обратились к странам Антанты с просьбой передать им несколько цеппелинов, захваченных в побежденной Германии. Но скорые на расправу англичане и французы уже успели разобрать или присвоить себе практически все трофейные дирижабли.
Британцы в последние годы войны добились определенных успехов в строительстве дирижаблей. В 1919 году британский дирижабль R-34 поднялся с Ист-Фортуна в Шотландии и направился в США; добрался до Лонг-Айленда 6 июля. На преодоление 5000 километров дирижаблю понадобилось 108 часов 12 минут. Возвращение обратно в Европу благодаря попутному ветру заняло только 75 часов 3 минуты. Определенной тренировкой перед этим трансатлантическим перелетом стал 56-часовой полет вдоль балтийского побережья Германии, осуществленный в июне 1919 года. Заодно британцы захотели еще раз продемонстрировать Германии, кто сейчас господствует в небе. В январе 1921 года R-34 в условиях плохой видимости врезался в склон холма в Йоркшире. Экипажу удалось довести поврежденный R-34 до базы в Хоудене, но там не смогли вовремя ввести дирижабль в эллинг, и он сильно пострадал от порыва ветра. Учитывая все полученные повреждения, дирижабль решили не восстанавливать.
Успешный перелет R-34 через Атлантический океан привел американцев в дикий восторг. В 1919 году правительство США заказало в Англии для военно-морского флота дирижабль R-38, который станет ZR-2. На приобретение британского R-38 конгресс выделил 2500000 долларов. Заказ выполнят фирмы «Шорт бразерс» и «Ройал эйршип уоркс» в Кардингтоне.
Предполагалось, что новый R-38 лишь увеличенная копия R-34, но при его разработке были допущены несколько ошибок в расчетах на прочность конструкции.
Проект R-38 был разработан в 1918 году: дирижабль длиной 212 метров, диаметром 26 метров, объемом 77600 кубических метров; имел шесть моторов «Санбим» мощностью 350 л.с. каждый; максимальная скорость 106 км/ч; полетная загрузка 46 т. Воздушный корабль построен в 1921 году; все испытания и полеты проходили вполне нормально. Правда, некоторые признаки свидетельствовали о недостаточной жесткости конструкции, однако преобладало мнение, что высокая упругость каркаса способна вовремя поглотить возникающие усилия.
В августе 1921 года в Хилле проходили приемочные испытания; в ходе их вместе с британским экипажем летала и группа из шести офицеров и девятнадцати рядовых американского флота под командой старшего лейтенанта Максфилда — обучались управлению воздушным гигантом.
Первые два полета, состоявшиеся в конце июня 1921 года, показали, что характеристики управляемости дирижабля на больших скоростях неудовлетворительны. В третьем полете (середина июля) отмечена деформация части шпангоутов после достижения скорости 93 км/ч. Чтобы уменьшить напряжения в конструкции, возникавшие при маневрах дирижабля, специалисты рекомендовали проводить дальнейшие испытания на высоте не менее 2100 метров.
После завершения полного цикла подготовки американской команде предстояло перегнать дирижабль в США, где планировалось заменить водород в баллонетах менее горючим гелием.
Четвертый полет R-38 состоялся 23 августа 1921 года. Дирижабль должен пришвартоваться в Пулхэме; однако на расстоянии 80 километров от цели он попал в условия плохой видимости и экипаж потерял ориентировку. Командир решил переждать ночь над Северным морем.
Американский экипаж под наблюдением английских инструкторов 24 августа отрабатывал маневрирование на максимальной скорости. Для большей безопасности полеты проводили над руслом реки Шамбер.
Последующие события подтвердили, что эта предосторожность отнюдь не лишняя.
Во время очередного скоростного прохода старший лейтенант Максфилд лично встал к штурвалу и потребовал развить максимальные обороты. Огромная сигара дирижабля разогналась до 106 км/ч и, содрогаясь от работы мощных моторов, с ревом рассекала теплый летний воздух.
Но этого Максфилду, по-видимому, мало: он решил проверить, как воздушный корабль управляется на предельной скорости, и на высоте около 800 метров начал выполнять серию разворотов с малым радиусом. Нагрузки, которым подвергся корпус дирижабля, оказались слишком велики: на глазах застывших от ужаса зрителей R-38 разломился в воздухе на две части. При разломе передняя часть загорелась, — видимо, пожар вызван обрывом электропроводки вблизи разрушенных трубопроводов топливной системы. Пламя быстро распространилось вдоль всей передней части; последовал взрыв вследствие истечения водорода из поврежденных газовых баллонов; второй взрыв прогремел, когда носовая часть упала в воду. Задняя часть спускалась сравнительно медленно и не загорелась. Из сорока девяти человек спаслись только пятеро, причем четверо из них находились в задней части дирижабля. Большинство погибших получили смертельные ожоги, пытаясь выбраться из огненных озер, которые образовал на поверхности воды горящий бензин.
Причина катастрофы — дирижабль проектировался без учета возникавших при маневрах аэродинамических нагрузок. Разработчики рассчитывали R-38 только на статическую нагрузку, надеясь, что коэффициент запаса по этой нагрузке, равный четырем, позволит достичь прочности конструкции, достаточной для восприятия возможных динамических нагрузок. Это стало серьезной ошибкой, и при резкой перекладке рулей прочность корпуса дирижабля, особенно в кормовой части, оказалась недостаточной. Первый тревожный сигнал получен уже в третьем полете, но ему не придали должного значения.
Катастрофа ZR-2 (R-38) заставила военных призадуматься, — теперь они уже не горели желанием оснастить американский флот дирижаблями. Последующая гибель «Шенандоа», случившаяся прямо над территорией США, не добавила оптимизма. Казалось, на проекте надо ставить крест; однако сторонникам дирижаблей удалось удержать ситуацию под контролем. Американский флот к тому времени уже имел в своем распоряжении дирижабль, которому можно доверять и который это доверие за всю свою долгую карьеру оправдал, — ZR-3 («Лос-Анджелес»).
Из катастрофы R-38 американцы сделали довольно своеобразные выводы: потеряв доверие к английским конструкторам (посчитали, что R-38 разрушился из-за недостаточной прочности конструкции), американцы решили сами начать постройку воздушных кораблей.
18 декабря 1923 года во время барражирования в Северной Африке разбился французский дирижабль «Диксмюд» (L-72). Погибли 50 человек.
После Первой мировой войны французы решили постепенно перейти к применению дирижаблей жесткого типа. Для успешного выполнения этой задачи использовались два трофейных германских цеппелина, по Версальскому договору переданных Франции, — пассажирский LZ-121 «Нордштерн» (на французской службе «Медитерран») и боевой L-72, получивший название «Диксмюд», объемом 68000 метров.
В 1920 году Франция выдвинула большую программу развития жесткого дирижаблестроения. К концу 1922 года из выделенных на этот проект 130 миллионов франков израсходовали 40 миллионов. Одной из самых крупных работ стало сооружение больших железобетонных эллингов для дирижаблей в Орли, близ Парижа. Частично проводились работы в Марселе — модернизирован эллинг, в котором размещался «Диксмюд», — а также в Алжире, Тунисе, Касабланке и Дакаре.
Когда в августе 1920 года «Диксмюд» совершил перелет из Мобежа в Кюэр, воздушные эксперты всего мира были убеждены, что это его последнее путешествие. Немцы, возлагавшие на него большие надежды и уступившие под нажимом, полагали, что не найдется ни командира, ни экипажа, чтобы вернуть его к активной жизни.
Металлический скелет «Диксмюда», вмещающий 11 баллонетов водорода и приводимый в движение шестью моторами по 260 л.с., перевозил по воздуху 78 тонн собственной конструкции, продовольствия, горючего, бомб и экипажа. Немцы не допускали и мысли, что кто-нибудь мог воспользоваться этим изобретением — секрет принадлежал им. Они уступили аппарат, но никто не мог заставить их рассказать, из какого сплава сделаны бесчисленные фермы, из каких волокон выткана ткань оболочек газа, как регулировать шесть моторов, какие новые знания нужны, чтобы управлять гигантом в полете, во время спуска и подъема, чтобы победить грозный гнев шквала.
Французская команда три года изучала «немецкое чудо»: пришлось пересмотреть все болты, все швы.
Несмотря на отсутствие должного опыта, французам на воздушном корабле «Диксмюд» удалось совершить длительный полет, установив мировой рекорд продолжительности: за 118 часов 50 минут аэронавты преодолели 7200 километров. Полет проходил над Северной Африкой и Францией. Дирижабль «Диксмюд» стал национальной гордостью французов.
18 декабря 1923 года воздушному гиганту предстояло барражировать в районе Северной Африки. В одном из французских журналов того времени Морис Ларуи в своеобразной возвышенной манере передал атмосферу и настроение, которые окружали подготовку к полету:
«…Технический персонал „Диксмюда“, подобно каменщикам на нематериальных лесах, проверяет миллиметр за миллиметром сотни тысяч металлических палочек не длиннее и не тяжелее карандаша — не пропускают ни одной. Когда закончат и заявят, что все в порядке, никто в мире не будет в состоянии к чему-либо придраться, и командир, уверенный в своем корабле, смело поведет его в самую страшную бурю.
Парусники и портные проверяют одиннадцать газовых шаров. Теперь они мягки и пусты; в них можно войти через клапана и вентили, которые служат для выхода водорода, если это потребуется для нужд путешествия. Оболочка шаров сделана из прорезиненной хлопчатобумажной ткани; она должна быть непроницаемой, гибкой, легкой и крепкой. Это противоречивые свойства: малейший разрыв, распоровшийся шов — и газ уходит. Огромная поверхность оболочки, которая вмещает 68000 куб. м, не терпит ни малейшего повреждения. Скоро одиннадцать шаров наполнят водородом, и тогда поздно проникать в газовместилища.
Парусники и портные, более внимательные, чем штопальщица, чинящая драгоценную шелковую материю, исследуют швы и расхождения нитей. На отверстия наклеиваются круглые латки из оболочечной ткани. Мастера зашивают этот растянувшийся шов; их легкая кисточка смазывает лаком слегка разъеденную поверхность. Когда «слабости» ткани рискуют стать опасными, полотнища снимают и пришивают другие. Когда они в свою очередь заявляют командиру, что «шары готовы», тот убеждается, что водород не станет уходить больше, чем допускает несовершенство ткани; он приказывает окончательно наполнять дирижабли газом.
Водород для дирижабля не принимается с беспечностью кухарки, открывающей газовый кран. Газ, как бы тщательно ни была поставлена добыча на центральном заводе, никогда не бывает совершенно чистым. Водород неизбежно содержит какое-нибудь агрессивное вещество, от которого трудно избавиться: серу или мышьяк, фосфор или хлор. А ведь газовые шары не изготавливают из чугуна, как газометры, или из свинца, как газовые трубы. Ткань подвержена разрушению, ей надлежит вмещать самый летучий газ и устоять перед его нападением. Часто газовый завод несколько раз берется за работу, чтобы получить чистый водород. Командир не примет газ, если тщательный анализ показывает, что во время полета оболочке грозит уничтожение.
Важнее всего безопасность «Диксмюда»: пока не убедятся, что водород безвреден, насколько позволяет искусство человека, отлет не состоится. И вот водород широким потоком льется по подземным трубам в ангар, где отдыхает «Диксмюд». Пустые баллоны растягиваются, надуваются, касаются один другого — наполняют огромное тело какой-то тайной жизнью. Все это происходит за темной кожей; натянутая на огромные металлические кольца, она скрывает это первое дыхание исполинских легких. Но незаметные движения, говорящие о том, что один баллон наполнился раньше другого, заставляют чудовище содрогаться.
А в это время в шести подвешенных к его бокам гондолах дрожат шесть моторов, жужжат шесть пропеллеров. Моторы должны работать тяжело и долго. Механики проверяют маховики и цилиндры, подшипники и пружины. Тут повернуть ключом, там потереть наждачкой, тут подтянуть гайку, там отлакировать пропеллер![1]
Последние приготовления; вся эта тщательно проделанная работа приводит «Диксмюд» в совершенное состояние».
На случай пожара, а риск его сводился к минимуму, потому что курение запрещено и все огнеопасные приборы изолированы, повсюду стояли огнетушители.
В целях безопасности каждый член экипажа имел парашют и спасательный пояс. Никто не верит в смерть «Диксмюда» в воздухе, но надо все предвидеть.
Утром открываются двери ангара. Вдоль стен огромного здания расставлены команды — несколько сот человек, знающие, что им надо делать: одни держат канаты, с помощью которых переведут дирижабль на поле, другие окружают гондолы. Пятьдесят аэронавтов пожали провожающим руки и разместились по своим местам. Больше никого не видно, кроме командира: он выслушивает последние инструкции начальника аэроцентра, проверяет в последний раз все передачи и провода; точным движением приводит в действие рули глубины и направления; несколько раз незаметно поворачивает клапаны — открываются хорошо, свободно выпустят ровно столько газа, сколько нужно.
Постепенно отцепляют мешки с песком, — после каждого такого облегчения командир «взвешивает» шар: ни слишком легкий, ни слишком тяжелый — как раз какой нужно, чтобы, не подымаясь ввысь, скользить вдоль земли, не опираясь на нее. Команды медленно начинают двигаться, сопровождая выплывающий из ангара «Диксмюд».
Ветер слабый, но команды тихонько поворачивают корабль носом против ветра, чтобы он поднялся и тотчас устремился вверх, не виляя и не волочась, прямо против воздушного сопротивления…
Понемногу «Диксмюд» подымается, но еще не отрывается от земли. Вот, трепеща, он плывет уже на высоте нескольких метров, поддерживаемый тремя стальными канатами, — их отпустят сразу, по жесту командира. Все в порядке.
Запас топлива рассчитан на 115 часов полета. Утром 20 декабря «Диксмюд» над Сахарой. Погода ухудшается, дует сильный ветер. В 8 часов 30 минут с дирижабля запросили метеосводку районов Атласа и Алжира. На борт переданы сведения о неблагоприятных погодных условиях в запрашиваемой зоне и об ожидаемой буре над Средиземным морем. Командиру рекомендовали отказаться от возвращения во Францию и совершить посадку на базе, расположенной вблизи Марокко. Последний раз «Диксмюд» дал о себе знать 21 декабря, в 2 часа ночи. В тот же день, на 69-м часу полета, дирижабль погиб вместе со всей командой.
Подробности катастрофы и ее место долгое время оставались неизвестными. Лишь через 10 лет в трех километрах от берега Сицилии, против местечка Менфи, на глубине 37 метров обнаружили корпус дирижабля.
Комиссия по расследованию причин катастрофы пришла к выводу, что дирижабль погиб вследствие поражения молнией. Однако истинная причина катастрофы, по мнению многих специалистов того времени в области воздухоплавания, заключалась в низкой прочности корпуса, оказавшейся недостаточной в условиях чрезвычайно высоких ветровых нагрузок. Дирижабль не предназначался для эксплуатации в столь тяжелых метеорологических условиях. Изначально, еще немцами, он создавался для высотных бомбардировок (статический потолок 6200 м), что достигалось ценой максимального облегчения конструкции и сведения к минимуму прочности.
Катастрофа «Диксмюда» и необходимость уменьшить военные расходы из-за экономического кризиса привели к резкому сокращению французской воздухоплавательной программы.
3 сентября 1925 года в США потерпел катастрофу дирижабль «Шенандоа» (ZR-1). Погибли 14 человек.
В конце Первой мировой войны в США по достоинству оценили всю выгоду дирижаблей как средства дальней морской разведки. Конгресс согласился выделить средства на изготовление двух дирижаблей жесткой конструкции и строительство хорошо оборудованной воздухоплавательной базы.
Заказ открыт в 1919 году; на выделенные средства флот должен получить дирижабли ZR-1 и ZR-2 (R-38), а также построить военно-морскую воздухоплавательную базу в Лейкхерсте, штат Нью-Джерси.
Американцы взяли за основу конструкцию немецкого L-49. Разработка и изготовление воздушного корабля под руководством Д.-С. Хансакера начались в 1921 году на морской авиационной фабрике в Филадельфии.
К середине июня 1923 года дирижабль в целом закончен, только отсутствие двигателей удерживало изготовителей от предъявления его заказчику.
Двадцать десятиметровых отсеков предназначались для размещения газовых баллонов. Материал для внешней обшивки корпуса корабля состоял из высококачественной хлопковой ткани. Командирская гондола, установленная в передней части корпуса, и гондола управления двигателями в хвостовой части имели специальные опоры, которые давали возможность опускать корабль на землю для технического обслуживания. Шестой двигатель, располагавшийся прямо за гондолой управления, позже демонтирован. Буквально в последний момент моторы «Либерти» заменили на менее мощные (300 л.с.), но более высотные «Паккард». Длина дирижабля 208 метров, диаметр 25 метров, объем оболочки 60000 кубических метров, максимальная скорость 97 км/ч.
Первоначально ZR-1 предполагалось заполнить водородом, но катастрофа ZR-2 (R-38) и случившийся через неделю пожар, который уничтожил три водородных полужестких дирижабля на военно-морском аэродроме Роккуэй, перечеркнули эти планы, и бюро аэронавтики настоятельно порекомендовало применить для заполнения баллонов инертный гелий.
А тут еще потерпел катастрофу дирижабль «Рома». 21 февраля 1922 года он сгорел и унес жизни тридцати четырех членов экипажа. Так что ZR-1 решили заполнить гелием, что и сделали 16 августа 1923 года.
Вывод дирижабля из эллинга намечен на 4 сентября. На поле аэродрома собрались около 15 тысяч зрителей, официальные лица и репортеры. И вот под гром оркестров 420 человек обслуживающего персонала станции вывели воздушный корабль из эллинга. Экипаж занял свои места в гондолах, и гигант плавно пошел вверх. Это случилось в 17.20 по местному времени. Через 55 минут цеппелин вернулся на станцию после своего первого полета.
Официальная церемония принятия дирижабля в строй военно-морского флота назначена на 10 октября 1923 года. На станцию прибыли многие высокопоставленные особы, включая министра ВМФ Эдвина Денби, адмирала Моффетта. В 16.30 супруга министра объявила имя нового воздушного корабля — «Шенандоа», что в переводе с индейского языка означало «Дочь звезд». С этого момента дирижабль вступил в строй в качестве оперативной единицы и приписан к базе Лейкхерста. После официальной части совершен одночасовой полет с корреспондентами и репортерами на борту.
Главная задача экипажа «Шенандоа» в тот период — отработка маневров при швартовке к новой стационарной причальной мачте воздухоплавательной базы Лейкхерста.
Затем потребовалось проверить поведение дирижабля в сложных метеорологических условиях. Командир корабля Мак-Крэри решил держать корабль на мачте в течение недели, с экипажем сокращенного состава на борту, и ждать нужной погоды. Четырнадцатого января метеослужба выдала предупреждение: 16 и 17-го числа ожидается сильный шторм. Для полноценных испытаний стыковочного узла требовалось проверить его при нагрузках, возникающих при скорости ветра 60 миль в час, поэтому решили оставить корабль на вышке.
Шестнадцатого января небо над аэродромом Лейкхерста затуманилось, ветер посвежел, и в 15.00 корабль стало слегка покачивать. В 16.00 пошел дождь, а порывы ветра достигали 63 миль в час, но корабль устойчиво стоял на швартовах. И все-таки Мак-Крэри на всякий случай решил увеличить экипаж до 22 человек. В 18.44 порыв ветра со скоростью 78 миль в час ударил справа по кораблю и оторвал верхний киль. Одновременно дирижабль резко развернуло по ветру — стыковочный узел не выдержал и разрушился, сильно повредив носовую часть судна; разорвались два носовых газовых баллона.
Утечка гелия из передних поврежденных баллонов вызвала нарастающий дифферент на носовую часть корпуса. Члены экипажа, которые находились в гондоле управления, увидели уходящие вверх топовые огни мачты и поняли, что корабль оторвался от стыковочного узла и повреждена оболочка носовой части. К счастью, дирижабль еще был скреплен с мачтой различными тросами от лебедок и кабелями.
То, что тросы и кабели удерживали дирижабль у мачты, позволило выиграть драгоценные секунды. Вот как описывал происшедшее член экипажа лейтенант Розенталь: «Мои руки инстинктивно рванули рычаги сброса балласта, и балластные цистерны освободились от 4200 фунтов воды. Почти весь экипаж был направлен в хвостовую часть, чтобы выровнять дифферент. Корабль перестал увеличивать дифферент, опустил хвостовую часть корпуса, задев при этом несколько деревьев, и оторвался от вышки. В таких экстремальных условиях начался незапланированный, двадцатый полет дирижабля. Быстро пытаюсь запустить двигатели — это, к счастью, удалось. Слава богу, система управления оказалась неповрежденной. В носовой части экипаж отчаянно пытался закрыть отверстие в поврежденном корпусе, так как существовала реальная угроза разрыва остальных газовых баллонов набегающим потоком воздуха, подобно падающему домино. Когда двигатели вышли на рабочий режим, включили насосы, которые стали перекачивать топливо в хвостовые баки. Все лишнее — пустые баки, оборудование и инструмент — выбросили за борт, чтобы восстановить балансировку корабля. Корабль несло перед штормом на северо-запад».
В 21.00 в Лейкхерсте услышали: «У нас все в порядке. Шторм выдержим. Думаем, что находимся около Нью-Брунсвика. Проверьте наши координаты и дайте метеосводку».
Экипажу сообщили, что корабль находится в пятидесяти милях к северу от Лейкхерста и почти над радиостанцией города Бамбергера, которая первой и ответила дирижаблю. Ветер изменил направление и стал стихать; на борту приняли решение — попытаться вернуться на базу. Встречный ветер и нарушенное из-за поломки киля управление дирижаблем сильно затрудняли маневрирование кораблем, но он медленно приближался к Лейкхерсту. Наконец цеппелин завели в эллинг.
Как потом стало известно, этот шторм — сильнейший январский за последние пятьдесят лет — наделал много бед в Лейкхерсте и близлежащих городах. Однако «Шенандоа» и экипаж с честью вышли из драматического положения. Президент США прислал телеграмму: от имени американского народа выразил восхищение мужественными действиями экипажа. Комиссия, расследовавшая происшествие, не нашла в нем вины экипажа или разработчиков корабля. Единственная рекомендация — изменить конструкцию стыковочного механизма, чтобы расстыковка происходила автоматически, по достижении определенной нагрузки на него, — так не произойдет повреждения носовой части корабля.
«Шенандоа» починили, после чего дирижабль сделал ряд исследовательских и демонстрационных рейсов. Летом 1924 года вместе с поисковыми кораблями флота он участвовал в маневрах, а немного позже — в двух походах с линейным кораблем «Техас».
В октябре 1924 года «Шенандоа» совершил большой пропагандистский полет — беспосадочный, между Лейкхерстом и Сан-Диего в Калифорнии. За двадцать дней пройдено 14400 километров.
После некоторого перерыва «Шенандоа» в конце июня 1925 года вновь заполнили гелием — за два следующих месяца он налетал еще 24000 километров. В сентябре готовилось большое кольцевое путешествие ZR-1 по США — необходимо подготовить общественность к возможности строительства большой флотилии морских дирижаблей.
Командование приняло решение направить дирижабль на западное побережье Соединенных Штатов для участия в маневрах флота у берегов Калифорнии. Третьего сентября 1925 года воздушный гигант отчалил от мачты Лейкхерста и взял курс на запад.
Командир дирижабля старший лейтенант Ленсдаун был категорически против перелета: через весь Средний Запад США прямо навстречу «Шенандоа» надвигался грозовой фронт невиданной силы. Но военные люди привыкли выполнять приказы начальства — ZR-1 вылетел из Лейкхерста.
Опасения командира полностью подтвердились, когда воздухоплаватели подлетели к штату Огайо. На дирижабль надвинулась непроницаемая свинцовая стена грозовых облаков, то и дело угрожающе вспыхивали молнии.
В 4.23 утра на высоте около 750 метров цеппелин попал в область циклона. Из-за большой длины корпуса нос и хвост «Шенандоа» постоянно подвергались воздействию мощных воздушных потоков, дувших одновременно в противоположных направлениях. Отдали команду — полное отклонение руля высоты «на спуск». При этом ZR-1 получил отрицательный дифферент 18 градусов. Тем не менее дирижабль продолжал подниматься со скоростью, достигавшей моментами 1, 5 м/с.
В 4.30 корабль оказался на высоте 950 метров. Подъем прекратился: в течение шести минут ZR-1 держался на этой высоте; двигатели переведены на максимальный режим. Однако вскоре после этого двигатель № 2 остановился. Причина отказа, видимо, сбои в работе маслосистемы, вызванные большим дифферентом дирижабля.
Командир принял решение подняться вверх на полтора километра — потолок, которого мог достигнуть дирижабль без риска разорвать баллонеты расширявшимся в них газом. Немецкие цеппелины времен Первой мировой войны имели немного другую конструкцию баллонетов, что позволяло им свободно летать на высотах до 6000 метров.
В 4.36 дирижабль начал набирать высоту, — скорость набора достигала 5 м/с. Через 10 минут ZR-1 уже на высоте 1850 метров. Подъем сопровождался выпуском газа через клапаны. Это привело к перетяжелению дирижабля, и он после прекращения подъема стал снижаться, причем так быстро (скорость спускало 7, 5 м/с), что Ленсдаун во избежание катастрофы приказал сбросить за борт весь оставшийся водяной балласт.
На высоте 900 метров полет ZR-1 стабилизировался, но через две минуты дирижабль вновь подхвачен мощным восходящим потоком. Предвидя, что после нового подъема «Шенандоа» опять начнет быстро снижаться, Ленсдаун отдал команду приготовиться к сбросу баков с горючим и тяжелого оборудования. Практически одновременно с этим раздался треск и начали отделяться гондола управления с частью каркаса и моторные гондолы. Некоторое время гондола еще висела под корпусом, удерживаемая тросами, а затем рухнула на землю с восемью членами экипажа, среди них — Ленсдаун.
После этого задняя часть дирижабля, длиной около 150 метров, отделилась от корпуса и ее унесло ветром. В баллонах оказалось достаточно газа, чтобы она могла лететь подобно неуправляемому аэростату. Через некоторое время этот фрагмент дирижабля мягко опустился на землю — 22 членам экипажа удалось спастись.
Носовая часть поднялась на высоту около 3000 метров. Старший лейтенант Розенталь сумел прекратить подъем, выпустив газ через клапаны. Примерно через час ему удалось посадить остатки дирижабля на землю. Удар оказался довольно сильным, но все семеро членов экипажа, находившиеся в носовой части «Шенандоа», остались живы.
Катастрофа унесла четырнадцать жизней: восемь человек погибли в гондоле управления, трое убиты, когда от дирижабля оторвало две моторные гондолы, еще трое выпали из дирижабля, когда он переломился на две части.
Основной причиной катастрофы признана недостаточная прочность корпуса — следствие ошибок при расчете каркаса. Разрушение произошло вследствие того, что конструкция не выдержала напряжения, возникшего при воздействии на дирижабль мощного вертикального воздушного потока. Этому способствовали ошибки пилотирования: полное отклонение руля высоты и перевод двигателей на максимальный режим, что привело к дополнительным аэродинамическим нагрузкам на корпус, и без того перегруженный.
25 мая 1928 года дирижабль «Италия» (N-4) под командованием инженера Нобиле потерпел катастрофу на Северном полюсе. Погибли 8 человек.
…По окончании экспедиции на дирижабле «Норвегия» в 1926 году Нобиле встречен на родине как национальный герой; он получил звание генерала и профессуру в Неаполитанском техническом колледже. Однако триумфатор не собирался почивать на лаврах и вскоре приступил к разработке планов новой полярной экспедиции на дирижабле. Эта экспедиция задумана как большое национальное предприятие Италии, финансируемое Королевским географическим обществом и городом Миланом.
Нобиле сконструировал и построил дирижабль «Италия» (N-4) аналогичный «Норвегии». Он ставил перед экспедицией большие задачи — определить положение берегов Северной Земли и изучить ее внутреннее пространство; обследовать северную часть Гренландии и Канадского архипелага для решения вопроса, существует ли гипотетическая земля Крокера; выполнить серию океанографических, магнитометрических и астрономических наблюдений на Северной Земле и на Северном полюсе для чего высадить там специальные группы по два-три человека.
«Мы вполне уверены и спокойны в отношении подготовки экспедиции. Все, что можно предусмотреть, предусмотрено, даже возможность катастрофы. Дело наше опасное, еще более опасное, чем экспедиция 1926 года. На этот раз мы хотим достичь большего, иначе не стоит труда возвращаться. Но мы пустимся в это путешествие именно потому, что оно опасно. Если бы это было не так, другое нас давно опередили бы», — заявил Нобиле, выступая с речью в Милане незадолго до отлета «Италии».
В составлении научных планов экспедиции принимал участие знаменитый полярный исследователь Фритьоф Нансен, председатель Международного общества по исследованию Арктики воздухоплавательными аппаратами «Аэроарктик». Научные институты Италии, Чехословакии, США и Англии предоставили самые совершенные в то время измерительные приборы. В лабораториях Рима и Милана создавалась специальная аппаратура, необходимая в полете.
Проблемами атмосферного электричества согласился заниматься чешский ученый Ф. Бегоунек, вопросами земного магнетизма — итальянский профессор А. Понтремолли, а океанографические и метеорологические исследования взял на себя шведский геофизик Ф. Мальмгрен.
Путешественники взяли с собой сани, надувные лодки, лыжи, меховые куртки, палатки, спальные мешки и запасную радиоаппаратуру. Все оборудование весило 480 кг, продовольствие — 460 кг. По мнению Мальмгрена, ни одна полярная экспедиция не была снабжена лучше, чем экспедиция на «Италии».
Экипаж составили 13 человек: командир Нобиле, штурманы Мариано, Дзаппи и Вильери, инженер Трояни, старший механик Чечони, мотористы Ардуино, Наратти, Чокка и Помелла, наладчик-монтажник Александрини, радист Бьяджи и метеоролог Мальмгрен. Семеро из них участвовали в полете на «Норвегии». В состав экспедиции вошли также Бегоунек, Понтремолли, журналист Лаго и… маленький фокстерьер, с которым Нобиле не расставался ни в одном из своих путешествий.
15 апреля 1928 года дирижабль покидает Милан и через Судеты направляется в Стольп, порт на южном берегу Балтийского моря. Сделав остановки в Стольпе и Вадзее, дирижабль благополучно прибыл в Кингсбей.
11 мая «Италия» покидает ангар и направляется к Земле Франца-Иосифа, расположенной на полпути между Шпицбергеном и Северной Землей. Однако поднявшийся ветер и сплошной туман сильно затрудняли полет корабля, и по совету Мальмгрена Нобиле отдает приказ повернуть назад.
Через четыре дня дирижабль вторично покидает причал Кингсбея. Однако Северной Земли снова не удается достичь, хотя полет продолжался не семь, как вначале, а 69 часов.
В программу третьего полета входило исследование неизвестных областей между Шпицбергеном и Гренландией. Нобиле намеревался достичь мыса Бриджмена на севере Гренландии, после чего взять курс на Северный полюс вдоль 27-го меридиана к западу от Гринвича. К полюсу отправились 23 мая, в 4 часа 28 минут, имея на борту 16 человек.
Полет до севера Гренландии и далее к полюсу протекал без происшествий, при попутном ветре. Но над полюсом сгустилась облачность и начался сильный ветер. Дирижабль пробил пелену тумана, снизился до 150—200 метров и сделал большой круг. Взорам аэронавтов открылась изрезанная трещинами и каналами ледяная пустыня. Ни о какой посадке или десанте не могло быть и речи. Мальмгрен, Бегоунек и Понтремолли вели наблюдения. Затем на полюс торжественно сбросили большой деревянный крест, освященный папой римским, и национальный флаг Италии.
Мальмгрен подошел к Нобиле и, пожимая ему руку, произнес: «Немногие могут, как мы, сказать, что дважды побывали на полюсе!» Его слова услышала команда. Раздались возгласы: «Да здравствует Италия! Да здравствует Нобиле!»
Предстояло решить, куда лететь дальше. Возвращению на Шпицберген мешал сильный встречный ветер. До сих пор ветер благоприятствовал полету, теперь же он становился серьезным противником. Если борьба с ним затянется, дирижабль израсходует все горючее.
Нобиле предложил долететь при попутном ветре до северных берегов Канады. Мальмгрен возражал: полет к берегам Канады, к устью реки Маккензи, продлится самое меньшее 10 часов, а за это время ветер может переменить направление. По его прогнозу встречный ветер через несколько часов сменится попутным, поэтому он советовал возвращаться на Шпицберген. Нобиле согласился с его доводами; но, увы, ветер вопреки предсказанию Мальмгрена не изменит направления, а, наоборот, еще усилится и будет сносить дирижабль на восток от намеченного курса.
На дирижабле увеличили скорость, запустив третий двигатель. Но из-за этого возросли расход топлива и нагрузка на конструкцию. Полет проходил вслепую, к тому же при сильной качке; ни одного солнечного луча — кругом туман и тучи. Без солнца нельзя определить местоположение. Нобиле снова запустил третий мотор. Наступило утро 25 мая.
25 мая, уже около 3 часов, Нобиле, обеспокоенный большим расходом топлива и тем, что с увеличением скорости конструкция дирижабля подвергалась слишком большой нагрузке, решил сбавить скорость до нормальной. Однако Мальмгрен с озабоченностью отметил, что здесь медленно двигаться опасно: погода грозит еще испортиться, надо поскорее выходить из этой зоны.
Уже в течение 30 часов полета от полюса продолжалось сражение с ветром, — яростно ударяя в нос корабля, он дул со скоростью 40—50 км/ч.
Сырость, промозглый холод утомляли и давили на психику. Однако каждый молча делал свое дело. Механики следили за моторами. В рубке управления Мариано, Дзаппи и Вильери держали нужный курс. Мальмгрен помогал им работать с рулем направления. Рулем высоты занимались по очереди Трояни и Чечони. В радиорубке Бьяджи все время вел прием и передачу радиосообщений. В задней части кабины возился со своими инструментами невозмутимый Бегоунек. Понтремолли и журналист Лаго спали, забравшись в спальные мешки. Такелажник Александрини латал оболочку, время от времени пробиваемую льдом, и осматривал внутренние части дирижабля.
Нобиле, уже двое суток без сна, делил свое время между штурманским столом, указателем скорости и радиорубкой; неожиданно заклинило руль высоты — дирижабль начал снижаться. Пришлось остановить двигатели. В это же время штурманы, находившиеся в задней части кабины и не знавшие, что дирижабль статически уравновешен, без приказа выбросили четыре канистры с бензином. Нобиле отругал их за бессмысленное сокращение балласта и потерю топлива. Дрейфуя, дирижабль стал набирать высоту. Решили подняться над туманом и по солнцу определить местоположение. Однако руль заклинило из-за льда; после устранения неисправности снова запустили два мотора и легли на курс.
Несколько минут летели над слоем тумана, надеясь увидеть снежные вершины Шпицбергена, но напрасно. Снизились до 300 метров. Приняли радиопеленг с итальянского судна «Читта ди Милано», стоявшего в Кингсбее, и приблизительно определили местоположение. К этому времени ветер ослаб, и запускать третий двигатель не потребовалось.
Казалось, самое трудное уже позади, как вдруг корабль отяжелел и сильно осел на корму; скорость снижения дошла до полуметра в секунду. Нобиле запустил третий двигатель и увеличил обороты остальных, надеясь с помощью аэродинамической силы корпуса парировать уменьшение аэростатической силы. Он послал Александрини проверить, закрыты ли газовые клапаны — их недавно открывали.
«Италия» продолжала стремительно снижаться. Нобиле понял, что падения на лед не избежать, и приказал, чтобы предупредить пожар, остановить моторы и сбросить балласт — цепь свинцовых шаров весом 300 килограмм. Последнее сделать не удалось, и дирижабль ударился о лед — сперва задней моторной гондолой, а затем рубкой управления. Балластная цепь застряла в торосах. От удара кабина, в которой находились девять человек, и задняя мотогондола с механиком оторвались от дирижабля и остались на льду. Механик Помелла стал первой жертвой: его нашли мертвым рядом с вывалившимся на снег двигателем.
Разбитая, примерно на пять тонн облегченная «Италия» снова поднялась в воздух и, никем не управляемая, понеслась на восток. А с нею — профессор Понтремолли, механики Ардуино, Чокка, Наратти, такелажник Александрини и журналист Лаго. Через 20 минут после падения на лед на горизонте, в восточном направлении, оставшиеся на льдине увидели тонкий столб дыма — дирижабль сгорел.
Катастрофа произошла 25 мая, в 10 часов 33 минуты; «Италия» находилась примерно в 100 километрах от северных берегов Северо-Восточной Земли. Всего два часа полета оставалось до базы в Кингсбее.
Вот как описал катастрофу Нобиле:
«Те последние ужасные мгновения навсегда остались в моей памяти. Едва я встал около рулей между Мальмгреном и Дзаппи, как увидел, что Мальмгрен вдруг бросил руль, повернув ко мне ошеломленное лицо. Инстинктивно я схватился за руль, надеясь, если это возможно, направить дирижабль на снежное поле, чтобы смягчить удар. Слишком поздно — лед уже в нескольких метрах от рубки. Я видел растущие, стремительно приближающиеся массы льда. Мгновение спустя мы стукнулись о поверхность. Раздался ужасающий треск. Я ощутил удар в голову, почувствовал себя сплющенным, раздавленным, Ясно, без всякой боли ощутил, что несколько костей у меня сломано. Затем что-то свалилось сверху и меня выбросило наружу вниз головой. Инстинктивно я закрыл глаза и, в полном сознании, равнодушно подумал: „Все кончено!“
Когда я открыл глаза, то увидел, что лежу на льдине, страшно развороченной. Подле меня лежали Мальмгрен, Дзаппи и Чечони. На ногах стояли Мариано, Вильери, Бегоунек, Трояни и Бьяджи. Я увидел дирижабль, который, слегка наклонившись кормой книзу, поднимался, относимый ветром к востоку. Взор мой долго оставался прикованным к большим черным буквам, выведенным на борту «Италии». Затем дирижабль скрылся в тумане. Все потеряно. Тут я почувствовал, что ранен в голову и сломал ногу и руку. Дышать трудно. Мне казалось, что я не проживу и двух-трех часов, но не жалел об этом. Я был даже рад этому…»
Итак, после 135 часов безостановочного полета «Италия» рухнула на торосы с высоты 300 метров. Позднее Мариано с помощью трех хронометров и секстанта определил координаты места падения дирижабля: 81 градус 14 минут северной широты, 25 градусов 25 минут восточной долготы. Не так уже далеко от места, где тридцать два года назад потерпел катастрофу аэростат Андрэ.
Кроме Нобиле, совсем плохо пришлось Чечони: у него оказалась сломана нога. Пострадал и Мальмгрен, получивший сильный ушиб. «У Нобиле, — свидетельствует Бегоунек, — сломаны голень и рука в запястье, лицо залито кровью, сочившейся из рваной раны на голове. Он тяжело дышал, и ему казалось, что минуты его жизни сочтены».
Оправившись от шока, группа Нобиле разбила ледовый лагерь. Удалось найти четырехместную палатку и спальный мешок, 71 кг пеммикана (сушеного мяса), 41 кг шоколада, 9 кг сухого молока, 3 кг сливочного масла, 3 кг сахара. Этих продуктов могло хватить на 45 дней. Среди обломков кабины Бьяджи обнаружил запасную коротковолновую радиостанцию.
«Обживать» Север начали с того, что на остов гондолы натянули палатку, а чтобы лучше видеть ее на снегу, облили красной краской. Отсюда и облетевшее весь мир название: «Красная палатка». Питьевую воду добывали, подогревая лед на костре. Варили суп из пеммикана. Через пять суток после катастрофы Мальмгрен из пистолета подстрелил белого медведя; это увеличило пищевые запасы на 200 кг мяса.
Катастрофа дирижабля «Италия» всколыхнула весь мир: теперь с напряженным вниманием следили за всеми перипетиями по спасению обитателей «Красной палатки». Об этой эпопее впоследствии написано более двухсот книг; их авторы — участники экспедиции Нобиле, Вильери, Бегоунек, Бьяджи и Трояни| а также руководитель спасательной экспедиции на ледоколе «Красин» Р.Л. Самойлович и многие другие.
Уже через несколько часов после катастрофы Бьяджи послал в эфир сигнал «SOS». Но эфир молчал, на призывы о помощи никто не ответил: радиостанция оказалась слабой, а самодельная антенна — чересчур короткой.
Прошло несколько дней без связи. Вечером 29 мая Дзаппи и Мариано посвящают Нобиле в свой план, втайне разработанный ими еще два-три дня назад: покинуть лагерь и попытаться спастись, надеясь на собственные силы. Возглавить группу предложили Мальмгрену; тот согласился.
30 мая, в 22.00, Мальмгрен, Дзаппи и Мариано выступили в поход. На льдине остались Нобиле, Бегоунек, Вильери, Чечони, Трояни и Бьяджи.
3 июня наконец услышаны сигналы, подаваемые Бьяджи. Первым принял позывные с помощью самодельного приемника советский школьник — радиолюбитель Николай Шмидт, житель деревни Вознесенье-Вохма, Двинской губернии (ныне Архангельская область). На следующее утро он передал текст принятой радиограммы в Москву.
6 июня обитатели лагеря узнал об этом, поймав сообщение одной из радиостанций. Бьяджи передал в эфир точные координаты лагеря; теперь в группе не сомневались — помощь придет.
В сердце Арктики отправился мощный советский ледокол «Красин», с самолетом авиатора Б.Г. Чухновского на борту. Спасательной экспедицией руководил Рудольф Лазаревич Самойлович.
Кроме «Красина», по решению Советского правительства выступили в поход ледокол «Малыгин», с самолетом М.С. Бабушкина, ледокольный пароход «Георгий Седов» и научно-исследовательское судно «Персей».
В то же время было организовано еще несколько спасательных экспедиций с участием кораблей и самолетов — норвежская, финская, шведская, итальянская, французская.
Первым, 20 июня, обнаружил лагерь потерпевших бедствие итальянский летчик Маддалена. 23 июня на площадку возле «Красной палатки» сел шведский самолет «Фоккер». Летчик Лундборг вывез первым Нобиле; затем вернулся, но, приземляясь на льдину, «Фоккер» зарылся лыжей в снег. Отважный швед сам стал пленником «Красной палатки».
5 июля над лагерем появились шведские самолеты, проверявшие состояние льдов. В час ночи 6 июля прилетел миниатюрный самолет «Мот», на лыжах. Он сел на льдину и вывез Лундборга. Но возвращаться на льдину шведы не рискнули. Итак, в «Красной палатке» осталось пять человек.
10 июля, в 18.45, летчик Чухновский, поднявшийся с «Красина», обнаружил льдину размером 10 на 8 метров с группой Мальмгрена. Утром 12 июля к ней подошел ледокол: на льдине только Дзаппи и Мариано; где же Мальмгрен? Рассказ Дзаппи, краткий и путаный, поражал. Финн Мальмгрен отправился в поход со сломанной рукой. На двенадцатый день пути обессилел, на четырнадцатый — свалился. Закрывая голову курткой, предлагал Дзаппи покончить с ним ударом топора. Отдавая свой запас еды, говорил: «Оставьте меня здесь спокойно умереть». Вырубив для Мальмгрена могилу, Дзаппи и Мариано отправились дальше. Сутки спустя, с трудом преодолев сто метров, видели, как Мальмгрен махал им рукой, побуждая идти прочь.
В пути Мариано ослеп. Зрение вернулось к нему лишь 20 июня. Мальмгрена уже нет в живых, а Дзаппи одет в его куртку. Мариано вспомнил: 4 июля, уже не надеясь выжить, он завещал Дзаппи свое тело. Обстоятельства, при которых погиб Финн, так и остались невыясненными. Одна любопытная деталь: одежды на Мариано в три раза меньше, чем на Дзаппи. У последнего, в отличие от Мариано, истощения незаметно. Это дало основание предположить, что Дзаппи питался… человечиной.
В тот же день, 12 июля, команда «Красина» приняла на борт обитателей «Красной палатки». Бьяджи выстукивает свою последнюю радиограмму: «„Красин“ подошел. Мы спасены». С момента катастрофы «Италии» миновало 48 дней.
На следующий день на корабле приняли радиограмму от Муссолини: «Профессору Самойловичу. Вы совершили дело, которое станет достоянием истории. Вы работали в тяжелых условиях Арктики. От имени всех итальянцев благодарю Вас».
Днем 19 июля советский ледокол прибыл в Кингсбей, чтобы передать на борт итальянского судна «Читта ди Милано» спасенных людей. Не выяснив судьбы воздухоплавателей, унесенных на борту дирижабля, «Читта ди Милано» спешно покидает Ледовитый океан. Вслед за итальянцами прекращают работы шведская, финская, норвежская спасательные экспедиции. Группу Александрини, из шести человек, не стали тогда искать, основываясь на том, что обитатели «Красной палатки» через 20 минут после падения видели тонкий столб дыма. К тому же Дзаппи, торопившийся поскорее вернуться домой, убеждал всех, что дирижабль вторично ударился о лед, сгорел и все погибли.
Но на этот счет имелись возражения: во-первых, при пожаре, возможно, кто-нибудь спасся; во-вторых, а что если дым — сигнал, что они приземлились; и наконец, дым, не исключено, арктический мираж. На основании синоптических карт того времени и тех мест Арктики, где произошла катастрофа, предполагали и то, что неуправляемый дирижабль «Италия» отнесло к Гренландии. А исходя из того, что у группы Александрини остались большие запасы продуктов и полярного снаряжения, она способна продержаться очень долго.
По настоянию родственников и под влиянием общественного мнения предприняли запоздалые поиски пропавшей группы экипажа «Италии». 16 августа «Браганца» с двумя самолетами на борту стала обследовать район между 28 и 31 градусами восточной долготы и 80 градусами 40 минутами северной широты: группу Семи островов, северные берега Северо-Восточной Земли и Большого острова. Туманы, метели и ураганы встретили корабль; самолеты использовать не удалось; 3 сентября «Браганца» вернулась в Кингсбей.
В сентябре ледокол «Красин» предпринял последнюю попытку обнаружить следы шестерки отважных, унесенных дирижаблем. Ледокол достиг 81 градуса 47 минут северной широты. Так далеко на север корабли еще никогда не заходили. Несмотря на все усилия, «Красину» не удалось найти ни потерпевших бедствие, ни даже обломков дирижабля. Двадцать второго сентября из Москвы получен приказ возвращаться домой.
Летом 1929 года, по просьбе семьи Понтремолли, инженер Альбертини на судне, а затем на собачьей упряжке искал группу Александрини. Тогда же ледокольный пароход «Седов» под руководством О.Ю. Шмидта безуспешно пытался найти пропавших без вести аэронавтов.
Так кончилась эта эпопея. В спасении экипажа «Италии» участвовали 6 стран, 18 кораблей, 21 самолет и около полутора тысяч человек! В ходе спасательных операций погибли Амундсен и пять членов экипажа его самолета. При возвращении на родину разбился самолет с тремя итальянскими летчиками на борту. Таким образом, в связи с катастрофой дирижабля «Италия» погибли 17 человек (десять итальянцев, четыре француза, два норвежца и один швед).
В 1969 году Нобиле открыл в Тромсе (Норвегия) монумент в честь погибших — два крыла, взметнувшихся в небо. На монументе высечены имена 17 героев и стихи — белые стихи об их подвигах. В Кингсбее, на Шпицбергене, также установлен памятник погибшим членам экспедиции и Руалю Амундсену.
Каковы причины катастрофы дирижабля «Италия»? Однозначного ответа на этот вопрос не получено. Чешский ученый Бегоунек считал, что существовали объективные причины для катастрофы: недостоверность прежних карт этого района Арктики; ошибка в 5 минут: не учтена девиация радиопеленга от базового судна «Читта ди Милано», из-за чего дирижабль оказался восточнее, чем по штурманским расчетам; неспособность дирижабля полужесткого типа, с относительно слабыми моторами успешно бороться с арктическими ветрами, а еще отклонение на обратном пути с полюса от намеченного маршрута: Нобиле взял курс не на свою базу, а по 25-му меридиану, надеясь на открытие какого-нибудь неизвестного острова.
«В тяжелые дни, последовавшие за падением, я долго раздумывал над тем, какие причины могли его вызвать, — писал сам Нобиле. — Строил много предположений; анализировал их на все лады; но никакого вывода не сделал…
Первое, что пришло мне в голову: отяжеление вызвано внезапно наступившим атмосферным возмущением. Дирижабль оказался в слое разреженного воздуха, что можно объяснить переходом через полосу воздуха холодного, отмеченную Геофизическим институтом в Тромсе как раз во время катастрофы. Однако эта гипотеза не вполне меня удовлетворяла.
Тогда я стал думать, что, может быть, при прохождении сквозь туман дирижабль покрылся льдом… Как я уже указывал выше, ледяная кора стала образовываться как раз в часы, предшествовавшие падению. Ничего удивительного, что при прохождении сквозь туман явление это усилилось до большой степени и повлекло за собой падение.
В связи с этим считаю нужным привести мнение Мальмгрена. Оценивая с ним в Риме наиболее серьезные опасности, с которыми могла встретиться наша экспедиция, я услышал от него: «С моей точки зрения, самую большую опасность представляет образование льда». На мои возражения, что, судя по опыту «Норвегии», лед образовывался быстро лишь на металлических частях, в то время как на ткани оболочки оседал с трудом, он отвечал: «Да, пока не образуется ледяной покров; но, как только этот покров образуется, как бы он ни был тонок, ледяная кора скует его с такой быстротой, что дирижабль окажется на земле в несколько минут».
Могло случиться, что оболочка прорвана куском льда или осколком пропеллера; но я от этой мысли отказался, так как такого рода разрыв, вероятно, сопровождался бы шумом, а его никто из нас не слышал…
Можно идти еще дальше по пути предположений. Но, к сожалению, истинная причина катастрофы навсегда останется тайной».
С уверенностью можно утверждать только одно: первопричина — непогода, и следовало бы лететь с попутным ветром в Канаду. Эта мысль очень мучила Мальмгрена. Впоследствии он признавался Нобиле, что, советуя идти на Кингсбей, он руководствовался не только своей уверенностью в скорой перемене ветра, но и желанием Мариано и Дзаппи вернуться в Италию до наступления лета. Да и сам он, улетев в Канаду, не успел бы прочесть намеченный на август курс лекций в университете Упсалы.
Основываясь на объяснениях Нобиле, Самойлович писал, что непреложны два факта: дирижабль, находившийся в легком состоянии, вдруг отяжелел. Это могло произойти по следующим причинам: слой разреженного воздуха; обледенение; открытый газовый клапан, не закрывшийся из-за обмерзания; разрыв оболочки после очистки ее от снега перед вылетом (хотя маловероятно, что это проявилось в конце полета); пробой оболочки льдом, отбрасываемым от винтов; повреждение оболочки — оторвалась на большой скорости труба металлической арматуры кормы; лед закупорил каналы выхода воздуха из баллонетов, в результате при спуске повысилось давление в газовместилище и предохранительный клапан стал выпускать газ.
Бывший руководитель прочностной группы Дирижаблестроя Константин Герасимович Седых высказал и математически доказал следующую версию. Материал оболочки «Италии» тоньше, чем дирижабля «Норвегия». Когда перед полетом на полюс с хребта дирижабля счищали снег, в нескольких местах повредили оболочку; заделали заплатами. При кружении дирижабля над полюсом в течение почти двух часов растяжки оперения от отклоненных рулей поворота сильно натягивали материал оболочки; это нарушило структуру материи. Дальнейший полет в условиях порывистого ветра привел к разрушению оболочки в местах крепления расчалок, и газ вышел из кормового отсека. Наиболее вероятная причина — совокупность двух обстоятельств: скопление большого количества льда и сильная утечка газа через незакрывшийся клапан или разорванную оболочку.
К руководству Нобиле дирижаблем во время полета и непосредственно перед падением на лед претензий не отмечено; на борту абсолютное спокойствие и порядок. Предотвратить катастрофу оказалось невозможно: она произошла в результате совпадения неблагоприятных случайностей. В одном из своих выступлений Нобиле сказал: «Риск заключался в самом исследовании Арктики. Риск — в намерении быть первым. Быть пионерами — это честь, которая оплачивается дорого!»
18 июня 1928 года трагически окончилась экспедиция по спасению дирижабля «Италия» на гидросамолете «Латам-47», организованная Р. Амундсеном.
По-видимому, самолет упал в море; все находившиеся на его борту бесследно исчезли.
Руал Амундсен, знаменитый норвежский полярный исследователь, покоритель Южного полюса, одним из первых стал использовать самолеты. Конечно, Амундсен понимал, что крылья не всегда спасают полярных исследователей от невзгод и несчастий. После перелета из Кингсбея через полюс на Аляску в 1926 году он писал: «Мы не видали ни одного годного для спуска места в течение всего полета от Свальберда (Шпицберген) до Аляски. Ни единого!.. Наш совет таков: не летайте в глубь этих ледяных полей, пока аэропланы не станут настолько совершенными, что можно будет не бояться вынужденного спуска».
После удачного полета на дирижабле «Норвегия» через Северный полюс (1926) между Амундсеном и Нобиле, что называется, пробежала черная кошка. Каждый публично обвинил другого во всех смертных грехах. В экспедицию на дирижабле «Италия» Нобиле отправился без Амундсена. Руал объявил о завершении своих полярных путешествий; в настроении его и в высказываниях явственно ощущались мотивы усталости, мысли о неизбежной смерти. И уж если это произойдет, говорил он, то лучше в небе.
Однако, узнав об исчезновении «Италии», Амундсен сразу вызвался возглавить спасательную экспедицию. Но норвежское правительство назначило руководителем воздушной группы военного летчика Рисер-Ларсена, спутника Амундсена в полетах к полюсу; Амундсену не предложили даже участвовать в поисках. Его ссора с Нобиле прозвучала слишком громко; телеграмма Нобиле, по мнению норвежского правительства, ссоры не уравновешивала. (Имеется в виду одна из первых телеграмм с льдины: Нобиле прямо сообщал, что руководство экспедицией, посылаемой к месту падения «Италии», следует поручить Амундсену.)
Тогда Руал решает организовать собственную группу. Самолет для Арктики нужен надежный. Летающая лодка «Дорнье-Валь», на которой он летал к полюсу, ему не по карману. Амундсен принимает предложение французского моряка и авиатора 38-летнего Рене Гильбо, заканчивающего испытания нового гидросамолета «Латам» в городке Кодабек-на-Ко на Сене.
Гильбо почти не верит в ошеломляющую удачу. Лететь вместе с самим Амундсеном! Жаль только, что придется заменить второго пилота. Капитан-лейтенант де Кювервиль — отличный авиатор и товарищ, но (нелепый случай) ему винтом отрубило три пальца, только что вышел из госпиталя. Де Кювервиль, узнав о решении Гильбо, приходит в ярость и на приеме у министра добивается, чтобы его все-таки включили в экипаж.
С Амундсеном вызвались лететь бортмеханик 26-летний Георг Брази, не раз с честью выходивший из тяжелых аварийных ситуаций — он отличался редким самообладанием, — а также радиотелеграфист Эмиль Валетта, слывший одним из лучших специалистов французских ВМС. А главное, все четверо превосходно сработались во время испытательных полетов.
Вечером 16 июня французы прибыли в Берген. На следующее утро Амундсен и его спутники Дитрихсен и Вистинг впервые увидели «Латам»: самолет достаточно прочный, оправлен в сталь, но деревянный. Конечно, в экспедиционных условиях ремонтировать дерево проще, но ведь и повреждается оно легче, тем более в полярном море, где плавают льдины. Для боковой остойчивости «Латам» оснащен на концах крыльев балансными поплавками. В этом он проигрывал по сравнению с цельнометаллическим «Дорнье-Валь» — на нем функцию поплавков выполняли прочные боковые плавники. А поплавки увеличивали вероятность зацепления за случайную льдину. Да и разводья во льдах для посадки и взлета требуются значительно шире, чем для «Дорнье-Валь». Потеря поплавка, особенно при волнении, означала неминуемую катастрофу — гидросамолет терял остойчивость, «черпал» крыльями поверхность моря и переворачивался. «Латам» садился и взлетал только на воду и с воды.
Гидросамолет имел два надежных пятисотсильных мотора, установленных «тандемом», — один тянет, второй толкает. Грузоподъемность почти 4 т; крейсерская скорость 140 км/ч; радиус действия до 2500 км. В последний момент перед отлетом из Франции в самолете кое-что усовершенствовали: добавили радиоустройство, позволяющее брать пеленги на работающие радиостанции, а в карбюраторах установили систему обогрева. Работы контролировал сам Латам.
В Бергене провели день; заправились горючим; Брази проверил работу моторов; де Кювервиль проконтролировал ремонт поплавка, слегка поврежденного при посадке. Погрузили 20 килограммов пеммикана и столько же шоколада, большую коробку овсяных галет, винтовку с сотней патронов, сто плиток сухого спирта для походной кухни.
Французы считали, что Амундсен один, а тот захватил в Берген проверенных Дитрихсена и Вистинга. Но разве де Кювервиль уступит место Лейфу Дитрихсену! Ну а если брать и Вистинга, машина окажется перегруженной.
Пошли на компромисс: капитана Вистинга отправили на Шпицберген пароходом. Но Амундсен настоял на том, чтобы взять Дитрихсена: их связывает многое — еще недавно они летали к полюсу, вместе стояли на грани гибели. Вечером направились в Тромсе.
Перед вылетом Амундсен дал интервью для печати: «Необходимо действовать без промедления. Только тот, кто, как я, провел три недели среди льдов, может понять, что это значит и что помощь в таких случаях никогда не бывает слишком быстрой. Существует чувство солидарности, которое должно объединять людей, особенно тех, кто рискует жизнью для науки. Перед этим чувством наши личные разногласия должны исчезнуть. Все, что омрачало наши личные отношения с генералом Нобиле, забыто. Сегодня я знаю только одно: генерал Нобиле и его товарищи в опасности, и необходимо сделать все возможное, чтобы спасти их!»
Настало утро 18 июня; залили полностью горючим все шесть баков «Латама». Погода в Тромсе отличная; Геофизический институт сообщил: на пути до Шпицбергена слабый ветер, местами туман. В четверть двенадцатого новый звонок от геофизиков: между Гренландией и Шпицбергеном появилась область низкого давления, и есть опасность ее развития. Потом еще одно телефонное подтверждение, что у Медвежьего острова пока ясно и тихо.
Полное безветрие и в Тромсе, а перегруженным гидропланам нужен хотя бы легкий встречный ветерок. Финский и шведский экипажи, также направляющиеся на Шпицберген, отложили вылет на сутки. Амундсен решил подождать сводку погоды на два часа дня — торопился больше других. К полету на Шпицберген готовы еще два гидросамолета, но Амундсен не скоординировал с ними свой полет и никому не сообщил о своих планах.
18 июня, в 14 часов, «Латам» вылетел на поиски Нобиле. Амундсен получил информацию, что лагерь потерпевших находится на обломке ледяного поля, окруженном 8—9-балльным крупнобитым льдом, где есть разводья, неширокие, но достаточно длинные. Зная, что самолеты Лундборга и Шипберга, а также Рисер-Ларсена снабдили лагерь всем необходимым для жизни на дрейфующем льду, включая радиостанции и резиновые лодки, Амундсен, вероятно, не рассчитывал на посадку у лагеря, — обитателям его к этому времени не угрожала немедленная и неотвратимая опасность. В худшем положении находилась группа Александрини, в составе шести человек, улетевших с оболочкой дирижабля после удара гондолы о лед: они еще не найдены. По-видимому, Амундсен собирался добраться до района падения оболочки дирижабля. Во всяком случае, горючего, залитого во все шесть баков гидросамолета из расчета на 2500 километров, с избытком хватило бы, чтобы полностью осмотреть весь район катастрофы с учетом дрейфа и затем вернуться на основную базу спасательных работ — в Кингсбей.
Руал, судя по всему, решил начать поиски упавшей оболочки дирижабля. Если бы Амундсен планировал вылет до Кингсбея, чтобы оттуда начать спасательные полеты, на этот маршрут, 750 километров, ему с избытком хватило бы трех баков и гидросамолет оторвался бы от воды даже при штиле.
Связь с гидросамолетом поддерживала радиостанция Геофизического института. Радиопеленгования тогда еще практически не знали; Амундсен путевых координат не сообщал. В 18.45 геофизический институт прервал связь — настало время передавать прогнозы погоды для рыбаков. В это время «Латам» летел в густом тумане вблизи острова Медвежий.
А другие радиостанции? Дальность действия передатчика «Латама» при полете составляла около 900 километров; при работе с воды уменьшалась в три раза. В 17.40 радиостанция на острове Инге, на севере Норвегии, разговаривала с «Латамом». В 17.45 самолет вызывал Лонгьир на Шпицбергене.
Медвежий остров пытался связаться с «Латамом» в 19.15, но безуспешно. Геофизический институт вновь начал вызывать самолет в 20.00 — ответа не получил. Больше никто в мире не слышал четкого радиопочерка Валетты.
Великий полярный исследователь и пятеро его спутников исчезли в просторах Баренцева моря. Трагедия «Латама», последовавшая за катастрофой «Италии», потрясла мир.
В район бедствия Франция послала крейсер, судно рыбоохраны, транспортное и китобойное суда. Норвегия направила туда же свой крейсер и несколько торговых судов. Дания также участвовала в поисках. Все эти суда с помощью норвежских, шведских и французских самолетов обследовали Баренцево море в районе между 70 и 81-й параллелями, нулевым и 30-м меридианами восточной долготы. В поисках принимали участие и итальянские самолеты. Все оказалось тщетно.
В ночь с 31 августа на 1 сентября 1928 года с норвежского рыболовного судна «Брода» заметили качающийся на волнах круглый предмет. Находку подняли на палубу, и чуть позже радист отправил сообщение: «Всем, всем, всем. Найден поплавок гидросамолета, по-видимому „Латама“. Наши координаты… В 3.00 войдем в Тромсе. Нужен эксперт».
Экспертизой руководил норвежский адмирал Герр. Да, рыбаки не ошиблись: поплавок принадлежал «Латаму-47».
13 октября обнаружили в море бензобак. Теперь уже в гибели великого норвежца никто не сомневался.
Подтверждалась гипотеза, что из-за неполадок в моторе самолет Амундсена при посадке на воду ударился о плавучую льдину; оторвался поплавок, и самолет затонул в Баренцевом море, недалеко от острова Медвежий. Таким образом, опасения Амундсена по поводу ненадежности самолета для использования его в Арктике полностью оправдались.
Эта катастрофа до сих пор вызывает много споров. Генеральное направление полета, несомненно, на Кингсбей. Но не захотел ли Амундсен по пути отклониться? Ведь лагерь Нобиле еще не обнаружен. Шесть человек вместе с оболочкой дирижабля унесены в восточном направлении. Майор Майстерлинг, председатель Норвежского аэроклуба, — он последним разговаривал с Амундсеном в Бергене — отвечал назойливым репортерам: «Не знаю, куда полетел Амундсен. Он мне этого не сказал. Я полагаю, что он отправился прямо к обломкам дирижабля, о месте аварии которого до сих пор ничего не известно».
Катастрофа произошла по маршруту Тромсе — Кингсбей или восточнее, считали организаторы поисков. Однако многие с этим не соглашались: «Амундсен, конечно, опять изменил свой план, как тогда с Южным полюсом…» Вся тактика поисков «Латама» исходила из этих вполне логичных предположений: Амундсен стремился либо на Шпицберген, чтобы оттуда руководить спасательными работами (его авторитет, огромный полярный опыт сыграли бы существенную роль), либо прямо к месту катастрофы, надеясь на удачу. Вдруг по соседству с лагерем итальянцев окажутся разводья и «Латам» сумеет сесть.
Как всегда в подобных ситуациях, мир заполнился слухами, домыслами, догадками. Двое норвежцев утверждали, что видели, как «Латам» упал недалеко от Медвежьего острова. Впоследствии выяснилось, что это была «Савойя» Маддалены, который опустился на воду, чтобы заменить свечи. Капитаны нескольких рыбачьих судов видели: какой-то гидросамолет полетел совсем уж невероятным курсом — чуть ли не на запад.
Постепенно определились три основные версии о месте гибели «Латама». Первая: прямо по маршруту Тромсе — Кингсбей, где-то в районе острова Медвежьего. Вторая: восточнее этого маршрута, в Баренцевом море. И наконец, третья: в северо-западном направлении от Тромсе, в Норвежском море.
На чем основывается последняя версия? Неподалеку от входа в Малангенфьорд в тот день, 18 июня, находилось рыбачье судно. Капитан его, Питер Катфьорд, позднее сообщил, что видел самолет, который летел в северо-западном направлении и вскоре скрылся в тумане. Было довольно ясно, дул легкий бриз, но с севера надвигался шторм и плотный туман. Быстро темнел горизонт на северо-востоке. Что самолет летел на северо-запад, кроме Катфьорда, подтверждают китобои Пауль Бьервог и Нестор, — их суда также находились в этом районе. Записи в судовом журнале парохода «Ингерте», во второй половине дня 18 июня находившегося примерно в трехстах километрах к северо-западу от Тромсе, полностью совпали с показаниями Катфьорда.
Ухудшение погоды, предсказанное Геофизическим институтом, наступило скорее, чем предполагалось. Вылетев из фьорда, Амундсен, по-видимому, здраво оценил обстановку. Оставался единственный путь — обойти непогоду западнее. Зона тумана оказалась обширнее. «Латам», еще больше отклоняясь к западу, вероятно, вынужден был пойти на посадку. Желание Амундсена погибнуть в небе легко и просто не осуществилось. «Латам», может быть из-за отказа одного мотора или по какой-то другой, в этих условиях, в общем-то, некатастрофической причине сел на воду.
Метеообстановка в районе предполагаемой посадки была сложной; ветер до 15 метров в секунду; туман; температура воздуха около нуля; высота волн два-три метра. Садиться при такой волне на тяжелой машине — сложное испытание для летчика. Возможно, посадка «Латама» была жесткой, со сносом поплавка.
Экипаж «Латама» начинает ремонт; главное — вернуть самолету остойчивость. К моменту посадки только один бак горючего из шести выработан. Похоже, его извлекли из фюзеляжа, сделали деревянную затычку на бензопроводе и стали приспосабливать вместо потерянного поплавка. Сколько времени мужественный экипаж боролся за спасение «Латама» и своих жизней, остается только догадываться.
Однако версия, согласно которой «Латам-47» от Тромсе взял курс на северо-запад, спорна прежде всего потому, что полет в этом направлении удалял Амундсена от Кингсбея. Более чем опасно идти к центру циклона по маршруту в сторону Гренландии, где нет никаких баз.
Штурман-полярник В. Аккуратов, например, уверен, что, когда Амундсен в тот солнечный июньский день вышел по своему маршруту в район гибели дирижабля, катастрофа произошла с ним в разводье среди льдов, где «Латам» совершил преднамеренную или вынужденную посадку.
Пробоина сзади в поплавке, деревянная затычка в патрубке бензобака — все говорит о том, что гидросамолет садился в разводье с редкими, мелкими льдинками. Экипаж, борясь за свою жизнь, пытался вместо сбитого поплавка установить бензобак. Очевидно, это можно было сделать только со льда.
Льды, сближаясь, раздавили деревянный самолет, и люди остались на дрейфующем льду. В конце концов «Латам» затонул, а поплавок и бак, находившиеся на льду, вынесло в Гренландский пролив, где скорость дрейфа достигает 25 км в сутки.
Чешский ученый Бегоунек писал: «Гибель Амундсена явилась славным завершением его жизни, с которой связаны замечательные успехи в истории полярных открытий. Он пожертвовал собой, чтобы помочь экспедиции, руководимой человеком, которого он своим недружелюбным отношением в свое время обидел больше, чем кого-либо из людей, встретившихся на его бурном жизненном пути».
В своих воспоминаниях Нобиле, конечно, не обошел молчанием благородный порыв и трагический конец знаменитого полярника. Он писал: «Амундсен периода „Латама“, ринувшийся спасать потерпевший крушение экипаж „Италии“, перечеркнул для себя и для меня ту скверную главу своей книги».
Позднее в своей книге Нобиле справедливо указывал на индивидуализм и самоуверенность Амундсена. Если Руал собирался на «Латаме» лететь из Тромсе прямо в лагерь нобилевцев, то у него не было никаких шансов на успех: ведь он не знал, куда дрейф отнесет «Красную палатку».
К сожалению, Амундсен вообще слабо разбирался в воздушной навигации. В то же время он, большой знаток в деле проведения полярных экспедиций на собачьих упряжках, помог бы нобилевцам, если бы, прибыв в Кингсбей, предпринял такую экспедицию с северных берегов Северо-Восточной Земли. При помощи самолета, пилотируемого Гильбо или Рисер-Ларсеном, они получали бы данные о перемещениях «Красной палатки» и благополучно спасли бы экипаж «Италии» или хотя бы доставили снаряжение и продовольствие в их лагерь. «Такая экспедиция, — писал Нобиле, — без сомнения, достигла бы цели и спасла потерпевших бедствие. Какой это был бы триумф для знаменитого исследователя».
5 октября 1930 года в окрестностях французского города Вове взорвался английский дирижабль R-101. Погибли 48 человек.
В 1919 году в Великобритании появился проект транспортного дирижабля. Конкретные формы он принял после того, как инициативу взял в свои руки опытный моряк С. Верней. Ключевую роль в этой амбициозной программе сыграл министр авиации Великобритании сэр Кристофер Томсон, занявший этот пост в 1924 году.
Экспериментальная программа, одобренная парламентом, предполагала постройку двух воздушных кораблей-близнецов — R-100 и R-101, — каждый объемом 143000 куб. м. В рамках программы, на которую выделялось 1, 5 миллиона фунтов стерлингов (в действительности истрачено в два раза больше), планировалось провести широкие исследования и эксперименты в различных областях аэронавтики и дирижаблестроения, включая проведение тщательных метеорологических наблюдений на трассе будущего маршрута Лондон — Карачи.
Министр авиации предъявлял к дирижаблю повышенные требования: коммерческая нагрузка воздушного корабля, рассчитанного на сто пассажиров, 30 т; практическая дальность с полной нагрузкой 5600 км; крейсерская скорость 100 км/ч. Расчеты показали, что для достижения заданных характеристик необходимо построить воздушный корабль с взлетным весом около 150 т.
Поскольку дирижабль предназначался для длительных перелетов с пассажирами над безлюдной местностью или водой, особое внимание уделялось вопросам пожарной безопасности.
Вывод R-101 из эллинга состоялся 12 октября 1929 года на летном поле Королевских воздухоплавательных заводов в Кардингтоне. Дирижабль неторопливо выплыл из ангара и пришвартовался к 60-метровой причальной мачте. Его размеры впечатляли: 220 м, диаметр 40 м. На R-101 установлено пять двигателей фирмы «Бердмор», мощностью 686 л.с. каждый (предполагалось 700 л.с.). Один из двигателей имел реверсивный винт для торможения и обратного хода. Через два дня самый крупный в мире дирижабль отправился в свой первый полет, который продолжался почти шесть часов.
R-101 выполнил семь испытательных полетов, которые подтвердили его хорошую остойчивость и управляемость, высокую экономичность и надежность дизельных моторов. Но корабль оказался слишком перетяжеленным и был явно непригоден из-за малой грузоподъемности для тех больших перелетов, на которые рассчитывался. Дирижабль вернули в эллинг.
Команда инженеров из Кардингтона приложила все усилия, чтобы обеспечить R-101 требуемые характеристики дальности и грузоподъемности. Решили пойти сразу по двум направлениям — увеличить объем водорода в баллонетах за счет ослабления их такелажа и максимально снизить вес конструкции.
Инженеры и рабочие Королевских воздухоплавательных заводов смонтировали дополнительную секцию корпуса, длиной 18 метров, и сменили практически всю оболочку. Взлетный вес увеличили до 167 т, что позволило довести полезную нагрузку до приемлемых 49, 3 т. Длина дирижабля увеличилась на 6 м. Правда, теперь дирижабль развивал крейсерскую скорость не выше 90 км/ч. Очень хорошее в целом техническое состояние дирижабля вселяло уверенность в успешном завершении нелегкого пути, который предстоял команде R-101.
4 октября дирижабль готовили к полету в Карачи. В баки залили 25 т горючего. Метеопрогноз не внушал особой тревоги, хотя циклон с запада мог принести с собой встречные ветры с порывами до 15 м/с и сильными осадками. Первый этап пути, до Исмаилии в Египте, протяженностью 3570 км, дирижаблю предстояло преодолеть на пределе возможностей. Поэтому команда избавлялась от каждого килограмма лишнего веса, — чемодан, оставленный на земле, прибавлял драгоценные километры в воздухе.
Трасса полета пролегала над Лондоном и Кентом, пересекала Ла-Манш, оставляла немного севернее Париж и Тулузу, а затем шла над Средиземным морем.
К 18.00 последние приготовления закончены, дирижабль статически уравновешен. Через четверть часа подкатил автомобиль министра авиации лорда Кристофера Томсона; общий вес его багажа составил без малого 140 кг. Министр захватил с собой огромный персидский ковер, подаренный ему во время официального визита в Курдистан, и несколько ящиков шампанского — для представительских целей.
После торжественных проводов лорд Кристофер Томсон, конструктор дирижабля полковник Ричмонд и директор департамента гражданской авиации сэр Сефтон Брандер поднялись в гондолу дирижабля. И только после этого командиру R-101 вручили сертификат летной годности, без которого дирижабль вообще не имел права подниматься в воздух.
Подписав полетный лист и получив сертификат, лейтенант Ирвин последним из экипажа поднялся в лифте на вершину причальной мачты и занял свое место в рубке управления. На борту R-101 вылетали в Индию 54 человека: 6 пассажиров, 6 высших управляющих Королевских воздухоплавательных заводов, 5 офицеров и 37 членов команды. Мотористы запустили двигатели.
В 18.36 гайдропы отданы, но, вместо того чтобы начать плавный подъем, дирижабль клюнул носом — подался вниз. Распределение нагрузки в корпусе оказалось явно неравномерным, и команде пришлось сбросить почти весь балласт из носовых цистерн, чтобы вернуть R-101 в горизонтальное положение. Наконец дирижабль, сделав прощальный круг над Кардингтоном, отправился в путь.
Циклон надвинулся на Британские острова значительно быстрее, чем предсказывали синоптики; уже с первых минут полета на дирижабль обрушились шквалистый ветер и сильный дождь. R-101 летел на высоте 500 метров над нижней кромкой облаков.
В довершение этих неприятностей из-за проблем с системой смазки пришлось остановить двигатель № 5, и скорость корабля упала до 60 км/ч. В 19.35 дирижабль снизился до 300 метров и продолжал полет на этой высоте.
После двух часов пути стало очевидно, что метеопрогноз оказался неточным: погода ухудшалась; дул сильный юго-восточный, практически встречный ветер (скорость 60 км/ч, при порывах до 80 км/ч), который уменьшал скорость дирижабля; продолжал идти сильный дождь. Порывами ветра вызывались сильные продольные колебания и боковая качка корабля, что приводило к потере газа через газовые клапаны. Вода пропитала оболочку дирижабля, в результате чего вес его увеличился почти на три тонны. Еще можно вернуться в Кардингтон, переждать непогоду, исправить двигатель, а затем повторить попытку. Но майор Скотт, осуществлявший общее руководство, гнал R-101 сквозь шторм на предельных оборотах винтов. Такое решение действительно позволяло сократить время пребывания дирижабля в зоне циклона, но полет в турбулентной атмосфере подвергал конструкцию большим нагрузкам.
R-101 пересек береговую черту Англии в 21.35; за три часа он проделал путь в 200 км со средней скоростью 67 км/ч.
Однако ветер все усиливался и постоянно сдувал R-101 на восток. По просьбе англичан, на военном аэродроме Орли, близ Парижа, в полную готовность привели причальную команду.
В 22.00 на борт пришли две обнадеживающие радиограммы. После Парижа воздухоплавателей ожидала хорошая погода и попутные ветры до самого Средиземноморья. Кроме того, мотористам удалось исправить двигатель № 5.
За час до полуночи лейтенант Ирвин заступил на ночную вахту. Для точного определения места R-101 взяты радиопеленги на Ле-Бурже и Валенс. Через пять часов после вылета из Кардингтона дирижабль пересек границу Франции в устье реки Соммы, в районе небольшого приморского городка Сен-Квентин. Оказалось, что ветер снес воздушный корабль почти на 30 км восточнее намеченного курса, поэтому вахтенный штурман предложил капитану повернуть R-101 на несколько градусов вправо, чтобы напрямую выйти на Париж. Если бы дирижабль продолжал двигаться прежним курсом, то прошел бы примерно в 6 километрах западнее города Бове; но неверная поправка на ветер, взятая штурманом, выводила R-101 на гряду невысоких гор на юго-востоке от города.
За несколько минут до полуночи очередной радиопеленг на Ле-Бурже показал, что дирижабль по-прежнему сносит на восток, но вахтенные, измотанные болтанкой и напряжением первых часов полета, видимо, не придали этой информации должного значения.
После превосходного ужина высокие гости выкурили по сигаре и, насладившись видом побережья Франции, отошли ко сну в своих каютах. Все системы и механизмы дирижабля функционировали нормально.
В 1.00 старший штурман Джонсон вернулся на мостик. Дирижабль пролетал над городом По, — воздушный корабль отклонился от заданного курса уже на 50 километров. Джонсон внес поправку на несколько градусов на запад: теперь R-101, по расчетам штурмана, должен выйти точно на аэродром Орли, оставив горный хребет Бове в 7—8 км к востоку.
Спустя полчаса Джонсон вновь взял радиопеленги на Ле-Бурже и Валенс и остался доволен: дирижабль придерживался заданного курса.
Ближе к 2.00 экипаж приготовился к смене вахт. Младший лейтенант Морис Стефф сменил усталого Ирвина. На утреннюю вахту заступили также старший рулевой Хант, рулевой на вертикальных рулях Фостер и рулевой на горизонтальных рулях Мэйсон. Вахтенные сменились и в мотогондолах, и на машинном телеграфе, и на других постах. Только помощник конструктора R-101 Майкл Роуп не желал покидать рабочее место; его очень волновало состояние передних баллонетов с водородом и обшивки носовой части корабля: стравливание газа из носовых баллонетов чрезвычайно опасно для R-101.
На мостике дирижабля обстановка оставалась спокойной. Сведения в бортовой журнал вносились своевременно и обстоятельно. Тогда еще никто не знал, что через несколько минут дирижабль превратится в груду искореженного железа. R-101 пробирался к Средиземному морю на высоте 400 метров — всего на 150 метров выше находившихся впереди гор.
Свидетельства чудом оставшихся в живых членов команды, описания очевидцев и исследования историков позволили довольно точно воспроизвести картину трагедии, разыгравшейся в ночь на 5 октября 1930 года.
В 2.00 дирижабль находился над северной частью Франции, в районе Бове. Дул сильный юго-восточный встречный ветер, продолжал хлестать мерзкий дождь. Порывы ветра вызывали боковую качку воздушного корабля, что приводило к потере газа, выходившего через клапаны.
Скорее всего, во время очередного осмотра Майкл Роуп обнаружил большой разрыв в оболочке носовой части дирижабля. Поскольку корабль продолжал двигаться вперед на большой скорости, набегающий воздушный поток грозил разорвать носовые баллонеты, более не защищенные оболочкой. Спустя несколько минут худшие опасения Роупа, к несчастью, подтвердились: один из баллонетов не выдержал и лопнул.
В 2.05 вследствие разрыва переднего газового баллона R-101 резко опустил нос и в течение 30 секунд быстро снижался. Отрицательный дифферент усугубился перемещением газовых баллонов к корме, а также перетеканием водорода, выходившего из разрушенного баллона, в хвостовую часть дирижабля.
Когда Майкл Роуп сообщил об аварии вахтенному офицеру, тот сразу распорядился сбросить часть носового балласта. Старшему рулевому Ханту путем отклонения руля высоты удалось восстановить горизонтальное положение дирижабля на высоте примерно 150 метров. Было ясно, что воздушный корабль долго не продержится в воздухе; чтобы предотвратить дальнейшее разрушение носовой части корпуса, приняли решение уменьшить обороты винтов и снизить скорость.
В 2.07 передние моторы сбросили обороты, а вместе с ними исчез и кабрируюший момент, помогавший поддерживать корпус корабля в горизонтальном положении. Кроме того, из-за снижения скорости резко упала аэродинамическая подъемная сила и дирижабль вторично опустил нос. Рули высоты оставались полностью отклоненными вверх, но на малой скорости их действие неэффективно, и дирижабль продолжал снижаться. Если бы немедленно отдали команду вывести двигатели на максимальные обороты, R-101 вполне мог набрать немного высоты. Но этого не произошло, и ровно в 2.09 дирижабль врезался под углом 12 градусов в склон горы около деревушки Аллон. Поскольку R-101 двигался против сильного ветра, горизонтальная скорость в момент удара составляла всего 20—25 км/ч. Тем не менее рулевая рубка оказалась раздавленной рухнувшим на нее корпусом.
По свидетельству старого капканщика Альфреда Рубая, в течение нескольких секунд слышался свист вытекающего газа — огнеопасного водорода. Затем взрыв огромной силы озарил небо и полностью уничтожил терпящий бедствие дирижабль. В одно мгновение R-101 превратился в гигантский факел, медленно оседающий на землю.
Позже охотник Рубай рассказывал: «Я слышал доносившиеся изнутри крики людей, звавших на помощь. Я в сотне метров, но даже там жар нестерпимый. Изо всех сил я бежал прочь от того места».
В мотогондоле четвертого двигателя моторист Артур Кук только что заступил на вахту. В момент катастрофы он любовался проплывающими внизу огнями города Бове: «Мотогондола двигателя № 4 находилась в кормовой части дирижабля, и за тот небольшой промежуток времени, пока она достигла земли, я даже успел выключить двигатель. Мне не сразу удалось выбраться из-под обломков, но после определенных усилий я оказался на свободе…»
Механик Альберт Кук позже вспоминал, что инстинктивно бросился на пол и хотел уже отдаться воле провидения, однако нашел в себе силы подняться, оттащил горящую балку, прикрывавшую выход, и прыгнул на землю. Больше всех повезло мотористам Бинксу и Беллу, находившимся в мотогондоле самого заднего двигателя — № 5. Им оставалось попрощаться с жизнью, как вдруг над их головами лопнул балластный водяной бак, из которого хлынула вода. Она загасила пламя, дав двум воздухоплавателям шанс спастись.
«Когда я высунул голову из мотогондолы, — рассказывал Бинкс, — я не поверил своим глазам: дирижабля не было. Вокруг нас громоздились какие-то уродливые переплетения обугленного металла, ничем не напоминающие былого красавца R-101. Часть конструкций все еще охвачена пламенем, а с неба продолжали падать куски горящей обшивки. Растяжки, которыми двигатель № 5 крепился к корпусу дирижабля, свернулись, подобно змеям, у наших ног. И я, и Артур Белл подавлены этой страшной картиной. От нашей гордости, нашего дома, наших надежд остались лишь обгорелые обломки. R-101, в который мы вложили душу, превратился в груду металлолома…».
Из 54 человек только восьмерым удалось уцелеть в катастрофе. Но двое умерли от ран и ожогов в больнице города Бове спустя несколько дней. Смерть собрала свою страшную жатву — 48 из 54 аэронавтов. В то время это вторая по количеству жертв авиакатастрофа в истории. 21 декабря 1923 года французский дирижабль «Диксмюд» взорвался в воздухе после удара молнии и унес с собой на дно Средиземного моря 50 человек.
Член экипажа электрик Артур Дисли отправился на местную почту и позвонил в министерство авиации Великобритании. Вскоре весть о трагедии R-101 облетела все аэродромы на маршруте перелета: Мальту, Каир, Багдад, Басру и Карачи.
Британская империя погрузилась в траур. Останки отважных воздухоплавателей доставили на родину на военном корабле «Темпест»; 10 октября в Вестминстерском аббатстве, традиционной усыпальнице английских королей, состоялась панихида, собравшая тысячи человек. На следующий день всем Лондоном провожали траурный кортеж на Истонский вокзал. Специальный поезд доставил тела погибших аэронавтов в Бедфорд. Оттуда гробы на орудийных лафетах перевезли в Кардингтон, где на кладбище церкви Святой Марии все погибшие на R-101 были преданы земле.
Следственной комиссии (заседание началось минутой молчания) так и не удалось установить истинную причину трагедии. Члены комиссии даже не посчитали необходимым исследовать маршрут, который привел R-101 к гибели. Наиболее вероятной причиной столкновения с землей называли утечку водорода из носовых баллонетов вкупе с возможным нисходящим потоком воздуха, прижавшего дирижабль к земле. Некоторые считали, что дирижабль стал жертвой амбиций министра авиации лорда Томсона, погибшего в огне. Именно Томсон, стремившийся стать вице-королем Индии и надеявшийся, что перелет в Карачи поможет ему в этом, настоял на вылете R-101 в плохую погоду; именно он закрыл глаза на многие выявленные в процессе испытаний дирижабля недостатки, так и не устраненные.
Для того чтобы выявить характерные факторы, обусловившие причины катастрофы, более поздние исследователи подробно рассмотрели некоторые этапы постройки и испытаний R-101. Когда выяснилось, что дирижабль значительно перетяжелен, для облегчения конструкции решили снять часть оборудования, в том числе проволочные сети, ограничивавшие перемещение газовых баллонов. В результате баллоны получили возможность перемещаться вперед и назад на значительное расстояние. Вместе с ними перемещался и центр подъемной силы; поэтому R-101 стал неустойчивым в продольном направлении. Если он двигался с поднятым или опущенным носом, дифферент при этом имел тенденцию не уменьшаться, а возрастать. Это существенно усложняло пилотирование, и штурвальному по рулю высоты приходилось непрерывно отслеживать изменение направления.
Снятие проволочных ограничителей привело также к многочисленным повреждениям газовых баллонов. При перемещении они терлись друг о друга и об элементы конструкции; в результате в них образовывалось большое число отверстий, а через них непрерывно утекал несущий газ. Утечка газа происходила и через слишком чувствительные газовые клапаны, которые регулярно открывались. Из-за непрерывной потери газа для уравновешивания дирижабля приходилось сбрасывать большое количество балласта. Непрочная внешняя обшивка R-101 неоднократно рвалась на больших участках.
Что касается испытаний дирижабля, то они проводились далеко не в полном объеме. Скоростные испытания, например, намеревались провести вскоре после отплытия из Кардингтона. Предполагалось, что в случае неудовлетворительных результатов R-101 вернется на базу.
Основная техническая причина катастрофы — чрезмерная потеря газа как через поврежденный газовый баллон, так и через газовые клапаны. Были и ошибки пилотирования. Во-первых, R-101 шел на слишком малой высоте, что при имевшей место недостаточной продольной устойчивости крайне опасно. Во-вторых, помимо снижения скорости спасительным мог стать своевременный сброс балласта, особенно носового, что позволило бы возвратить дирижабль в режим горизонтального полета и прекратить спуск. Но сделать это не удалось. В-третьих, практически весь носовой балласт к моменту катастрофы оказался израсходован.
Кроме того, большую роль в катастрофе сыграло форсирование старта дирижабля. Как уже говорилось, несмотря на то что многие недостатки R-101, выявленные в процессе испытании, не устранили, полет состоялся.
Даже после этого трагического случая правительство продолжало поддерживать летные эксперименты с участием R-100 и с энтузиазмом отнеслось к новому проекту «Ройал эйршип уоркс», названному R-102. Только обострившийся экономический кризис заставил британские власти перейти к постепенному свертыванию этих планов. Наконец осенью 1931 года официально заявили о прекращении финансирования воздухоплавательных программ.
4 апреля 1933 года у побережья Нью-Джерси (США) упал в воду и разрушился американский дирижабль «Акрон» (ZRS-4). 73 человека погибли в холодной воде, лишь троим удалось спастись.
В марте 1924 года американский инженер морского авиационного отдела Трискотт разработал требования на новые дирижабли. По его проекту гигантские дирижабли объемом от 142000 до 170000 кубических метров несут на борту разведывательные самолеты, которые в случае необходимости используются, как истребители, для отражения атак вражеской авиации. Согласно расчетам, пяти дирижаблей вполне достаточно, чтобы контролировать тихоокеанский простор от Пёрл-Харбора до Японии.
Предложение Трискотта, не проработанное детально, содержало только общие наброски, поэтому в апреле 1924 года появился «Проект № 60», уточняющий некоторые решения. В следующем году новая концепция представлена в полном объеме. Правда, на реализацию проекта ушло несколько лет.
Единственное предприятие, способное изготовить гигантский дирижабль, — «Гудиер-Цеппелин» из Акрона (Огайо). Большая группа немецких конструкторов из Фридрихсхафена во главе с доктором Арнштейном переехала в Америку, после того как производство дирижаблей в Германии приостановили. Фирма «Гудиер» владела двумя третями акций, «Цеппелин» — одной третью. 6 октября 1926 года «Гудиер-Цеппелин» получило официальный заказ на постройку двух гигантских дирижаблей-авианосцев: первый планировалось сдать заказчику через 30 месяцев.
7 ноября 1929 года в Лейкхерсте, в недавно построенном эллинге, адмирал Моффетт вбил первую золотую заклепку в основную переборку нового дирижабля, получившего официальное обозначение ZRS-4. Его строительство сопровождалось техническими неувязками, политическими и финансовыми махинациями, множеством скандалов и шпионскими историями.
Наконец, 8 августа 1931 года президент США Герберт Гувер торжественно назвал готовый к эксплуатации дирижабль именем «Акрон».
Неприятности, начавшиеся еще при наземных испытаниях в ангаре, привели к тому, что ZRS-4 впервые поднялся в воздух только 25 августа. Первый полет прошел успешно. А уже во время девятого рейса, длившегося 48 часов, «Акрон» преодолел 3200 километров, посетив Сент-Луис, Чикаго, Милуоки и везде вызывая огромный энтузиазм у населения и заторы на дорогах.
Конструкция ZRS-4 содержала несколько интересных новинок. В целом очень прочная, она выдерживала большие нагрузки. Каркас корпуса состоял из 12 основных и 33 вспомогательных жестких переборок, 36 вертикальных профилей и трех килей. Внутри жесткого корпуса размешались 12 газовых отсеков с максимальным объемом 194000 куб. м и номинальным 184000 куб. м. В боковых килях установлено восемь двенадцатицилиндровых двигателей «Майбах» VL-II мощностью по 560 л.с. Каждый мотор вращал один двухлопастной винт НАСА диаметром 5 м. Винты реверсивные, разворачивались в горизонтальной плоскости, что давало возможность опускаться или подниматься, лететь вперед или назад. В корпусе размещалось 110 топливных баков общей емкостью от 50 до 57 т и от 1, 1 до 5 т масла.
Штатный экипаж состоял из 16 офицеров и 75 военнослужащих, но обычно летало не более 50 человек. Основной конструктивной новинкой дирижабля стал внутренний ангар внизу передней части оболочки, где размещались пять одноместных бипланов. В этом случае экипаж увеличивался на 5 летчиков и 15 человек технического персонала, обслуживающих самолеты, и сопутствующее оборудование.
Главная гондола управления «Акрона» располагалась впереди нижней части фюзеляжа. Основные помещения для экипажа находились в боковых килях, а наблюдательные кабины — спереди, над причальным устройством, сверху оболочки и оконечности хвостовой части корабля.
«Акрон» официально принят флотом США 27 октября 1931 года. С этого дня началась и его военная служба.
3 ноября дирижабль поднялся в воздух с 207 пассажирами на борту — это рекорд. В январе 1932 года он удачно взаимодействовал с разведывательными кораблями восточнее Флориды. Во время этих учений «Акрон» благополучно миновал снежную бурю, хотя лед, образовавшийся на корпусе, весил 8 тонн. Дирижабль обнаружил «неприятеля» на семь часов раньше, чем крейсеры, посланные в тот же район.
Прежде чем опробовать «Акрон» в качестве дальнего стратегического разведчика и патрульного дирижабля, предстояло отработать взаимодействие с бортовыми самолетами и в первую очередь натренировать летчиков в таком непростом действии, как стыковка с дирижаблем.
Еще в 1921 году над этой сложной проблемой работал главный конструктор и владелец фирмы «Сперри эйркрафт корпорейшн». Он изобрел способ успешного возвращения самолета на борт дирижабля. Из гондолы опускалась перекладина (трапеция), а на стойках над крылом самолета устанавливался навесной крюк с автоматической фиксацией, и летчик должен был зацепиться крюком за перекладину. Затем происходила автоматическая фиксация зацепа. В дальнейшем к навесному крюку добавилась набегающая лыжа, которая помогала навести перекладину на крюк, а также предохраняла воздушный винт самолета от соприкосновения с перекладиной. Таким образом, «Акрон» стал первым в мире строевым летающим авианосцем. Он довольно успешно выпускал в воздух бипланы, а затем ловил их и отправлял в свое необъятное чрево, в котором размещались ангары, мастерские, емкости для топлива и т.д.
8 мая 1932 года «Акрон» вылетел из Лейкхерста в направлении еще не достроенной базы в Саннивейле. Полет, омраченный техническими неисправностями и неблагоприятными погодными условиями, проходил вдоль восточного побережья Мексиканского залива, затем через Техас, Нью-Мексико и Аризону в Калифорнию, где ZRS-4 приземлился на аэродроме Кемп Керни у Сан-Диего. На борту дирижабля находились два самолета. Обе машины перед посадкой покинули борт воздушного корабля и приземлились на аэродроме.
В последующие месяцы много времени потрачено на совершенствование техники взлета и посадки самолетов на дирижабль. На взлет или посадку биплана уходило всего 15 минут. За год эксплуатации «Акрона» совершен 501 зацеп самолетов в разное время суток.
3 апреля 1933 года, в 19 часов 30 минут, дирижабль под командованием Франка С. Мак-Корда вылетел из Лейкхерста, чтобы принять участие в морских маневрах в Атлантическом океане. На борту находились 76 человек экипажа (19 офицеров и 57 матросов), адмирал Моффетт, его адъютант капитан Сессиль, начальник авиационной базы Дерри и капитан Мазури. До 1.30 ночи в Лейкхерсте исправно получали донесения с воздушного корабля, который в момент передачи очередного сообщения находился севернее Нью-Йорка, на траверзе Новой Англии.
Почти с самого начала полет проходил в сложных метеорологических условиях. Дирижабль непрерывно подвергался ударам мощных порывов ветра. Поскольку впереди по курсу находилась зона сильного шторма, на борт передали распоряжение об изменении курса на 15 градусов. В английском языке слова «пятнадцать» и «пятьдесят» имеют похожее звучание, и на «Акроне» вместо указанных 15-ти изменили курс на 50 градусов. В результате этой ошибки дирижабль вошел в самый центр шквала, рожденного горизонтальным вихрем. Высота полета составляла около 500 метров.
Внезапно дирижабль начал быстро снижаться. После сброса части балласта экипажу удалось остановить спуск на высоте 250 метров и затем набрать прежнюю высоту. Еще через три минуты, когда ZRS-4 проходил через центр вихря, с него сорвало верхний руль направления, после чего корабль опустил нос и начался быстрый повторный спуск.
Как утверждал спасшийся капитан Герберт Уайли, ни пожара, ни взрыва на дирижабле не было, все двигатели работали в нормальном режиме до самого конца. Отрицательный дифферент достигал 20 градусов, скорость снижения превышала 4 м/с. Попытки остановить спуск посредством отклонения руля высоты успеха не имели. По-видимому, руль оказался заклиненным. За полторы минуты дирижабль снизился до 120 метров, в то время как длина самого дирижабля составляла 239 метров.
На высоте 30 метров, когда стало ясно, что спуск остановить не удастся, отдана команда готовиться к посадке на воду. Последовал сильный удар о поверхность океана, послуживший началом разрушения дирижабля. Вода хлынула внутрь командирской рубки. Самого Герберта Уайли, по его словам, выбросило в море, и он поплыл в сторону, чтобы не попасть под корпус тонущего корабля.
Молнии освещали место катастрофы, но Уайли не видел никого из экипажа, а лишь слышал крики. Он ухватился за обломок доски и держался на воде. Дирижабль очень быстро затонул. Благодаря тому, что несущим газом на ZRS-4 был гелий, пожара не произошло.
Свидетельницей крушения оказалась команда немецкого нефтеналивного судна «Фебус». Моряки заметили сначала огни находившегося на высоте дирижабля, а через некоторое время — эти же огни у самой воды. «Фебус» подал сигнал «SOS» и бросился на помощь воздухоплавателям. Несмотря на то что в район катастрофы пришли 52 судна и самолеты, спасти удалось только четверых (из них один позже умер).
Более того, около Бич-Хейвена (Нью-Джерси), во время поиска уцелевших с «Акрона», потерпел аварию мягкий дирижабль J-3, вылетевший из Лейкхерста. Погибли двое из шести членов экипажа.
Американское общество шокировала гибель «Акрона» — символа возросшей мощи страны. Руководство ВМС, а за ними и конгресс тщательно расследовали все обстоятельства катастрофы. В рабочих чертежах дирижабля обнаружили около 600 дефектов. Качество материала, использованного в отдельных элементах конструкции, также оказалось неудовлетворительным.
Полет проходил на недопустимо низкой высоте. К тому же команда о посадке на воду прозвучала слишком поздно. Большую долю вины возложили на погибшего командира Мак-Корда, чьи навигационные ошибки, неуверенное управление дирижаблем и безответственное отношение к вопросу спасения экипажа в аварийной ситуации привели к гибели людей и воздушного корабля. Из спасательных средств на «Акроне» имелась только одна резиновая лодка.
Итак, основные причины катастрофы названы: недостаточная прочность конструкции и ошибки пилотирования. И все же объяснять крушение такого совершенного для своего времени дирижабля только ошибкой пилотирования, приведшей к полету в чрезвычайно тяжелых метеорологических условиях, по мнению специалистов, малоубедительно, тем более что все двигатели вплоть до удара о водную поверхность работали нормально. Условия сильного шторма, несомненно, способствовали катастрофе, но основные ее причины заключались не в этом. В схожие погодные условия попал и LZ-127 во время одного из перелетов через Атлантику в 1928 году, но он успешно завершил полет.
Следует вспомнить, что в феврале 1932 года, при выводе из эллинга в условиях сильного ветра, ZRS-4 ударился кормовой частью о землю. При этом повреждены оперение, один из главных шпангоутов и внешняя обшивка. Во время осмотра обнаружили ослабление большого числа заклепочных соединений металлических элементов конструкции. Дирижабль отремонтировали, но, как отмечали специалисты, недостаточно тщательно, что и подтвердила поломка руля направления, предшествовавшая катастрофе. Кроме того, как утверждал один из спасшихся членов команды, перед ударом о поверхность воды наблюдалась деформация продольных силовых элементов каркаса. Заложенная в конструкцию прочность кормовой части, по-видимому, также оказалась недостаточной. Одна из причин, возможно, перетяжеление дирижабля почти на 8 т.
Карьера ZRS-4 сопровождалась многими проблемами. Воздушный гигант, предназначенный служить примером использования дирижаблей для ведения военно-морских операций, в конце концов просто разочаровал. До момента катастрофы корабль совершил 73 вылета и находился в воздухе 1659 часов, причем ни один из случаев его взаимодействия с кораблями ВМФ нельзя отнести к бесспорным удачам.
28 марта 1933 года в результате взрыва на борту потерпел катастрофу биплан «Аргоси» авиакомпании «Империал эйруэйз». Погибли 15 человек.
На ранней стадии развития авиации наиболее распространенный вид авиационных катастроф — разрушение самолета в воздухе или даже прямо на земле. А вот первое зарегистрированное столкновение пассажирских самолетов произошло лишь в 1922 году. «Фарман» и «Де Хевиленд DH-18» летели на встречных курсах вдоль железной дороги, — к несчастью, на одной высоте. Катастрофа произошла недалеко от Парижа. В результате погибли семь человек.
Но чаще все-таки случались поломки в воздухе. Например, в одной из лучших авиакомпаний мира, «Люфтганза», происходило около ста вынужденных посадок в год; особенно опасен отказ двигателя. В конце 1922 года, во время показательных полетов F-13 в Южной Америке из-за этого погиб сын Гуго Юнкерса — Вернер Юнкерс. Применение двухмоторных самолетов не решало проблемы безопасности — запас мощности невелик, и при отказе одного двигателя самолет не мог продолжать полет. Все, на что способен второй мотор — это замедлить скорость снижения.
Указанные трудности предопределили появление трехмоторных пассажирских самолетов. Третий двигатель ставился впереди фюзеляжа. Это, конечно, портило аэродинамику и увеличивало шум в кабине, но зато самолет мог лететь при остановке одного из моторов, то есть был более безопасен. Одновременно увеличивалась общая мощность, а следовательно, и грузоподъемность самолета.
Первый трехмоторный пассажирский самолет — английский биплан «Хендли пейдж» W.8e. Он создан как модификация пассажирского самолета W.8e, заключавшаяся в установке на фюзеляже третьего двигателя. W.8e совершил первый полет в мае 1924 года, а с 3 ноября того же года начал применяться на авиалиниях. Всего построено 11 таких самолетов.
В 1926 году примеру «Хендли пейдж» последовали известные английские фирмы «Армстронг Уитворт» и «Де Хевиленд». AW «Аргоси» (1926) — самый большой трехдвигательный (каждый двигатель по 385 л.с.) пассажирский самолет своего времени. Он мог брать на борт до двадцати пассажиров и перевозить их со скоростью 145 км/ч на расстояние 650 км.
Именно этот один из самых надежных по тому времени самолетов стал объектом диверсии. Считается, что первая авиационная катастрофа, в которой причиной разрушения самолета в полете, вероятнее всего, стала бомба, — гибель пассажирского биплана «Аргоси» (регистрационный номер G-AACI) авиакомпании «Империал эйруэйз». 28 марта 1933 года он выполнял регулярный рейс Брюссель — Лондон; на борту находилось 15 человек.
Погода типичная для Англии — ветреная и холодная. Чтобы уберечься от пронизывающего ветра, который задувал, казалось, в каждый уголок открытой пилотской кабины, капитан Лайонел Лилье поплотнее замотал шарф и затянул ремешки кожаного шлема. А в остальном все как обычно. Машина, плавно покачиваясь, шла на высоте 4000 футов (1200 м). Пилот уверенно держал «Ливерпуль» (так назвали биплан) на заданном курсе; мыслями он уже дома — жена ждет ребенка.
В те годы самолет все еще экзотическое средство передвижения, — требовалось определенное мужество, чтобы совершить воздушное путешествие. Поэтому, когда донесся рокот мотора «Аргоси», бельгийские крестьяне побросали работу и с любопытством принялись наблюдать за полетом биплана.
То, что работники увидели через несколько секунд, не могло им присниться даже в кошмарном сне.
Сначала из входной двери пассажирской кабины «Аргоси» выбросило облачко дыма, а вслед за дымом появился огонь. Нос «Ливерпуля» пошел вниз. Через несколько секунд биплан попал в крутое пике. В этот момент от него отделился какой-то предмет и, догоняя горящую машину, полетел вниз. Когда крестьяне подбежали к месту падения этого предмета, они в ужасе отпрянули — на земле лежал до неузнаваемости обезображенный труп.
Впоследствии выяснилось, что это был Альберт Фосс, немецкий дантист. После Первой мировой войны он натурализовался в Англии и открыл в Манчестере небольшую зубную клинику. В те времена Фосс был заядлым воздушным путешественником. Не менее шести раз в год летал в Германию, якобы за стоматологическими инструментами и материалами; вполне вероятно, что легальную деятельность он совмещал с разведывательной, будучи немецким шпионом. В свой последний полет Фосс пригласил молодого ассистента клиники Дердена, который ранее несколько раз попадался на попытках провезти контрабанду. Перед посадкой в самолет в Брюсселе они приобрели два страховых полиса, — компенсацию по которым в случае гибели Фосса и Дердена получали их семьи.
Тело Фосса уже покоилось на земле, а капитан Лилье все еще отчаянно боролся за жизнь своего «Ливерпуля». Он направил горящий самолет на ближайшее поле в надежде совершить вынужденную посадку. Огонь вовсю бушевал внутри «Аргоси», и чтобы не задохнуться в дыму, летчику пришлось встать на сиденье и высунуться из пилотской кабины.
К сожалению, отважному капитану уже не суждено было увидеть жену и будущего сына. Лилье выровнял машину на высоте 100 футов (30 метров), и казалось, что ему удастся благополучно приземлиться. Но в этот момент поврежденный биплан с оглушительным треском разломился пополам и рухнул на землю. Все 15 человек на его борту погибли. Из хвостовой части самолета вывалилась женщина — Лота Фосс; не родственница Альберта Фосса, хотя на следствии знакомые дантиста утверждали, что Лотта состояла с ним в любовной связи.
Следователи тщательно изучили останки «Аргоси» в надежде обнаружить следы взрывчатки или какого-либо самовоспламеняющегося вещества, но их усилия не увенчались успехом. Суд так и не смог установить причину гибели лайнера «Империал эйруэйз». Официально дело о катастрофе «Ливерпуля» до сих пор остается открытым.
30 января 1934 года советский стратостат «Осоавиахим-1» впервые в мире достиг высоты 22000 м. Однако при спуске потерпел катастрофу и все члены экипажа — Федосеенко, Васенко и Усыскин — погибли.
Стратостаты, специальные воздушные шары с герметически закрытой кабиной для экипажа, изобретенные бельгийским ученым Огюстом Пикаром, — единственное средство до полетов в космос достичь больших высот.
В 1930 году группа инженеров Ленинградского отделения Общества содействия обороне, авиационному и химическому строительству (Осоавиахим) загорелась идеей построить новый стратостат для покорения рекордных высот. Но из-за отсутствия государственной поддержки и средств начали воплощать эту идею в жизнь только в конце 1932 года. Главным конструктором назначили Васенко, начальником работ — инженера Чертовского.
Проект стратостата неоднократно пересматривался. В июне 1933 года оболочка доведена в объеме до 24940 куб. м. А уже в августе готовый стратостат осмотрела комиссия Гражданского воздушного флота под руководством Спасского и посчитала его годным к полету, несмотря на то что люк кабины признали неудовлетворительным по возможности его закрывать.
Экипаж «Осоавиахима-1» составили трое стратонавтов: Павел Федосеенко, Андрей Васенко и Илья Усыскин. «Граждане стратосферы», «красноармейцы воздуха», «революционеры науки», «триумфаторы неба» — так называли их в газетах.
Командир Павел Федосеенко воздухоплаванием увлекся в 1915 году, когда ему не исполнилось и семнадцати лет. Во время Гражданской войны он руководил воздухоплавательным отрядом и только на врангелевском фронте совершил сто разведочных подъемов на аэростате. С 1921 года Федосеенко регулярно участвовал в полетах и ставил новые рекорды. Он окончил Военно-воздушную академию и факультет дирижаблестроения Комбината гражданского воздушного флота. Мечта о полете в стратосферу зародилась у Федосеенко после того, как он вместе с А.А. Фридманом поднялся на рекордную для СССР высоту — 7400 метров.
Удивительная личность и другой член экипажа «Осоавиахима», Андрей Васенко, главный конструктор по аэростатостроению Института аэрофотосъемки. Он работал над созданием аэростатов, предназначенных для метеорологических наблюдений в высоких слоях атмосферы и для аэрофотосъемок больших площадей земной поверхности. Васенко пытался также разрешить проблему обледенения воздушных кораблей.
Самый молодой член экипажа Илья Усыскин, сын кузнеца, уже в четырнадцать лет в совершенстве владел немецким, читал в подлиннике Гейне и Гете. Во время учебы в аспирантуре Физико-технического института (Ленинград) Усыскин выполнил две крупные научно-исследовательские работы по дифракции быстрых электронов. «Да, это открытие мирового значения», — отмечал его наставник академик А.Ф. Иоффе. Позже молодой ученый сконструировал компактную камеру Вильсона для исследований космических лучей.
Стратонавтам «Осоавиахима-1» предстояло получить новые сведения о физическом состоянии верхних слоев атмосферы, химическом составе воздуха, природе космических лучей, интенсивности космического излучения, величине напряженности магнитного поля Земли в стратосфере.
Для проведения научных наблюдений стратостат оснастили лучшими приборами, созданными в Главной геофизической обсерватории, а также в Радиевом и Физико-техническом институтах. Полет заинтересовал и ученых Института экспериментальной биологии, решивших отправить в стратосферу «команду» мушек-дрозофилл.
Старт «Осоавиахима-1» намечался на 30 сентября 1933 года. Перед ним на невиданную для того времени высоту, 19000 м, поднялся другой стратостат — «СССР-1». Однако неожиданно задул резкий ветер, и с отправлением «Осоавиахима-1» пришлось повременить.
Метеорологическая обстановка не улучшалась. Из-за плохой осенней погоды полет стратостата по решению Центрального совета Осоавиахима отсрочили до весны следующего года. Научную аппаратуру гондолы демонтировали и отправили в Ленинград; сложили и убрали в чехол оболочку стратостата. В конце октября на берега Невы приехал экипаж стратостата «СССР-1». В беседе с ленинградскими журналистами его командир Прокофьев сообщил, что он и его товарищи готовятся повторить рейд в стратосферу, не ожидая наступления теплых дней, — зимой.
Но Павел Федосеенко думал о том же. И вскоре в Центральный совет Осоавиахима поступил его рапорт с предложением начать подготовку к первому в истории воздухоплавания зимнему полету в стратосферу. Получив одобрение совета, отважные воздухоплаватели поспешили в Москву.
По прогнозу Главной геофизической обсерватории благоприятные условия для полета в стратосферу ожидались в период с 20 по 24 декабря, а также 20—21 января и в конце января 1934 года.
Экипаж получил инструкции по обращению с приборами. Федосеенко и Васенко освоились с приборами управления и закончили основные работы по подготовке к монтажу стратостата. Усыскин все сомневался, стоит ли ему лететь: выяснилось, что камера Вильсона для наблюдения за космическими лучами в зимних условиях непригодна и заменяется приборами Гесслера.
Несмотря на все старания, к концу декабря подготовить «Осоавиахим-1» к старту не удалось, и рейд перенесли на январь 1934 года.
Между тем полету «Осоавиахима-1» придавалось особое значение. Во-первых, это первый полет стратостата в зимних условиях; во-вторых, предполагалось, что экипаж достигнет рекордных показателей и тем самым за Советским Союзом окончательно будет закреплено завоевание стратосферы.
28 января экипаж участвовал в переброске стратостата в Кунцево, на место старта. Подготовка к полету в последние дни оказалась скомканной из-за сжатых сроков для проверки материальной части и приборов.
К тому же отважные воздухоплаватели решили посвятить свой полет проходившему в те дни XVII съезду партии и теперь давали интервью, выступали по радио. Целый день 29 января прошел в заседаниях; вечером накануне полета только в 0.12 экипаж ушел с очередного собрания.
Стратонавты сами подсчитали весовой полетный баланс и сделали расчет балласта; во втором часу ночи отправились спать.
30 января, с 8 до 9 часов утра, прошла предполетная подготовка стратостата, произведено окончательное взвешивание перед стартом. К расчетным весам накануне добавили 180 кг балласта. За счет использования маневренного и аварийного балластов при спуске стало возможным поднять потолок полета до 20500 м.
30 января, в 9.07, «Осоавиахим-1» начинает подъем. Через девять минут экипаж передает первую радиограмму: «Слушайте, слушайте! Говорит „Сириус“! Высота 1600 м. Прошли облака. Температура минус 3 градуса».
Метеорологи на земле вздохнули с облегчением: прогноз погоды точен; обледенение стратостата исключено.
Достигнув высоты 6500 м, стратонавты приступают к исследованиям, берут первую пробу воздуха, делают записи в бортовом журнале. В 9.32 сообщают о неполадках в работе радиостанции: ответов с земли не слышно.
В 9.56 новое сообщение: «Говорит „Сириус“! Высота 15000 м по альтиметру… Ведем непрерывные наблюдения космических лучей. Взяты три пробы воздуха. Внизу сплошная облачность. Определить направление невозможно».
Метр за метром приближается «Осоавиахим-1» к высоте, достигнутой «СССР-1». Оболочка стратостата принимает шарообразную форму. К этому времени обнаружилась еще одна неполадка: плохо работает поглотитель углекислоты и влаги; это обстоятельство не раз отмечается в бортовом журнале.
«10.14. Говорит „Сириус“! Высота 19000 м», — доносится голос из стратосферы.
После небольшой паузы высотный репортаж возобновляется: «Говорит „Сириус“! У микрофона командир стратостата Федосеенко. Штурмуем высоты двадцатого километра».
Не желая вызывать беспокойство на земле, экипаж умалчивает обо всех неудобствах, вызванных плохой работой регенерационной установки, и продолжает вести наблюдения в стратосфере.
Почти через час донеслось: «Говорит „Сириус“! Время сейчас 11.16. Высота по альтиметру 20500 метров…» — И вновь шумы и трески поглотили далекий голос.
«Но и услышанное очень важно. Уже сейчас стратонавты на высоте, на которую до этого не поднимался ни один человек», — заметил журналист Михаил Кольцов.
Подъем стратостата продолжался. Вскоре с борта «Осоавиахима-1» удалось принять еще несколько радиограмм:
«11.42. Говорит „Сириус“! Высота 20600 м. Слушайте, слушайте! Передаем радиограмму XVII съезду партии».
«11.49. Говорит „Сириус“! Производим непрерывные наблюдения и опыты… для изучения космических лучей…»
«Алло! Говорит „Сириус“! Временно прекращаем прием и передачу, для того чтобы включить патроны для поглощения углекислоты…»
Вскоре после этого радиосвязь со стратостатом окончательно потеряна. Все вызовы с земли оставались без ответа. Однако никто не думал, что триумфальный полет закончится трагедией.
Изучение всех имевшихся материалов — дневников, бортжурнала, показаний приборов — позволило восстановить картину полета стратостата и трагического финала.
Из записей Васенко и Усыскина следует, что стратостат в 12.33 достиг высоты 22 километра, держался на этой высоте 12 минут и в 12.45 пошел на медленное снижение.
Для обеспечения спуска один из членов экипажа держит открытым клапан в течение трех минут. Но стратостат, прогретый яркими лучами солнца, не торопится идти вниз. Только через три четверти часа начинается безостановочный, пока еще медленный, не внушающий никаких опасений спуск.
Под влиянием нагрева от солнца «Осоавиахим-1», несмотря на значительный выпуск газа через клапан, снижается медленно. В 15 часов стратостат находится еще на высоте 18 км. Солнце идет к горизонту; создается опасность быстрого спуска как от уменьшения интенсивности нагрева оболочки аэростата солнцем, так и от обтекания оболочки холодным воздухом при спуске (температура наружного воздуха порядка минус 50 градусов).
До высоты 17800 м «Осоавиахим-1» снижался со скоростью 1 м в секунду. На высоте 14300 м, за 50 минут до катастрофы, стратонавты, еще не подозревая об опасности, берут на исследование двадцатую по счету пробу воздуха. Затем скорость спуска медленно нарастает, на высоте 13400 м она составляет уже 2 м в секунду; идет охлаждение газа.
В 16.00 «Осоавиахим-1» все еще в стратосфере. В 16.01 в бортжурнале появляется неразборчивая запись о балласте.
За несколько минут до гибели Васенко пишет:
«Альтиметр, 13400 м. Время 16.05. Идем вниз.
16.0… Солнце ярко светит в гондолу. Красота неза… 16.13, 5. Альтиметр, 12000 м».
Высота 12 км; температура газа приближается к температуре наружного воздуха; подъемная сила газа вследствие этого резко уменьшается. Для спасения положения требуется сбросить 720—800 кг балласта; на борту 420 кг (включая аварийный балласт).
Но даже имевшийся балласт не использован. Скорость снижения стратостата с 12 км до земли около 15 м в секунду. На высоте 1500—2000 м, по заключению специальной комиссии, стропы аэростата оборвались, не выдержав динамической перегрузки. Гондола отделяется от оболочки и, все убыстряя движение, начинает падать на землю. Выбраться через люк наружу и воспользоваться парашютами уже невозможно.
Экипаж в период снижения в течение 9, 5 минуты находился в беспорядочно вращающейся кабине, ударяясь о приборы.
По мнению комиссии, «начало катастрофы должно быть отнесено к высоте, превышающей 8 километров, поскольку в противном случае пилоты имели бы возможность открыть люк или хотя бы разбить стекла иллюминаторов и выбросить балласт, бутылки кислорода и другие предметы внутренней аппаратуры гондолы и пытаться спастись на парашютах». В 16.23 (или двумя минутами раньше) стратостат ударился о землю.
«Осоавиахим-1» упал в 470 километрах от места старта, у самой околицы мордовской деревни Потиж-Острог, Инсарского района. Гондола стратостата смялась от страшного удара о землю. Оторвавшуюся еще в воздухе оболочку отнесло на несколько километров в сторону. Все приборы, находившиеся в гондоле, разбились. На месте катастрофы обнаружили погнутые карманные часы — стрелки остановились на 16.23. Местное население, проявив инициативу, сломало люк гондолы, вытащило наружу останки людей, разбитые приборы. Улетевшую оболочку стратостата растащили по частям окрестные крестьяне.
1 февраля 1934 года комиссия по расследованию причин катастрофы стратостата докладывала в Москву:
«…трупы совершенно исковерканы. Больше всего изуродован Федосеенко, череп которого собрать не удалось. Подробный анализ трупов приводит к заключению, что команда погибла не от удушья или от других причин, а от сильного удара гондолы о землю. Отсутствие на участниках команды парашютов, закрытый люк и ряд других фактов указывают, что несчастье произошло для команды внезапно и застигло ее врасплох. Катастрофа произошла так молниеносно и неожиданно, что команда не успела сделать самого элементарного, т.е. открыть люк.
Трупы приведены в порядок, собраны по частям, уложены в гробы и доставлены на станцию Кодоскино, где и погружены в вагон…»
В записке И.В. Сталину нарком по военным и морским делам К.Е. Ворошилов отмечает, что причиной гибели стратостата стало стремление экипажа «поставить мировой сверхрекорд, не считаясь с техническими возможностями стратостата и условиями полета».
Основной вывод комиссии: полет обеспечен до высоты 19500 м. Подъем на высоту 20500 м при всей напряженности не создавал угрозы аварии; подъем до 22000 м неизбежно вел к фатальному исходу.
В блокноте Васенко есть запись, по времени относящаяся к 15.00, следующего содержания: «Федосеенко распутывает клапанную веревку, запутавшуюся в метереографе». Комиссия предположила: Федосеенко не удалось распутать веревку, и он не заметил, что она осталась в натянутом положении. Вследствие этого клапан оболочки продолжал оставаться открытым, газ выходил, и по мере увеличения его выхода оболочка утрачивала подъемную силу и вся система стремительно пошла вниз. При быстром падении стратостата материя оболочки затормаживала спуск и создавала увеличенную нагрузку на стропы; когда она дошла до предела, стропы, не выдержав, лопнули.
В 1935 году в книге «Полеты в стратосферу» профессор-метеоролог, директор Аэрологического института Главной геофизической обсерватории П.А. Молчанов еще раз возвращается к причинам катастрофы «Осоавиахима-1». По его мнению, стратостат развил при спуске столь большую скорость по той причине, что стратонавты долго держались на достигнутой ими высоте, где «нагревающее действие солнечных лучей оказывается очень большим… оболочка шара и заключенный в ней водород перегрелся до 8 градусов выше нуля, и газ расширился и частично вышел из оболочки».
Когда стратостат пошел на снижение — а для этого понадобилось стравить еще часть газа, — газ начал охлаждаться. «Чем больше сжимался газ, тем меньше становилась подъемная сила аэростата. Наконец гондола, тянувшая стратостат вниз, развила очень большую скорость». Крепления гондолы к оболочке не выдержали возникших перегрузок и оборвались.
XVII съезд партии почтил вставанием память отважных воздухоплавателей; его делегаты в полном составе присутствовали на похоронах на Красной площади. Все члены экипажа посмертно награждены орденом Ленина. Героев похоронили у Кремлевской стены.
11 февраля 1935 года во время маневрирования в Тихом океане потерпел катастрофу дирижабль «Мэкон». Погибли два члена экипажа.
После трагедии с «Акроном» в США развернулась кампания против дирижаблестроения. Морской министр Свенсон выступил с заявлением, что в настоящее время строить большие дирижабли нецелесообразно. Тем не менее морское министерство, учитывая сложную международную обстановку, высказалось за постройку двух новых дирижаблей для трансокеанских рейсов и для сообщения с Южной Америкой.
21 апреля 1933 года отправился в свой первый полет дирижабль ZRS-5, получивший название «Мэкон». Приступая к его созданию, хотели устранить все недостатки, обнаруженные на «Акроне». При этом планировалось значительно увеличить объем дирижабля. Еще в то время, когда строительство «Акрона» продолжалось, высказывалось мнение, что на следующем дирижабле следует увеличить корпус и установить еще одну секцию, длиной 22, 5 м, что значительно повысит грузоподъемность корабля. Вместо немецких двигателей «Майбах» VL-II предложили установить отечественные двенадцатицилиндровые «Халлисон» VG-1710, — правда, они пока имелись в виде опытных образцов. Все эти доработки преследовали цель добиться увеличения радиуса действия «Мэкона». Однако строительство ZRS-5 форсировалось, чтобы как-то сгладить тягостное впечатление от гибели ZRS-4 («Акрона»). В конечном итоге кубатура дирижабля не была увеличена, а более ста конструктивных доработок остались невнесенными.
Не было полностью ликвидировано и перетяжеление дирижабля. «Мэкон» оказался легче своего предшественника всего на 3, 6 т. А главный минус остался прежним — недостаточная прочность кормовой части. Между тем на реализацию этих планов не было отпущено дополнительных финансовых средств, да и военно-политическая обстановка на Тихом океане требовала пристального внимания к этому региону, поэтому «Мэкон» почти во всем оказался повторением «Акрона». Ангар для самолетов был доработан таким образом, чтобы разместить там пять самолетов, но в действительности их находилось четыре — трапеция всегда была свободна.
Уже через несколько месяцев после начала эксплуатации во время испытательного полета 22 июня 1933 года отказал руль направлений. В апреле 1934 года произошло разрушение трех балок левого стабилизатора. Текущий ремонт произвели, а капитальный (планировали заменить ряд силовых элементов) отложили, то есть к вопросу повышения прочности кормовой части ZRS-5 отнеслись без должного внимания.
В октябре 1933 года «Мэкон» прилетел в Саннивейл, место своего постоянного базирования, чтобы участвовать в совместных учениях с кораблями в Тихом океане. Во время этого длительного перелета через весь континент, который проходил в тяжелых метеоусловиях, дирижабль продемонстрировал хорошую управляемость и устойчивость.
Но маневры показали, что «Мэкон» малопригоден для тактической разведывательной деятельности, так как может быть быстро уничтожен зенитной артиллерией кораблей противника и истребителями с авианосцев. Дирижабельные самолеты имели слабую эффективность. За время пребывания на западе США «Мэкон» получил новый палубный самолет. Двухместный N2Y-1 признан устаревшим, и его место занял трехместный учебно-спортивный биплан «Вако UBF». Иными словами, борьба за «Мэкон» шла с переменным успехом.
В апреле ZRS-5 перелетел через континент в восточном направлении на авиабазу Опа-Лока во Флориде, для участия в маневрах ВМФ в Карибском море. В ходе полета дирижабль несколько раз попадал в бури, которые серьезно повредили несколько дюралевых профилей каркаса, но их удалось исправить еще в полете. Устойчивость к повреждениям конструкции оказалась исключительной. На земле повреждения осмотрели более внимательно и приняли решение полностью заменить деформированные профили. На учениях экипаж «Мэкона», в том числе и летчики, старались изо всех сил, но, несмотря на это, дирижабль несколько раз «уничтожен» условным противником.
Адмирал Селлер крайне негативно отозвался о возможности боевого применения ZRS-5 и назвал строительство таких дирижаблей выбрасыванием денег на ветер.
Как ни странно, гибель «Шенандоа» и «Акрона» ничему не научила командование ВМС США. 11 и 12 января 1935 года «Мэкон» принял участие в военно-морских маневрах у западного побережья США, между Сан-Франциско и Сан-Диего. Погода стояла отвратительная, но воздушный корабль легко с ней справлялся. Два раза выпускались самолеты, которые успешно выполняли задания, произведя разведку условного противника. 12 февраля, в 15.00, учения завершены; «Мэкон» отправился на свою базу в Саннивейл. Полет в течение нескольких часов проходил в неспокойной атмосфере, но шторма не было; начало темнеть. Дирижабль шел на высоте 380 метров, со скоростью 117 км/ч, двигатели работали нормально. Первая авария случилась в 17.15, примерно в 5 км от мыса Сюр при маневре корабля, имевшем целью избежать шквала. Внезапно раздался сильный треск, — его слышали повсюду на корабле.
Порывом ветра повредило корпус там, где крепилось хвостовое оперение — отказал руль высоты. Штурвал руля высоты выбило из рук пилота, дирижабль покачнулся и стал набирать высоту, имея положительный дифферент. Один из членов экипажа, находившийся в корме дирижабля, сообщил, что сломалось одно из ребер арматуры каркаса и разорвало первый, считая от кормы, баллонет с несущим газом.
Затем практически неуправляемый по высоте дирижабль попал в мощный нисходящий поток и начал быстро снижаться, — падал он с опущенной кормой. Попытки командира восстановить равновесие путем сброса баков с балластом и топливом успеха не имели. Дифферент увеличился до 25 градусов, корабль под воздействием динамического толчка и потери веса резко взмыл — на высоту 1470 метров (перед этим он находился на высоте 520 метров). Сразу возникла утечка гелия из поврежденных отсеков, а автоматические клапаны из-за перепада давления сбросили значительную часть газа и из неповрежденных. Командир в очередной раз попытался вернуть дирижабль в горизонтальное положение, выпустив дополнительное количество газа из носовых баллонов и снизив обороты двигателей. Дифферент на корму немного уменьшился.
Между тем снова раздался сильный треск — стали ломаться силовые элементы каркаса в районе второго кормового баллонета, сильно повредив сам баллон — из него быстро вышел гелий. «Мэкон» вновь кормой пошел вниз, и вскоре скорость падения достигла 230 м/мин. Сбросом остального балласта и установкой винтов на наивысшую обратную тягу удалось уменьшить ее до 48, 5 м/мин. С целью облегчить дирижабль командир Герберт Уайли отдал приказ о выпуске находившихся на борту самолетов, но выполнить его не удалось вследствие большого дифферента. Дали сигнал «SOS». На высоте 300 метров командир приказал экипажу приготовиться к приводнению, надеть спасательные жилеты и привести в готовность надувные лодки. На высоте 200 метров остановили двигатели.
В 17.39 дирижабль коснулся кормой воды на расстоянии 16 километров от берега и в 180 километрах южнее Сан-Франциско. Несильный удар о воду — и «Мэкон» стал медленно погружаться. В этот момент командир приказал покинуть корабль и пересесть в спасательные лодки, незадолго до того спущенные на воду.
«Мы держались невдалеке от дирижабля, — рассказывал позже командир, — когда заметили группу людей на хребте корпуса и в носовой части». Эти люди перешли в носовую часть корабля, чтобы его уравновесить. Один из них спустился в командирскую рубку и выстрелил несколько раз из ракетницы в небо, сигнализируя крейсерам, находящимся в пределах видимости. Наконец последние члены экипажа покинули дирижабль, который продолжал медленно погружаться в воду, и перешли в спасательные лодки. Последней исчезла носовая часть, продержавшаяся несколько мгновений в вертикальном положении. Весь процесс погружения корабля занял не более 20 минут. Из восьмидесяти трех человек погибли двое. Радист выпрыгнул из дирижабля во время спуска с высоты 20 м и утонул, а повар пропал после того, как пошел в кормовую часть осмотреть повреждения.
Командир радировал на базу о случившемся: «Потерпели серьезную аварию. Покинем корабль, как только коснемся воды или суши в каком-либо месте в радиусе 20 миль от мыса Сюр, вероятнее всего в 10 милях от него в море». База тут же сигнализировала по радио военным кораблям о катастрофе «Мэкона», и они со всех сторон направились к месту гибели. С помощью прожекторов лодки обнаружили, и крейсера ВМФ США «Конкорд» и «Ричмонд» вскоре спасли потерпевших крушение, которые находились в море около трех часов. Моросил мелкий дождь, но море оставалось спокойным.
ZRS-5 («Мэкон») разбился во время 54-го полета, налетав 1798 часов. Комиссия по расследованию обстоятельств гибели дирижабля установила, что основной технической причиной катастрофы стало разрушение кормовой части под воздействием ветровых нагрузок, повлекшее за собой отказ рулевого управления и разрыв газовых баллонов. Характерно, что катастрофы «Акрона» и «Мэкона» произошли приблизительно через одинаковые промежутки времени после первых полетов. Это также подтверждает, что причина их гибели — усталостные разрушения хвостовых элементов каркаса. Видимо, и недостаточный опыт американских инженеров в проектировании и расчете развитого ферменного каркаса сказался на строительстве американских крупных жестких дирижаблей. ZRS-5 всего лишь третий дирижабль жесткой системы, сделанный в США.
Катастрофа, происшедшая с «Мэконом» в феврале 1935 года, поставила крест на всей программе создания дирижаблей жесткой конструкции и свела к минимуму деятельность воздухоплавательной станции Лейкхерста.
18 мая 1935 года в Москве, в районе Центрального аэродрома, произошла авиакатастрофа с самым большим самолетом своего времени — АНТ-20 «Максим Горький».
Погибли 47 человек, среди которых шестеро детей в возрасте от 8 до 15 лет.
Идея создания самолета-гиганта родилась в октябре 1932 года, в связи с 40-летним юбилеем литературной и общественной деятельности Алексея Максимовича Горького. Инициатором выступил популярный литератор и публицист Михаил Кольцов. Сталин идею поддержал. Окрыленный поддержкой государства, Кольцов организовал всенародный сбор средств на строительство самолета-гиганта через газету «Правда» и радио. Газеты с начала 1933 года вели специальную рубрику, где сообщали о добровольных пожертвованиях на строительство чуда техники. В короткий срок удалось собрать значительную сумму — 6 миллионов рублей.
Возглавить проект доверили авиаконструктору Андрею Николаевичу Туполеву. Среди конструкторов — руководителей бригад — знаменитые В.М. Петляков, А.А. Архангельский, Б.А. Саукке, Б.М. Кондорский. В создании самолета-гиганта АНТ-20 «Максим Горький» принимало участие более ста учреждений и предприятий-смежников, в том числе Центральный аэрогидродинамический институт (ЦАГИ).
Постройка самолета началась 4 июля 1933 года, а уже 24 апреля следующего года специальная правительственная комиссия признала его годным к полетам.
Это был настоящий гигант своего времени. На АНТ-20 имелись места для восьми членов экипажа и 72 пассажиров. Его размеры поражали: длина фюзеляжа 32, 5 м, ширина 3, 5 м, высота 2, 5 м; размах крыла 63 м. Площадь полезных помещений более 100 кв. м. Масса 28, 5 т, с грузом — до 50 т; скорость 260 км/час. Машины таких размеров не создавались нигде в мире еще почти полтора десятка лет.
Восемь моторов конструкции А.А. Микулина общей мощностью 7000 л.с. держались не только на крыльях (по три с каждой стороны), но и этаким тандемом на фюзеляже сверху, с пропеллерами вперед и назад. Двигатели запускались сжатым воздухом. Впервые в СССР на пассажирском самолете появился автопилот отечественной конструкции. Управление двойное (дублированное); топливо заправлялось в четырнадцать баков.
17 июня 1934 года летчики-испытатели М.М. Громов и И.И. Журов впервые подняли детище Туполева в воздух. АНТ-20 хорошо слушался рулей, был устойчив; через два дня, во время встречи челюскинцев, он совершил триумфальный полет над Красной площадью в сопровождении истребителей.
Самолет-гигант предназначался прежде всего для целей агитации и пропаганды. Создавалась целая агитэскадрилья имени Максима Горького. Ее самолеты доставляли газеты и литературу в отдаленные населенные пункты. Самолету АНТ-20 «Максим Горький» предстояло стать флагманом этой эскадрильи. На его борту находились киносъемочная аппаратура и лаборатория для обработки отснятого материала, кинопроектор с экраном 4, 5 на 8 метров, а также мини-типография, способная на протяжении полета выдать несколько тысяч листовок. Громкоговорящая установка «Голос с неба» служила для вещания во время полета, а оригинальный аппарат — для проецирования на облака световых лозунгов и призывов.
Восхищенные иностранные журналисты после полета над Москвой подробно описывали внутреннюю и внешнюю конструкцию самолета, пассажирский салон, каюты с «прозрачным полом», буфет, центральную телефонную станцию, киноустановку, типографию, фотолабораторию, пневмопочту, радиостудию и туалет.
Высокую оценку дал АНТ-20 французский летчик и писатель Антуан де Сент-Экзюпери. «Я летал на самолете „Максим Горький“, — писал он. — Эти коридоры, этот салон, эти каюты, этот мощный гул восьми моторов, эта внутренняя телефонная связь — все было не похоже на привычную для меня воздушную обстановку. Но еще больше, чем техническим совершенством самолета, я восхищался молодым экипажем и порывом, общим для всех этих людей. Я восхищался их серьезностью и внутренней радостью, с которой они работали. Чувства, обуревавшие этих людей, казались мне более мощной движущей силой, чем сила восьми великолепных моторов гиганта…»
Около года длились и успешно закончились летные испытания. Все шло прекрасно, пока в небе над Москвой не произошла трагедия.
Из официального сообщения ТАСС:
«18 мая 1935 года, в 12 часов 45 минут, в городе Москве, в районе Центрального аэродрома, произошла катастрофа с самолетом „Максим Горький“.
Катастрофа произошла при следующих обстоятельствах. Самолет «Максим Горький» совершал полет под управлением летчика ЦАГИ т. Журова, при втором пилоте из эскадрильи им. М. Горького Михееве; имел на борту ударников ЦАГИ в количестве 36 человек.
В этом полете «Максим Горький» сопровождал тренировочный самолет ЦАГИ под управлением летчика Благина. Несмотря на категорическое запрещение делать какие бы то ни было фигуры высшего пилотажа во время сопровождения, летчик Благин нарушил этот приказ и стал делать фигуры высшего пилотажа в непосредственной близости от самолета «Максим Горький», на высоте 700 м.
При выходе из мертвой петли летчик Благин своим самолетом ударил в крыло самолета «Максим Горький».
Самолет «Максим Горький» вследствие полученных повреждений от удара тренировочного самолета стал разрушаться в воздухе, перешел в пике и отдельными частями упал на землю в поселке Сокол в районе аэродрома.
При катастрофе погибли 11 человек экипажа самолета «Максим Горький» и 36 пассажиров-ударников из инженеров, техников и рабочих ЦАГИ, в числе которых были несколько членов их семей. При столкновении погиб также летчик Благин, пилотировавший тренировочный самолет.
Похороны погибших приняты на государственный счет и состоятся 20 мая с.г.
Правительством решено выдать семьям погибших по 10 тысяч рублей единовременного пособия каждой семье и установить повышенное пенсионное обеспечение. Образована комиссия по похоронам в составе: Хрущев, Харламов, Ткачев».
Начальник Главного управления гражданского воздушного флота И.Ф. Ткачев заявил журналисту: «Благин с хулиганским упорством начал делать фигуры высшего пилотажа вблизи самолета-гиганта. В этом человеке прорвалась не вытравленная еще дикая, анархическая натура; он воспользовался тем, что в воздухе нет препятствий для ее хулиганских проявлений».
Дело в том, что Николай Павлович Благин — сын потомственного дворянина, полковника царской армии. Получил хорошее образование: летом 1920 года окончил теоретические курсы авиации при дивизионе воздушных кораблей «Илья Муромец», Московскую школу авиации и затем высшую школу военлетов. В 1930 году стал инструктором 1-го разряда в Научно-испытательном институте ВВС РККА, а в январе 1932 года принят в ЦАГИ ведущим летчиком-испытателем при ОКБ А.Н. Туполева. По отзывам работников ЦАГИ, Николай Благин летал на всех типах самолетов; прекрасный товарищ, любил летную работу, проявлял склонность к изобретательству. Провел ряд ответственных испытаний авиационного вооружения и стартовых пороховых ускорителей тяжелого бомбардировщика ТБ-1 — по тому времени большая новинка.
Старший летчик Григорий Степанович Малиновский, очевидец гибели «Максима Горького», убежден, что всегда дисциплинированного и имевшего прекрасную репутацию летчика ЦАГИ Николая Благина уговорило совершить этот «высший пилотаж», ставший для самолета роковым, некое высокое начальство.
«Самый бесшабашный лихач ни за что не будет подвергать опасности, столь явной, жизни других, — говорил Малиновский. — А на борту „Максима Горького“ было полно пассажиров… И по своей инициативе Благин не стал бы рисковать чужими жизнями… Ведь и кинохронику пригласили!
В оригинале обращают на себя внимание «усеченные» при редактировании Сталиным абзацы.
Даже если бы «мертвая петля» вокруг крыла летящего гиганта закончилась благополучно, Благина немедленно бы судили. Но кем-то ему была явно гарантирована безопасность!»
Подобного мнения придерживался летчик-испытатель Владимир Коккинаки, дважды Герой Советского Союза: «Темное дело. Но, скорей всего, бедному истребителю просто-напросто устно приказали совершить высший пилотаж для вящего эффекта, пущей демонстрации контраста, мощи и искусства советской авиации. А он — подчиненный, к тому же дворянского происхождения, однажды не прошедший пресловутую партийную чистку и здорово дороживший престижным местом, — не в силах был отказаться от рискованной операции. А когда его тоже не стало, на исчезнувшего, как водится, взвалили все грехи, умывая начальственные руки».
Скорее всего, начальство ЦАГИ предложило Благину совершить петлю во время полета в «рекламных» целях, перед объективом кинокамеры. (Начальником ЦАГИ был Н. Харламов, подтвердивший такое указание, но затем, в газете «Правда» от 20 мая 1935 года, всю вину переложивший на Благина.) Опытный летчик выполнил прихоть начальства. Правда, он заменил классическую «мертвую петлю» неправильной «бочкой» с большим радиусом. С земли для наблюдателя это казалось «мертвой петлей» и выглядело весьма эффектно.
Летчик-испытатель, Герой Советского Союза М.А. Нюхтиков, посмотревший хронику в ЦАГИ, свидетельствует, что Благин выполнил благополучно две эволюции и только на третьей таранил «Максима Горького», явно не справившись с управлением.
Съемка велась кинооператором Щекутьевым с самолета Р-5 в довольно трудных условиях — из открытой кабины. Перед киносъемкой Щекутьев, опасаясь, что истребитель И-5 Благина окажется за кадром, попросил его: «Ты давай получше крути!» Летчику это замечание не понравилось. Перед полетом 18 мая Николай Благин был мрачен и явно нервничал. (Накануне он сказал жене: «Не нравится мне эта затея…»)
Оператор кинохроники запечатлел последний полет воздушного гиганта: суету перед вылетом, возбужденных пассажиров; смущенно улыбающийся экипаж: командира корабля Ивана Михеева, второго пилота Николая Журова, бортмехаников Матвеенко, Медведева, Бусноватова и остальных членов экипажа: Лакрузо, Власова, Фомина (всего 11 человек).
Орденоносца летчика Ивана Михеева знала вся страна. Бывший авиамеханик, он, чтобы научиться летать, переделал одноместный старый «Моран-Ж» в двухместный. В 1925 году участвовал в рекордном перелете Москва — Пекин. Затем был командиром авиаотряда по борьбе с саранчой. А в последующие годы освоил полеты на новых машинах — АНТ-9 и пятимоторном АНТ-14.
Показания летчика-испытателя НИИ ВВС В.В. Рыбушкина записал корреспондент «Правды»:
«Задание я получил в 5 часов вечера 17 мая вместе с летчиком Благиным. Мне было приказано взять на борт кинооператора Щекутьева… Я поднялся первым, за мной взлетел Благин. Затем поднялся „Максим Горький“. Я пристроился слева от него. Благин — справа.
На втором круге «Максим Горький» сделал разворот влево и пошел по направлению к аэродрому. Я поднялся немного выше и шел метрах в пятидесяти от левого крыла самолета. Смотрю, Благин, находясь на правом крыле, сделал правую «бочку» и отошел по инерции вправо от самолета. Затем он перешел на левое крыло; я немного отошел в сторону и поднялся выше, решив, что он будет делать левую «бочку» и его самолет отнесет влево.
Благин прибавил газу, вышел вперед и стал делать новую фигуру высшего пилотажа. Это было очень опасно, так как его по инерции могло затащить на «Максима Горького». Фигура у него не получилась, он потерял скорость и врезался в правое крыло «Максима Горького», около среднего мотора. Видимо, он ударился в масляные баки (ибо взвился клуб черного дыма, пробил мотором верхнюю и нижнюю обшивки крыла и сломал лонжероны).
Удар был чудовищной силы, «Максим Горький» накренился вправо, от него отделился черный капот и куски тренировочного самолета. «Максим Горький» пролетел по инерции еще 10—15 секунд, крен все увеличивался, и он начал падать на нос. Затем оторвалась часть правого крыла, потом отлетела часть фюзеляжа с хвостом, самолет перешел в отвесное пикирование и перевернулся на спину.
Машина ударилась о сосны, стала сносить деревья и окончательно рассыпалась на земле…»
В поселок Сокол были посланы курсанты военных училищ и милиции, части НКВД. Фильм Щекутьева был арестован и засекречен.
Уже 20 мая тела погибших в авиакатастрофе были кремированы и урны с их прахом захоронены в стене Новодевичьего кладбища.
На похоронах жертв воздушной катастрофы многие обратили внимание на удивительное снисхождение, проявленное к погибшему главному виновнику страшной катастрофы Николаю Благину: его похоронили вместе со всеми на Новодевичьем кладбище. Семье летчика выплатили единовременное пособие и обеспечили пенсией. По одной из версий, Н. Хрущев звонил И. Сталину и спросил: как быть с телом Благина? Сталин после долгой паузы сказал: «Хоронить вместе со всеми», — и положил трубку.
Самое поразительное в истории гибели «Максима Горького» началось позже, через четыре месяца после страшной катастрофы. Выходившая в Париже газета русских эмигрантов «Возрождение» в номере от 12 сентября 1935 года перепечатала из польской газеты «Меч» якобы предсмертное письмо Николая Благина, из которого следовало, что летчик был ярым антикоммунистом и пожертвовал собой ради того, чтобы убить находившихся в самолете АНТ-20 членов Советского правительства. (За несколько дней до катастрофы по всей Москве действительно гуляли слухи, будто Сталин собирается совершить полет на «Максиме Горьком» в компании Молотова, Кагановича, Орджоникидзе и других высокопоставленных лиц.)
В конце письма Благин призывал:
«Необходимо бороться с коммунистической заразой, используя ее собственные методы, то есть прокламации!
Братья и сестры! Завтра я поведу свою крылатую машину и протараню самолет, который носит имя негодяя Максима Горького! Таким способом я убью десяток коммунистов-бездельников, «ударников» (коммунистических гвардейцев), как они любят себя называть.
Этот аэроплан, построенный на деньги, которые вас вынудили отдать, упадет на вас! Но поймите, братья и сестры, всякому терпению приходит конец!
Перед лицом смерти я заявляю, что все коммунисты и их прихвостни — вне закона. Я скоро умру, но вы вечно помните о мстителе Николае Благине, погибшем за русский народ!
Москва, 17 мая 1935 года. Николай Благин, летчик».
Это письмо — явная фальшивка. Если бы Благин был камикадзе, он не стал бы делать фигуры пилотажа, а направил бы свой самолет на цель по прямой. Выполняя петлю, одинаково трудно как уклониться от столкновения, так и точно нанести таранный удар. Кроме того, находясь на одном аэродроме с «Максимом Горьким», Благин не мог не знать состава пассажиров и того, что там не было членов правительства.
«Таким способом я убью десяток коммунистов-бездельников…» Эти строки не мог написать Благин, так как он отлично (по именам) знал многих пассажиров, среди которых были его сослуживцы, работники ЦАГИ, их жены и дети. Многие не были коммунистами, а уж бездельниками — тем более…
«…Я знаю, что эта трагедия вызвана не технической ошибкой, не невежеством создателей или оплошностью экипажа, — писал Антуан де Сент-Экзюпери. — Эта трагедия не является одной из тех трагедий, которые могут заставить людей усомниться в своих силах. Не стало самолета-гиганта. Но страна и люди, его создавшие, сумеют вызвать к жизни еще более изумительные корабли — чудеса техники».
После гибели «Максима Горького» брошен клич собирать средства на постройку шестнадцати самолетов типа «Максима Горького». За короткий срок собрано 63 миллиона рублей! Но построили только один самолет-гигант; выпустили только один шестимоторный модифицированный самолет АНТ-20бис. Самолет испытал М.М. Громов, потом он же перевозил пассажиров на аэролинии Москва — Минеральные Воды. Во время войны на воздушный гигант транспортировали грузы, пока в одном из рейсов в декабре 1942 года он не был разбит при посадке.
6 мая 1937 года во время посадки в Лейкхерсте (США) загорелся и рухнул на землю немецкий дирижабль «Гинденбург» (LZ-129), совершивший трансатлантический перелет из Германии. Погибли 36 человек.
6 мая 1937 года тысячи жителей Нью-Йорка стали свидетелями редкого и величественного зрелища — прибытия дирижабля «Гинденбург» из Европы. Это уже одиннадцатый трансатлантический рейс, совершенный знаменитым воздушным кораблем, и первый перелет в текущем году.
Громадный сигарообразный серебристый корабль бесшумно плыл над Нью-Йорком. В самом цеппелине спокойствие и безмятежность; на второй палубе играет музыка, танцуют несколько пар, в салоне первого класса пассажиры перекидываются в карты. У приоткрытых иллюминаторов под строгим присмотром стюардов дети разглядывают кварталы Манхэттена.
Путь из Европы в Америку «Гинденбург», развивавший скорость до 135 км/ч, преодолел за три дня. За это время не было никаких происшествий, только, пролетая над островом Ньюфаундленд, капитан корабля приказал снизиться, чтобы пассажиры полюбовались ослепительно белыми айсбергами.
«Гинденбург» — воплощение триумфа немецких технологий и научной мысли. Гуго Экнер, партнер графа Цеппелина и отец первой в мире авиакомпании, после прихода к власти в Германии национал-социалистов сумел убедить Адольфа Гитлера, что постройка и эксплуатация невиданных до тех пор по размерам и мощи дирижаблей поднимет престиж Третьего рейха. Гитлер распорядился выделить деньги на постройку дирижаблей-близнецов «Гинденбург» и «Граф Цеппелин II». И это только начало — в случае успешной реализации первого этапа дирижаблестроительной программы планировалась постройка еще более крупных пассажирских и военных воздушных кораблей.
Дирижабль «Гинденбург» (LZ-129), к строительству которого приступили в 1934 году, — самый крупный, роскошный и мощный среди всех существовавших дирижаблей. Его называли «гордым ангелом новой Германии». По размерам он превосходил всех своих предшественников: длина 248 м, диаметр 41, 2 м; четыре мощных дизельных мотора фирмы «Даймлер» с общей мощностью 4200 л.с.; дальность полета 14000 км.
Для пассажиров созданы комфортные условия. На дирижабле 15-метровая смотровая площадка, курительный салон, большой читальный зал, ресторан с эстрадой и роялем. Пища готовилась на кухне с электрооборудованием. В каждой каюте — ванная, туалет, горячая и холодная вода. Разумеется, повсюду красовались портреты генерал-фельдмаршала Гинденбурга. После того как на дирижабле побывал Адольф Гитлер, которому незадолго до этого Гинденбург передал власть, появились и портреты фюрера.
Конструируя дирижабль, Экнер предполагал использовать инертный гелий. Этот газ имеет меньшую подъемную силу, чем водород, но не взрывоопасен. Экнеру пришлось увеличить объем будущего дирижабля до фантастической величины — 190000 куб. м. Наполненный гелием, «Гинденбург» становился практически неуязвим. Даже при прямом попадании взорвались бы максимум два баллона с газом из пятнадцати. По расчетам конструкторов, цеппелин способен находиться в воздухе даже при шести или семи пробитых баллонах.
Расчеты расчетами, но в дело вмешалась политика. Единственное известное месторождение природного гелия в то время находилось в штате Техас. Американцы, с тревогой следившие за бурно развивающейся Германией, наотрез отказались продавать гелий нацистам. Конгресс даже принял специальное постановление на этот счет.
Конструктору немецкого чуда Гуго Экнеру пришлось использовать для наполнения баллонов горючий водород и принять беспрецедентные меры безопасности. В коридорах, на капитанском мостике, в пассажирских каютах, грузовых отсеках, в других помещениях установили самую современную систему пожаротушения. Экипажу выдали форму из материала-антистатика. В мастерских компании «Цеппелин» изготовили обувь на пробковой подошве. Пассажиры сдавали при входе на дирижабль зажигалки, спички, свечи и даже фонарики. Для курящих оборудовали салон в виде герметичного бокса с плотно задраенными окнами и отличной вентиляцией. Компания за свой счет предлагала желающим широкий выбор дорогих сигар.
23 марта 1936 года «Гинденбург» впервые поднялся в воздух. Три дня спустя в сопровождении «Графа Цеппелина» он совершил первый показательный полет перед публикой.
И вот дирижабль уже над Атлантикой, держит курс на Рио-де-Жанейро. Возвращение протекает не так гладко: над океаном отказали два мотора. Пробыв в воздухе сорок с лишним часов, «Гинденбург» все-таки добрался до своей базы.
После этого неприятного инцидента дирижабль сняли с линии на месяц. Компания «Даймлер» модернизировала моторы, и 6 мая дирижабль возобновил серию запланированных перелетов над Атлантикой между Старым и Новым Светом. Рекордным стал полет из Фридрихсхафена в Нью-Йорк, длившийся свыше шестидесяти часов.
В 1936 году «Гинденбург» совершил пятьдесят шесть полетов и перевез 2650 пассажиров. Затем корабль сняли с линии и установили двадцать новых кают.
3 мая 1937 года, в 20 часов 15 минут, «Гинденбург» отправился в первый из восемнадцати запланированных на этот год пассажирских рейсов из Германии в США. На борту находились 36 членов экипажа и 61 пассажир. Билет на перелет через Северную Атлантику стоил 810 долларов (как автомобиль). Среди пассажиров последнего рейса «Гинденбурга» — самые разные люди: фабрикант из Вены, некий миллионер, студент из Сорбонны, три офицера германских ВВС, артист балета с овчаркой, газетчик из Бонна, фотограф из Гамбурга.
В капитанской кабине, расположенной впереди гондолы, руководил командир дирижабля Макс Прусс, опытный воздухоплаватель, ветеран Первой мировой войны, летавший еще на цеппелинах. В его обязанности входило, помимо всего прочего, соблюдение строжайшей горизонтальности полета дирижабля. Даже при малейшем крене (всего лишь два градуса) бутылки с дорогими винами упали бы со столиков, а приготовление изысканных яств на кухне стало бы невозможно.
Рядом с Пруссом находился Эрнст Леманн, директор компании «Цеппелин», которая строила дирижабли в Германии и обслуживала их во время трансатлантических перелетов. Дела у компании шли хорошо, билеты на многие рейсы проданы на год вперед. Пересечь океан его вынудили чрезвычайные обстоятельства. Перед вылетом «Гинденбурга» компания получила анонимное письмо с угрозой взорвать дирижабль. Дирекция фирмы не на шутку встревожилась, и Эрнст Леманн решил отправиться в рейс, чтобы морально поддержать экипаж.
Итак, тысячи ньюйоркцев, затаив дыхание, наблюдали за прибытием «Гинденбурга». Экнер, уверенный в маневренности своего детища, предложил капитану Пруссу после облета статуи Свободы пройти рядом со знаменитым небоскребом «Эмпайр стейт билдинг». Этот красивый и чрезвычайно опасный маневр вошел в историю воздухоплавания.
Смотровая площадка самого высокого в то время нью-йоркского небоскреба до отказа забита репортерами. «Дадим им возможность сделать снимки крупным планом», — усмехнулся Экнер. Капитан Прусс понимающе кивнул.
Несколько минут спустя веселый шум в салоне дирижабля сменился встревоженным гулом: пассажирам показалось, что цеппелин правым боком вот-вот заденет небоскреб. Здание уже совсем близко, отчетливо видны перекошенные лица репортеров. Некоторые не выдерживают и бросаются прочь от парапета. Мгновенно возникают паника и давка. В салоне цеппелина пассажиры вскакивают с мест. И в этот момент дирижабль, плавно замедляя ход, зависает метрах в десяти от стены небоскреба! С невозмутимым видом Гуго Экнер встает с кресла, выходит на застекленную палубу, открывает окно. «Добрый день, господа!» — приветствует он по-английски репортеров.
Дирижабль полетел дальше. Оставалось проделать небольшую часть пути — от центра Нью-Йорка до причальной мачты на базе Лейкхерст. Но впереди бушевала гроза, из-за чего пришлось отклониться от курса. Пассажиры занимались своими делами, в салоне играла музыка.
К 19 часам гроза ушла на север и «Гинденбург» полетел к Лейкхерсту. Четыре надежных тысячесильных двигателя «Даймлер» работали на полную мощность.
Вскоре показалась причальная мачта с лифтами для пассажиров. Германское чудо встречала огромная толпа; только причальная команда состояла из 248 человек. Военный оркестр играл бравурную музыку.
При подходе к Лейкхерсту переменчивый ветер стал задувать с юго-востока. Пруссу пришлось сменить курс и сделать дополнительный круг.
В 19 часов 11 минут «Гинденбург» снизился до 130 метров. Через восемь минут цеппелин на высоте 60 метров подошел к причальной мачте. В это время обнаружилось, что корма дирижабля пошла вниз; чтобы выровнять дирижабль, Прусс приказал выпустить часть газа из передних десяти отсеков, а заодно сбросить свыше тонны водяного балласта.
В 19 часов 20 минут дирижабль уравновесили, а еще через минуту сбросили причальные канаты (гайдропы).
Радиожурналист из Чикаго Герберт Моррисон вел прямой репортаж о прибытии немецкого дирижабля. На следующий день запись этого репортажа передали многие радиостанции мира. Моррисон то и дело восхищался гигантским дирижаблем; вот один из его дифирамбов: «…он приближается, этот красавец „Гинденбург“… Его удлиненное могучее тело светится розовым в лучах заходящего солнца. Вот открывается люк и офицер сбрасывает на землю причальный трос…»
И вдруг корпус цеппелина засветился изнутри подобно гигантскому китайскому фонарику. «Подождите… я вижу какие-то вспышки… — продолжал внезапно осевшим голосом Моррисон. — Какой кошмар — „Гинденбург“ горит!» Корма дирижабля, охваченная пламенем, резко пошла вниз. «Боже, он падает! Он падает на людей — вниз!»
В небо поднялся столб черного дыма, замеченный в 20 километрах от места катастрофы. «Дирижабль взорвался! — вскричал журналист. — Господи, он горит! Отойдите подальше! Пожалуйста, подальше! Это ужасно… Я не верю своим глазам! Неужели все пассажиры погибли? Это самая ужасная катастрофа в истории человечества! Языки пламени поднимаются в небо на сто пятьдесят метров…»
Моррисон закончил свой репортаж такими словами: «О Боже! Несчастные пассажиры… Леди и джентльмены, я не в силах говорить… Передо мной дымящаяся груда… Земля горит. Я пытаюсь найти хоть какое-нибудь укрытие… Прошу извинить, мне необходимо сделать паузу. Я задыхаюсь…».
Все произошло так быстро, что в первые секунды никто ничего не понял. Несколько членов экипажа увидели в районе баллонета № 4, наполненного водородом, яркую вспышку, сопровождавшуюся негромким хлопком. Через несколько секунд вся хвостовая часть «Гинденбурга» уже охвачена пламенем, дирижабль медленно снижается с опущенной кормой. Огонь устремился к носу корабля; тут же раздался сильный взрыв, и через 32 секунды после начала пожара горящий «Гинденбург» упал на землю. За эти секунды несколько человек успели выпрыгнуть из дирижабля; остальные так ничего и не поняли, пока не оказались на земле.
Один за другим начали взрываться топливные баки. Обломки каркаса и гондолы падали на землю еще с полминуты после первой вспышки. Неприятный запах паленой кожи держался в воздухе в течение нескольких дней. Когда рассеялся дым, взору потрясенных людей предстал оплавленный каркас дирижабля.
Одним из первых пожарные вытащили из-под горящих обломков капитана Макса Прусса. «Я не понимаю, — повторял он, слезы катились по его обожженному лицу, — я не могу понять, почему это произошло…» Он скончался через несколько часов от ожогов.
Пассажир «Гинденбурга» акробат О'Лафлин рассказывал: «Мы парили над причалом и думали о чем угодно, только не о возможной катастрофе. Мы считали минуты, которые оставались до встречи с друзьями… Я вошел в свою каюту — и вдруг яркая вспышка осветила все вокруг… И тут же забушевало пламя. У меня не было времени для рассуждений. Я прыгнул вниз — и, как оказалось, вовремя: через мгновение дирижабль ударился о землю со страшным грохотом. Кто-то подбежал ко мне, а я почти потерял сознание от страха и ничего не мог произнести. Это был настоящий кошмар!»
Чету Адельт спасла сообразительность главы семьи. До земли оставалось чуть больше десяти метров, дирижабль уже корчился в предсмертных судорогах, когда Леонард крикнул жене: «Через окно!..» — и потащил ее по палубе. Они спрыгнули на землю с пятиметровой высоты и отделались легкими ушибами.
Один из руководителей компании «Цеппелин» Эрнст Леманн, тяжело раненный, выбежал из-под обломков, пылая, точно живой факел. Спасатели бросились к нему и стали тушить огонь. Но от полученных ожогов Леманн на следующее утро скончался.
Всего в огне погибли 22 члена экипажа, 13 пассажиров и техник наземной службы. Удивительно, но 62 человека, летевших на «Гинденбурге», спаслись, в том числе и Гуго Экнер. Правда, многие из оставшихся в живых получили серьезные ранения и ожоги.
Некоторые пассажиры, по их собственному признанию, спаслись только благодаря счастливому случаю. Так, 14-летний Карл Шохталер, отметивший во время полета на цеппелине свой день рождения, выпрыгнул из окна, но, к несчастью, угодил в то место, где горело дизельное топливо — неминуемая гибель… И тут, как по мановению волшебной палочки, сверху на него обрушился поток воды из разорвавшегося баллона. Вода мгновенно затушила пламя, и мальчик отбежал в сторону.
Сорокапятилетний Дитрих Дрюке, с сигарой во рту, безмятежно раскладывал пасьянс в курительном салоне, когда ощутил сильный толчок, затем услышал мощный взрыв где-то вверху — и в тот же миг на него рухнул потолок. Дрюке уцелел благодаря высокой, прочной спинке дивана, принявшей основной удар на себя.
И все же наиболее невероятным выглядит спасение 72-летней Лизы Готтшильд, отправившейся в Нью-Йорк на свидание с горячо любимым сыном. В момент взрыва она дремала в каюте. Толчки и грохот разбудили пожилую женщину. Лиза Готтшильд встала с кровати и, накинув халат, вышла в коридор (ей почудилось, будто пол каюты несколько наклонился, но она объяснила это своим обычным головокружением). Шагнув за порог каюты, Лиза с удивлением поняла, что вышла вовсе не в коридор, а на песок причальной площадки. Пассажирская гондола разломилась пополам, и одна из ее частей плавно спланировала на землю…
Катастрофа дирижабля «Гинденбург» потрясла мир; ее невольно сравнивали с трагедией «Титаника».
11 мая 1937 года десять тысяч американцев провожали в нью-йоркском порту пароход «Гамбург», который увозил в Европу гробы с телами погибших в адском огне.
Американский кинооператор запечатлел картину гибели «Гинденбурга». Эту хронику до сих пор тщательно изучают эксперты разных стран в надежде найти ответ на вопрос, не имеющий однозначного ответа: что стало причиной гибели дирижабля?
Версий существует множество. Нацисты, например, провели собственное расследование, но даже оно не увенчалось успехом, и дело закрыли в 1943 году. Генрих Гиммлер, правда, заявил, что во всем виноваты коммунисты, совершившие диверсию, но никаких доказательств при этом не привел.
В свою очередь, среди антифашистов распространилась версия, будто гибель цеппелина — дело рук самих нацистов. Бомба с часовым механизмом, установленная в Германии, должна была взорваться во время стоянки «Гинденбурга» в ангаре № 1 на базе Лейкхерст, охраняемой американцами. Сработай этот план — и Гитлеру ничего не стоило обвинить Вашингтон: американцы не уберегли гордость немецкого воздушного флота от коммунистов. Однако из-за грозы дирижабль прибыл на базу с опозданием и бомба взорвалась у причальной мачты, а не в ангаре.
Через тридцать пять лет после трагедии в США вышла книга Майкла Муни о «Гинденбурге». Автор на основании документов из американских и немецких архивов пришел к выводу, что катастрофа не случайна. По версии Муни, член экипажа цеппелина Эрих Шпель, ненавидевший Гитлера и нацизм, подложил в один из баллонетов с водородом мину: взрыв должен был произойти после того, как все пассажиры дойдут на землю. Но часовой механизм сработал слишком рано, так как корабль сделал лишний круг. Самому Шпелю удалось выпрыгнуть из охваченного огнем дирижабля, но вскоре он умер от полученных ожогов.
Разобраться в причинах трагедии пытались несколько комиссий. Они оказались едины в одном: с технической стороны перед посадкой дирижабль исправен; сама посадка выполнялась в полном соответствии с действующими инструкциями. Наиболее вероятной причиной пожара называли воспламенение от разряда статического электричества газовой смеси, образовавшейся вследствие большой утечки водорода.
При выполнении крутого разворота могла лопнуть расчалка, сильно хлестнуть по корпусу и повредить баллонет (такое уже случалось). Образовавшаяся при этом газовая смесь становится взрывоопасной, и ее легко воспламенить не только электрическим разрядом, но и выхлопными газами от двигателей.
Находясь длительное время в грозовой атмосфере, металлический корпус дирижабля накопил колоссальный заряд статического электричества. В тот момент, когда гайдроп (причальный трос) коснулся влажного песка, из-за большой разности потенциалов между «Гинденбургом» и земной поверхностью внутри его проскочила искра, воспламенившая водород.
Эта подкрепленная физическими опытами версия, однако, имела своих оппонентов. Категорически отрицал ее Гуго Экнер. Вместе с уцелевшими членами экипажа «Гинденбурга» он считал, что произошла диверсия. Экнер часто выступал в печати с разъяснением своей теории — до самой смерти (1954 год, ему 86 лет).
Выдвигались и неожиданные версии. К примеру, американские газеты писали, будто «Гинденбург» поджег фермер из окрестностей Лейкхерста, у которого из-за дирижаблей перестали нестись куры: зарядил якобы ружье и всадил в цеппелин несколько зарядов. Комиссия в ответ заявила, что из охотничьего ружья цеппелин можно пробить, но не поджечь. Позже выяснилось, что фермер только угрожал, а стрелять в дирижабль и не думал.
Катастрофа «Гинденбурга» ставила крест на программах развития дирижаблей во всем мире. Гитлер распорядился прекратить строительство еще двух цеппелинов на верфях Фридрихсхафена; «Граф Цеппелин II» все-таки совершал полеты, но без пассажиров на борту. Англичане также отказались от секретного проекта создания дирижаблей-бомбардировщиков. Советский Осоавиахим сделал ставку на самолеты. Досадной случайности оказалось достаточно, чтобы кончилась недолгая, но бурная эпоха дирижаблей.
13 августа 1937 года в безмолвии Арктики исчез самолет «СССР Н-209» с его командиром, Героем Советского Союза С. Леваневским, и пятью членами экипажа.
30-е годы можно назвать звездными для советской полярной авиации. В мае 1937 года большая воздушная экспедиция на четырех тяжелых самолетах высадила на Северном полюсе первую в мире научную дрейфующую полярную станцию.
18 июня Валерий Чкалов на одномоторном АНТ-25 совершает трансарктический перелет по маршруту Москва — Северный полюс — Соединенные Штаты Америки. Спустя три недели это достижение повторяет Михаил Громов.
После благополучных перелетов в США Чкалова и Громова незаурядный и честолюбивый летчик Сигизмунд Леваневский, прославившийся в челюскинской эпопее, решил отправиться в США по другому маршруту — вначале по трассе Чкалова и Громова (Архангельск — Баренцево море — остров Рудольфа), затем пролететь вдоль 148-го меридиана западной долготы, над районом полюса недоступности и приземлиться на Аляске.
В то время и в США, и в СССР полным ходом шли работы по созданию тяжелых четырехмоторных самолетов, способных перевозить грузы на большие расстояния. В Советском Союзе эту задачу решало конструкторское бюро профессора В.Ф. Болховитинова.
В результате был создан совсем новый тип самолета. «Птенец» Болховитинова имел гигантские размеры: 40-метровый размах крыльев, площадь крыла более 230 кв. м. Четыре мотора развивали мощность по 850 л.с. каждый. Обладая скоростью 280 км/ч, самолет поднимал 12 т груза, имел «потолок» 6000 м и дальность полета 7000 км. Фюзеляж сделали более современный и прочный; для обшивки использовали алюминиевые листы (вместо гофрированных). Полуубирающиеся шасси — «штаны» — позволили увеличить дальность и высоту полета. Появились также закрытые фонари кабины и щитки — приспособления для уменьшения посадочной скорости.
Весной 1935 года самолет Н-209 построен, начались летные испытания. Первыми машину подняли в воздух Я. Моисеев и Н. Кастанаев.
Самолет произвел сильное впечатление на Леваневского. Вскоре правительство разрешило ему перелет на новой машине по маршруту Москва — Северный полюс — Северная Америка. В экипаж С.А. Леваневского вошли: второй пилот Н.Г. Кастанаев, штурман В.И. Левченко, бортмеханики — лучший заводской механик Н.Н. Годовиков и опытный полярник Г.Т. Побежимов, радист Л.Л. Кербер. В процессе подготовки Кербера заменил радист Н.Я. Галковский.
Из всего маршрута Леваневский выделял два самых трудных участка: старт и участок от полюса недоступности до берегов Аляски. «На участке от полюса недоступности до берегов Аляски трудности объясняются тем, что здесь ориентировка будет вестись исключительно по солнечному указателю курса и с помощью радиопеленгации, — писал он. — Причем в нашем полете мы не можем „бродить по миру“ в поисках меридианов: наш самолет четырехмоторный, и больших резервных запасов горючего у него нет…»
По мнению Леваневского, обледенение и потеря ориентировки в случае полета в сплошной облачности — главные неприятности, которые будут подстерегать самолет. Поэтому и рассчитывали пересечь Арктический бассейн на высоте 6000 м — над облаками.
Подготовка Н-209 к сверхдальнему броску велась в сжатые сроки. Исправление мелких технических неполадок отнимало драгоценное время, так как после устранения дефекта приходилось снова проверять все системы самолета. На Н-209 установили новые трехлопастные винты с антиобледенительной системой, на фюзеляже появились надуваемые воздухом матерчатые мешки на случай аварийной посадки в океане.
Незаметно пришел август — время туманов, дождей и снегопадов в арктических широтах. Следовало спешить или вообще отказаться от полета в этом году. Синоптики не рекомендовали лететь: слишком сложная метеообстановка. Над просторами Арктики бушевал мощный циклон — многокилометровая облачность и сильнейший встречный ветер. При средней скорости самолета более 200 км/ч воздушный поток мог уменьшить ее почти вдвое.
На совещании в штабе перелета Леваневский потребовал форсировать подготовку самолета; в результате наметили крайний срок вылета — 12 августа.
9—11 августа начальник штаба В. Чекалов получил от ведущих специалистов рапорты о готовности самолета и экипажа.
12 августа самолет Н-209 уже стоял на бетонной «горке». Старт назначили на 18.15, чтобы засветло прилететь на Аляску, в Фэрбенкс. На аэродроме Леваневского окружили советские и иностранные журналисты. Он дал короткое интервью: «Мы летим через полюс без посадки до Фэрбенкса. Там заправим машину и полетим в Нью-Йорк. Возможно, сделаем остановку в Торонто».
Самолет поднял в воздух опытный Кастанаев. Когда краснокрылый гигант взлетел, все зааплодировали. Начальник Военно-воздушных сил РККА Я.И. Алкснис взглянул на часы: «Тридцать пять тонн веса и тридцать пять секунд разбега. Блестяще!»
На следующий день все центральные газеты поместили подробные материалы о старте «СССР Н-209» и первые радиограммы с борта самолета. Начало перелета оказалось успешным.
Радиограммы приходили в штаб регулярно.
«Я — РЛ (позывной Леваневского). 19 часов 40 минут. Пересекли Волгу-матушку, путевая скорость 205 км/ч. Высота полета 820 м. Слышу хорошо Москву на волне 32, 8. Все в порядке. Самочувствие экипажа хорошее».
«23.09. Прошли остров Моржовец. Высота полета 2600 м. Три часа идем ночью. Леваневский, Кастанаев ведут самолет по приборам. В самолете горят кабинные огни. Все в порядке».
Эти три ночных часа единственные в полете — дальше предстояло лететь только в светлое время.
Члены штаба перелета радовались тому, как гладко проходит полет.
«Я — РЛ. 5.43. Высота 6000 м. Температура воздуха минус 27 градусов. Все в порядке. Левченко».
Экипаж встретил облачность и решил подниматься выше ее. За бортом минус 27 градусов, внутри самолета чуть теплее. На этой высоте экипаж работает в кислородных масках, что затрудняет движения. Возрастает нагрузка на моторы. Как только появляется возможность опуститься ниже, экипаж тут же ее использует.
«11.50. По пути к полюсу в зоне маяка. Высота полета 5400 м. Материальная часть работает отлично. Температура воздуха минус 28 градусов. Все в порядке. Самочувствие экипажа хорошее. Как меня слышите? Галковский».
Позади — Земля Франца-Иосифа. Впереди — Северный полюс. Пройдена почти половина пути.
Их слушают радисты полярных станций Советской Арктики и уже начали принимать на Аляске. Но облачность повышается, и самолет через 42 минуты вновь поднимается на предельную высоту: «Широта 87 градусов 55 минут; долгота 58 градусов. Идем за облаками, пересекаем фронты. Высота полета 6000 м, имеем встречные ветры. Все в порядке. Материальная часть работает отлично. Самочувствие хорошее. 12.32. Левченко, Галковский».
Однако следующая радиограмма не могла не насторожить:
«13.40. Пролетаем полюс. Достался он нам трудно. Начиная от середины Баренцева моря все время мощная облачность. Высота 6000 м, температура минус 35 градусов. Стекла кабины покрыты изморозью. Сильный встречный ветер. Сообщите погоду по ту сторону полюса. Все в порядке». (Подписал весь экипаж.)
Газета «Правда» опубликовала сообщение Правительственной комиссии по организации перелета. Вот самая тревожная часть сообщения:
«В 14 часов 32 минуты с самолета была передана радиограмма, в которой сообщалось, что крайний правый мотор выбыл из строя из-за порчи маслопровода, высота полету 4600 метров при сплошной облачности. К этому времени самолет, выработав несколько тонн горючего, был настолько облегчен, что мог продолжать полет без снижения на трех моторах. После этого регулярная связь с самолетом нарушилась. В 15 часов 58 минут по московскому времени якутская радиостанция приняла следующее сообщение с самолета: „Все в порядке. Слышимость Р-1“ (что значит — плоха).
Затем, в 17 часов 53 минуты, радиостанция мыса Шмидта приняла с самолета радиограмму: «Как вы меня слышите? РЛ. Ждите…» По просьбе Наркомата связи СССР все военные, коммерческие и любительские радиостанции Северной Америки ведут непрерывное наблюдение за эфиром, слушая позывные и передачи советского самолета. Одновременно непрерывное наблюдение ведут северные и дальневосточные советские радиостанции. Между Москвой и Вашингтоном, а также между Москвой, Сан-Франциско и Фэрбенксом поддерживается регулярная связь по радиотелефону… с советником полпредства в США тов. Уманским. Однако до 2 часов 14 августа связи с самолетом «СССР Н-209» возобновить не удалось.
Правительственная комиссия по организации перелета».
Из сообщения экипажа в 13.40 следует, что изморозь покрыла окна кабины. Переохлажденные капельки воды, из которых состоят верхние облака, прилипали к сильно охлажденным частям самолета. Так образовался слой льда, который резко нарушает аэродинамику самолета, его вес. «СССР Н-209» лишился своего основного преимущества — полета над облаками; из-за отказа одного мотора он стал терять высоту — с 6000 до 4600 м.
Все радиостанции Советского Союза, а также американского и канадского корпусов связи, многочисленные станции радиолюбителей вели непрерывное прослушивание эфира на волнах радиостанции Н-209. Эфир молчал. Связь с экипажем прервалась. Известный исследователь Арктики профессор Н.Н. Зубов писал: «Надо полагать, что Леваневский, заметив признаки обледенения, сознательно пошел на посадку. По собственному опыту Леваневский знал, насколько опасно обледенение».
Первыми уже 14 августа на поиски пропавшей экспедиции вылетели три американских самолета; они обследовали северное побережье. На одном самолете находился метеоролог Беляков, на другом — радиоинженер Смирнов, на третьем — челюскинец Армистед. Поиски оказались безрезультатными.
Сообщения советской Правительственной комиссии ежедневно начинались с информации о радиосвязи:
«15 августа. Все полярные станции продолжают непрерывно слушать на волне самолета. Несколько раз радиостанции слышали работу на волне самолета т. Леваневского, но из-за слабой слышимости ничего достоверного принять не удалось».
«16 августа. Правительственная комиссия по организации перелетов Москва — Северная Америка сообщает, что в течение 15 августа, несмотря на тщательные наблюдения, не удалось установить связи с радиостанцией самолета Н-209. Отдельные станции СССР и Аляски местами неясно слышали работу на волне самолета, но нет уверенности, что работала именно его рация…»
Последний раз волну самолета принимали 22 августа: удавалось разобрать только отдельные знаки, после этого рация самолета умолкла.
В Правительственную комиссию и Главсевморпуть хлынул поток писем — предложений услуг, вариантов проведения спасательных работ. К некоторым письмам прилагались схемы поисков, карты с маршрутами. Спасение экипажа Леваневского стало делом всей страны.
Летчик Б.Г. Чухновский писал в те дни:
«Прежде всего, убежден, что весь экипаж жив. В этом я не сомневаюсь… При вынужденной посадке, пробивая облака, машина Леваневского подверглась обледенению. Но Леваневскому во время челюскинской эпопеи уже пришлось испытать это явление. И мне представляется, что он, наученный опытом, не мог допустить большого обледенения и пошел на посадку при первых признаках обледенения. Чем же объяснить тогда отсутствие после последней тревожной телеграммы всяких других известий? Мне кажется, что причину нужно искать все в том же обледенении самолета. Обледенение могло начаться примерно на высоте 3—3, 5 тысячи метров, когда самолет еще летел на трех моторах. Ледяная корка нарастала очень быстро и, видимо, покрыла антенные трубы. После этого рация перестала работать и связь экипажа с землей прекратилась. Вскоре после этого самолет сделал посадку.
Меня часто спрашивают: почему экипаж не мог восстановить радиосвязь после посадки? Объясняется это очень просто. Нужно только понять, что на летний лед сделать посадку… не разбив шасси и носовой части… нельзя. К несчастью, в носовой части самолета Н-209 находились обе радиостанции — одна основная. И если во время посадки у них вышли из строя силовые агрегаты, служившие источниками питания для раций, ни о какой радиосвязи нечего и думать. С одними лампами и обмотками передачу не наладить…»
Примерно такой же точки зрения придерживался штурман чкаловского экипажа А.В. Беляков. В сентябре 1937 года на страницах газеты «Правда» он заявил, что надо отвергнуть предположения, будто самолет врезался в лед на большой скорости. Леваневский и Кастанаев, прекрасные летчики, даже в трудных условиях не допустили бы, чтобы самолет падал… Наиболее вероятно, что самолет имел вынужденную посадку на лед, при которой повреждена радиостанция. «Экипаж цел и живет в самолете, не имея возможности сообщить свое место. Посадка могла произойти в районе 89 градусов северной широты 148 градусов западной долготы. Этот район должен быть тщательно обыскан, в первую очередь в радиусе 100 километров…».
Правительственная комиссия по перелету приняла решение об организации поиска самолета и экипажа. Все планы строились на допущении, что после потери связи Н-209 совершил вынужденную посадку.
Срочно отозваны из отпусков после успешного полета на Северный полюс М. Водопьянов, В. Молоков, А. Алексеев со штурманами, радистами и бортмеханиками. В рекордно короткий срок, за 10 дней, подготовлены самолеты, укомплектованы необходимой аппаратурой, облетаны, и 25 августа на базовый пункт — остров Рудольфа — отправились три гиганта — Н-170, Н-171 и Н-172. Экспедицию возглавил начальник Управления полярной авиации М.И. Шевелев. Всего же на розыскные работы задействовано пятнадцать советских самолетов и семь иностранных — в американском секторе Арктики.
14 августа ледокол «Красин» направился к мысу Шмидта, погрузил несколько самолетов, группу летчиков во главе с командиром чукотского авиаотряда М. Каминским, горючее, а также две собачьи упряжки и меховую одежду для членов экипажа Леваневского. Собак взяли, на случай, если придется вывозить людей на упряжках.
18 августа «Красин» взял курс на мыс Барроу, Северная Америка. Дальше он должен был идти в сторону полюса, где, по предположению ученых, мог находиться экипаж Леваневского. Но «Красину» пришлось несколько дней ждать, прежде чем ветер отгонит от берега десятибалльный лед.
Ледокол взял курс строго на север по 148-му меридиану и на широте 72 градуса 24 минуты вошел в сплошные льды.
Самолет Задкова совершил несколько полетов от побережья Аляски в сторону полюса, но штормовая погода прервала поиски. Экипажу дали возможность передохнуть — на вахту встали летчики из группы М. Каминского. Ветер усилился до 7—8 баллов. Самолет Задкова, затертый льдами, затонул; к счастью, все члены экипажа спаслись.
«Красин» предпринял еще одну попытку пройти по 148-му меридиану на север. Удалось продвинуться до 73 градусов 13 минут северной широты, дальше — тяжелый, многолетний сплошной лед.
Известные исследователи Арктики В. Стефансон и Г. Уилкинс заявили в Нью-Йорке, что, если срочно организовать поиски на летающей лодке со стороны Аляски, можно за ближайшие две-три недели облететь предполагаемый район катастрофы. По мнению Стефансона, если Леваневский опустился севернее 75 градусов, он мог найти достаточно твердый лед, чтобы расчистить площадку для взлета. Но если он сел южнее 75 градусов, ему вряд ли удалось избежать аварии при посадке.
Стефансон помог найти подходящий гидросамолет — «Консолидейтед», обладавший по тем временам хорошей дальностью полета (более 1, 5 тысячи миль) и современной навигационной аппаратурой. Нужно спешить и успеть использовать две-три недели до образования нового льда. Наиболее подходящая база для спасательных операций — мыс Барроу на Аляске.
Группа Уилкинса с 22 августа по 21 сентября налетала более 10000 миль над Ледовитым океаном и достигла предполагаемого района катастрофы. Но затем лагуны покрылись льдом, и каждая посадка становилась опасной. 25 сентября экипаж Уилкинса вернулся в Нью-Йорк.
Летчик Грацианский в период с 14 сентября по 30 октября совершил с мыса Барроу шесть полетов. Самый дальний — по 148-му меридиану до 75 градусов 30 минуты северной широты. Экипаж провел в воздухе 42 часа, покрыл расстояние 10000 километров.
Поисковая экспедиция под командованием начальника полярной авиации Марка Шевелева прибыла на остров 14 сентября. Но уже наступала полярная ночь, к тому же бушевала метель. 7 октября Михаил Водопьянов совершил, по сути, один-единственный серьезный поисковый полет. Он продолжался 10 часов — первый в мире ночной полет за Северный полюс.
В начале октября в Москве был сформирован еще один отряд тяжелых самолетов под руководством опытнейшего полярного летчика Б.Г. Чухновского. Самолеты снабдили дополнительными фарами, новыми приборами; однако и этому отряду пропавший самолет обнаружить не удалось. Непогода заставила на два месяца приостановить поиски.
14 и 15 января 1938 года американец Уилкинс с пилотом Кеньоном совершили первый полет при лунном свете. Они пролетели на Север и обратно расстояние около 1420 миль, сделав поворот в точке, расположенной на 76 градусе северной широты и 170 градусе западной долготы, где встретились с густой облачностью.
14 марта отважные американцы совершили последний поисковый полет. Они достигли точки 87 градусов 50 минут северной широты и 105 градусов западной долготы, затем повернули обратно и приземлились в Аклавике, преодолев расстояние примерно 3300 миль.
Внимание поисковой группы на Аляске привлекло сообщение эскимосов, якобы видевших 21 августа в Бичи-Пойнт какой-то самолет, появившийся примерно в 5 милях от берега и потом исчезнувший. Уилкинс сказал, что Леваневский, по-видимому, долетел до Эндикотта (горного хребта, вытянувшегося вдоль побережья Аляски) и потерпел аварию. Полярный исследователь заявил, что необходимо обследовать район к северу от Эндикотта — от 144 до 150 градусов долготы.
2 и 3 марта Уилкинс облетел район высокогорья, но на след пропавшей экспедиции ему выйти не удалось. Отчет о своем полете он отправил В. Стефансону. По мнению последнего, «возможность нахождения в горах обломков мала. Если бы люди уцелели, ушли бы в безопасное место. Если бы произошло столкновение с горой в тумане, это привело бы к погребению самолета под снегом».
Среди прочих высказывалась следующая гипотеза: после посадки в районе 88—86 градусов 148-го меридиана экипаж Леваневского дрейфовал в сторону Северного полюса, и по аналогии с экспедицией папанинцев их льдину понесло к Атлантическому океану. К середине зимы «лагерь» Леваневского — теоретически — мог оказаться между Землей Франца-Иосифа и Гренландией.
Советская поисковая экспедиция с острова Рудольфа предприняла 31 марта 1938 года полет в направлении Гренландии. Его совершил Я. Мошковский. Экипаж облетел район между 82 и 84 градусами к востоку от Гренландии, но ничего не обнаружил.
Некоторые американские специалисты считали, что льдина с лагерем Леваневского могла попасть в водоворот и двигаться вдоль канадских арктических островов и побережья Аляски.
Буквально все радисты, работавшие в Арктике, круглосуточно слушали, не раздастся ли долгожданный позывной самолета Н-209 — РЛ. Все радиограммы передавались цифровым кодом. Много споров до сих пор вызывает последняя радиограмма Леваневского — «48340092»: 48 — предполагаем совершить посадку в… 92 — Леваневский. Но что скрывается под цифрой «3400»? На это счет существует несколько версий.
У штурмана Левченко была карта Арктики, разбитая на пронумерованные квадраты, по которым передавались на борт метеосводки. Квадрат 34, с координатами 70—75 градусов северной широты и 85—115 градусов западной долготы, приходится на район Канадского архипелага. Не исключено, что Леваневский после отказа мотора мог направить самолет именно в этот район и достичь одного из островов. Ведь здесь, кстати сказать, встречаются небольшие эскимосские поселки.
Согласно другой версии, экипаж при вероятном отказе или неустойчивой работе навигационных приборов все время уклонялся вправо от намеченного курса и спустя многие часы полета оказался в Якутии.
Весьма любопытна третья версия, на которой следует остановиться подробнее. 25 апреля 1938 года в Вашингтоне получено важное сообщение от сержанта корпуса связи США Стенли Моргана: «19 или 20 августа 1937 года три местных жителя из Оликтока (примерно в 140 милях к юго-востоку от мыса Барроу) видели возле острова Тэтис неизвестный предмет, который можно принять за самолет. Сначала послышался шум моторов. Потом показался большой предмет, двигавшийся на запад. Предмет коснулся два или три раза поверхности и с сильным всплеском исчез среди волн. На следующий день в этом месте замечено большое масляное пятно. Неделю спустя масляное пятно видел торговец Джек Смит, который объезжал вокруг острова Тэтис. Смит, который слышал эту историю от местных жителей, провел возле острова два дня, но из-за плохой погоды ничего не увидел. В этот промежуток времени на берегу не было никаких моторных лодок. В недавнюю поездку опрошены местные жители из Оликтока. Они подтвердили все, что говорили ранее. Мы провели два дня в окрестностях острова Тэтис, разыскивая самолет. Никаких следов на льду не обнаружено. Общий дрейф льдов — западный, поэтому весь прибрежный лед унесен в сторону мыса Барроу, на 20—30 миль от берега. Можно организовать поиски на дне бухты Гаррисона летом и найти самолет, если он действительно находится там».
Летом 1938 года на Аляске находилась экспедиция доктора Келлемса. Встретившись с сержантом Морганом, он решил предпринять поиски на свой страх и риск. В состав экспедиции вошли пять матросов судна «Пандора» и переводчик — эскимос Нед, который в апреле уже искал самолет Леваневского вместе с сержантом Морганом.
В Барроу Келлемс подробно расспросил эскимоса Фостера о событиях августа 1937 года. Тот подтвердил, что необычный предмет, летевший с большой скоростью на восток, упал между островками Спай и Тэтис.
Поисковый отряд Келлемса пытался найти под водой (с помощью компаса) металлическую конструкцию, но из-за отсутствия нужных приборов и наступления зимы пришлось прекратить поиски и уплыть домой…
Подробный доклад доктор Келлемс переслал в советское посольство в Вашингтоне. Он, в частности, сообщал:
«Леваневский и его товарищи сообщили по радио 13 августа, что они собираются садиться на лед где-нибудь в трехстах милях по ту сторону полюса. Сержант Морган и многие полярные летчики утверждают, что в Арктике имеется много мест, где самолет мог приземлиться на лед и затем вновь взлететь.
Советские пилоты сбросили, возможно, много драгоценного бензина, чтобы сделать посадку безопасной. На льду они провели три дня. Занимались тем, что ремонтировали моторы. Наверное, что-то случилось и с их рацией, которая, вероятно, пострадала при посадке. На трех, а может быть, и на четырех моторах они взлетели и взяли курс по компасу в направлении Аляски.
Самолет попал в сильный восточный ветер, который дул 15 августа. Пилоты увидели темный силуэт острова Спай. Они стали снижаться над островом Тэтис, но слишком поздно увидели, что наверняка разобьются, если попытаются сесть. Пилоты постарались выжать из моторов все возможное и направились к острову Спай, но не достигли его. Примерно на полпути с самолетом опять что-то случилось. Возможно, отказал еще один мотор или кончился бензин, как у Вилли Поста.
Эскимос Фостер видел сильный всплеск — большой самолет упал в штормовой океан и быстро опустился на дно. Все члены экипажа сразу погибли — ведь севший на воду самолет может продержаться на поверхности не более пяти минут.
Если самолет упал на глубину 10—15 метров, лед и течения его не сдвинули бы. На меньшей глубине он мог вмерзнуть в лед, а весной его вынесло бы в океан и там разбило. Отдельные части, конечно, могли оказаться на берегу. Когда мы покидали Барроу, то слышали, что какие-то куски алюминия выбросило на берег к востоку от места наших поисков. Об этом рассказали две эскимосские девочки, которые пришли с острова Бартер. К сожалению, уже слишком поздно, чтобы проверить эту историю».
Келлемс мечтал летом 1939 года вновь отправиться в высокие широты и разрешить загадку острова Тэтис. Но события в мире нарушили его планы — началась Вторая мировая война.
Многомесячные поиски в Северном Ледовитом океане, на побережьях Таймыра, Чукотки и Аляски не дали никаких результатов, хотя сведений об обнаружении остатков самолета, его груза или следов передвижения экипажа появлялось немало.
После того как прошел год со дня исчезновения самолета Н-209, Советское правительство опросило наиболее опытных полярников, следует ли продолжать поиски. И, основываясь на результатах опроса, приняло решение поиски прекратить, установить персональные пенсии семьям погибших, соорудить в Москве памятник в честь героев-авиаторов.
В. Стефансон в книге «Нераскрытые тайны Арктики» писал: «В поиске Леваневского сотрудничали в основном три страны — Советский Союз, Соединенные Штаты и Канада. С готовностью отозвалась и Великобритания; Скандинавские страны предлагали свою помощь. Бюро прогнозов погоды США устами своего шефа доктора Грегга заявило, что к началу 1938 года достигнуто значительное увеличение точности прогнозов погоды для всей территории Соединенных Штатов — прямой результат поиска Леваневского. Потерпев неудачу в своей экспедиции, он способствовал как развитию добрых международных отношений, так и развитию науки…» С этих поисков началась Всемирная служба погоды — ныне глобальная система.
В честь Леваневского и его товарищей названо несколько точек в Арктике и Антарктике: остров и гора Леваневского; мыс Левченко. На Земле Франца-Иосифа есть мыс Побежимова, на севере острова Циглера, и мыс Галковского — на юго-востоке острова Беккера.
Об этой трагедии написаны десятки статей, выдвигаются самые разнообразные версии происшедшего, вплоть до откровенно бредовых и конъюнктурных, типа «тайного бегства экипажа на Запад в поисках защиты от репрессивного советского монстра» или «Леваневский вернулся в Москву и погиб в подвалах Лубянки». Впрочем, тайна арктической катастрофы 13 августа 1937 года не разгадана до сих пор.
15 декабря 1938 года во время испытательного полета погиб легендарный летчик В.П. Чкалов. После отказа мотора его истребитель И-180 врезался в землю.
4 июня 1938 года вышел приказ управления военно-воздушных сил РККА о назначении так называемой макетной комиссии «для рассмотрения макета самолета И-180 конструкции инженера Поликарпова». Новый истребитель действительно необходим. Устаревшие И-16 в небе республиканской Испании уступали в скорости и мощности огня истребителям Ме-109Е, поставляемым Гитлером для войск генерала Франко. 16 августа подписывается приказ народного комиссара оборонной промышленности М.М. Кагановича, в котором, в частности, говорится: «Придавая исключительное значение быстрейшему выпуску опытных самолетов „И-180“ конструкции тов. Поликарпова, приказываю:
1. Закончить постройку самолета «И-180» с мотором «М-88» к 20/XII с.г.
2. Директору Завода № 156 т. Усачеву и Техническому Директору Завода № 156 т. Поликарпову работы вести при обязательном обеспечении окончания постройки самолетов «И-180» в указанные сроки…»
Срок сдачи, 20 декабря, не случаен. На следующий день у И.В. Сталина день рождения, и ему хотели сделать подарок.
Но работа не заладилась с самого начала. 22 сентября комиссия констатировала, что макет винтомоторной группы самолета И-180 «предъявлен неудовлетворительным и должен быть доделан с устранением указанных недостатков и предъявлен для утверждения». Из документа также следовало, что в макете отсутствуют многие узлы.
3 декабря отозванный из отпуска летчик-испытатель В.П. Чкалов приехал на летную испытательную станцию завода, чтобы познакомиться с новым истребителем. Валерия Павловича встретил ведущий инженер по испытаниям Н. Лазарев и сообщил ему, что с новым самолетом большие проблемы, обнаружена масса дефектов, программа испытаний еще не утверждена, хотя и наркомат, и главное управление требуют побыстрее поднять машину в воздух. Ведомость дефектов, подписанная начальником ОТК Яковлевым, состояла из девяти разделов, причем только в седьмом разряде (мотооборудование) насчитывалось сорок дефектов!
После разговоров с главным конструктором Поликарповым и директором авиазавода Усачевым Чкалов понял главное: самолет И-180 ожидают многие, и делается все возможное и невозможное, чтобы побыстрее запустить его в производство. Что касается дефектной ведомости от 2 декабря 1938 года, то летчика заверили, что дефекты будут устранены.
«Бесстрашный человек и талантливый летчик Чкалов безгранично верил конструкторам, ведущим инженерам, механикам и мотористам, — пишет в книге „Чкалов“ Герой Советского Союза генерал-полковник авиации Георгий Филиппович Байдуков. — Он твердо знал, что при передаче самолета с производства на летно-испытательную станцию завода будет составлен акт, который подпишет начальник ОТК, начальник ЛИСа, ведущие инженеры по производству и испытаниям, военный представитель, и что этот документ будет оформлен только в случае готовности „И-180“ к полету. Валерий Павлович верил всем, кто создавал и готовил к полету самолет „И-180“».
На новом истребителе отсутствовали устройства, позволяющие выдерживать номинальные тепловые параметры двигателя при низких температурах наружной атмосферы. Конструкторы и руководство завода понадеялись, что сравнительно теплая зима позволит им провести первый полет без регуляторов температуры головок цилиндров мотора.
Вечером 7 декабря И-180 буквально «вытолкнули» с завода на аэродром, не составив даже акта о передаче машины летно-испытательной станции (ЛИС).
Из записей в дневнике ведущего инженера по испытаниям Лазарева следует, что 8 и 9 декабря самолет спешно готовили к первому вылету, ликвидируя недоделки и дефекты.
10 декабря Чкалов получает задание «произвести рулежку и пробежку», несмотря на то что, как отмечает Байдуков, на ЛИС еще не поступила программа наземных и летных испытаний, нет акта об устранении огромного числа дефектов и акта о приемке опытного образца И-180 от сборочных цехов летно-испытательной станцией завода. Только 11 декабря появляются на свет два важных документа — новая ведомость дефектов и программа испытаний; в ведомости 45 пунктов. Многие дефекты так и остались неустраненными.
Байдуков потрясен: «Какой можно сделать вывод, прочитав эту ведомость дефектов? Самый простой: самолет, не имеющий законченного капота мотора, с плохим, слабым коком на носке воздушного винта, самолет, не имеющий аэродинамического расчета и расчета на прочность, не только недопустимо выпускать в первый полет, но и опасно производить на нем скоростные пробеги с отрывом на 1—2 метра от земной поверхности».
Программа испытаний требовала 25-кратной проверки уборки и выпуска шасси, но уже после седьмой попытки стало ясно, что механизмы подъема и выпуска работают скверно, поэтому решили, что Чкалов первый полет совершит с застопоренными в выпущенном положении шасси.
Главное управление авиационной промышленности потребовало ясного ответа по поводу ввода в серийное производство самолета И-180. Уже утром 12 декабря подписаны акт о сдаче заводом И-180 на ЛИС и акт о готовности опытного самолета к первому вылету.
Однако 12 декабря истребитель Поликарпова в воздух так и не поднялся. Чкалов уже закончил разворот на избранную прямую, как вдруг ему приказали немедленно вернуться на стоянку. Тут же к Валерию Павловичу подбежали ведущий инженер и механик. С их помощью Чкалов развернул И-180 и порулил в сторону летно-испытательной станции. Попытался увеличить обороты мотора — рычаг под его рукой свободно пошел вперед. Эффект оказался обратным ожидаемому — мотор стал уменьшать обороты и наконец заглох, хотя по приборам все в норме: температура масла и головок цилиндров, давление в магистралях бензина и масла.
В материалах ЛИС сохранилось задание на первый вылет И-180. На оборотной стороне листа написано, что «при пробной предполетной пробежке сломалась тяга нормального газа». Об этом же сказано и в дневнике ведущего инженера Лазарева. К утру 14 декабря тягу заменили на усиленную и сразу опробовали.
В тот же день начальник ЛИС полковник В. Парай и его заместитель по испытаниям А. Соловьев проинформировали директора завода Усачева, что программа земных испытаний самолета «в большинстве своих пунктов к первому полету не выполнена, так как получена в 20 часов 13.12.38 г.». И далее следует длинный перечень операций, выполнить которые не успели, — одиннадцать пунктов из двенадцати, включенных в первую часть испытательной программы!
Вероятно, Парай и Соловьев решили подстраховаться на случай провала испытаний, иначе чем объяснить, что их непосредственные подчиненные — ведущий инженер по испытаниям и бортмеханик — тем временем утверждают акт о готовности самолета к первому полету. Лазарев и Куракин без тени сомнений подписывают вместе с другими ответственными лицами заключение заместителя главного конструктора по 32-м пунктам дефектной ведомости, тем самым допуская разного рода недоделки.
Чкалов получил задание совершить в течение 10—15 минут на высоте 600 м вылет без уборки шасси с ограничением скоростей согласно указаниям главного конструктора завода Н.Н. Поликарпова.
«Я хорошо помню, — вспоминал Байдуков, — что Главный конструктор Н.Н. Поликарпов, человек, способный четко формулировать и объяснять разные явления, связанные с катастрофой, не мог толково ответить 17 декабря 1938 года членам правительственной комиссии на довольно ясный вопрос: „Почему и зачем законтрили рычаг уборки шасси, да так, что даже в чрезвычайно опасных обстоятельствах испытатель не мог использовать весьма эффективную возможность уменьшить лобовое сопротивление самолета и увеличить его подъемную силу?“
Многие задаются вопросом: должен ли был Чкалов, наблюдавший, как шла подготовка к первому вылету, совершать полет? «Надо знать Чкалова, — продолжал Байдуков, — его редкостную щепетильность, честность, верность долгу и дисциплинированность, чтобы понять: Чкалов не мог отказаться от выполнения задания. Особенно теперь — он герой, депутат, всемирно известный летчик, он обязан лететь. Тем более что перед ним лежали полностью оформленные акт о готовности самолета к первому вылету и полетный лист. А полетный лист — боевой приказ для испытателя, и, кроме того, этот документ свидетельствует о полной исправности машины».
Чкалов, прочитав задание на полет, красным карандашом поставил свою подпись, что означало: «С заданием ознакомлен».
Затем он встретился с Поликарповым. Должно быть, конструктор пояснял испытателю задание, напоминая расчетные режимы полета.
В роковой день 15 декабря мотор самолета опробован на земле в течение 25 минут и предоставлен Чкалову для вылета (к этому времени мотор отработал в общей сложности всего 6 часов 37 минут).
Чкалов прошел к самолету. Надев парашют и дав команду сидевшему в кабине пилота механику Куракину заводить мотор, он отошел в сторону. Мотор легко запустился и вскоре перешел на большие обороты. «Мороз только сильный, мотор быстро стынет», — заметил механик, помогая летчику поудобнее устроиться в кабине.
Опробовав мотор на всех режимах, Чкалов жестом показал, чтобы убрали тормозные колодки. Прибавив обороты, он проверил тормоза, вырулил со стоянки, развернулся влево и, немного отрулив, дал полный газ и почти от самого ангара пошел на взлет. Отрыв от земли нормальный, истребитель стал набирать высоту.
Поднявшись метров на пятьсот, летчик медленно покачивает машину с крыла на крыло, — значит, элероны, управляющие креном самолета, работают. Чкалов делает разворот влево на 90 градусов, затем проводит второй разворот. Истребитель идет мимо аэродрома «Фили», в сторону ангара ОЭЛИД ЦАГИ.
Владимир Коккинаки, взлетев на ЦКБ, уже завершал задание, когда И-180 подошел к нему совсем близко, покачав крыльями. Коккинаки заметил, как Чкалов поднял левую руку в перчатке с большим пальцем, загнутым вверх.
После этой встречи в воздухе Валерий Павлович развернул истребитель в третий раз под прямым углом и взял курс как при взлете. И тут неожиданно упала температура масла и головок цилиндров мотора. Чкалов немедленно подворачивает влево, ближе к аэродрому, и начинает осторожно снижаться.
Мотор работает рывками, высота быстро уменьшается. Валерий Павлович уже вышел на посадочный курс; впереди показались жилые бараки.
Летчик двинул вперед сектор управления оборотами мотора. Раздался оглушительный хлопок двигателя, так и не добавившего оборотов; самолет стал резко снижаться.
Чкалов резко накренил машину, чтобы отвернуть от показавшейся жилой постройки; самолет лег в левый вираж. Валерий Павлович заметил небольшой кусок, изрытый оврагами, но свободный от построек: до него всего метров четыреста.
Оставались считанные метры до земли, когда Чкалову вновь пришлось отворачивать от неожиданно возникшего впереди длинного барака, из-за которого торчали высокие столбы. Левой рукой он дернул за рукоятку замка сдвижной части фонаря пилотской кабины — она тут же открылась.
Летчик направил истребитель в последний вираж, проскочил мимо жилья — и тут же плоскостью зацепился за столб. Удар был настолько сильный, что сиденье и соединенный с ним электрический аккумулятор, сорвавшись с креплений, были выброшены вместе с привязанным к ним летчиком. От страшной перегрузки Чкалов потерял сознание и сразу, после баллистического полета, ударился головой о торец штабеля из дюймовых металлических арматурных прутьев…
Свидетели катастрофы бросились к разрушенной машине и обнаружили истекающего кровью летчика. Его доставили в ближайшую больницу, имени Боткина. Там Валерий Павлович Чкалов скончался.
А вот как описываются драматические события в «Кратком сообщении», направленном руководством завода № 156 И. Сталину и В. Молотову:
«Самолет оторвался от земли после разбега, примерно в 200—250 метров, и, набрав высоту 100—120 метров, с виражом пошел на первый круг. Далее полет продолжался на высоте 500—600 метров.
Закончив первый круг над аэродромом, самолет пошел на второй круг, растянув последний в сторону завода № 22, после чего пошел на посадку. Не доходя до аэродрома одного-полутора километров, с высоты около 100 метров самолет сделал вираж влево и скрылся за постройками.
Самолет обнаружен на территории дровяного склада (Магистральная ул., д. № 13), возле Хорошевского шоссе.
Самолет при снижении зацепил и оборвал провода на территории склада и, развернувшись, врезался в кучу дровяных отходов. При ударе т. Чкалова выбросило вперед на 10—15 метров вместе с хвостовой частью фюзеляжа, управлением и сиденьем. Передняя часть самолета разбита. Пожара не было.
Т. Чкалов был тотчас же взят еще живым работниками склада и доставлен в Боткинскую больницу, где скончался через несколько минут».
16 декабря 1938 года все газеты и радиостанции страны передали правительственное сообщение: «Правительство Союза ССР с глубоким прискорбием извещает о гибели великого летчика нашего времени Героя Советского Союза тов. Валерия Павловича Чкалова при испытании нового самолета 15 декабря сего года».
В тот же день Правительство Союза ССР решило для похорон Валерия Павловича Чкалова на Красной площади, у Кремлевской стены, создать правительственную комиссию; в нее вошли и друзья летчика — Громов, Байдуков и Беляков.
«…Погиб великий летчик нашего времени, имя которого являлось синонимом героизма и мужества, — писала „Правда“. — Валерий Чкалов был храбрейшим из храбрых. Среди советских летчиков он пользовался громадным уважением как несравненный мастер своего дела. Среди всего советского народа он пользовался широчайшей известностью и любовью как народный герой…».
Гроб с телом Чкалова поставили в Колонном зале. Несмотря на жесточайшие морозы, люди шли, чтобы попрощаться с любимым героем. За два с половиной дня — 16, 17 и 18 декабря — мимо гроба прошли более полумиллиона человек.
В ночь на 18 декабря тело Чкалова предано кремации, а днем 18 декабря состоялись похороны на Красной площади.
Десятки тысяч людей с траурными портретами героя и приспущенными знаменами, на них черные ленты, заполнили Красную площадь. После окончания митинга руководители партии и правительства сошли вниз с трибуны Мавзолея Ленина и понесли урну к Кремлевской стене. Под артиллерийские залпы урну с прахом великого летчика замуровали в нише Кремлевской стены.
В акте комиссии, назначенной постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) для расследования катастрофы самолета, которую возглавил комдив Алексеев, причиной вынужденной посадки машины назван «отказ мотора в результате его переохлаждения и ненадежной конструкции управления газом». Произошло это в момент, когда благополучный исход полета при неработающем двигателе невозможен — низкая высота, отсутствие площадок для посадки. «Судя по обстановке катастрофы, — отмечается в акте, — летчик до последнего момента управлял самолетом и пытался сесть и сел вне площади, занятой жилыми домами».
Комиссия особо подчеркнула, что самолет, мотор, винт, карбюратор опытные и в воздухе до этого не проверялись, в то время как организаторы не проявили должного внимания при подготовке полета. К тому же на самолете отсутствовала система регулируемого охлаждения, без которой вылет в морозный день (температура минус 25) чрезвычайно опасен. Машина поднята в воздух 15 декабря 1938 года с рядом (целых 48!) неустраненных дефектов.
Комиссия единодушно пришла к выводу, что «гибель т. Чкалова является результатом расхлябанности, неорганизованности, безответственности и преступной халатности в работе завода № 156…».
На основной в подобных случаях вопрос: кто же виновник катастрофы, комиссия ответила: главный конструктор Н.Н. Поликарпов (творец самолета), его заместитель Д.Л. Томашевич, директор завода М.А. Усачев, начальник летно-испытательной станции (ЛИС) завода В.М. Парай…
После катастрофы И-180 пострадало довольно много людей, в том числе все те, кого обвиняла комиссия. Все, кроме Н.Н. Поликарпова. Как рассказывал позже Г.Ф. Байдуков, он тогда заступился за Поликарпова: бесспорно, талантливый авиаконструктор; есть предложение поручить ему в память о В. Чкалове создать новый, хороший самолет.
Так появился истребитель И-185, ставший в дальнейшем прототипом многих самолетов конструкции Лавочкина, возглавившего во время войны КБ Поликарпова после его смерти в 1944 году.
5 февраля 1938 года дирижабль «СССР В-6» врезался в гору недалеко от города Кандалакша. Погибли 13 человек.
В 1931 году при Управлении гражданского воздушного флота организуется Дирижаблестрой; одним из его руководителей стал приехавший в СССР по контракту итальянец Умберто Нобиле. Уже в апреле следующего года на верфях Дирижаблестроя рождается первый воздушный корабль — «СССР В-1». Вслед за ним появляются дирижабль «СССР В-2», вдвое большего размера (объемом 5000 куб. м), и дирижабль «СССР В-3» («Ударник»), объемом 6500 куб. м, построенные с участием итальянского конструктора.
Много лет спустя девяностолетний Нобиле, награжденный в дни своего юбилея серебряной медалью Географического института в Италии, скажет: «После спасения я прожил в России пять лет. Это был один из самых счастливых периодов в моей жизни. Если бы я там остался, Советское правительство сделало бы все возможное для того, чтобы я мог осуществить свои планы исследования Арктики. Но дочь настойчиво звала меня в Италию, и я вернулся. В Соединенных Штатах, куда мне пришлось уехать потому, что фашисты лишили меня всякой возможности работать, я не был так счастлив».
7 ноября 1932 года три воздушных корабля вместе с построенными к тому времени дирижаблями, «СССР В-4» («Комсомольская правда») и «СССР В-5», участвовали в воздушном параде на Красной площади.
В 1934 году вступил в строй дирижабль «СССР В-6» («Осоавиахим»), объемом 19000 куб. м, оборудованный тремя 240-сильными двигателями. В октябрьские дни 1934 года «Осоавиахим» с Умберто Нобиле на борту совершает свой первый полет над столицей.
Согласно плану Дирижаблестроя, первая воздушная линия на дирижаблях должна была соединить Москву с Мурманском. Для этого в Петрозаводске собирались построить причальную мачту, а в Мурманске — ангар, газовое хозяйство. Но эта и другие воздушные линии так и не появились из-за отсутствия баз для хранения и снабжения дирижаблей: ангары были только в Долгопрудном и под Гатчиной.
Еще в 1934 году «СССР В-6» собирались использовать для полетов между Москвой и Свердловском. Осенью 1937 года состоялся пробный перелет, в котором участвовали двадцать человек. Восхищенный корреспондент газеты «Правда» писал, что перед этим замечательным видом транспорта открывается блестящее будущее. Нобиле особо отметил хорошие командирские качества Панькова.
29 сентября 1937 года «СССР В-6» поднялся в воздух с целью установить мировой рекорд продолжительности полета. Экипаж состоял из шестнадцати человек, сменявших друг друга через восемь часов. На борту было 5700 л бензина.
В течение 20 часов дирижабль двигался заданным курсом, затем из-за плохой погоды — по направлению ветра. Пролетали над Калинином, Курском, Воронежем, потом над Новгородом, Брянском, Пензой, опять над Воронежем. 4 октября дирижабль приземлился в Долгопрудном, продержавшись в воздухе без посадки 130 часов 27 минут! Прежнее достижение — 118 часов 40 минут — установлено «Цеппелином LZ-72», по объему превосходившим «Осоавиахим» более чем втрое.
Дирижаблю пришлось преодолевать сильные встречные ветры, идти под проливными дождями, сквозь туманы. «СССР В-6», построенный полностью из отечественных материалов, с честью выдержал это труднейшее испытание, а пилоты-аэронавты продемонстрировали незаурядное летное мастерство.
В начале 1938 года дирижабль готовился к длительному перелету по маршруту Москва — Новосибирск, призванному положить начало первой в стране грузопассажирской дирижабельной линии. Однако экипажу «СССР В-6» пришлось изменить свои планы.
20 мая 1937 года четыре советских самолета приземлились на Северном полюсе. Впервые в мире основана дрейфующая полярная станция «Северный полюс-1» («СП-1»); ее возглавил Иван Дмитриевич Папанин.
1 февраля 1938 года полярники радировали на Большую землю: «В результате шестидневного шторма в 8 часов утра 1 февраля в районе станции поле разорвало трещинами… Находимся на обломке поля длиной 300 м, шириной 200… Наметилась трещина под жилой палаткой».
Для спасения полярников посланы ледоколы «Таймыр», «Ермак» и «Мурман». Но они идут очень медленно. Самолеты, возможно, и не сядут на льдину, на которой плывут папанинцы. Только дирижабль оказался способен быстро долететь до полярников и, зависнув над льдиной, поднять людей и оборудование. «СССР В-6» как нельзя лучше подходил для этой цели.
Экипаж дирижабля составили лучшие люди эскадры, самые знающие командиры, штурманы, бортмеханики. Все девятнадцать человек, несмотря на молодость, опытные дирижаблисты. Правда, Нобиле считал ошибкой назначение командиром В-6 молодого пилота Н.С. Гудованцева вместо И.В. Панькова, хорошо освоившего управление этим дирижаблем. Такое назначение произошло, вероятно, потому, что однажды свою же оплошность Гудованцев исправил героическим поступком. Дирижабль В-2 под его руководством, выполнив тренировочный полет, приземлился в Донецке. Вопреки правилам эксплуатации весь экипаж покинул гондолу и занялся прикреплением дирижабля к стопорам. По снисходительности командира в гондолу забрались любопытные мальчишки. Внезапный порыв ветра сорвал дирижабль с якорей, и он, никем не управляемый, пошел на подъем. Тогда Гудованцев, ухватившись за трос, стал подтягиваться на руках и с большим трудом добрался до гондолы. Запустив двигатель, он благополучно привел дирижабль на аэродром. За находчивость и отвагу Гудованцев награжден орденом.
На дирижабле «СССР В-6» вместе с Н.С. Гудованцевым на Северный полюс отправились пилоты И.В. Паньков, С.В. Демин, инженер В.А. Устинович, штурман А.А. Ритсланд, метеоролог А.И. Градус, бортмеханик Д.И. Матюшин и другие отважные воздухоплаватели.
Несмотря на непогоду и метель, старт назначен на 5 февраля 1938 года. Командир корабля, в последний раз проверив состояние дирижабля и его двигателей, готовность экипажа, отрапортовал правительственной комиссии.
Шесть тонн горючего уместилось в 18 баков, подвешенных вдоль 100-метрового киля корабля. Четыре 200-литровых балластных бака заполнены антифризом — смешанной со спиртом водой. На В-6 подняли трехмесячный запас продовольствия, комплекты теплой одежды, палатки, ружья, много другого снаряжения, а также ящики с пиротехникой — в Арктике полярная ночь, и чтобы отыскать черную палатку СП-1, возможно, потребуется сбрасывать осветительные бомбы на парашютах. Но вот все приготовления закончены, — «СССР В-6» отправился в пробный рейс в Мурманск.
Дирижабль летел на высоте 200—300 м. Метеосводка не радовала: низкая облачность, снег, обледенение; В-6 вошел в зону сильного тумана. В таких условиях полет проходил в течение пяти часов. Затем погода временно улучшилась — облачность поднялась, видимость возросла до 20—30 км. Используя попутный ветер, дирижабль развивал скорость более 100 км/ч. Еще через два часа корабль опять вошел в зону плотной облачности. Из соображений безопасности высоту полета увеличили с 300 до 450 метров.
Для того чтобы воздухоплаватели не заблудились в пути, вдоль железной дороги на Мурманск рабочие по собственной инициативе зажгли костры. Но аэронавты, не предупрежденные об этом, только удивлялись огням.
Дирижабль летел по прямой, пользуясь картами 1906 года. Даже опытный Ритсланд не знал точно, где они находятся. В 18 часов 56 минут того же дня радист корабля «СССР В-6» передал очередную сводку о ходе полета, но больше на связь не вышел. Что же произошло?
Около 19 часов недалеко от города Кандалакши прямо по курсу перед дирижаблем в разрывах тумана неожиданно проступили очертания двуглавой горы. Мячков закричал: «Гора! Летим на гору!» «Право до отказа! — скомандовал Паньков. — До отказа!»
Почекин крутанул штурвал; Паньков бросил руль глубины влево, тоже до отказа, задирая нос корабля. Больше он ничего не успел предпринять: ни дернуть костыльки — открыть балластные баки, — ни просигналить бортмеханикам команду выключить моторы. На огромной скорости дирижабль стал сбивать деревья. Гондолу подбросило, затрясло, все кругом пронзительно заскрежетало, с треском разламываясь. Свет сразу погас.
Ударившись виском о переплет окна, Пеньков упал замертво; Мячкова швырнуло в другой конец рубки. Почекин, пролетев вперед, разбил головой ветровое стекло. Залитый кровью, теряя сознание, он пытался подняться и не мог.
Из пассажирского салона, из-под ящиков, кресел, тюков — всего, что там было, доносились стоны разбившихся, оглушенных, еще не понимающих, что случилось, людей. Лязг, хруст ломающегося на куски металла… Выворачивая с корнем огромные сосны, корабль проламывал собой просеку. Гондола стала наполняться чем-то едким, удушливым.
Для тех, кто спал в кормовой части дирижабля, первый удар оказался не так ощутим. Их крепко тряхнуло в гамаках, отбросило в сторону, кто-то в темноте недоуменно подал голос, кто-то даже не проснулся…
От искры, возникшей, как полагали, при замыкании в цепи электроснабжения, начался пожар. Устинович первым увидел, как на носу корабля вспыхнул огонь, крикнул: «Ребята, горим!»
Страшный взрыв пиротехники разорвал стены гондолы, приподнял навалившийся на нее сверху стальной киль, выбросил на десятки метров горящие куски переборок, жестяные коробки с продовольствием, обломки догорающих ящиков, разметал по сторонам стальные швартовые тросы.
Весь корабль уже как один ревущий огненный вулкан. С грохотом рвались баки с бензином, ящики с патронами. Пламя гигантским столбом рвалось к облакам.
Трагедия произошла в 39 километрах от Кандалакши. В 19.00 люди на железнодорожной станции Белое море слышали сильный глухой взрыв.
В кабине все тринадцать человек погибли. Спаслись только шестеро аэронавтов, находившихся в мотогондолах и в хвосте. Раненные и обожженные, они упали на снег. Оправившись от шока, разожгли костер и стали ждать. Утром их нашли — группа лыжников и поисковый отряд на оленьих упряжках.
Как отмечали позже эксперты, в течение всего полета материальная часть дирижабля работала безотказно. Причины катастрофы заключались в отсутствии на борту надежных средств навигации и несовершенстве системы управления. На карте, которой пользовались аэронавты, вместо злополучной горы обозначено болото.
Уцелевшие аэронавты составили телеграмму:
«МОСКВА ЦК ВКП(б), СОВНАРКОМУ ИЗ КАНДАЛАКШИ. 10.02.1938 г.
До боли сердца жаль, что наш полет закончился так трагически. Горя желанием выполнить ответственное правительственное задание, мы отдали все свои силы для успешного завершения полета по снятию с льдины отважной четверки папанинцев; для выполнения этого задания правительство обеспечило нас всем необходимым. Весь коллектив экипажа был твердо уверен, что без всякого риска достигнет намеченной цели. Больно мириться с мыслью, что мы не выполнили задания правительства. Нелепый случай оборвал наш полет. Глубоко скорбим о погибших товарищах.
Благодарим наше правительство за отеческую заботу о семьях наших погибших товарищей. Гибель дирижабля не сломит нашу волю, нашу решимость выполнять любое поручение партии и правительства. У дирижаблестроения большая будущность, случающиеся аварии не могут снизить достоинства дирижабля. Мы с удвоенной энергией будем впредь упорно работать над постройкой еще более мощных, усовершенствованных дирижаблей. Дирижаблестроение советское развивается успешно, будет еще больше развиваться под руководством нашего правительства, нашей любимой партии.
Группа экипажа дирижабля «СССР В-6» Матюнин, Новиков, Устинович, Почекин, Бурмакин, Воробьев».
Телеграфное агентство Советского Союза (ТАСС) сообщило:
«При катастрофе убиты товарищи: Гудованцев Н.С. — первый командир дирижабля „СССР В-6“, Паньков И.В. — второй командир, Демин С.В. — первый помощник командира, Лянгузов В.Г. — второй помощник командира, Кулагин Т.С. — третий помощник командира, Ритсланд А.А. — первый штурман, Мячков Т.Н. — второй штурман, Конюшин Н.А. — старший бортмеханик, Шмельков К.А. — первый бортмеханик, Никитин М.В. — бортмеханик, Кондрашев Н.Н. — бортмеханик, Чернов В.Д. — бортрадист, Градус Д.И. — синоптик».
Соболезнования Советскому правительству и семьям погибших аэронавтов прислали правительства многих стран. Под троекратный ружейный салют установлены в каменной стене Новодевичьего кладбища тринадцать урн. Над ними застыл металлический контур летящего ввысь дирижабля.
В Донецке, Луганске и Казани именами Гудованцева, Ритсланда, Лянгузова названы улицы. В городе Долгопрудном появилась улица Дирижаблистов.
А Папанина и трех его товарищей 19 февраля 1938 года сняли с льдины ледоколы «Таймыр» и «Мурман».
14 июня 1940 года в небе над Финским заливом советскими боевыми самолетами в нейтральном воздушном пространстве сбит финский пассажирский лайнер Ю-52 («Калева»). Погибли 9 человек, в том числе дипломаты США и Франции.
К середине 30-х годов число авиапассажиров в Скандинавии выросло настолько, что применение небольших самолетов стало экономически невыгодно. Руководство финской авиакомпании «Aero O/Y» (акционерное общество «Аэро») заказало на предприятиях фирмы «Юнкерс» в Дессау два трехмоторных пассажирских самолета Ju-52/3m.
Полученный 14 июля 1936 года самолет с серийным № 5494 второй в этом заказе; по прибытии в Финляндию на его борт и консоли нанесен регистрационный код OH-ALL и название «Kaleva» («Калева»). Трехмоторник, поплавковый, поначалу действовал с гидроаэродрома Катайнока, который находился рядом с Хельсинки. Но затем поплавковое шасси заменили обычным колесным в обтекателях с неубирающимися стойками.
10 ноября 1937 года самолет вылетел в очередной рейс, который едва не стал для него последним. Согласно расписанию, «Юнкерс» следовал из Хельсинки через Турку в Стокгольм. Сделав кратковременную посадку в Турку, самолет в 15.25 снова поднялся в воздух. Едва экипаж закончил набор высоты, как спустя 13 минут после взлета от самолета оторвался центральный двигатель. Резко изменившаяся центровка потребовала мгновенной реакции командира экипажа: не растерявшись в критической обстановке, он приказал пассажирам встать с мест и перейти в переднюю часть салона. Несмотря на принятые меры, пилотам с огромным трудом удалось посадить самолет в Турку.
После ремонта «Юнкерс» эксплуатировался на пассажирских линиях, однако под самый конец «зимней войны» передан ВВС по мобилизации. За месяц военной карьеры он налетал в общей сложности 134 часа, после чего возвращен хозяевам.
Несмотря на сложную международную обстановку, в Скандинавии продолжали открываться новые авиалинии. Одной из них стала трасса Таллин — Хельсинки (Мальми), на которой со 2 апреля 1940 года начали работать такие же Ю-52 авиакомпании «Эстонские авиалинии». Вскоре к ним присоединились и «Юнкерсы» финской авиакомпании «Аэро».
Утром 14 июня «Калева» выполнил рейс из Стокгольма в Хельсинки с промежуточной посадкой на аэродроме в Турку. После недолгой стоянки на аэродроме Мальми, расположенном под Хельсинки, самолет вылетел в Таллин. До этого командира экипажа по необъяснимой причине сменил шеф-пилот «Аэро» полковник Бо вон Виллебрандт, который вообще в тот день не намеревался садиться за штурвал.
Вскоре после полудня руководитель полетов Видар Далстрем точно по расписанию дал разрешение на взлет. Сто четыре километра от Мальми до Таллина «Юнкерс» преодолевал за 32—36 минут; большая часть трассы пролегала над водами Финского залива.
В обратный путь из Лагсберга самолет вылетел по расписанию, в 13.54; через 36 минут «Калева» должен приземлиться в Мальми. В экипаж самолета входили пилот Бо вон Виллебрандт и радист Тауно Лаунис. Согласно загрузочной ведомости, в 15-местном пассажирском салоне летели три сотрудника посольств — американец Генри Антейл, два француза, Поль Лонг и Фредерик Марта, — и немецкие бизнесмены Рудольф Келлен и Фридрих Офферманн, швед Макс Хеттингер и эстонка Унвар Лугу. Таким образом, с учетом членов экипажа на борту «Калевы» находились девять человек. В то же время багаж некоторых пассажиров значительно превышал нормативные 15 кг на человека. Например, Поль Лонг вез с собой 154 кг, Фредерик Марти — 38 кг. Почти столько же, 35 кг, имел при себе Генри Антейл.
Три сотрудника западных посольств с объемистым багажом покидали Эстонию в то время, когда в адрес правительств западных стран от имени Народного комиссариата иностранных дел отправлены требования закрыть свои посольства в Эстонии, Латвии и Литве в связи с вхождением этих стран в состав СССР.
Одна из советских подводных лодок, Щ-301, — на позиции точно под трассой пролета финского «Юнкерса». Моряки уже получили приказ о начале блокады Эстонии. В нем содержалось задание проверять все суда, покидающие Эстонию, а также всех пассажиров и весь груз на борту. Предполагалось, что эстонское правительство попытается покинуть страну и, возможно, будет находиться на каком-либо судне. В случае если некое судно не остановится или окажет сопротивление, разрешалось открывать по нему огонь; национальная принадлежность судна не имеет значения. То же относилось и к самолетам.
Утром 14 июня в патрулировании над морем приняли участие самолеты ДБ-3Т из состава 1-го минно-торпедного авиаполка (МТАП) ВВС КБФ. В то время ДБ-3Т единственный тип современного скоростного самолета в составе ВВС РККА и ВВС ВМФ, который способен действовать практически в каких угодно метеоусловиях и в любое время суток, поскольку оснащен радиополукомпасом РПК-2.
Дальнейшие события описывает в книге «Над тремя морями» генерал-лейтенант Петр Хохлов:
«23 июня 1940 года два наших экипажа во главе с командиром авиаполка Ш.Б. Бедзинашвили вылетели в разведку в северо-западную часть Балтийского моря. Ведомый экипаж возглавлял командир звена капитан М.А. Бабушкин (штурман — лейтенант Константин Виноградов; стрелок-радист — сержант В.А. Лучников). Ведущий состоял из командира полка, меня и стрелка-радиста сержанта Казунова.
Пасмурное утро. Моросит дождь. Летим над Финским заливом. Стараемся обходить районы с низкой облачностью и потому часто меняем курс полета. Наконец подходим к Таллину. И тут небо засияло, море заискрилось, открылась прекрасная видимость.
Километрах в трех-четырех от города я заметил, как с аэродрома Лагсберг взлетел самолет. Он берет курс в сторону Хельсинки.
— На перехват! — отдает распоряжение полковник Бедзинашвили. — Наверняка бесконтрольный, надо завернуть его обратно.
Сближаемся с самолетом Ю-52 без каких-либо опознавательных знаков. Я открыл астролюк своей кабины, приподнялся и рукой показал пилоту, чтобы разворачивал машину в сторону аэродрома. Но «Юнкерс» летит прежним курсом да еще увеличивает скорость. Мы дважды пересекли ему курс, подали знаки: «Требуем возвращения!» Неизвестный экипаж игнорировал наши требования.
— Предупредить огнем, — передает командир.
Несколько трассирующих очередей проходят впереди кабины «Юнкерса», но и это не меняет дела. Мы так близко от преследуемого самолета, что видим через его иллюминаторы пассажиров в переполненном салоне, их самодовольные физиономии. Нам показывают кулаки, грозят пистолетами. После этого самолет-нарушитель был сбит.
Мы сделали все по правилам, по инструкции. И все же возвращались на аэродром с сожалением о случившемся. В рапортах подробно изложили все обстоятельства, однако были нам упреки: дескать, не сумели принудить «Юнкерс» к приземлению. Все стало на свои места, когда в поднятом со дна залива фюзеляже обнаружили не только множество материальных ценностей, но и большое количество документов, составляющих государственную тайну. Теперь нас уже одобряли за решительные действия. А мы к тому же поняли, почему экипаж Ю-52 отказался подчиняться требованию о возвращении на аэродром: ему бы пришлось расплачиваться за шпионаж».
Хохлов допустил маленькую неточность: «Калева» сбили не 23-го, а 14 июня. Любопытно, что в финском журнале за 1941 год опубликован рассказ очевидца этого эпизода, переданный Г. Бушманном, руководителем планерного клуба Таллина:
«Один из его пилотов, по имени Орад Манг, служил в то время в армии, на маяке Кери. Он следил с маяка за окружающим пространством и в течение двух недель наблюдал одну или две русские подлодки, находившиеся на авиатрассе почти в середине Финского залива. Четырнадцатого июня он видел приближение „Калева“ со стороны эстонского берега и двух советских СБ-2, которые подошли с двух сторон к финскому самолету на дистанцию не более 50 м. Их совместный полет продолжался до острова Прингля, и тогда один СБ опустился немного ниже, после чего на другом советском бомбардировщике стрелок поднялся в башню и открыл огонь из пулемета по „Калеву“. „Юнкерс“ пролетел две или три мили, затем огонь открыли снова, но „Калева“ продолжал лететь на высоте 400—500 метров. Стрелявший СБ-2 спустился ниже, а другой зашел с другой стороны и, находясь у острова Кери, открыл огонь. На „Юнкерсе“ остановился левый двигатель, появился дым, а затем и пламя. Накренившись влево, „Калева“ упал в море…»
Наблюдатель с маяка ошибся в определении типа советского самолета. Он, например, заметил, как «стрелок поднялся в башню». Но в бомбардировщике СБ радист из-за узости фюзеляжа постоянно сидел в своей огневой точке и подняться в ней мог только открыв верхнюю часть остекления (при условии, что это турель МВ-3, которая монтировалась на поздних СБ с моторами М-103). А вот у ДБ-3 радиооборудование находилось перед пулеметной турелью. Вероятно, радист вначале связался с командованием, а уж затем, получив приказ прервать полет неизвестного самолета, «поднялся в башню».
Кстати, экипаж Щ-301, находившийся на довольно значительном расстоянии от места инцидента, посчитал, что финский самолет сбит истребителями. Тип атаковавших машин окончательно выяснился только после выхода второго издания книги П.И. Хохлова.
В 14.06 для экипажа и пассажиров «Юнкерса» все кончено, но события в этом квадрате продолжали развиваться, так как неподалеку находились рыболовные суда и, самое главное, в шести милях от места падения финского самолета патрулировала советская подводная лодка Щ-301. О том, что произошло дальше, можно узнать из рассказа трюмного старшины Бориса Галкина, попавшего в плен к немцам и финнам в 1943 году:
«Экипаж Щ-301 наблюдал, как русские истребители сбили пассажирский самолет, летевший из Эстонии на север. Он упал в районе маяка Кери. На воде плавали обломки самолета. Вализы, в которых находилась американская дипломатическая почта, и чемодан с французской дипломатической почтой подняли на борт подводной лодки. Также найдены личные документы финского летчика. Только из них экипаж подводной лодки узнал о национальной принадлежности сбитого самолета».
Несмотря на то что до места падения самолета всего шесть миль, Щ-301 подошла туда только в 14.55. В результате первыми у места катастрофы оказались пять эстонских рыболовецких судов. Позже рыбаки сдали в главное управление эстонской полиции опломбированный мешок дипломатической почты, несколько портфелей, деньги в банковской упаковке, предметы одежды, десять фрагментов самолета, записные книжки пассажиров и обоих членов экипажа, бухгалтерские книги, немецкий паспорт, спасательный жилет и… чей-то скальп.
Как только связь с «Калева» прекратилась, в КДП аэродрома Мальми позвонил дежурный офицер с базы на острове Сантахамина, где находились финские посты ВНОС. Трубку поднял руководитель полетов Видар Далстрем, который позже вспоминал: «Разговор оказался коротким. У меня спросили, должен ли прилететь на Мальми из Таллина самолет, на что я ответил утвердительно. После этого сообщили, что их посты видели горящий самолет, который упал в море, после чего он предположил, что это наш самолет…» Необходимо отметить, что гибель «Калева» наблюдали также с островов Исокари и Рюсокари.
Вскоре для выяснения обстановки в район падения «Калева» направлен морской разведчик «Блэкберн райпон», однако его экипаж отклонился от курса и ничего не обнаружил. Там же, на Мальми, находилась и финская истребительная эскадрилья LeLv-24, только недавно получившая новенькие американские «Брюстеры-239». Вместе с находившимися на вышке КДП аэродрома Мальми руководителем полетов Видаром Далстремом и срочно вызванным генеральным директором авиакомпании «Аэро» Гунаром Столе за обстановкой следили командир LeLv-24 майор Густав Магнуссон и фельдфебель Илмари Юутилайнен. В книге «Назло красным пилотам» последний пишет:
«Я слушал с Магнуссоном сообщения вылетевшего разведчика, но тот не мог сообщить ничего определенного. Так как я был в тот день в числе дежурных, то мой самолет был в немедленной готовности к взлету. Разочарование от результатов разведки экипажа „Райпона“ вскоре отразилось на лице Магнуссона, и, повернувшись ко мне, он бросил: „Дуй на разведку“.
Согласно рапорту, Юутилайнен стартовал в 14.51, а в 14.55 Щ-301 подошла к месту падения самолета. «Брюстер» финского пилота летел на высоте 200 м; пройдя маяк Хельсинки, Юутилайнен повернул на юг и, заметив силуэт советской подводной лодки, вскоре оказался рядом с ней. «Похоже, лодка стояла на одном месте, и я подумал, что она заметила катастрофу и подошла к месту происшествия. Я увидел рядом с подлодкой примерно метровые куски фанеры (применялась для отделки Пассажирского салона. — И.М.) и масляное пятно диаметром примерно 75 метров. На корме подлодки был красный флаг. Я кружил на дистанции 50 метров вокруг нее и видел много плававших вокруг подлодки предметов. Затем я пролетел над лодкой, пытаясь рассмотреть, что именно уже находится на палубе. Когда я был уже над субмариной, несколько советских моряков встали к зенитной установке…».
Сделав еще несколько кругов, Юутилайнен заметил и эстонских рыбаков, находившихся поблизости, и еще одну подводную лодку — на юго-востоке. На обратном пути, немного не долетев до плавучего маяка, финский летчик встретился с парой советских МБР-2, которые шли со стороны Ханко, а, когда истребитель пронесся над маяком, в поле зрения Юутилайнена попал и разведывательный «Райпон», экипаж которого так ничего и не обнаружил.
Появление финского истребителя, естественно, не осталось незамеченным для экипажа советской подводной лодки. «В то время, когда подводная лодка находилась на месте гибели самолета, — вспоминал Борис Галкин, — показался финский самолет — истребитель или легкий бомбардировщик. Сделав несколько кругов, самолет скрылся. Была дана команда открыть по нему огонь, но из-за отказа пулемета обстрелять самолет не удалось».
Тем временем поднятые в лодку предметы отправили в сушку, о сбитом финском самолете дали радиограмму в Кронштадт. Финская радиоразведка перехватила это сообщение, но никаких вещественных доказательств ей собрать не удалось. Продолжавшие патрулировать в этом районе советские самолеты и подводные лодки исключали возможность захода в этот квадрат финских судов или гидропланов. На следующий день оставшиеся на поверхности воды обломки самолета подобраны советскими торпедными катерами и доставлены в Кронштадт.
Спустя два дня после происшествия, 16 июня 1940 года, другой Ю-52 «Эстонских авиалиний» в последний раз прилетел из Хельсинки в Таллин. Впрочем, и этот рейс вполне мог кончиться трагически: вылетев из Мальми в 9.10, «Юнкерс» обстрелян по пути зенитным огнем с подводной лодки.
«Несмотря на то что происшествие с „Калева“ известно в Финляндии, официальные круги этой страны не захотели накалять и без того непростую обстановку, Созданная комиссия сделала вывод, что причина гибели самолета — взрыв, происшедший в фюзеляже, — подводит итог Игорь Копилофф, занимавшийся журналистским расследованием трагедии 1940 года. — Интересен также и тот факт, что ни одна страна, чьи граждане погибли в этой катастрофе, не выразила протеста СССР. Лишь США и Франция прислали официальные запросы, но их стиль, вполне нейтральный, никак не затрагивал достоинства СССР. Военно-политический расклад был еще далеко не ясен. Великобритания — совсем недавно она не преминула бы использовать этот факт в своих целях — его попросту проигнорировала: у ее правительства в тот момент были проблемы поважнее. Французскому правительству в Виши также было не до этого. Франклин Рузвельт, со своей стороны не без основания считавший что хребет гитлеризму можно сломать только при непосредственном участии России, не хотел ссориться с Дядюшкой Джо из-за подобной „мелочи“. Такую же позицию, хотя и по другим причинам, занимали Германия, Финляндия и Швеция».
Однако позже катастрофа «Калевы» стала использоваться на Западе для демонстрации варварства Страны Советов, при этом ее вооруженные силы обвинялись в терроризме.
12 января 1942 года загорелся и упал в поле около Сергача самолет Пе-2 следовавший из Казани в Москву. Погибли три летчика и знаменитый конструктор В.М. Петляков.
Владимир Михайлович Петляков — создатель легендарного фронтового пикирующего бомбардировщика Пе-2 — в начале Второй мировой войны сформировал свое конструкторское бюро, которое занималось строительством и модификацией «пешек» (так ласково называли его самолеты).
Фашистские войска стремительно наступали, поэтому советским руководством принято решение перевести авиационный завод № 22, освоивший производство бомбардировщиков Пе-2, из Москвы в Казань. Его разместили на производственных площадях местного авиазавода № 124 выпускавшего петляковский тяжелый бомбардировщик ТБ-7 и транспортный самолет Ли-2.
В первые же дни войны ушли на фронт добровольцами и по призыву квалифицированные рабочие. Их заменили выпускниками фабрично-заводских училищ и пенсионерами. Естественно, качество сборки машин заметно ухудшилось. Да и сам самолет Пе-2 нуждался в доработке — Петляков это прекрасно понимал. Каждая катастрофа или авария выявляла все новые дефекты, которые быстро устранялись. Возникло опасение, что производство «пешек» могут закрыть. Тем более что из Москвы дошли слухи, будто между Туполевым и Яковлевым развернулась настоящая борьба — каждый настаивал на выпуске своих машин. Яковлеву удалось «отвоевать» Омский авиационный завод, где с потока сняли бомбардировщик Ту-2 и наладили серийный выпуск истребителей Як-9. Петляков отдавал себе отчет, что если его бомбардировщик не довести до кондиции, казанский завод могут передать Туполеву. Но для доводки машины требовались время и гарантия спокойной работы. Помочь ему в этом мог только нарком авиапрома Алексей Иванович Шахурин. Петляков настойчиво просил принять его, чтобы объяснить ситуацию, сложившуюся на заводе, и доложить о мерах, которые приняты по доработке Пе-2.
9 января 1942 года авиаконструктор вел производственное совещание, на котором обсуждались задачи по дальнейшему совершенствованию самолетов Пе-2. Во время совещания раздался звонок из Москвы: Шахурин готов принять Петлякова.
Но как добраться до Москвы? Заводской «Дуглас» улетел в Сталинград. Тогда Петляков заявил, что отправится в столицу на боевом самолете. Главный инженер предложил лететь на Пе-2, принятом без единого замечания. Однако вмешался директор завода и отказал авиаконструктору, мотивируя свое решение тем, что самолет не прошел военной приемки.
Петлякову ничего не оставалось, как лететь в Москву на первых попавшихся машинах. Ими оказались две «пешки», выпущенные для полка дальней разведки.
Самолет Пе-2 с заводским номером 14-11, на котором окажется Петляков, собирался в конце декабря. Плановое задание под угрозой — в срочном порядке «пешку» направили на испытательный стенд, где проверялась бензосистема. Там превысили норму давления — разорвало сразу пять бензобаков. Меняли их ночью, а уже 31 декабря, в 3 часа 15 минут, самолет представлен военным приемщикам: те обнаружили 13 дефектов по группе электрооборудования и аэронавигации. Дефекты тут же бросились устранять. За несколько часов до «боя курантов» принята винтомоторная группа — самолет попал в план 1941 года.
9 января за Пе-2 прибыли два экипажа летчиков из 2-го полка дальней разведки. Машину № 14-11 принимал экипаж старшего лейтенанта Ф. Овечкина, налетавшего на «пешках» 500 часов. Ему помогали штурман младший лейтенант М. Гундоров, стрелок-радист В. Скребнев и воентехник 2-го ранга Н. Орехов. Второй экипаж получил самолет под номером 12-11.
Эти две «пешки» выполнены по спецзаказу и предназначались для дальней разведки, а потому имели дополнительные бензобаки и мощное фотооборудование.
Петляков сообщил, что на одном из самолетов полетит он, а на другом — его заместитель Александр Михайлович Изаксон. Но прежде следовало получить разрешение на вылет из Казани, от начальника НКВД Татарии.
Хлопоты по отъезду растянулись на два дня. В это время у «борта» 14-11 обнаружились скрытые дефекты, и их устраняли прямо на аэродроме под присмотром летчиков.
В ночь с 11 на 12 января на Пе-2 установили усиленные лыжи, причем сборщики забыли закрепить болты крепления. Их ошибку исправили при приемке на летно-испытательной станции. Петлякову доложили, что вылет назначен на 11 часов утра 12 января.
В мемуарах Александр Михайлович Изаксон описывает последние минуты перед отлетом:
«Я подошел к Владимиру Михайловичу Петлякову:
— На котором из этих самолетов вы полетите?
— Да вот на эту машину я уже положил свой чемодан.
Я, естественно, положил свой вещи в другую машину.
— Владимир Михайлович, а парашюты есть?
— Да что вы, Александр Михайлович, какие парашюты! Смотрите, какая низкая облачность. Пойдем на высоте метров сто, если не ниже. Все равно парашюты не понадобятся, да и вылетать из второй кабины нам, людям неопытным, — дело безнадежное…»
12 января прибывших еще затемно на аэродром летчиков не допустили к самолетам: по неизвестной причине на них не оформили пропуска. Пока все утряслось, прошло три часа. Начали спешить; контролер ЛИС посчитал, что самолет перегоняют на гражданский аэродром под Казанью, и практически его не осматривал. Заволновался военпред: «Москва рвет и мечет!»
По правилам разрешение на взлет командир экипажа получал после того, как ему выдавали бланк с метеосводкой. На этот раз прогноза погоды экипаж не получил.
В 13.20 на летном поле появились Петляков и его заместитель Изаксон. В очередной раз авиаконструктору предложили ехать поездом, но он отказался и с трудом забрался в заднюю кабину стрелка-радиста.
В 13.40 один за другим самолеты поднимаются в небо.
Через 35 минут «пешки» достигли Сергача. Обогнули его, прошли над поселком Красная Пустынь и направились к железной дороге в районе моста через реку Пьяну.
Александр Михайлович Изаксон вспоминал:
«Я обратил внимание, что стрелок все время переговаривается по внутреннему телефону и куда-то смотрит в сторону.
Когда мы сели, стрелок сказал:
— Вторая машина сгорела. Сгорела в воздухе.
Это произошло в районе Арзамаса, недалеко от Казани. Горящая машина упала в дебри леса, и потом ее отыскали с большим трудом. Все, кто летел на ней, погибли…»
Вполне возможно, что точное место катастрофы Изаксон не назвал по причине секретности. Во всех публикациях о Петлякове фигурирует именно Арзамас, хотя тот же Сергач находится всего лишь в 15 километрах от места катастрофы.
12 января 1942 года авиакатастрофу видели многие жители деревни Мамешево, расположенной вблизи поля, куда рухнул Пе-2. Первыми горящий самолет увидели мальчишки, работавшие на току.
Михаилу Федоровичу Клопову в тот год было тринадцать лет; он вспоминает:
«День был пасмурный. Дымка над полем висела. Через поле часто самолеты пролетали, но мы каждый раз их взглядом провожали. А тут, видим, один самолет, что шел впереди, горит, дым за ним тянется. Они шли от моста. Самолет начал снижаться. Мы подумали, что он пошел на посадку, и бросились в поле. Когда бежали, то не видели его. И вдруг взрыв, столб пламени… Мы остановились, приближаться побоялись — думали, еще рванет. Постояли, пошли.
До сих пор помню — обгорелые трупы летчиков. Они были в меховых комбинезонах, а рядом лежало кровавое месиво, из которого торчала нога в сапоге. Потом я уже узнал, что это и был авиаконструктор. Пока мы стояли, рассматривали, прибежали от моста солдаты. Они оцепили все, а нас начали обыскивать: не утащили ли мы чего…»
Останки самолета собрали на следующий день. К полудню привезли четыре гроба, положили в них тела погибших и увезли в Сергач. По злой иронии судьбы Петляков погиб в самолете собственной конструкции…
В Мамешеве утверждали, что самолеты столкнулись в воздухе: «Одному ничего, а другой упал». Судя по всему, столкновения в воздухе все-таки не было; позже эта версия даже не рассматривалась. Рассекреченное дело о расследовании причин авиакатастрофы, случившейся 12 января 1942 года, содержит протоколы допросов рабочих, инженеров, конструкторов и военных приемщиков. Документы свидетельствуют, что прорабатывалось несколько версий происшедшего — от технической неполадки самолета до диверсий и вредительства; затрагивалась даже версия о нападении вражеского самолета.
В деле есть один примечательный документ, дававший основание к применению репрессий. Судебно-медицинская экспертиза при вскрытии тела летчика Ф. Овечкина обнаружила… пистолетную пулю. К счастью, баллистики дали заключение, что «пуля не имеет следов нарезки от ствола и покинула гильзу в результате разрыва патрона из-за высокой температуры».
Обстоятельства гибели генерального авиаконструктора В.М. Петлякова доложили И. Сталину и В. Маленкову. В акте комиссии отмечено, что «очаг пожара на самолете Пе-2 № 14-11 находился на внутренней поверхности правого крыла и на правой части центроплана имеются следы пожара. Сильно обгорели обшивка правого элерона, поверхность водяного радиатора, шланги трубопроводов. Возможная причина — подтекание бензина в зоне правой мотогондолы». Эксперты также установили, что летчик и штурман имели прижизненные ожоги.
Но многие вопросы так и не получили ответа. В частности, был ли самолет управляем, шел он на посадку или просто упал на поле.
Вскоре с фронта стали отзывать опытных специалистов. Гибель Петлякова ускорила процесс бронирования нужных заводу кадров.
«Тревога Петлякова о том, что завод у него могут забрать, оказалась напрасной, — пишет Вячеслав Федоров, опубликовавший немало материалов об этой авиакатастрофе. — Производство Пе-2 сохранили. За годы войны „пешку“ довели, ее полюбили летчики, и покрыла она себя славой и легендами. Всего за годы войны было выпущено 12, 5 тысячи пикирующих бомбардировщиков. Для сравнения: немецких фронтовых бомбардировщиков Ю-87 было построено около пяти тысяч. Летчики говорили о Пе-2: наша „пешка“ выходит в ферзи. И вышла. Она стала основным советским фронтовым бомбардировщиком в годы войны».
4 июля 1943 года рухнул в Гибралтар самолет «Либерейтор». Погибли 15 человек, в том числе глава польского правительства в изгнании Владислав Сикорский.
Владислав Бугениуш Сикорский жил в сложное, бурное время двух мировых войн. Внук ткача, сын учителя и швеи, он стал политиком, военачальником, государственным деятелем, олицетворявшим Польшу, ее сопротивление фашизму. Являясь лидером Польского правительства национального согласия в изгнании, Сикорский возглавил Союз вооруженной борьбы (впоследствии Армия Крайова). Набранная в основном из польских шахтеров-эмигрантов, армия, численностью до 100 тысяч, влилась в войска союзников. Черчилль называл Сикорского своим другом. Рузвельту его поддержка обеспечила на президентских выборах миллионы голосов американцев польского происхождения. Трагическая гибель Сикорского 4 июля 1943 года всколыхнула Европу. Он ушел из жизни в то время, когда кардинально менялось соотношение сил, задач, целей и приоритетов на мировой арене.
В 1943 году Сикорский обеспокоен: в Польше и в эмиграции активизировались правые силы. Особую тревогу вызывало положение на Ближнем Востоке, где, как говорили, готовилось выступление молодых поляков во главе с капитаном Ежи Климковским, адъютантом командующего армией Андерса.
2 мая 1943 года генерал Владислав Сикорский вылетел из Лондона, где располагался его штаб, в Каир. Самолет еще не достиг Гибралтара, как двум заместителям министров, Попелю и Модельскому, позвонил неизвестный. «Самолет генерала Сикорского разбился в Гибралтаре, — сказал он по-польски. — Все пассажиры погибли». Звонок сочли эксцентричной шуткой, так как вскоре получили сообщение, что Сикорский благополучно прибыл в Гибралтар, промежуточный пункт посадки по пути в Каир.
Поездка на Ближний Восток оказалась для польского политика успешной; не удалось только договориться с Андерсом. Сикорский предложил генералу остаться либо командующим армией, либо командиром корпуса. Оба эти варианта Андерса не устроили. Он хотел и впредь занимать обе должности и иметь двух заместителей. Решение этого вопроса пришлось отложить.
В ходе инспекционной поездки Сикорский намекал, что собирается посетить Москву и вступить в переговоры о послевоенном устройстве Польши. И тут он получает странную телеграмму от Черчилля с просьбой «немедленно возвращаться» в Лондон. Британский премьер-министр также поздравлял Сикорского с победой на Среднем Востоке. Так и не поняв, какую победу имел в виду Черчилль, лидер польской эмиграции решил отказаться от инспекционной поездки в Африку и срочно возвратиться в Лондон, тем более что англичане прислали за ним самолет. Сикорский не скрывал своего разочарования: через несколько дней в Каире остановится заместитель председателя СНК СССР Вышинский, с которым он хотел встретиться по вопросу польско-советских отношений. Телеграмма Черчилля эту встречу срывала…
Чем ближе подходил момент отъезда Сикорского, тем больше нервничал командующий Андерс. Он приказал приготовить себе самолет для возвращения в Киркук. Затем доложил Сикорскому, что из-за плохого самочувствия не сможет его проводить. Сикорский очень удивился, но сказал командующему, что в таком случае он с ним попрощается накануне. Андерс так и поступил и отбыл в Киркук.
4 июля 1943 года «Либерейтор» Сикорского поднялся в воздух с аэродрома в Гибралтаре и взял курс на Лондон.
За штурвалом самолета находился один из опытнейших пилотов британских Королевских военно-воздушных сил чех Эдвард Прхал. Он налетал более 4 тысяч часов по этому маршруту и 400 часов на «Либерейторах», бомбардировщиках американского производства; один из них и переоборудовали в пассажирский самолет для миссии Сикорского.
Как обычно при пилотировании большегрузных самолетов, Прхал сразу после взлета пошел на снижение, чтобы набрать скорость перед фактическим набором высоты. В тот день, рассказал Прхал следователям, посетившим его в госпитале Гибралтара через несколько дней после катастрофы, он снизился только до примерно 40 метров над землей. Когда попытался снова набрать высоту, штурвал заклинило. Через минуту после взлета самолет упал в море. Погибли все пассажиры и члены экипажа, кроме Эдварда Прхала, госпитализированного с переломами ног.
В связи с гибелью генерала Сикорского объявили официальный траур. В Вашингтоне президент Рузвельт сказал, что смерть польского политика — «тяжелая утрата для всего свободолюбивого человечества». В палате представителей Черчилль произнес панегирик в память о Сикорском, превознося его «огромные заслуги как государственного деятеля и как солдата». Сикорский, по утверждению Черчилля, убежденный, что все следует подчинить общей борьбе против Гитлера, в то же время верил, что Европа после войны станет лучше — Европа, где «великая и независимая Польша будет играть почетную роль».
Американцы предложили включить в комиссию своих экспертов, так как самолет их производства и прежде «Либерейторы» не имели подобных отказов. Однако англичане заявили союзникам, что в этом нет необходимости.
Комиссия по расследованию причин катастрофы установила, что самолет упал в воду из-за отказа рулей управления; от удара о поверхность воды самолет развалился. Вот и все расследование. Даже не стали выяснять, почему отказали рули управления. Предположили, что лишний багаж, сорвав крепления, блокировал или заклинил систему управления самолетом. Прхал признал: он согласился принять в Гибралтаре на борт лишнего пассажира с условием — полетит без багажа. Не секрет, что некоторые члены экипажа при полетах на Средний Восток перевозили контрабандные товары. В обломках, вынесенных волнами на берег после катастрофы, находили новенькие фотоаппараты, меха, футляры с драгоценностями, сигареты и ящики с коньяком и виски. Эти строго нормируемые товары пользовались большим спросом на черном рынке в военной Британии и скорее всего являлись контрабандой.
Большая часть самолета осталась на дне Гибралтара. Эксперты не только не обнаружили следов заклинивания рулей, но даже не смоделировали подобного отказа. Тем не менее комиссия сняла подозрения с пилота Эдварда Прхала и исключила факт саботажа. «Либерейтор» исправен и к полету готов. Опрос свидетелей выявил упущения в охране самолета на стоянке в течение двух часов и необъяснимую потерю во время взлета мешка с почтой, вывалившегося на ВПП.
И все-таки предположение, что авиакатастрофа в Средиземном море — акт саботажа, имеет под собой веские основания.
Пилот Эдвард Прхал рассказал, что за несколько секунд до того как заклинило штурвал, под кабиной раздался какой-то хлопок. Поэтому нет ничего удивительного, что не удалось поднять ни одной крупной части «Либерейтора». Самолет такого типа — четырехмоторный бомбардировщик стальной конструкции — не мог от удара о поверхность воды разлететься на мелкие куски в радиусе почти ста метров. Если бы он рухнул даже с большой высоты ввиду заклинивания рулей, то ударился бы крылом, моторами, кабиной пилота, а пассажирская кабина, расположенная в хвосте, пострадала бы меньше всего. Однако именно пилот остался жив.
Следствием поднимался еще один вопрос: почему в тот день Прхал надел спасательный жилет, хотя обычно не прибегал к этой мере безопасности? И кто второй человек в спасательном жилете, которого заметили с берега, — он выбирался на крыло упавшего самолета, перед тем как его смыло? Был ли это второй пилот и не планировали ли они с Прхалом покинуть самолет? Сам Прхал не мог объяснить, как на нем оказался спасательный жилет, а также как он выбрался из кабины и оказался в воде.
В Лондоне с ужасом и недоумением вспомнили о странном телефонном звонке. Как мог таинственный незнакомец знать заранее о крушении? Гибель генерала, возможно, тщательно спланированное и успешно исполненное убийство. А если так, кто хотел удалить его с политической и военной сцены Второй мировой войны?
К 1943 году лидер польского правительства в эмиграции стал помехой для союзников в войне против гитлеровской Германии. Польский патриот, трудный союзник Сикорский, бескомпромиссный защитник польской независимости, приобрел немало врагов даже среди своих союзников. По мнению британского правительства Уинстона Черчилля, враждебность польского лидера по отношению к Советскому Союзу угрожала антигитлеровской коалиции. Германия рассматривала его как полезное пропагандистское оружие, как фигуру, способную вызвать разногласия в стане ее противников.
Весной 1943 года лидер польской эмиграции оказался в центре международного скандала, связанного с обнаружением массовых захоронений в Катынском лесу. Тогда в преступлении обвинили только НКВД, хотя сегодня известно, что расстрелы на территории Катыни проводились в период оккупации Смоленской области и немецко-фашистскими войсками.
Сикорский потребовал от СССР подробного расследования и, не поставив предварительно в известность союзников, обратился в Международный Красный Крест с просьбой послать в Катынь комиссию. В ответ Советский Союз разорвал дипломатические отношения с правительством Сикорского. Слишком прямолинейный польский лидер мог оказаться помехой в большой коалиции против Гитлера.
Сторонники «советского следа» в деле гибели Сикорского ссылаются на то, что в Гибралтаре в те дни видели одного из руководителей английской разведки К. Филби, как впоследствии выяснилось, советского разведчика; кроме того, в момент пребывания Сикорского в Гибралтаре там приземлился самолет, на котором летел в Москву дипломат И. Майский.
Сталин в мае 1944 года в разговоре с М. Джиласом обвинил в смерти Сикорского британскую «Интеллидженс сервис»: «Это они убили генерала Сикорского в самолете, а потом ловко сбили самолет — никаких свидетелей, никаких следов».
Сикорского убрали по указке Черчилля — так считали многие: поляк слишком самостоятелен, мешал урегулированию отношений в антигитлеровской коалиции. Черчилль даже уговаривал дочь Сикорского не лететь с отцом, остаться в Лондоне.
Обвинял англичан и адъютант Андерса — Климковский, подозревавший при этом в причастности к устранению Сикорского и своего начальника.
«Почему так спешили с ликвидацией Сикорского? — пишет в мемуарах Ежи Климковский. — Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны напомнить, в какое время это произошло. Это случилось в переломный период войны, когда чаша весов решительно наклонилась в сторону союзнических государств. Это было в период, когда Запад хотел определять послевоенное будущее Европы. Точнее — это произошло между Касабланкой и Тегераном.
На конференции в Касабланке Рузвельт, Черчилль и Чан Кайши обсуждали общие принципы будущего послевоенного устройства. В Тегеране должны были быть приняты уже более конкретные решения.
Вопрос о Польше являлся для англичан щекотливым. Между прочим, английский проект по вопросу о Центральной и Восточной Европе, поддерживаемый и американцами, касался также и Польши. Предусматривалось создание Польши в границах: на востоке — по так называемой линии Керзона (то есть примерно по линии Буга), на западе — по тем же границам, какие существовали в 1939 году. Эта территория была несколько большей, чем созданное Германией Генеральное губернаторство.
На этой конференции Польское правительство не было представлено. Не предполагалось его присутствие и на конференции в Тегеране.
Такие условия было бы очень трудно предложить Сикорскому. Во-первых, потому, что он никогда бы их не принял. Во-вторых, как Черчилль, так и Рузвельт лично дали Сикорскому большие обязательства, жили с ним в дружбе, авторитет Сикорского они вынуждены были признавать и с ним считаться.
Насколько сильно опасались англичане соглашения Сикорского с властями Советского Союза, свидетельствует такой факт. Когда Сикорский объявил о своей поездке в Каир для встречи с Вышинским, направлявшимся из Вашингтона в Москву и предполагавшим там остановиться, англичане, не желая допустить этой встречи и переговоров, вызвали Сикорского телеграммой в Лондон. Вызвали, сначала подготовив все, чтобы этот полет был для него последним.
Таким образом, со смертью Сикорского Андерс получил возможность сорвать планы покойного относительно будущего армии, и перед ним открылись перспективы стать вождем, к чему он так стремился. Со смертью Сикорского англичане также получили свободу политических действий в польском вопросе, что также содержалось в их политических планах, но чего при жизни Сикорского они абсолютно не могли реализовать.
С горизонта исчез человек, с которым должны были безусловно считаться, а вместо него пришли люди, а вернее человек, который являлся лишь марионеткой в руках англичан».
Еще до рассекречивания документов, связанных с катастрофой, в 1967 году в Лондоне, в Национальном театре, поставлена пьеса немецкого автора «Солдаты», в которой ответственность за смерть Сикорского возлагалась на Черчилля. Слово в разгоревшейся вновь дискуссии взял В. Браун, в 1943 году отвечавший за расследование в Гибралтаре. Он стоял на своем: трагедия вызвана конструкционными недостатками «Либерейторов» и неединичностью подобной аварии. В 1976 году появилась версия — на самолете отказал автопилот.
В результате британского расследования катастрофы в Гибралтаре вскрыты некоторые интересные факты, однако ни один из них не подтвердил и не опроверг версию, что генерал Сикорский стал жертвой убийства.
Тело Сикорского доставили в Англию на борту польского эсминца «Оркан» и торжественно предали земле в Ньюарке, на кладбище польских летчиков. Газеты мира отдали должное Сикорскому. 9 июля 1943 года проникновенную статью опубликовали советские «Известия». Практически вся подпольная печать в Польше почтила память Сикорского. «Голос Варшавы» 9 июля 1943 года оценил его как выдающегося политика, военного теоретика и практика, деятельность которого препятствовала разгулу санации и других крайне правых сил. Новый премьер-министр С. Миколайчик поклялся закончить дело Сикорского: довести совместно с союзниками войну с Германией до победного конца и установить тесное сотрудничество с ними в деле создания и укрепления прочного мира после войны.
Союзники сразу предупредили Миколайчика, что всякие личные инициативы, вроде обращения в Красный Крест, недопустимы. Антони Иден, британский министр иностранных дел, потребовал от польского правительства в эмиграции признать территориальные требования Советов и возобновить дипломатические отношения с СССР.
Миколайчик не был приглашен в 1943 году на Тегеранскую конференцию, где Сталин договорился с Черчиллем и Рузвельтом создать после войны согласительную комиссию для изучения территориальных вопросов в Европе. В апреле 1945 года Советский Союз создал польское правительство в Москве. Несмотря на протесты Великобритании и Соединенных Штатов, именно это правительство, а не правительство Миколайчика пришло к власти в Польше по окончании войны с Германией.
Европа вновь услышала о генерале Сикорском осенью 1993 года, когда во исполнение решения, принятого польским эмигрантским правительством 8 июля 1943 года, тело его с почестями доставили из Великобритании в Краков и торжественно захоронили в крипте древнего собора, там, где уже стоял гроб его соратника в молодости и соперника в зрелые годы Ю. Пилсудского.
31 июля 1944 года во время разведывательного полета исчез самолет «Лайтнинг», которым управлял французский авиатор и писатель Антуан де Сент-Экзюпери.
Во время Второй мировой войны французский писатель, летчик Антуан де Сент-Экзюпери написал аллегорическую сказку «Маленький принц». Замечательная поэтичность удивительной истории запоминается на всю жизнь. Книга стала бестселлером XX века. Во Франции каждый ребенок прочитал «Маленького принца». Во всем мире известны и другие произведения Сент-Экзюпери: «Южный почтовый», «Земля людей», «Ночной полет», «Военный летчик», «Цитадель».
Антуан де Сент-Экзюпери родился в Лионе 29 июня 1900 года; в 12 лет его впервые взяли в полет, и с тех пор он навсегда «заболел» небом. Правда, некоторое время он учился архитектуре, но после службы в армии ему наконец удалось получить диплом летчика. В 30-е годы Антуан на почтовых самолетах летал над Средиземным морем, пустыней Сахарой и Южной Америкой, не раз оказываясь на волосок от гибели. В 1939 году, с первых месяцев Второй мировой, Экзюпери стал военным пилотом, а в 1943-м ему пришлось оставить штурвал по возрасту, однако он сумел уговорить медиков не отнимать у него неба, — жить без него он не мог точно так же, как и без своих записных книжек.
16 мая 1944 года майор Антуан де Сент-Экзюпери возвратился в свою авиаразведывательную часть, базирующуюся в Алгеро, на острове Сардиния. Командующий союзнической авиацией на этом участке американский генерал Икерс разрешил Сент-Экзюпери выполнить пять полетов («Пять, ни одного больше. И то слишком»). Антуану было уже 44 года, и американцы не хотели допускать к полетам на современном военном самолете такого «пожилого человека».
Последний из этих пяти полетов Сент-Экзюпери должен совершить 29 июня — в свой день рождения. Французский командир эскадрильи, Рене Гавуаль, лишь после долгих уговоров разрешил Антуану подняться в воздух.
Итак, пять запланированных боевых вылетов выполнены. Но Сент-Экзюпери не хотел мириться с тем, что он уже не будет летать, и добился разрешения еще на три полета.
Де Сент-Экзюпери, мужчина крупного телосложения, едва помещался в тесной кабине. Кроме того, его почти постоянно мучили боли от полученных ранее травм. Во время предпоследнего полета Антуан допустил грубую навигационную ошибку. К этому следует добавить наступавшие в предыдущие месяцы тяжелейшие приступы депрессии, о которых говорят его дневниковые записи. Он упрашивал, умолял командиров и начальников всех рангов разрешить летать, но ему упорно отказывали…
«Тогда я был начальником штаба эскадрильи 2/33, — пишет Жан Леле, — и Сент-Экс часто наведывался ко мне, чтобы я помог ему, как будто он был обыкновенный летчик, как и все мы. Но мы все понимали, что потеря Сент-Экзюпери как человека гораздо более страшна, чем потеря его как летчика, и боялись за его судьбу».
Гавуаль, убежденный, что де Сент-Экзюпери не пригоден больше к пилотированию самолетов, в то же время не мог ни в чем отказать своему знаменитому другу. А писатель никогда не «укладывался» ни в какие рамки и правила. Но присутствовал еще политический мотив: де Сент-Экзюпери отстаивал свою честь, так как сторонники генерала де Голля считали его чуть ли не предателем за то, что тот не желал к ним присоединиться. В генерале де Голле он видел потенциального диктатора, что-то вроде испанского генерала Франко.
Антуан де Сент-Экзюпери не только сильно переживал вынужденное бездействие, но и казнил себя за все свои неудачные полеты.
В эти трудные для него дни рядом с ним находился Рене Гавуаль. Однажды после продолжительного разговора Сент-Экзюпери отдал ему маленький чемоданчик со своими рукописями. «Это было похоже на завещание, — пишет генерал Гавуаль. — У меня было предчувствие, что его скоро не станет. Мы оба плакали, и я его оставил очень поздно, захватив чемоданчик в свою комнату».
Писатель передал рукописи своему лучшему другу, находясь в подавленном и смятенном состоянии. И все-таки Антуан де Сент-Экзюпери получил разрешение выполнить еще один боевой полет. Именно этот, девятый по счету полет и стал для него роковым.
31 июля 1944 года Сент-Экзюпери пришел на аэродром на рассвете. Было безоблачно и тихо. Впервые ему помогал надеть тяжелый летный комбинезон не Гавуаль, а другой офицер. Рене даже не присутствовал при этом, настолько тяжело было у него на душе.
В 8 часов 45 минут самолет P-38 с бортовым номером 223 под управлением майора Антуана де Сент-Экзюпери взлетел с аэродрома Борго на острове Корсика, куда перебазировалась эскадрилья 2/33, для выполнения очередного разведывательного задания — готовилась высадка десанта союзников в Провансе.
Самолет-разведчик не имел вооружения: вместо пушки и пулеметов на «Лайтнинге» установлена фотоаппаратура. Запас горючего — на шесть часов, за которые пилоту надо успеть поснимать Францию, занятую чужими войсками. Маршрут не короток: Корсика — Средиземное море — Монако; затем чуть ли не до швейцарской границы, к Женеве, и обратно — Леон, Гренобль, Бриньоль, Ницца. Летчику приказано избегать контактов с противником, особенно тщательно фотографировать в районе между Греноблем и Аннеси. Американский радар засек возвращавшийся с задания самолет Сент-Экзюпери где-то на подступах к Ницце. И вдруг в 13.30 «Лайтнинг» исчез.
Время шло; на часах 14.45; Сент-Экзюпери все не возвращался. На командном пункте собрались почти все летчики эскадрильи. Высказывались всякие предположения, еще теплилась надежда — произойдет чудо, с минуты на минуту Антуан вернется. Прошло еще три часа, и в рапорте зафиксировали: «Пилот не вернулся, считать пропавшим без вести».
Вечером этого же дня Гавуаль сделал опись имущества в комнате Экзюпери и обратил внимание на слишком аккуратно застеленную кровать: видимо, пилот не спал в ночь с 30-го на 31-е июля. На столе лежали два письма, адресованные друзьям в Алжир.
Последнее письмо Сент-Экзюпери, адресованное Пьеру Даллозу, заканчивалось словами: «Если меня собьют, я ни о чем не буду сожалеть. Будущее термитное общество меня пугает, и я ненавижу их доблесть роботов. Я… я был рожден, чтобы быть садовником…»
Несколько дней спустя Гавуаль передал чемоданчик Сент-Экзюпери доктору Жоржу Пелисье, который впоследствии написал прекрасную биографическую книгу о писателе и пилоте «Пять обликов Сент-Экзюпери».
А вот какие сведения получил Гавуаль от тех, кто последним наблюдал самолет Сент-Экзюпери. Ягер де Монтабан рассказывал: «Мои родители жили в деревне Био. Тридцать первого июля 1944 года, в 12 часов, я был со своей матерью, и мы с ней видели самолет, который летел очень низко, но быстро. Мы видели летчика, он был в темном комбинезоне. У самолета было два двигателя и двойное хвостовое оперение, дополнительных топливных баков на крыльях не было».
В журнале «Нувель» (№ 16 за 1973 год; журнал 148-й дивизии) появилась статья бывшего офицера вермахта Леопольда Бома. Он писал: «Был конец июля 1944 года. Я командовал ротой ПВО в секторе от Вильфранше до Монте-Карло. Я находился на вилле, в местности, которая называлась „Собачья голова“. Раненный, я велел поставить свою кровать на веранду. У меня была подзорная труба. В этот день я увидел три самолета, которые направлялись в Монте-Карло. Они шли бреющим полетом, почти у самых волн. Они были почти над моим командным пунктом. Два, которые были над третьим, заставляли его снижаться до поверхности моря. Затем два самолета быстро набрали высоту и исчезли».
Другой очевидец, Марсель Мишели (ему в 1944 году было четырнадцать лет), утверждает, что наблюдал за сражением из своего сада, на границе с Монте-Карло. Он прекрасно видел самолет, упавший в море, и те два истребителя, которые преследовали его до падения.
Сюда можно присовокупить заявление Германа Корта, бывшего летчика, а затем офицера штаба немецкого воздушного флота, находившегося в Северной Италии. Поздно ночью он получил 31 июля от капитана Канта из штаба 2-й авиадивизии, базировавшейся в Авиньоне, телефонограмму и записал ее в свою личную записную книжку: «Сбит разведчик, самолет сгорел над морем».
В 1972 году западногерманский авиационный журнал «Ландзер» опубликовал рапорт немецкого летчика-истребителя Роберта Хейшеля, сбившего самолет P-38 «Лайтнинг» № 223 в 12 часов 05 минут 31 июля 1944 года над морем.
Хейшель совершал вместе с напарником, сержантом Хогелем, патрульный полет в Марсель-Ментона на своем «Фокке-Вульф 190 Д9». В бой с «Лайтнингом» он вступил 31 июля. Хейшель вел прицельный огонь по правому мотору; в 12.05 самолет Сент-Экзюпери был подбит. Француз попытался приводнить объятый пламенем «Лайтнинг». Хейшель расстреливал его в упор, бил теперь по крыльям и дождался момента, когда самолет полностью ушел под воду. Немец довольно точно указал координаты воздушного боя — в десяти километрах от Сан-Рафаэля. Через пятнадцать дней Роберта Хейшеля настигло возмездие: он погиб в воздушном бою.
Следует добавить, что 31 июля только один самолет типа P-38 вылетал на разведку — машина Сент-Экзюпери.
Можно лишь догадываться, как в действительности разворачивались трагические события 31 июля 1944 года; возможно, так: деревня Био находится на трассе полета в Борго на Корсике. Сент-Экзюпери, атакуемый двумя истребителями, сбрасывает дополнительные топливные баки и пикирует на большой скорости к берегу. Он хорошо знает эту местность. Его мать живет в Кабри, а сестра — в Агее. Он пролетает невдалеке от Био, по направлению к заливу Ангелов, но два истребителя все же настигают его, заставляя снизиться до минимальной высоты, из-за чего радиолокаторы Корсики не смогли обнаружить на своих экранах эти самолеты. Но что заставило Сент-Экзюпери снизиться с высоты 10000 м при возвращении на базу ранее, чем нужно для безопасности полета? Ведь немецкие истребители не могли подниматься на высоту даже до 8000 м, не говоря уже о высоте 10000 м. И почему Хейшель умолчал в своем рапорте о втором немецком истребителе? Вопросы так и остались без ответа.
Конечно, Сент-Экзюпери искали. И по сей день существует множество версий его гибели. В нескольких странах просмотрены тысячи архивных документов, имеющих хоть малейшее отношение к событиям того июльского полдня. Опрошено множество свидетелей. Гипотезы обработаны на компьютере. Долгое время основной считалась версия, связанная с летчиком-истребителем Робертом Хейшелем.
Однако с этой версией согласны не все, — например, эксперт по военным вопросам Филиппе Кастельяно, считающийся во Франции крупным специалистом по опознанию потерпевших крушение самолетов. Среди причин гибели писателя он называет отказ двигателя или сбой в подаче топлива; наконец, плохое самочувствие пилота в холодной кабине. Многочасовые полеты на пределе сил с трудом выдерживали и молодые летчики, а де Сент-Экзюпери было уже сорок четыре.
Поиски сгинувшего самолета предпринимались не раз. Луч надежды на раскрытие одной из самых печальных тайн Второй мировой войны дала находка французского рыбака близ марсельского берега. В сентябре 1998 года Жан-Клод Бьянко поднял со дна почерневший от соли серебряный браслет, на котором выгравированы имена Антуана де Сент-Экзюпери и его жены-аргентинки Консуэлы.
В 2000 году француз Люк Ванрель у марсельского побережья, на глубине 85 м, обнаружил обломки боевой машины — искривленную всасывающую трубу, турбокомпрессор, части фюзеляжа и правого руля высоты. По найденным останкам удалось идентифицировать тип самолета. Речь идет о построенном на заводах американского концерна «Локхид» P-38 «Лайтнинг» со специфическими признаками серии J. Это тот тип самолета-разведчика, на котором отправился в свой последний полет де Сент-Экзюпери. Но для того чтобы получить официальное подтверждение подлинности находки, необходимо обнаружить обломки самолета с номером той серии «Лайтнинг». Организация поисков на дне моря и подъем частей самолета на поверхность — дело чрезвычайно хлопотное. При столкновении с поверхностью моря самолет развалился на множество кусков. Кроме того, следует учитывать, что местные рыбаки многократно прочесывали дно сетями. Это значит, что обломки самолета лежат на значительном расстоянии друг от друга, в радиусе 15 километров.
Давая имя современному аэропорту, страна сохраняет память о своих выдающихся соотечественниках. В 2000 году такой чести удостоен прославленный французский летчик и писатель. Теперь аэропорт «Лион-Сатолас» официально называется «Лион-Сент-Экзюпери».
Право открыть переименованный аэропорт и посадить на его полосу свой «Мираж-2000» предоставлено капитану Эрве де Сент-Экзюпери, внучатому племяннику писателя и авиатора. А начались торжества «ночным полетом», в полном соответствии с традициями Экзюпери, около полусотни одномоторных самолетов, напоминающих те, на которых летал он сам. В Лион пилоты стартовали с базы на Корсике, откуда в свой последний полет отправился в конце Второй мировой французский писатель.
В декабре 1944 года одномоторный самолет «Норсман Си-64» пропал без вести вместе с находившимся в нем джазовым дирижером Гленном Миллером.
В последний год Второй мировой войны поклонников Гленна Миллера потрясло известие: руководитель знаменитого оркестра пропал без вести.
15 декабря 1944 года майор Гленн Миллер поднялся на борт одномоторного самолета «Норсман Си-64» на военном аэродроме королевских войск в Твинвуде (графство Кембриджшир), примерно в 65 километрах к северу от Лондона. На следующей неделе ему предстояло дирижировать своим знаменитым военным оркестром на рождественском концерте для союзных войск в освобожденном Париже. В последний момент он попросил разрешения вылететь в Париж раньше своих музыкантов. Случайная встреча накануне вечером в офицерском клубе помогла Миллеру получить место в маленьком самолете, который должен лететь через Ла-Манш, несмотря на дождь и туман.
Миллер всегда нервничал, когда ему предстояло путешествие по воздуху, и одномоторная машина не добавляла уверенности. Пилот, подполковник Норман Бессел, успокоил его: Линдберг на одном моторе пересек Атлантику, а они летят всего лишь до Парижа. «Черт подери, где парашюты?» — спросил Миллер, заглянув в кабину, заваленную пакетами, картонными коробками и мешками. «Что с вами, Миллер? Вы что, собираетесь жить вечно?» — пошутил в ответ подполковник. (Впоследствии было установлено, что Бессел, используя «челночные» рейсы между Британией и Францией, занимался контрабандой.)
Вскоре самолет взлетел, скрылся в густом тумане — и исчез навсегда.
Лишь 24 декабря (после того как о случившемся сообщили жене Миллера, находившейся дома, в Нью-Джерси) было объявлено, что руководитель знаменитого оркестра пропал без вести. Война в Европе вступила в заключительный этап, и занятое более важными проблемами военное командование США решило, что «Норсман» упал в воды Ла-Манша из-за обледенения или отказа двигателя. Никаких поисков не организовано, расследования катастрофы не проводилось. В немецких военных сводках ни словом не упоминалось об уничтожении над проливом британского самолета.
Друзей и поклонников популярного джазового музыканта не удовлетворило официальное объяснение. Вскоре стали распространяться самые невероятные слухи: самолет, на котором летел Миллер, подбили немцы; музыканта убили в пьяной драке; подполковник Бессел, связанный с контрабандистами, застрелил Миллера и посадил самолет во Франции; Миллера устранили по приказу командования как немецкого шпиона. Абсурдность подобных версий очевидна, но исчезновение Миллера так и не получило достоверного объяснения; легенды о пропавшем музыканте, чьими воздушными ритмами завораживались миллионы слушателей, не умирают до сих пор.
Успех пришел к 35-летнему Гленну Миллеру в 1939 году. За 15 лет до этого, не доучившись в колледже, он начал работать на западном побережье в оркестре Бена Поллака в качестве тромбониста и аранжировщика. Позднее играл в таких известных коллективах, как оркестры Томми и Джимми Дорси, Реда Николса, Смита Боллью и «короля свинга» Бенни Гудмена, который называл Миллера «музыкантом, преданным музыке».
Осенью 1939 года оркестр под руководством Гленна Миллера выступил по национальному радио, и вскоре молодежь от Нью-Йорка до Сан-Франциско танцевала под знаменитые мелодии «В настроении», «Нитка жемчуга» и «визитную карточку» Миллера — песню «Серенада лунного света». В 1940 году он заработал 800 тысяч долларов; в следующем году снимается первый из двух фильмов с участием его оркестра — «Серенада Солнечной долины» с Соней Хени в главной роли. Пластинка с записью «Чаттануга чу-чу», популярной песни из этой картины, разошлась миллионным тиражом.
Через восемь месяцев после вступления Америки во Вторую мировую войну Гленн Миллер предложил свои услуги военному ведомству. Осенью 1942 года ему присвоили звание капитана армии США. Разыскав других музыкантов, призванных на службу или записавшихся добровольцами, Миллер создал Оркестр армии и ВВС, который уже на следующий год выступал перед курсантами, проходившими подготовку в Йельском университете в Нью-Хейвене, штат Коннектикут.
В поездках по США оркестр собирал миллионы долларов на облигации военного займа; тем не менее музыкант считал, что делает мало. В июне 1944 года он добился разрешения выступить перед войсками, находившимися в Англии. В течение следующих пяти с половиной месяцев оркестр дал 71 концерт. Выступления музыкантов транслировались по радиосети Союзных экспедиционных войск, их слушали в частях на Британских островах и в континентальной Европе. Когда дирижера представили английской королеве, он узнал, что принцессы Елизавета и Маргарет почти каждый вечер слушают его оркестр по радио.
В декабре вышел приказ о выступлении оркестра во Франции. Накануне вылета в Париж Миллер почти всю ночь проговорил с другом, обсуждая планы создания нового оркестра, а затем спокойной жизни на ранчо в Калифорнии.
«Гленн Миллер не погиб в авиакатастрофе над Ла-Маншем, а скончался от рака легких в больнице» — таким неожиданным заявлением младший брат дирижера Герб Миллер в 1983 году нарушил почти 40-летнее молчание. По его словам, Миллер действительно сел в самолет на аэродроме под Лондоном 15 декабря 1944 года. Но когда через полчаса самолет совершил посадку, музыканта отвезли в госпиталь, где он умер на следующий день. А версию об упавшем самолете придумал Герб Миллер, потому что его брат хотел умереть как герой, а не «на мерзкой больничной койке».
В качестве доказательства Герб Миллер приводил отрывок из письма, которое Гленн, заядлый курильщик, написал летом 1944 года: «Я совершенно истощен, хотя ем достаточно. Мне трудно дышать. По-моему, я очень болен».
Поскольку не произошло никакой катастрофы, утверждал младший Миллер, не было необходимости организовывать поиски или проводить расследование. Кроме того, по данным метеослужбы, 15 декабря 1944 года термометры показывали 5 градусов тепла — вряд ли при такой погоде у самолета обледенели крылья. Подполковник Бессел позднее погиб в боях с немцами. Гленн, вероятно, похоронен в братской могиле на одном из военных кладбищ в Великобритании.
В пользу этой версии говорит тот факт, что в последние месяцы жизни Гленн Миллер производил впечатление человека подавленного, раздражительного и очень усталого. По словам Дона Хейнса, помощника Гленна Миллера и администратора его военного оркестра, музыкант сильно похудел и его сшитая на заказ форма «была ему совсем не по размеру. Она на нем просто висела». Джордж Вутсас, режиссер военного радио, вспоминал затянувшийся допоздна разговор о послевоенных планах. «Не знаю, зачем я трачу время на подобные планы, — вздохнул Миллер. — Знаешь, Джордж, у меня есть ужасное предчувствие, что вы, ребята, вернетесь домой без меня…»
Военные не подтвердили версию Герба Миллера о смерти его брата, а бывшие британские летчики предложили более правдоподобное объяснение исчезновения знаменитого музыканта.
В 1955 году Джеймс Стюарт и Джун Эллисон сыграли главные роли — Гленна Миллера и его жены Хелен — в картине «История Гленна Миллера». Посмотрев этот фильм, бывший штурман Королевских ВВС Фред Шоу попытался поделиться с прессой своими соображениями о судьбе «Норсмана», но журналисты не стали его слушать. В 1984 году Шоу, к тому времени переселившийся в Южную Африку, снова увидел картину. На этот раз ему удалось опубликовать свой рассказ в издании Южноафриканского общества любителей оркестровой музыки.
15 декабря 1944 года, в день исчезновения «Норсмана», на другой британской базе ВВС, в Метволде (графство Норфолк), разогревали двигатели бомбардировщики 149-й воздушной эскадрильи, готовящиеся к налету на крупный железнодорожный узел Германии в Зигене, в 50 милях к востоку от Кельна. В кабине одной из машин, двухмоторного бомбардировщика «Ланкастер», находился штурман Ф. Шоу. Однако до Германии в тот день им не суждено было добраться: непогода не позволила подняться в воздух истребителям, обязанным прикрывать эскадрилью, и ей приказали вернуться на базу.
Бомбардировщики должны избавиться от своего смертоносного груза, чтобы машины не взорвались при посадке. Бомбы сбрасывались в специальном районе Ла-Манша, хорошо известном союзникам, в так называемой зоне освобождения от бомб. По команде в самолетах один за другим раскрывались люки, и огромные двухтонные бомбы с высоты 2000 м устремлялись к морю. Вслед за ними посыпались тысячи зажигательных снарядов. Вдруг среди взрывов оказался невесть откуда взявшийся небольшой самолет. Вот как вспоминает об этом сам Шоу: «Бомбонаводчик закричал: „Смотрите, „кукурузник“!“ Я увидел самолет. Это был маленький моноплан с верхним расположением крыла. Я сразу узнал в нем „Норсмана“. Он летел к югу, в направлении Франции, и находился на высоте около 500 метров. Казалось, ему удастся уйти, как вдруг его подбросило и перевернуло. У него отвалилось левое крыло, и он врезался в воду.
Стрелок крикнул: «„Кукурузник“ нырнул — видели?!» Я ответил: «Видел». Мы направились к своей базе».
Шоу объяснил, что этот легкий самолет могла сбить ударная волна от взрыва.
В Англии в поисках фактов, подтверждающих рассказ Шоу, один из членов Общества Гленна Миллера обратился в британское министерство обороны и поместил объявление в журнале для летчиков ВВС. На него откликнулся командир «Ланкастера» Виктор Грегори.
Хотя сам Грегори ничего не видел, он подтвердил, что его штурман Шоу действительно заметил летевший внизу «Норсман», а стрелок (ныне покойный) сообщил, что этот самолет упал в море. Поскольку они в тот раз не смогли выполнить задание, опрос экипажа по возвращении на базу не проводился, и позже Грегори не стал докладывать о случившемся начальству. Возможно потому, что на следующий день немцы начали крупную операцию на Западном фронте. Бои шли ожесточенные, «Ланкастеры» 149-й эскадрильи чуть ли не ежедневно совершали боевые вылеты, — кому вспомнить о каком-то маленьком самолетике, сгинувшем под случайными бомбами? Об инциденте над Ла-Маншем постепенно забыли.
Свидетельство Шоу подтолкнуло отдел истории ВВС британского министерства обороны начать расследование. До этого англичане считали, что делом об исчезновении Миллера должны заниматься только американцы. Однако «Норсман», в котором находился Миллер, взлетел с английского аэродрома и направлялся во Францию, хотя план полета не был подан.
Собственное расследование решил провести историк Алан Росс, бывший военный летчик. Прежде всего он навел справки о самом Ф. Шоу и в архивах обнаружил документ, подтверждавший, что 15 декабря 1944 года один из бомбардировочных вылетов на Германию прерван из-за непогоды. После двухлетних поисков Росс нашел и других участников несостоявшегося налета. Двух сослуживцев Шоу, свидетелей случившегося, уже нет в живых. Но брат одного из них, Морис Феллоуз, рассказал, что после телефильма о Гленне Миллере тот тоже вспомнил самолет над Ла-Маншем.
Министерство обороны Великобритании привлекло к расследованию и известного историка Р. Несбитта. Тщательно проверив факты, он выяснил, что штурман Ф. Шоу действительно мог безошибочно определить тип пострадавшего самолета, поскольку проходил военную подготовку в Канаде на подобных машинах. Исследователь установил также, что в тот день над Ла-Маншем исчез только один самолет. Оставался еще один факт, требующий уточнения.
По документам самолет Миллера поднялся в воздух в 13.55. «Ланкастеры» взлетели в 11.57 и вернулись на базу в 14.20. По расчетам, над Ла-Маншем самолеты не встретились. Снят вопрос был снова благодаря случайности. Кто-то вспомнил, что в годы войны в Англии вводилось «зимнее время», на час опережавшее гринвичское. Его и указал пилот миллеровского самолета. Военные летчики пользовались временем по Гринвичу. Значит, самолет с Гленном Миллером на борту, взлетев в 12.55 дня, вполне мог прибыть к зоне бомбометания одновременно с возвращавшимися «Ланкастерами».
17 января 1946 года, всего через пять месяцев после окончания войны и через 13 месяцев после исчезновения «Норсмана», оркестр Гленна Миллера успешно дебютировал в нью-йоркском «Кэпитл тиэтр». Позднее в связи с успехом фильма «История Гленна Миллера» вновь выпущены многие старые записи.
5 декабря 1945 года в районе Бермудского треугольника исчезли пять бомбардировщиков-торпедоносцев «Эвенджер» и вылетевшая на их поиски летающая лодка «Мартин Маринер». Объявлены без вести пропавшими 27 человек.
5 декабря 1945 года, в 14.10, пять трехместных бомбардировщиков-торпедоносцев типа «Эвенджер» («Мститель») поднялись в воздух с авиабазы ВМС в Форт-Лодердейле — пролог к величайшей тайне в истории мировой авиации. Погода великолепная, пять «Эвенджеров» взяли курс на восток, имея на борту горючего на пять с половиной часов.
Больше их никто не видел, что сталось с ними потом — неизвестно. Различных гипотез и версий по этому поводу выдвинуто предостаточно.
Девятнадцатое звено должно выполнить задачу по программе курса навигации, состоящей из следующих компонентов: 1) полет по курсу 091 градус (на восток) на расстояние 56 миль, до отмели Хен-энд-Чикенс Шоулз, для выхода на бомбометание с небольшой высоты и продолжение полета по курсу 091 градус еще на 67 миль; 2) полет по курсу 346 градусов (на север) на расстояние 73 мили; 3) полет по курсу 241 градус (запад — юго-запад) на расстояние 120 миль; возвращение в Форт-Лодердейл. Время полета — два часа; командир звена — опытный пилот лейтенант Чарлз Тейлор, налетавший более 2500 часов.
Обычно экипаж «Эвенджера» состоит из трех человек, включая пилота, но в этот день один летчик не явился на аэродром, — это спасло ему жизнь. Остальным четырнадцати летчикам 19-го звена вернуться на базу было не суждено. Все пилоты группы, кроме Тейлора, и все члены экипажей, кроме одного, по существу, курсанты, проходившие обучение по программе повышения квалификации, — хотя большинство имели солидный опыт летной работы.
Как показало дальнейшее расследование, все «Эвенджеры» прошли тщательный предполетный осмотр; баки полностью заправлены горючим; оборудование, двигатели, компасы и приборы в полном порядке. В каждом самолете имелось надежное радиооборудование, включая радиостанцию на десять каналов связи и радиокомпас, в любой точке полета указывающий направление на базу.
Примерно в 15.40, совершая полет вокруг аэродрома, лейтенант Роберт Ф. Кокс, старший пилот-инструктор авиабазы Форт-Лодердейл, услышал какие-то радиопереговоры между самолетами. На частоте 4805 (канал, используемый во время тренировочных полетов) кто-то разговаривал с младшим пилотом 19-го звена Эдвардом Дж. Пауэрсом, летевшим на P-36. Обращался он к своему собеседнику именно так и ни разу не назвал своих позывных. Несколько раз спрашивал Пауэрса о показаниях его компаса и в конце концов сказал: «Я не знаю, где мы находимся. Очевидно, мы заблудились после последнего поворота». Вскоре выяснилось, что неизвестный собеседник Пауэрса — Тэйлор (позывной FT-28), командир 19-го звена.
Тэйлор сообщил: «У меня вышли из строя оба компаса, и я пытаюсь найти Форт-Лодердейл, Флорида. Подо мной земля, местность пересеченная. Я уверен, что это Кис, но не знаю, как долететь до Форт-Лодердейла».
Кокс посоветовал ему развернуть самолет так, чтобы солнце оказалось слева, и лететь к берегу, до Майами; а в двадцати милях от Майами — Форт-Лодердейл.
После того как радиопередатчик Кокса вышел из строя, с Тэйлором связался Порт-Эверглейдс (база спасательного подразделения морской авиации в Форт-Лодердейле).
16.25. Порт-Эверглейдс — Тэйлору: Проверка. Вы нас слышите?
16.25. Тэйлор: Вас слышу. Только что пролетали над небольшим островом. Никакой другой суши в пределах видимости нет.
Показания капитана 3-го ранга Ричарда Бакстера, заместителя начальника оперативного отдела; морская береговая охрана, Седьмой военно-морской округ, Майами:
«Полагаю: когда они считали, что летят над островами Флорида-Кис, самолеты находились неподалеку от Уолкер-Кис, в сорока милях от острова Большая Багама».
16.26. Тэйлор: Нахожусь на высоте три тысячи пятьсот футов. Включил аварийное опознавательное устройство. Может ли кто-нибудь в районе поймать нас радиолокатором?
Порт-Эверглейдс: Вас понял. Продолжайте. Прием.
16.28. Порт-Эверглейдс: Предлагаем передать командование звеном пилоту, на самолете которого компасы исправны. Он приведет вас на материк.
Тэйлор: Вас понял.
16.31. Тэйлор — в Порт-Эверглейдс: Один из пилотов моего звена полагает, что если мы возьмем курс двести семьдесят градусов (на запад. — И.М.), то выйдем на материк.
16.39. Порт-Эверглейдс — в Форт-Лодердейл (по телефону): Поскольку FT семьдесят четыре (Кокс) потерял связь с FT двадцать восемь (Тэйлор. — И.М.), продолжая полет на юг, считаю, что звено заблудилось где-то над Багамской банкой, и предлагаю поднять в воздух дежурный самолет авиабазы «Форт-Лодердейл» с заданием прослушивать частоту четыре тысячи восемьсот пять килогерц; следуя курсом ноль семьдесят пять градусов (восток-северо-восток. — И.М.), попытаться установить связь с FT двадцать восемь. Если связь с FT двадцать восемь будет улучшаться по мере следования дежурного самолета заданным курсом, можно с уверенностью сказать, что звено заблудилось над Багамскими островами. Кроме того, дежурный самолет сможет действовать как ретрансляционная станция, поскольку радиоприем от FT двадцать восемь становится все затруднительнее.
16.45. Тэйлор — в Порт-Эверглейдс: Будем идти курсом ноль тридцать градусов (север-северо-восток) в течение сорока пяти минут; потом повернем на север, чтобы убедиться: находимся не над Мексиканским заливом.
16.47. Сеть высокочастотных пеленгаторов вдоль побережья Мексиканского залива и Восточного побережья США получила задание взять пеленги всех передач, исходящих от FT-28, который работал на частоте 4805. Неудовлетворительный радиоприем на этой частоте связан с работой широковещательных кубинских радиостанций, с атмосферными помехами, наличием постоянного фона на несущей частоте и метеорологическими условиями в данный период времени.
16.56. Порт Эверглейдс — всем самолетам 19-го звена: Включите свой радиокомпас.
Ответа нет.
Показания капитан-лейтенанта Пула: «Примерно в 17.00 я услышал разговор двух летчиков-курсантов из этого звена. Один из них сказал: „Если бы мы полетели на запад, были бы уже дома“. Затем я услышал следующую фразу: „Черт побери, если бы мы полетели на запад, то попали бы домой“.
17.05. Тэйлор — самолетам своего звена: Меняем курс. Направление ноль девяносто градусов в течение десяти минут.
17.09. Неопознанный: Сколько мы уже пролетели? Давайте повернем на два градуса к востоку. Мы забрались чертовски далеко на север, вместо того чтобы лететь на восток. Если здесь и есть что-нибудь, нам не видно.
17, 09. Форт-Лодердейл сообщил в Порт-Эверглейдс по телефону, что вылет дежурного самолета задержан.
17.11. Неопознанный: Мы еще мало пролетели на восток. Сколько времени мы летим на восток?
17.14. Алло (Порт-Эверглейдс. — И.М.), говорит FT двадцать восемь. Вы слышите меня? Прием.
17.15. Тэйлор — в Порт-Эверглейдс: Слышу вас очень слабо. Сейма летим курсом двести семьдесят градусов (на запад. — И.М.).
Порт Эверглейдс: Вас понял.
17.16. Тэйлор: Будем лететь курсом двести семьдесят градусов до тех пор, пока не достигнем берега или не кончится горючее.
17.20. Порт Эверглейдс — Тэйлору: Постарайтесь перейти на желтый канал (три тысячи килогерц) (аварийная частота. — И.М.) и вызовите нас.
Ответа нет после трех попыток.
17.20. Черновой аварийный журнал: Связь с FT-28 то появляется, то замирает. Порт-Эверглейдс не может передать FT-28 ни одного сообщения; Форт-Лодердейл слышит радиопереговоры между самолетами; по-видимому, они еще летят курсом 270 градусов.
17.22. Тэйлор: Когда у кого-нибудь из пилотов останется десять галлонов горючего, все вместе садимся на воду. Каждый это понял?
17.24. Тэйлор — в Порт-Эверглейдс: Слышу вас очень слабо. Какая погода над Лодердейлом?
Порт-Эверглейдс: Погода над Лодердейлом ясная. Над Ки-Уэст — ясно, видимость неограниченная. Над Багамскими островами низкая облачность, видимость плохая.
Ответа нет.
17.30. Тэйлор — пилотам звена: Что это там такое слева? Судно?
Ответ разобрать невозможно.
17.33. Тэйлор — в Порт-Эверглейдс: Вы слышите меня?
Порт Эверглейдс: Слышимость три балла, модуляция хорошая. Ответа нет.
17.34. Порт Эверглейдс — Тэйлору: Вы можете перейти на три тысячи килогерц?
Ответа нет после трех попыток.
17.50. Тэйлор — в Порт Эверглейдс: Я едва вас слышу. Прием все слабее.
Форт-Лодердейл — в Порт Эверглейдс (по телефону): В семнадцать пятьдесят один всем спасательным станциям побережья отдан приказ искать FT двадцать восемь и его звено. Все базы южнее Банана-Ривер приведены в состояние готовности номер один.
17.54. Порт-Эверглейдс: Вы приняли мою последнюю передачу? Переходите на три тысячи килогерц.
17.55. Тэйлор: Частоту менять не могу. Должен сохранить связь с самолетами звена.
В это время уже совершенно темно.
17.59. Неопознанный: Перейти на три тысячи килогерц не могу, остаюсь на четыре тысячи восемьсот пять килогерц.
Установлено комиссией: Факт 38. Около 18.00 5 декабря 1945 года на FT-28 получено примерное HF/DF — определение, согласно которому в 17.50 FT-28 находился в радиусе 100 миль от точки с координатами 29 градусов 15 минут с.ш., 79 градусов 00 минут з.д.
Итак, координаты 19-го звена наконец удалось определить. Звено находилось над Атлантическим океаном севернее Багамских островов и восточнее Нью-Смерны, Флорида. В это время его координаты только определили, их еще не передали ни по телетайпу на другие базы, ни по радио самолетам. Местонахождение звена вычислено приблизительно; но если бы Тэйлор мог узнать о нем, ему оставалось бы просто продолжать полет в направлении на запад, и 19-е звено достигло бы берега.
18.02. Неопознанный: Можем зарыться в любую минуту.
18.03. Тэйлор — Пауэрсу: Вы меня слышите?
18.04. Тэйлор: Вы меня слышите?
18.05. Тэйлор — Пауэрсу: Говорит Тэйлор. Кажется, нам крышка. Не думаете ли вы…
18.06. Неопознанный: Если бы увидеть свет…
18.07. Порт-Эверглейдс — Тэйлору: Вы слышите меня?
18.09. Порт-Эверглейдс: Вы слышите меня? — Медленный счет: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять…
Заключение 36: Определить курс, которым шло звено после 18.07 не представляется возможным.
18.10. Установленные HF/DF на 17.50 координаты 19-го звена переданы по телефону на командно-диспетчерский пункт Форт-Лодердейла. Эти координаты еще не переданы ни по телетайпу, ни но радио.
Заключение 21: В критический период телетайп воздушно-морской спасательной службы к югу от Банана-Ривер вышел из строя.
18.15. Неопознанный: Нет, каким курсом мы идем? — Мы над заливом. Мы недостаточно долго шли на восток… — Сколько времени мы идем этим курсом? — Предлагаю лететь прямо на восток, пока не кончится горючее: ближе к берегу у нас больше шансов, что нас найдут.
Заключение 17: Командиру 19-го звена, пилотировавшему самолет FT-28, неясно, в каком направлении находится полуостров Флорида, и эта неуверенность повлияла на его последующие решения.
18.17. Тэйлор — Пауэрсу: Каким курсом вы летите?
Подтверждения о приеме нет.
18.21. Майами — в Банана-Ривер (по телетайпу): Наш ВР (радиопеленгатор. — И.М.) дает для звена координаты 29 градусов с.ш., 79 градусов з.д., что ставит их севернее первоначально предполагавшегося местоположения. Приведите в состояние готовности аэродромы к северу от вас до самого Джексонвилла.
Прием этого сообщения не подтвержден.
18.24. Порт Эверглейдс — в Банана-Ривер (по телефону): Все станции должны попытаться установить связь с FT двадцать восемь на частоте четыре тысячи восемьсот пять килогерц и сообщить ему, чтобы он продолжал следовать курсом двести семьдесят градусов. Положение серьезное, поскольку самолеты потеряли ориентировку в шестнадцать двадцать один и к девятнадцати тридцати у них кончится горючее. Система TWPL (телетайп. — И.М.) на север от нас вышла из строя. Держите также в состоянии готовности «Дамбоу» (поисковые самолеты. — И.М.), базирующиеся в вашем районе.
Факт 30: Установленные с помощью HF/DF координаты звена на 17.50 переданы по телетайпной сети примерно в 18.36.
18.37. Неопознанный: Какой у нас сейчас курс?
18.43. FT-3 (пилот Джозеф Босси. — И.М) — FT-28 (Тэйлору. — И.М.). (Слова неразборчивы. — И.М.)
18.44. Частота четыре тысячи восемьсот пять килогерц. Слова неразборчивы. Слышно, как FT-3 дает свои позывные.
18.44. Порт Эверглейдс — Босси: Громче, пожалуйста.
18.48. Порт Эверглейдс — Босси: Слышим вас очень слабо. Громче, пожалуйста.
18.50. Эф тэ три, говорит Порт-Эверглейдс. Прием.
19.04. Эф тэ три (Босси. — И.М.) вызывает FT двадцать восемь (Тэйлора. — И.М.).
Подтверждения о приеме нет.
Раф-Краш-Лог: Это последняя передача 19-го звена (FT-3 вызывал FT-28). Ответа не последовало.
О самых последних словах Тэйлора до сих пор ведется спор. Радиолюбители сумели расслышать: «Кажется, что мы вроде… мы опускаемся в белые воды… мы полностью заблудились…»
Запас горючего на самолетах 19-го звена позволял им оставаться в воздухе приблизительно до 20.00.
Лейтенант Чарлз У. Джонсон, дежурный офицер оперативного отдела на авиабазе ВМФ Банана-Ривер, дал задание пилоту учебного самолета № 32 лейтенанту Бэммерлину лететь курсом прямо на точку с координатами 29 градусов с.ш., 79 градусов з.д. (местонахождение 19-го звена на 17.50), а затем провести широкий поиск по квадратам. Лейтенант Джеффри, пилот учебного самолета № 49 получил следующие инструкции: направиться вдоль побережья до 29 градусов с.ш., а затем на восток до 79 градусов з.д., где он должен встретиться с лейтенантом Бэммерлином, а потом также начать широкий поиск по квадратам.
Гигантская двухмоторная летающая лодка типа «Мартин Маринер» (№ 49) с экипажем из тринадцати человек немедленно вылетела туда, где предположительно должно находиться патрульное звено. Оборудованный всевозможными спасательными средствами, этот самолет мог совершить посадку на воду при самой высокой волне.
Командно-диспетчерский пункт известил патрульное звено, что скоро окажут помощь, но ответа не получил.
«Маринер» передал по радио несколько обычных сообщений, из которых следовало, что он приближается к месту нахождения пяти «Эвенджеров», однако пока еще ничего не обнаружил. Потом на командном пункте наступила зловещая тишина, — диспетчеры тщетно дожидались дальнейших донесений со спасательного самолета.
Один за другим в воздух поднимались самолеты, в море выходили корабли, объявлена общая тревога. Весь район, где могли находиться «Эвенджеры» и «Маринер», тщательно прочесывался, но ничего не нашли.
В 19.04 диспетчер центра управления полетами в Майами принял слабый, очень далекий, радиосигнал: «FT… FT…» — позывные 19-го звена.
На следующий день поисковые операции приняли небывалый размах. Триста самолетов и двадцать одно судно обшаривали каждый квадрат воды и неба, поисковые партии на суше обыскивали побережье Флориды, острова Флорида-Кис и Багамские, но патрульное звено исчезло без следа. Поиски продолжались несколько недель, каждый район предполагаемой гибели самолетов прочесывался снова и снова.
Военные эксперты совершенно сбиты с толку: как могли исчезнуть шесть самолетов и двадцать семь человек в таком небольшом районе?
Пусть кончилось горючее, — «Эвенджеры» могут продержаться на поверхности воды достаточно долго, чтобы экипаж успел сбросить самонадувающиеся спасательные плоты. Все экипажи прошли специальную подготовку по правилам поведения в аварийной ситуации, а спасательное оборудование обеспечивало пребывание в течение многих дней в открытом море без всякой опасности для жизни. И если горючее и кончилось, это не объясняет, почему до этого, еще в полете, вдруг потеряна всякая ориентировка, почему посылались такие странные донесения. Тем более необъяснимо исчезновение «Маринера».
В каждом самолете надежное радиооборудование. Почему никто не послал сигнал бедствия либо до, либо после приводнения; почему не послал его «Маринер»?
Высказано предположение, что 19-е звено сбилось с курса из-за сильного ветра. Если бы ветер вдруг изменил направление, их снесло бы далеко на юг. Но тогда они очутились бы над множеством островов Вест-Индии или над Большой Багамской банкой — обширной областью мелководья, где самолеты нетрудно найти даже после того, как они затонули.
В случае невероятного — столкновения в воздухе пяти самолетов — большой район океана оказался бы усеян обломками и их наверняка заметили бы.
Показания радиста 2-го класса Вернона Д. Клэри (отдел связи авиабазы военно-морских сил Банана-Ривер): «Как раз перед 19.30 учебный № 49 передал донесение о своем отлете. Первое донесение о своем местонахождении учебный № 49 должен сделать в 20.30. Когда в 20.35 он не вызвал базу, радист попытался установить с ним связь. Радист непрерывно вызывал его в течение часа, но ответа получить не удалось».
Показания капитана 3-го ранга Уильяма Дж. Лоуренса, старшего помощника командира (морская береговая охрана США, авиация военно-морских сил, Банана-Ривер): «В 21.12 я получил сообщение из центра совместных действий в Майами: в 19.50 с парохода „Гейнз Миллз“ наблюдали взрыв в точке с координатами 28 градусов 59 минут с.ш., 80 градусов 25 минут з.д. Взрыв, как сообщалось, сильный, столб огня держался в течение нескольких минут. Можно полагать, это, вероятно, учебный самолет № 49, с которым мы пытались, но не смогли установить связь на частоте 3000 кГц. Взрыв, как сообщалось, наблюдался в 19.50, то есть ровно через 23 минуты после взлета учебного самолета № 49. Указанное место взрыва находится в 45 морских милях от района базы морской авиации Банана-Ривер».
Капитан парохода «Гейнз Миллз» заявил: самолет загорелся в воздухе, быстро упал в воду и взорвался; члены корабельной команды видели масляное пятно и обломки. Командир подразделения надводных кораблей, базирующихся в Нью-Смерне, сообщил впоследствии, что не видел никаких обломков, а если бы таковые и обнаружили, их все равно не удалось бы поднять на борт, поскольку море было слишком бурным.
Кстати, «Маринеры» прозваны «летающими цистернами», потому что в них всегда много паров бензина, — украдкой раскуренная сигарета или какая-нибудь искра способны в любой момент вызвать взрыв…
Показания лейтенанта Джералда И. Бэммерлина, пилота учебного самолета № 32, авиация военно-морских сил, Банана-Ривер:
«После взлета мы[2] пошли заданным курсом[3] и, как только прибыли в район… примерно в 20.15 начали широкий поиск по квадратам. Высота облаков от 800 до 1200 футов, облачность сплошная, временами обильные осадки, ветер, западный или юго-западный, примерно 25—30 узлов, отмечалась также сильная турбулентность в атмосфере. Море очень бурное, внизу видны гребни волн…
Примерно в 21.45 мы получили задание идти в район, расположенный милях в двадцати пяти к востоку от Нью-Смерны, чтобы осмотреть место взрыва, о котором сообщили с танкера. Из-за сильного встречного ветра потребовалось около часа, чтобы добраться до этого места. Мы приступили к широкому планомерному поиску на месте взрыва, исследуя все, что появлялось на экране радиолокатора, и огни, наблюдающиеся визуально, однако никаких результатов поиск не дал…»
Заключение 53: Учебный самолет 49[4] взорвался в море по неизвестной причине или причинам в точке с координатами приблизительно 28 градусов 59 минут с.ш., 80 градусов 25 минут з.д.
Многие факторы обусловили гибель 19-го звена; решающим оказались испорченные компасы лейтенанта Тэйлора. В докладе говорится, что ни в одном самолете на пульте управления не было часов; неизвестно, имели ли летчики наручные часы. Поскольку Тэйлор неоднократно спрашивал о времени, ясно, что он был без часов. Между тем хорошо известно, что легче всего потерять ориентировку, когда нельзя установить продолжительность полета в неопределенном направлении.
Тэйлор переведен в Форт-Лодердейл незадолго до этого полета, и недостаточное знакомство с районом Багамских островов привело его к ошибочному предположению, что он пролетает над островами Флорида-Кис. Тэйлор не мог установить, находится ли он над Атлантическим океаном, к востоку от Флориды, или над Мексиканским заливом, к западу от полуострова. В результате он много раз менял курс, водил за собой звено взад и вперед и постепенно забирался все дальше на север от Багамских островов.
Другой важный фактор, помешавший спасти 19-е звено, — отказ Тэйлора сменить радиочастоту и перейти на аварийный канал. Это лишило его возможности поддерживать устойчивую связь с наземными радиостанциями.
Третьим фактором, предопределившим исчезновение 19-го звена, оказалась испортившаяся погода. Поисковые самолеты сообщали о сильной турбулентности и небезопасных летных условиях, а одно из судов, находившихся в этом районе, сообщало о «сильном ветре и страшном волнении». Не следует думать, что 19-е звено — созвездие многоопытных асов, совершавших посадку в ясный солнечный полдень на гладкую воду. Это потерявший ориентировку инструктор и четыре пилота-курсанта, которые пытались сесть на воду темной ночью, в шторм, — положение безнадежное.
Трагедия заключалась не в том, что пилоты будто бы не знали, в каком направлении летят, а в том, что действительно не знали, в каком следует лететь. Никак не могли определить, с какой стороны от полуострова Флорида находится звено, и все время меняли курс, направляясь то на запад, то на восток. Некоторое время летели на север, чтобы, как сообщил Тэйлор, убедиться, что находятся не над Мексиканским заливом.
Хотя Тэйлор и поручил вести звено одному из пилотов с исправным компасом, он не передал ему командования и вообще ни разу не впадал в панику в этой драматической ситуации.
Трудно понять, каким образом самолеты пропали в таком ограниченном районе. Однако, как следует из официального доклада, они летали взад и вперед более четырех часов, пока не кончилось горючее. Шли над Атлантическим океаном к востоку от Соединенных Штатов и к северу от Багамских островов, — район перемещений отнюдь не ограниченный.
Комиссия перечислила пятьдесят шесть «фактов» и сделала пятьдесят шесть «заключений» на основе показаний, полученных за четырнадцать дней расследования. Как гласит «Заключение 37», «самолеты 19-го звена совершили вынужденную посадку на воду в темноте, в районе к востоку от полуострова Флорида, вскоре после 19.04», а «Заключение 38» констатирует: «море было… бурным, что создавало неблагоприятные условия для приводнения».
По-видимому, после того как пошли на дно самолеты, летчики находились в воде, в спасательных жилетах. Но ночной шторм сделал свое дело. Богатый опыт морских катастроф подсказывает: вероятнее всего, никем не найденные пилоты нашли в себе силы противостоять холодным волнам примерно до полуночи… В полночь в 2500 километрах от этого места, в Маунт-Верноне (штат Нью-Йорк), словно от внезапного удара одновременно проснулись Джоан Пауэрс и ее 18-месячная дочь. Джоан сразу поняла причину своего кошмарного сна и решила сделать то, чего никогда до этого не делала, — позвонить мужу на авиабазу. Примерно два часа ушло на выяснение номера телефона и на соединение. Ровно в 2.00 ночи в Форт-Лодердейле раздался звонок. Дежурный офицер, взявший трубку, с дрожью в голосе ответил: «Не волнуйтесь, но вашего мужа, капитана Эдварда Пауэрса, мы не можем позвать, он сейчас в полете…» Человек, который 5 часов назад выключил освещение на посадочной полосе, так и не решился произнести вслух приговор. Джоан Пауэрс узнала правду о муже только утром, из экстренного выпуска радионовостей.
Много факторов помешало спасению 19-го звена: неисправность компасов на самолете лейтенанта Тэйлора, выход из строя одного из радиоканалов у лейтенанта Кокса, что не позволило ему поддерживать связь с лейтенантом Тэйлором; отказ предоставить в распоряжение Кокса дежурный самолет; плохой радиоприем; задержка с вылетом спасательных самолетов; наступление темноты и резкое ухудшение погоды; невозможность быстро запеленговать звено; неудачные попытки передать по радио координаты звена, когда они стали известны; неисправность телетайпной линии; военная дисциплина, которая лишала пилотов возможности принимать самостоятельные решения, хотя многие из них понимали — следуют неправильным курсом; наконец, то обстоятельство, что 19-е звено совершало тренировочные полеты в тот день последним. Если бы отсутствовал хотя бы один из этих факторов, полет 19-го звена окончился совсем иначе. Хотя бы один (а может быть, и больше) самолет вернулся бы на базу, и весь этот драматический эпизод быстро предали бы забвению и он не превратился бы «в самое загадочное происшествие в истории мировой авиации».
Наиболее трагично во всей этой истории, что, когда лейтенант Тэйлор впервые сообщил о своих затруднениях, он находился, как показало расследование, над рифами и отмелями к северу от Багамских островов: 19-е звено шло почти точно по намеченному курсу, когда пилоты решили, что заблудились!
После тщательного расследования эксперты следственной комиссии министерства военно-морских сил пришли к заключению, что не могут объяснить случившееся. А один член комиссии сказал: «Они исчезли так же безвозвратно, как если бы улетели на Марс». Когда поиски закончились, министерство военно-морских сил издало приказ, предписывающий всем судам и самолетам соблюдать бдительность в отношении всего, что может быть хоть как-то связано с исчезновением самолетов.
Расследование происшествия продолжалось несколько, месяцев; в результате опубликован доклад более чем на 400 страницах.
В 1991 году поисковое судно «Дип си» северо-восточнее Форт-Лодердейла производило поиск затонувшего испанского галеона с золотом. Но нашли четыре торпедоносца — четыре «Эвенджера», лежавшие строем на глубине 250 м; пятый, с номером 28, находился в миле от остальных. Предполагалось, что самолеты упали в Мексиканском заливе; на самом деле их нашли в Атлантике, всего в 10 милях от родной базы Форт-Лодердейл! Сначала нашли четыре самолета вместе, затем обнаружился пятый — с номером 28: номер Тэйлора!.. Правда, неясно, почему 19-е звено упало в воду в том районе, почему их в таком случае плохо было слышно по радио — за 10 миль (18 км) их должны слышать как из соседней комнаты.
Немедленно подняли архивы. Выяснилось, что за все время в Атлантическом океане падали в воду 139 самолетов типа «Эвенджер». Однако группа из пяти самолетов пропадала без вести только однажды — в декабре 1945-го. Скептики решили также проверить, а не могли ли в этом районе самолеты упасть в воду с авианосца. Подобных записей в архивах также не нашли, но скоро необходимость в их поисках отпала; более подробное фотографирование находок доказало, что самолеты именно садились на воду: у них загнуты лопасти пропеллеров и открыты фонари кабин. Тел в кабинах не обнаружили. Многие не сомневались, что это пропавшее 19-е звено, тем более что на двух бортах буквенные изображения «T» — так обозначались самолеты, базирующиеся на базе Форт-Лодердейл. Правительство США, военно-морские силы и фирма ССП немедленно начали между собой судебную тяжбу на право владения находкой, в то время как родственники погибших потребовали оставить самолеты в покое. Первооткрыватель «Эвенджеров» Хоукс в одном из последних интервью сказал: «Мы подплывем на подводном аппарате поближе, чтобы прочесть номера. Уверен — это они! Мы разгадали величайшую тайну! Но если выяснится, что это не 19-е звено, это означает, что мы создали новую великую загадку, потому что пять самолетов не могут так просто собраться на дне океана!..»
Два номера хорошо видны — T-241, T-87, — и два лишь частично — 120 и 28. У пропавшего звена номера: T-3, T-28 (Тэйлор), T-81, T-117. Сошелся только один номер, и тот — без буквенного обозначения. Номера найденных на дне самолетов так до сих пор и не идентифицированы, среди пропавших не числятся. В большинстве архивных записей значится лишь заводской номер машин, но, так как эти цифры записывали на фанерном киле «Эвенджера», нет надежды, что номер на самолетах сохранился столь долгое время.
30 января 1948 года в районе Бермудских островов исчез самолет «Стар тайгер» типа «Тюдор IV», принадлежащий компании «Бритиш саут америкэн эруэйз».
Рано утром 30 января 1948 года командир самолета «Стар тайгер», принадлежащего компании «Бритиш саут америкэн эруэйз» (БСАА), запросил диспетчерский пункт на Бермудских островах. Сообщил сведения о своем местоположении, подтвердил: на борту все в порядке, «борт» следует точно по расписанию. Это последнее, что услышали о «Стар тайгере».
Экипаж самолета состоял из способных, опытных пилотов. Все, кто знали командира корабля капитана Макмиллана, единогласно дают ему самую высокую оценку. Радист также характеризуется как опытный и квалифицированный специалист. Все члены экипажа обладали большим опытом полетов на Бермуды, но раньше в составе одного экипажа не летали.
На рассвете начались поиски. Десять судов и свыше тридцати самолетов обследовали весь район океана по маршруту полета.
Хотя в момент исчезновения самолета и на первом этапе поисков погода стояла великолепная, не удалось обнаружить ни масляных пятен на поверхности океана, ни обломков, ни тел погибших. К вечеру следующего дня погода испортилась и самолеты вернулись на свои аэродромы. Суда продолжали безуспешные поиски еще несколько дней.
В результате длительного расследования, предпринятого министерством гражданской авиации, сделали вывод, что «следствие никогда еще не сталкивалось с более непонятным случаем» и «судьба „Стар тайгера“ навсегда останется неразгаданной тайной». Следственная комиссия лишь намекнула, что «какая-то внешняя причина оказала фатальное воздействие и на людей, и на самолет».
В результате расследования, проведенного министерством гражданской авиации, подготовлен доклад, в котором содержится объективная информация о последнем полете «Стар тайгера».
Самолет типа «Тюдор IV» — цельнометаллический моноплан; его силовая установка состоит из четырех поршневых двигателей с водяным охлаждением. На самолете смонтированы два одинаковых радиотелеграфных передатчика с радиусом действия до нескольких тысяч миль и три радиотелефонные приемно-передающие установки с радиусом действия до 200 миль. На случай вынужденной посадки — четыре надувные резиновые лодки с аварийным запасом воды и пищи и аварийным оборудованием, радиопередатчик.
«Стар тайгер» направлялся в Гавану. Первый этап — перелет из Лондона в Лиссабон, где самолет оставался на ночь. Второй этап — из Лиссабона на остров Санта-Мария (Азорские острова), где предписывалось пополнить запас горючего; после этого — на Бермудские острова. Трасса пролегала над Атлантическим океаном. В то время при обычных ветровых условиях, преобладающих зимой, самолет, пролетевший 1960 морских миль до Бермудских островов, уже не мог из-за недостатка топлива дотянуть до какого-нибудь другого аэропорта.
По трассе полета ни одной плавучей метеорологической станции. Более того, в этом районе почти не встречалось торговых и пассажирских судов, которые могли бы сообщить необходимые сведения. Таким образом, прогноз погоды по трассе полета приходилось составлять на основании наблюдений, ведущихся на островах и побережье Америки, Европы и Африки, а также исходя из тех данных, которые сообщали находящиеся в воздухе экипажи. Иногда самолетам приходилось встречаться с лобовым ветром гораздо большей силы, чем предсказанная. Однако в целом трасса не представляла трудностей для пилотирования.
27 января 1948 года «Стар тайгер» вылетел из лондонского аэропорта в свой последний рейс. Неполадки в системе отопления к неисправность одного из компасов устранены во время предусмотренной расписанием ночевки в Лиссабоне.
На Азорах капитан Макмиллан получил неблагоприятную сводку погоды из метеорологического бюро и принял решение отложить вылет до утра. На этом же аэродроме в ожидании летной погоды находился другой самолет той же авиакомпании (БСАА), также направлявшийся на Бермуды, «Лэнкэстриен G-AGWL» (командир корабля капитан Гриффин).
На следующее утро оба командира отправились к дежурному синоптику и в конце концов приняли решение вылететь с интервалом в один час. Сила встречного ветра несколько уменьшилась; перешли на высоту около двух тысяч футов, пытаясь уменьшить неблагоприятное воздействие лобового ветра и ведя самолеты ниже основания облаков. Самолету «Стар тайгер» надлежало находиться в полете 12 часов 26 минут и прибыть на Бермуды в 3.56 на следующее утро.
Капитан Макмиллан решил взять полный запас горючего. Он указывал: «…заполняйте баки доверху»; общая перегрузка самолета составила 936 фунтов.
Перегрузка вскоре начала сокращаться благодаря расходу горючего во время полета и, следовательно, никак не могла вызвать катастрофу. Однако требование капитана Макмиллана заполнить баки горючим до отказа свидетельствует, что он прекрасно понимал — ему грозит в полете встречный ветер. Лобовые ветры на этой трассе часто оказываются столь сильными, что самолет типа «Тюдор IV» может не долететь до Бермудских островов и с полным запасом горючего.
«Лэнкэстриен» вылетел с острова Санта-Мария 29 января, в 14.22, а «Стар тайгер» — в 15.34. На следующее утро, в 4.11, «Лэнкэстриен» благополучно совершил посадку в Кайндли-Филд, Бермудские острова; «Стар тайгера» никто больше не видел; правда, во время полета он часто выходил на связь, условия радиоприема хорошие. Регулярно, каждый час, командир, как требует инструкция, сообщал данные о своем местоположении. Последнее сообщение от него было принято в 3.00 утра.
Полет должен был проходить по всей трассе на высоте 2000 футов. Однако записи донесений, отражающие характеристику полета, велись довольно небрежно, и теперь невозможно установить, на какой высоте находился самолет в момент прекращения связи.
В радиообмене сообщениями между «Стар тайгером» и наземными радиостанциями ничего необычного. Командир сообщил, что на Бермуды прибудут не в 3.56, а в 5.00 утра. Ветры оказались гораздо сильнее, чем предсказали синоптики. Данные о местоположении самолета, они передавались по радио каждый час, свидетельствовали — полет проходит нормально; «Стар тайгер», как и «Лэнкэстриен», снесен с курса, когда ветер изменил направление: однако из сообщения, принятого в 2.00, можно заключить, что штурман определил местоположение самолета по звездам, не ограничившись навигационным счислением пути. Таким образом, до 3.00 утра 30 января полет «Стар тайгера» протекал нормально, без всяких осложнений. Радист подтвердил прием метеорологических сводок от бермудских синоптиков. Однако он не получил (если случайно не услышал) данных об изменении направления ветра, переданных по просьбе «Лэнкэстриена» в 2.42.
Сообщив в 3.02 о своем местоположении на 3.00, «Стар тайгер» после этого еще два раза вызывал Бермуды. В 3.04 радист попросил сообщить ему радиопеленг. Свою просьбу повторил в 3.15 и получил от Бермуд указания следовать по курсу 72 градуса. Бермуды получили подтверждение, что переданный ими пеленг «борт» принял, — последнее его сообщение. В районе, где в тот момент находился «Стар тайгер», а также на трассе предстоящего полета погода оставалась устойчивой — ни гроз, ни сколько-нибудь мощных восходящих и нисходящих потоков, которые разрушили бы самолет.
В час ночи взошла луна. Нижняя граница облаков располагалась чуть выше 2000 футов (600 м) над уровнем моря. Облачность не сплошная, 6 баллов, однако увеличивалась она в направлении к Бермудам. Командир «Лэнкэстриена» видел звезды в разрывах облаков, пока не приблизился к Бермудам на расстояние 90 миль. Мощные огни бермудских маяков он заметил, когда находился в 25 милях от аэродрома. Диспетчер аэропорта на острове признал, что в двух случаях радиосвязь с самолетом действительно прерывалась — на 55 и 42 минуты соответственно. «В это время у меня много других самолетов на подходе к аэродрому», — заявил он в свое оправдание. Однако из записей в радиожурнале следовало — именно в это время он не был занят; тогда он добавил: «Я имею в виду, что эфир переполнен позывными других радиостанций» (конечно, могло быть). Однако ни в одном из этих двух случаев диспетчер не объявил тревоги, хотя по инструкции был обязан сделать это уже через 30 минут после потери радиосвязи с самолетом.
В последний раз Ричардс (диспетчер) установил связь со «Стар тайгером» в 3.15, чтобы сообщить пеленг. В 3.50 (35 минут без связи с самолетом) снова вызвал «борт» — ответа нет. Запросил контроль выхода в зону аэродрома: не было ли у них связи с самолетом? Связи не было. В 4.05 снова пытался вызвать «Стар тайгер» — опять не получил ответа. Прошло уже 50 минут с тех пор, как он в последний раз слышал «Стар тайгер». Диспетчер не мог вспомнить, информировал ли корпорацию БСАА об утере связи, но говорил, что, вероятно, да. Но на ленте телетайпа следов подобного сообщения не оказалось. В 4.40, то есть в 0.40 по местному времени, он опять вызвал самолет и, не получив ответа, через 95 минут после потери связи объявил наконец тревогу.
Как только объявили тревогу, начались поиски пропавшего лайнера. В 4.55 приведены в состояние готовности поисковое и спасательное подразделения американских ВВС в Кайндли-Филд, и к 7.16 (3.16 по местному времени) в воздух поднялась «Летающая крепость», оборудованная радиолокатором. В течение следующего дня в поисках принимали участие 25 самолетов: прочесывали вдоль и поперек все районы океана, где мог оказаться «Стар тайгер». Поиски продолжались до наступления темноты 3 февраля. В общей сложности предпринято 104 самолетовылета, налетано 832 самолеточаса. Все сколько-нибудь подозрительные сообщения и предметы тщательно исследовались, но безрезультатно.
Почти все это время сохранялась исключительно плохая погода. Через пять дней поиски прекратили: никаких следов исчезнувшего самолета обнаружить не удалось.
По каким-то причинам «Стар тайгер» не успел передать сигнал бедствия: множество радиостанций прослушивали частоты, на которых работал радиопередатчик, но ни одна не сообщила о приеме такого сигнала. Возможно, на самолете вышел из строя радиопередатчик или произошла внезапная авария. В результате выхода из строя радиоаппаратуры штурман остался без навигационной информации и тщетно пытался найти Бермуды, пока на самолете не кончилось горючее.
Выход из строя сразу всей радиоаппаратуры практически исключен. Но даже если бы радио перестало работать вскоре после 3.15, штурман без труда нашел бы Бермуды, до которых оставалось около 340 морских миль, или 2 часа лета. Он прекрасно обошелся бы без курсовых пеленгов и данных о силе и направлении ветра, которые передают по радио. Конечная цель полета — небольшая группа островов, оборудованных по побережью мощными навигационными огнями, которые просматриваются на расстоянии до 30 миль во всех направлениях. В бензобаках оставалось горючего на 3.45 полета — вполне достаточно времени, чтобы найти свой аэродром.
Таким образом, даже если штурман вынужден прокладывать курс только по приборам, не пользуясь никакой информацией извне, самолет, по всей вероятности, должен достичь Бермудских островов.
Следовательно, нет никаких оснований предполагать, что «Стар тайгер», израсходовав горючее, упал в море, так как остался без радиосвязи и потерял ориентировку.
Катастрофа могла произойти из-за пожара, потери управления. Комиссия высказала несколько предположений, но ни одно не могло претендовать на достоверность.
Причина гибели самолета неизвестна, но отсутствие каких бы то ни было следов — не загадка. На последних этапах полета погода резко ухудшилась, ветер усилился, в баках оставалось все меньше горючего, на море началась буря. Шансы на удачное приводнение в темноте, при высоких волнах очень невелики. «Стар тайгер», возможно, пошел ко дну за пять часов до того, как над местом происшествия появилась оборудованная радиолокатором «Летающая крепость», и за восемь часов до рассвета, когда прибыли другие поисковые суда и самолеты.
Хотя комиссия и пришла к выводу, что многие перечисленные причины катастрофы маловероятны, любая могла привести к гибели самолета. Если, например, полностью отказало радио (это происходит очень редко), выход из строя навигационного оборудования в сочетании с сильным ветром и почти пустыми бензобаками создает критическую ситуацию, когда малейшая ошибка оказывается роковой. Так или иначе, судьба «Стар тайгера» остается неразгаданной загадкой.
28 декабря 1948 года при подлете к аэродрому Майами бесследно исчез пассажирский лайнер «Дакота-3» (DC-3). На борту находились три члена экипажа и 27 пассажиров.
Ранним утром 28 декабря 1948 года произошло одно из самых, зловещих исчезновений среди тех, которые когда-либо случались в пределах Бермудского треугольника. Пассажирский лайнер «Дакота-3» (DC-3), совершавший рейс из Сан-Хуана (Пуэрто-Рико) в Майами, внезапно пропал перед самой посадкой. Погода летная, пилоты опытные, техника работала отлично. На попечении командира «Дакоты-3», капитана Роберта Линквиста, второго пилота Эрнеста Хилла и стюардессы Мэри Бэркс 27 пассажиров, включая двух детей, которые возвращались домой после коротких рождественских каникул. У пассажиров приподнятое настроение, они распевали веселые песни; самолет быстро приближался к Майами, подгоняемый попутным ветром. В 4.13 капитан Линквист вызвал диспетчерский пункт аэродрома Майами и, сообщив, что находится в пятидесяти милях южнее города и на борту все в порядке, запросил инструкции для захода на посадку.
Диспетчерский пункт передал их, но Линквист не ответил. На самом последнем отрезке пути, почти перед самым выходом в зону аэродрома, самолет исчез.
Через несколько часов начались энергичные поиски. Погода идеальная: море спокойное и прозрачное, в районе исчезновения DC-3 почти всюду мелкое. Сотни судов и самолетов прочесывали океан на всем протяжении от Сан-Хуана до Флориды; в их поле зрения Карибское море, Флоридский залив, Мексиканский залив, острова Флорида-Кис, Куба, Гаити (Эспаньола) и Багамы. На месте предполагаемой гибели самолета не найдено никаких следов катастрофы: ни одного спасательного жилета, никаких обломков, ни даже масляного пятна или просто скопления акул или барракуд, которые всегда появляются там, где потерпело аварию судно или самолет. И по сей день не удалось отыскать ничего, что пролило бы свет на эту загадку.
Комитетом гражданской авиации опубликован доклад по результатам расследования авиационной катастрофы; в нем содержатся следующие материалы.
История полета. В 22.03 27 декабря 1948 года NC-16002 вылетел из аэропорта Испа-Гранде, Сан-Хуан (Пуэрто-Рико), в Майами. Через одиннадцать минут после взлета самолетом вызван диспетчерский пункт аэропорта. Диспетчерский пункт не услышал вызова, однако он принят Центром связи комитета гражданской авиации (КГА) в Сан-Хуане. Самолет сообщал, что идет курсом на Майами, Флорида. Несмотря на многочисленные попытки, Центру связи КГА не удалось вновь связаться с NC-16002. В 23.23 Центр управления международными авиалиниями в Майами принял от NC-16002 сообщение: идет на высоте 8500 футов… рассчитывает пролететь над островом Саут-Кайкос в 0.33 и прибудет в Майами примерно в 0.45 28 декабря 1948 года.
В 4.13 Центр управления международными авиалиниями в Новом Орлеане принял от NC-16002 сообщение: находится в 50 милях к югу от Майами; это было последнее сообщение, принятое от «Дакоты-3». Центры связи КГА в Сан-Хуане, Майами и Новом Орлеане неоднократно вызывали NC-16002 — напрасно. В 8.30 КГА поставлен в известность о значительной задержке с прибытием NC-16002. Стало очевидно, что самолет пропал; приведена в состояние готовности морская береговая охрана США и начаты интенсивные поиски.
Расследование. 27 декабря 1948 года, примерно в 19.40, NC-16002 совершил посадку в Сан-Хуане, Пуэрто-Рико, испытав при этом трудности с выпуском шасси. В рапорте Линквиста говорилось: выпуская шасси, он увидел, что, судя по индикаторной лампочке, замок не сработал. В техническую службу аэропорта поступил запрос — проверить аккумуляторные батареи; обнаружено: разряжены из-за понижения уровня электролита. Узнав, что на подзарядку уйдет несколько часов, Линквист попросил механика долить в аккумуляторные батареи воды и отнести их обратно в самолет, не тратя времени на подзарядку.
В 20.30 экипаж NC-16002 представил на диспетчерский пункт план полета из Сан-Хуана в Майами; командир утверждал, что самолет в полном порядке. Однако часом позже аккумуляторные батареи еще вызывали беспокойство и вылет DC-3 отложили. В результате этой отсрочки самолет выбился из графика; приблизительно в 21.15 NC-16002 вырулил на ВПП № 27, однако диспетчерскому пункту не удалось установить с ним радиосвязь.
Начальник управления транспортной службы Пуэрто-Рико прибыл к самолету, и экипаж ему сообщил, что радиоприемник функционирует нормально, а передатчик молчит, так как разряжены аккумуляторные батареи. Проконсультировавшись с экипажем, затем с диспетчерским пунктом с помощью запасного радиопередатчика в своей машине, начальник управления транспортной службы разрешил взлет. Условились, что, пока генераторы не дадут достаточно энергии для удовлетворительной работы передатчика, самолет находится в окрестностях Сан-Хуана. Если передатчик заработает — составят новый план полета; сообщив его по радио на диспетчерский пункт в Сан-Хуан, самолет возьмет курс на Майами.
NC-16002 поднялся в воздух примерно в 22.03 и через 11 минут сообщил в Центр связи САА в Сан-Хуане, что диспетчерский пункт аэропорта его не слышит, но он летит в Майами. В ходе полета сообщения перехватывались наземными радиостанциями, однако прямая связь с самолетом для уточнения его местоположения на трассе так и не установлена.
Капитан Линквист летал из Сан-Хуана в Майами на транспортных самолетах в качестве второго пилота; рейс, где он выступал как командир экипажа, первый. Правда, он имел опыт пилотирования военных самолетов в этом районе.
Анализ. Осмотр обломков невозможен, поскольку самолет исчез. В момент вылета из Сан-Хуана радиопередатчик не работал из-за разрядки аккумуляторных батарей. От экипажа не поступало сообщений о каких-либо иных неисправностях, помимо системы электропитания.
Известно, что радиопередатчик самолета работал в 4.13, когда Новый Орлеан перехватил сообщение о его местоположении; NC-16002 находился в это время в 50 милях южнее Майами. Возможно, однако, что система электропитания отказала тотчас после передачи этого сообщения; в результате вышли из строя радиооборудование и радиокомпас. Возможно также, что пилот неправильно определил свое местоположение. Поскольку запас горючего рассчитан на 7, 5 часа полета, а последнее сообщение удалось принять через 6.10 после взлета, ошибка в определении местоположения могла оказаться роковой.
Анализ погоды позволил сделать вывод, что при подходе самолета к Майами скорость ветра оставалась такой, как предсказали синоптики, но направление изменилось с северо-западного на северо-восточное. Если экипаж не знал об этом, самолет, возможно, снесло с курса влево на 40—50 миль. Данные об изменении направления ветра переданы из Майами в 12.15, однако неизвестно, удалось ли их принять на NC-16002.
Возможные причины катастрофы. Комиссия не располагает достаточной информацией для их определения.
Летный состав. Пилот — капитан Р.-Е. Линквист, 28 лет; диплом пилота коммерческих авиалиний; налетал 3265 часов. Второй пилот — Е.-Е. Хилл, 22 года; диплом пилота коммерческих авиалиний и бортмеханика; налетал 197 часов.
Самолет. NC-16002: самолет типа «Дуглас DC-3». Собран 12 июня 1936 года; налетал в общей сложности 28257 часов.
Из доклада министерства следует, что, поскольку аккумуляторные батареи сели, радиопередатчик, по сути дела, не работал как на аэродроме в Сан-Хуане, так и в начале последнего рейса. Очевидно, неполадки с передатчиком продолжались в течение всего полета, так как попытки установить с самолетом радиосвязь оказались безуспешными.
В Сан-Хуане синоптики сообщили Линквисту, что в начале полета ветер ожидается юго-западный слабый, а потом изменит направление на северо-западное. Делая поправку на ветер, Линквисту следовало вести самолет немного левее заданного курса. Однако, когда приблизились к Майами, ветер снова изменил направление и подул с северо-востока. Если пилот об этом не знал, то даже несильный ветер мог вызвать отклонение от курса влево на 40—50 миль. Таким образом, «Дакота-3», возможно, прошла южнее южной оконечности Флориды и оказалась над Мексиканским заливом.
В 40-е годы радиоаппаратура работала в основном на низких частотах — определить точно свое местоположение над океаном было далеко не просто. Расчеты координат в большой мере зависели от определения скорости полета, высоты, атмосферного давления, температуры воздуха за бортом, скорости и направления ветра, веса самолета и времени пребывания в полете.
«Когда Линквист сообщил, что находится в 50 милях южнее Майами, — пишет Л.-Д. Куше в книге „Бермудский треугольник: мифы и реальность“, — это лишь ориентировочные данные о местоположении самолета. Возможно, он находился не в 50-ти, а в 100 милях от Майами. В конце долгого перелета пилотам нередко кажется, что они ближе к цели, чем в действительности. Точно так же, когда пилот утверждает, что подходит с юга, это лишь приблизительное определение направления. Линквист где-то южнее аэродрома, но не обязательно строго на юге.
Если бы «Дакота-3», вылетев из Сан-Хуана, ни разу не отклонилась от курса, она приблизилась бы к Майами с юго-востока. Сообщение, что самолет находится в 50 милях от аэропорта, пилот в этом случае послал бы из точки «B», которая находится юго-восточнее Майами. Но поскольку он сообщил, что находится в 50 милях южнее Майами (в точке «A»), значит, значительно отклонился от заранее проложенного курса. Суммируя все навигационные ошибки, которые, возможно, допущены экипажем «Дакоты-3» в полете, мы можем предположить, что в момент катастрофы он находился где-то в пределах этого похожего на кусок пирога района; но, возможно, так далеко от Майами, что остался даже за пределами этой территории».
Поисковые суда и самолеты не нашли «Дакоту-3» южнее Майами. Морские карты показывают, что заметная часть акватории к югу от Майами мелководна. Мелководье полосой от 10 до 15 миль окаймляет побережье Флориды, а к востоку от нее занимает большое пространство в районе Большой Багамской банки. Но между этими двумя зонами, в Флоридском заливе, через них несет свои бурные воды Гольфстрим, дно океана круто обрывается на глубину до 5000 футов (1500 м). Когда начались поиски самолета в южном секторе, он, возможно, уже затонул и Гольфстрим унес его далеко на север.
Нельзя забывать и о таком важном факторе, как самочувствие пилотов. К моменту, когда передали свое последнее сообщение, они работали без малого двадцать часов и большую часть этого времени провели в воздухе. В этот очень трудный и долгий день усталость могла помешать им четко и безошибочно делать все необходимые расчеты.
«Самое позднее самолет упал в 5.45, так как к этому времени у него должно кончиться горючее, — предполагает Куше. — Но катастрофа, возможно, произошла еще в 4.15. Во всяком случае, Линквисту пришлось садиться на воду в кромешной тьме, и, вероятнее всего, самолет при этом пострадал. Если на поверхности воды и остались какие-нибудь следы катастрофы — масляные пятна или обломки, — найти их все равно невозможно — унесло быстрое турбулентное течение Гольфстрима на протяжении от трех до шести часов: первый поисковый самолет появился над предполагаемым местом происшествия лишь между девятью и десятью часами утра».
17 января 1949 года в районе Бермудских островов исчез самолет «Стар эриел» типа «Тюдор IV», принадлежавший авиакомпании «Бритиш саут америкэн эйруэйз» (BSAAC).
«Стар эриел» пропал примерно при таких же обстоятельствах, как ровно год назад «Стар тайгер». Четырехмоторный авиалайнер поднялся с аэродрома Кайндли-Филд (Бермудские острова) в небо и взял курс на Ямайку. Через час командир воздушного судна капитан Макфи послал на Бермуды обычное полетное донесение: «Достигли крейсерской высоты, погода хорошая. Должны прибыть в Кингстон по расписанию». С тех пор «Стар эриела» никто больше не видел.
Когда самолет в последний раз вызывал Бермуды, он шел по курсу и, поскольку бортовое навигационное оборудование функционировало нормально, не мог сколько-нибудь значительно отклониться от намеченной трассы. Если по какой-то причине самолет развалился в воздухе, его обломками оказалась бы засыпана довольно большая площадь и их легко обнаружили бы с воздуха. Если пилоту пришлось садиться на воду, то при спокойном море кому-нибудь наверняка удалось бы спастись. В любом случае на поверхности воды остались бы два спасательных плота, которые в момент аварии автоматически выбрасываются из-под крыльев самолета. Тем не менее все поиски оказались тщетными, хотя погода стояла прекрасная. Ни от самолета, ни от пассажиров не осталось ровным счетом ничего. Расследование, проведенное министерством гражданской авиации, не установило истинной причины этого странного исчезновения.
В докладе министерства гражданской авиации сказано, что на пять с половиной часов полета в бензобаках самолета имелся десятичасовой запас горючего. Лайнер все время летел с попутным ветром, при относительно небольшой загрузке. Погода отличная, высота полета исключала всякую возможность обледенения.
Каждый член экипажа обладал высокой квалификацией. Командир корабля капитан Макфи налетал 4200 часов, из них 2000 часов — в качестве первого пилота на самолетах БСАА; у него большой опыт полетов по трассе Бермуды — Ямайка. Высокую квалификацию имели и другие члены экипажа, а радист считался виртуозом своего дела.
Четыре двигателя типа «роллс-ройс» еще никогда не подводили пилотов, и нет никаких оснований полагать, что в этом рейсе они вышли из строя. Самолет полностью укомплектован навигационным оборудованием, включая несколько приемников, передатчиков и пеленгаторов, а также радиокомпас и радиолокатор.
Среди прочего аварийного инвентаря на самолете в специальном отсеке находились три надувные лодки на 18 человек каждая, оборудованные парусами и веслами, спасательными средствами, всем необходимым для оказания первой помощи пострадавшим и радиопередатчиком. В одной из лодок, кроме того, находилась радиоустановка, автоматически передающая сигналы «SOS» на расстояние до 75 миль. Как только «Стар эриел» касался воды, реле срабатывало автоматически, выбрасывая из отсеков надувные лодки, которые быстро наполнялись воздухом. У всех пассажиров и членов экипажа были спасательные пояса. Кроме обычных, в самолете было пять аварийных выходов, через них пассажиры в любой момент могли покинуть салон.
Погрешности конструкции как причина гибели самолета маловероятны. «Стар эриел» успешно налетал свыше 350 часов без всяких осложнений, а синоптики с уверенностью утверждали, что какие-либо турбулентные потоки воздуха на трассе отсутствовали. Разница в величинах давления внутри и снаружи самолета на крейсерской высоте полета, составлявшей 18 тысяч футов (5400 м), столь мала, что и это вряд ли могло повредить лайнер.
Нельзя, конечно, полностью исключить и возможность диверсии, однако никаких доказательств, что она послужила причиной катастрофы, не обнаружено.
По сообщению метеорологического бюро, погода стояла хорошая. Местами по трассе появлялись облака, но они находились значительно ниже крейсерской высоты полета. Видимость неограниченная над облаками и лишь слегка ограниченная под ними.
В докладе комиссии по расследованию причин катастрофы приводится ряд любопытных сведений.
В 9.32 по бермудскому времени, через 51 минуту после взлета, капитан Макфи вызвал Бермуды: «Вылетел из Кайндли-Филд в 8.41. Расчетное время прибытия в Кингстон 14.10. Высота 18000 футов, видимость хорошая. В 9.32 пролетел над пунктом, находящимся в 150 милях к югу от Кайндли-Филд. В 9.37 рассчитываю пересечь 30 градусов с.ш.»
Второе сообщение… передано G-AGRE («Стар эриел») в 9.42: «Пересек 30 градусов с.ш. в 9.37. Перехожу на радиочастоту Кингстона». Бермуды подтвердили, что сообщение принято. Это подтверждение означало, что теперь «Стар эриел» может без всякого сомнения перейти на частоту волны Кингстона.
В 13.52, то есть через 4.10 после передачи последнего сообщения и за 18 минут до предполагаемого прибытия самолета, Кингстон запросил у Бермуд информацию о G-AGRE, сообщив, что самолет ни разу не выходил на связь с Ямайкой после вылета с Бермуд.
Таким образом, первое предупреждение об исчезновении самолета послано Кингстоном в 13.52, принято на Бермудах в 14.23 и передано на контрольный пункт в 14.30.
В 14.45 Нассау сообщил, что G-AGRE не выходил на связь с Кингстоном и опаздывает с прибытием.
В 14.54 отделение авиакомпании БСАА (Бермуды) передало по телетайпу, что о G-AGRE нет никаких сведении и соответствующие службы приведены в состояние готовности.
В 15.05 самолет G-AHNJ типа «Тюдор IV», который в 13.43 приземлился в Нассау, совершая рейс из Кингстона на Бермуды, получил задание произвести поиск пропавшего самолета.
В 17.08 американским военно-воздушным силам, базирующимся на Бермудских островах, через поисковую службу Нью-Йорка предложено начать массированную поисковую операцию.
Самолет G-AHNJ, вылетевший в 16.25 из Нассау на Бермуды, получил задание вести поиск по предполагаемой трассе полета «Стар эриел». Половина этой трассы, в пункте с координатами 27 градусов с.ш., 69 градусов з.д., пройдена в 19.05, и в 21.20 G-AHNJ совершил посадку на Бермудах. В 16.47 самолет поднялся с Бермудских островов, пролетел по той же трассе 500 миль, а затем вернулся назад; при этом обследована полоса шириной в милю по заданному курсу. В тот же вечер один самолет пролетел по этой трассе от Бермудских островов до Гуантанамо (Куба).
«Стар эриел» мог упасть в море сразу после того, как в 9.42 передал свое последнее сообщение, но, вероятнее всего, катастрофа произошла около 11.00 утра, когда капитан Макфи не сообщил данных о своем местоположении. Хотя в официальном докладе комиссии не сказано, в котором часу на следующее утро прибыли поисковые суда и самолеты, начать поиск они могли не ранее 7 утра, когда уже рассвело, то есть примерно через 20 часов после катастрофы. Даже если «Стар эриел» оставался в воздухе до самого вечера, не давая о себе знать, значит, он упал по крайней мере за 12 часов до того, как начались поиски.
БСАА. Офицер оперативного отдела штаба: «Переход на частоты Кингстона, о чем говорится в последнем сообщении Макфи, вызывает недоумение. В это время „Стар эриел“ находился всего в 150 милях от Бермудских островов и до Кингстона оставалось еще 1100 миль. Я по собственному опыту знаю, что на этой трассе самолеты устанавливают связь с Кингстоном лишь на траверзе Нассау. Меня особенно поразило, что G-AGRE не сообщил о том, что он взят под контроль Службой слежения Кингстона, перед тем как ему удалось наладить устойчивую радиосвязь с Кингстоном. Кроме того, мне непонятно, почему Бермуды не предприняли никаких действий, учитывая, что самолет передал свое последнее сообщение, находясь всего в 150 милях от их аэродрома, хотя в соответствии с инструкцией наблюдение за полетом продолжается, пока самолет не пролетит половину пути, и контроль не может прекратиться, пока экипаж не установит удовлетворительной радиосвязи с аэропортом следования…»
БСАА. Местный представитель авиакомпании в Кингстоне: «Отсутствие радиосвязи самолета с Кингстоном не давало повода для беспокойства, поскольку до 30 градусов с.ш. самолеты, летящие по данной трассе, обычно работают с Нассау и переходят на работу с Кингстоном лишь после того, как преодолеют примерно половину пути от Бермудских островов до Кингстона».
В Кингстон направлена телеграмма о том, что «Стар эриел» устанавливает с ним радиосвязь, однако молчание самолета ни у кого не вызвало беспокойства из-за неважных в тот день условий радиоприема. В Кингстоне решили, что «Стар эриел» будет поддерживать связь с Бермудами до тех пор, пока не приблизится к Кингстону. Однако Кингстон не знал, что «Стар эриел» прекратил связь с Бермудами, а на Бермудах не знали, что самолету не удалось установить связь с Кингстоном.
В то время ни в одной из инструкций не предусматривался случай, когда самолет прекращает связь с пунктом, из которого вылетел, но не приступает к работе с пунктом назначения.
В результате этого досадного просчета об исчезновении «Стар эриел» узнали слишком поздно и поисковые суда и самолеты не смогли прибыть в предполагаемый район катастрофы до наступления темноты. Если бы существовала четко разработанная процедура передачи контроля над полетом самолета по трассе, поиски начались бы задолго до захода солнца, а не на рассвете следующего дня.
Заключение комиссии: «Ввиду отсутствия каких бы то ни было данных, поскольку обломки самолета не найдены, причину катастрофы установить не удалось».
Хотя самолеты типа «Тюдор IV» хорошо зарекомендовали себя во время Второй мировой войны, после гибели «Стар тайгера» и «Стар эриела» они сняты с эксплуатации на пассажирских авиалиниях.
4 мая 1949 года под Турином потерпел катастрофу самолет «Fiat G.212CP», на борту которого находилась футбольная команда «Торино». Погиб 31 человек, в том числе 18 футболистов.
Клуб «Торино» (так звучит название города по-итальянски) основан в 1904 году в противовес другой туринской команде — «Ювентусу». Если поклонниками последней были представители высших и средних слоев общества, то за «Торино» болели прежде всего жители рабочих окраин.
Первые успехи к «Торино» пришли лишь через четверть века после основания клуба, когда «скуадра граната» дважды подряд, в 1927 и 1928 годах, становилась чемпионом Италии. Правда, первого звания «Торино» был лишен из-за скандальной истории с попыткой подкупа защитника команды Луиджи Аллеманди.
В 1939 году возглавил клуб Ферруччо Ново, с именем которого связаны триумфальные выступления «Торино». Новый президент проявил себя страстным поклонником системы «дубль-ве», причем, не найдя подходящего тренера, сам стал разъяснять игрокам ее азы.
Президент «Торино» перекупил у своих земляков-соперников сразу трех именитых игроков — вратаря Бодойру и нападающих Габетто и Бореля. В «Интере» приобретен левый крайний Феррарис, а в «Фиорентине», обладателе Кубка Италии 1940 года, — правый крайний Менти.
Но, пожалуй, самым удачным приобретением оказалась пара нападающих Лоик — Маццола. Эти два ровесника, родившиеся в один и тот же день, 26 января 1919 года, впоследствии стали звездами первой величины в итальянском футболе.
Осенью 1945 года начался очередной чемпионат страны. Фаворит — клуб Ферруччо Ново, который еще больше усилил команду. В составе клуба появилась пара прекрасных крайних защитников — Альдо Балларин из Триеста и Вирджилио Марозо из-под Турина, а также молодой, талантливый вратарь Валерио Бачигалупо из Савоны. Команду значительно усилили центральный защитник Марио Ригамонти из Брешии и полузащитники Джузеппе Грецар (тоже из Триеста) и Эузебио Кастильяно из пьемонтского городка Верчелли. Обладавший мощным и точным ударом, он стал в первом послевоенном чемпионате Италии главным бомбардиром не только «Торино», но и всего финального турнира.
Тем не менее победа досталась команде непросто. Клуб Ново на финише лишь на очко опередил своих земляков из «Ювентуса». Но в последующих двух чемпионатах преимущество «Торино» над соперниками составило соответственно 10 и 16 очков. Последний показатель, кстати, не побит до сих пор. Установлены и другие рекорды. Так, в сезоне 1946/47 года команда забила в 38 матчах чемпионата 104 мяча, а в следующем сезоне, правда уже в 40 играх, — 125. Наконец, установлено еще одно удивительное достижение: с возобновлением чемпионата в 1945 году и вплоть до своей гибели, четыре года спустя, «Торино» не потерпел ни единого поражения на своем поле. Команда играла в размашистый, наступательный футбол, в полной мере используя возможности «дубль-ве», в частности атаку крупными силами, с участием полузащитников.
Однако при столь хорошо поставленной игре у нее не было постоянного тренера: специалисты, которые приглашались на этот пост, менялись почти ежегодно. Работать с Ферруччо Ново непросто, не каждый тренер спокойно воспринимает его указания. В клубе у Ново был свой мозговой центр, состоявший из его незаменимых друзей и консультантов. Это советник и друг президента Роберто Копернико, технический директор клуба венгр Эрнест Эгри-Эрбштейн и английский тренер Лесли Ливзли, занимавшийся физической подготовкой футболистов и передававший клубу опыт британского футбола.
Состав команды гармоничный. Так, в защите атлетизм и мощь, а иногда и жесткость правого защитника Балларина и центрального Ригамонти вполне уживались с элегантной и надежной игрой левого защитника Марозо, прекрасно чувствовавшего мяч. В полузащите неудержимый Кастильяно обеспечивал постоянную поддержку атаке, часто сам используя мощные дальние удары, а его напарник справа, цепкий и быстрый Грецар, выключал из игры любого соперника. Но подлинные чудеса на поле творила пятерка нападения.
Техничные и быстрые края воспитанник клуба Франко Оссола и Пьеро Феррарис (реже Ромео Мента) вместе с центрфорвардом Гульельмо Гебетто устраивали форменные карусели у ворот соперника, в то время как неутомимый Эцио Лоик в амплуа правого инсайда выполнял малозаметную, но весьма полезную роль «подносчика патронов». Он успевал и снабжать мячами партнеров, и сам нередко угрожал чужим воротам, не забывая к тому же подстраховывать своих полузащитников при атаках соперника.
А душа и капитан команды — Валентино Маццола, оттянувшийся со временем с позиции центрфорварда на позицию левого инсайда. Он соединил в себе, пожалуй, лучшие игровые качества товарищей по клубу — силу и мощь, технику и элегантность, скорость и маневренность, игровую фантазию и точность паса и удара. Маццола как подлинный лидер команды мог иной раз один решить судьбу матча, как это случилось еще в 1943 году, когда его единственный гол в ворота «Бари» принес «Торино» победу в чемпионате. Свое имя он оставил и в списке бомбардиров, возглавив его с 29 голами в чемпионате 1946/47 года. Примечательно, что эту традицию продолжил затем его сын Алессандро (или Сандро) Маццола, ставший лучшим снайпером чемпионата в 1965 году; правда, он выступал за клуб «Интер».
На последнем рубеже уверенно действовал вратарь «Торино» Бачигалупо, прекрасно сложенный, отличавшийся отменной реакцией и хорошо играющий как в воздухе, так и внизу.
В целом это была исключительно дружная и сплоченная команда. Почти все игроки женаты, и мало что могло отвлечь их от футбола, которому они преданы душой и сердцем. Такая команда, показывающая яркую, искрометную игру, приобрела необыкновенную популярность в Италии.
Игроки «Торино» составляли основу сборной Италии. Национальная команда играла достаточно результативно, и большая часть забитых мячей пришлась на представителей «Торино». Побед было больше, чем поражений. Особняком стоит проигрыш, со счетом 0:4, сборной Англии в Турине, в матче, приуроченном к празднованию 50-летия итальянского футбола. Тогда на поле вышли семь игроков туринской команды.
Несколько удрученные неудачей в игре с англичанами, игроки «Торино» подошли к сезону 1948/49 года не в лучшей форме, и к тому же некоторые стали испытывать проблемы, связанные с возрастом. Покинул команду один из лидеров, Феррарис, перешедший в «Новару»; появился ряд молодых игроков, которым требовалось время, чтобы органично влиться в состав.
За пять туров до окончания чемпионата «Торино» опережала ближайшего преследователя, «Интер», на 4 очка. В воскресенье 30 апреля соперники встретились в очном поединке на миланском «Сан Сиро». Итог матча — нулевая ничья, которая сохранила дистанцию между командами, а это значило, что вряд ли кто мог уже догнать лидера. Ферруччо Ново со спокойным сердцем за исход чемпионата дал разрешение своим ребятам слетать в Лиссабон, на товарищеский матч с «Бенфикой», который устраивался в связи с проводами из большого футбола известного португальского футболиста, капитана «Бенфики» и сборной Феррейры. Еще раньше это пообещал ему капитан туринцев Маццола, а слово принято держать. Игра состоялась в среду 3 мая, а на следующий день случилось самое страшное.
Четверг 4 мая 1949 года выдался в Турине хмурым и пасмурным. Над городом нависали тяжелые свинцовые тучи, собравшие, казалось, всю влагу с Альп. Около четырех пополудни небо и вовсе потемнело. Во мгле скрылись очертания 167-метровой «Громады Антонелли», пошел сильный дождь, стало по-осеннему холодно, как в ноябре. Люди старались не выходить без дела на улицу, а те, кто был еще на работе, лихорадочно посматривали на часы — поскорее бы вернуться домой и укрыться в тепле.
И лишь в штаб-квартире футбольного клуба «Торино» никто не проявлял видимой спешки. Здесь терпеливо ждали сообщений о возвращении команды из Португалии, где она накануне провела товарищеский матч с «Бенфикой». Учитывая характер погоды, еще с утра направили клубный автобус в Миланский аэропорт, на случай если посадка в Турине окажется невозможной. Уже пробило пять, но никаких сообщений не поступало. Томительное ожидание переросло в тревогу, а в начале шестого по городу поползли страшные слухи: в пригороде Турина, там, где находится знаменитый собор Суперга с усыпальницами савойских монархов, произошла катастрофа какого-то самолета.
Бросившихся на машинах к месту происшествия сотрудников клуба и карабинеров буквально поразило увиденное: бортовой номер самолета, врезавшегося прямо в земляное основание собора, и разметанные фрагменты футбольной амуниции не оставляли сомнений в личности погибших; это подтвердили и результаты последующего опознания: практически весь основной состав команды «Торино» — бессменного чемпиона послевоенной Италии, из которого десять футболистов входили в сборную страны.
Что стало причиной трагедии? Самолет «Фиат G-212CP» итальянских авиалиний должен лететь из Лиссабона в Милан. Однако экипаж решил направиться прямо в Турин. В условиях плохой видимости, сильного дождя и порывистого ветра пилот потерял ориентацию. В 17.04 самолет задел левым крылом стену, окружавшую собор Суперга. «Фиат» развернуло в воздухе, а затем на большой скорости он врезался в землю. От страшного удара все, кто был на его борту, погибли.
Не стало великой команды «Торино»: вместе с запасными катастрофа унесла жизни восемнадцати игроков. Их участь разделили руководители клуба, в том числе Эгри-Эрбштейн и Ливзли, обслуживающий персонал, сопровождавшие команду туринские журналисты и четверо летчиков — в общей сложности 31 человек. В Италии объявлен национальный траур, страна минутой молчания почтила память погибших: через два дня федерация футбола объявила о своем решении провозгласить «Торино» чемпионом Италии досрочно. Оставшиеся четыре тура чемпионата было решено доиграть молодежными составами. Но и резервы туринского клуба оказались на высоте, выиграв все оставшиеся матчи.
Однако эта победа стала лебединой песней «Торино». Президент клуба Ферруччо Ново, не полетевший с командой в Португалию из-за бронхита, попытался после трагедии восстановить былую мощь клуба, но вновь приобретенные, хотя и классные игроки так и не смогли составить единого ансамбля. Затем команде, попавшей в полосу затяжного финансового кризиса, пришлось покинуть класс «A», несмотря на то, что она стала первым итальянским клубом, начавшим практиковать рекламу. Буква «T» на футболках игроков соответствовала не только начальной букве названия команды и города, но и шоколадной фирме «Талмоне». И только в сезоне 1975/76 года клуб выиграл чемпионат Италии.
Катастрофа отразилась роковым образом не только на судьбе туринского клуба, но и на развитии всего итальянского футбола, отбросив его надолго в дебри «катеначчо» и засорив заезжими «ориунди». А в международном спорте она положила начало печальной традиции: за следующие три десятилетия в крупнейших авиакатастрофах еще не раз погибали целые команды (советские хоккеисты из ВВС, футболисты «Манчестер Юнайтед», ташкентского «Пахтакора» и другие).
5 января 1950 года при заходе на посадку в Свердловске (ныне Екатеринбург) разбился самолет Ли-2. Погибли 11 хоккеистов, врач и массажист команды ВВС, а также 6 членов экипажа.
Зимой 1946 года стартовал первый чемпионат СССР по хоккею с шайбой. Команда ВВС, чей костяк составили спортсмены одного из московских военных училищ, сразу заявила о себе в полный голос. Ее первый тренер — молодой Анатолий Тарасов; чуть позже на этом посту его сменил Коротков. К осени 1949 года команда летчиков значительно окрепла, ее состав усилился за счет игроков московского и рижского «Динамо». Теперь любая осечка ВВС воспринималась ее покровителями весьма болезненно.
После того как Коротков вернулся в Академию имени Жуковского, хоккеистов ВВС возглавил Матвей Гольдин, известный в довоенное время игрок в русский хоккей, фанатик спорта. Однако он недолго продержался у руля команды. Гольдина освободили от тренерских обязанностей за несколько дней до вылета хоккеистов ВВС на матчи в Челябинск и Свердловск. Произошло это при следующих обстоятельствах. Летчики проиграли в принципиальном поединке с «Динамо». У победителей блистал Василий Трофимов, начинавший заниматься русским хоккеем в Болшевской трудкоммуне, где до войны работал тренером Гольдин. Когда после игры команды направлялись в раздевалку, Матвей Иосифович сказал Трофимову: «Что ж, поздравляю, Василек! Отлично сыграл». Гольдин не заметил, что позади шел безмерно расстроенный проигрышем один из покровителей команды ВВС. Услышав слова Гольдина, он пришел в ярость: «Ах так! Ты наших врагов поздравляешь?!» В тот же день тренера сняли.
Не поехали на Урал и два ведущих игрока ВВС — Шувалов и Виноградов. Виктор Шувалов вырос в Челябинске, в первые послевоенные годы выступал за местный «Трактор», и его переезд в Москву уральские болельщики сочли предательством. Поэтому командующий лично распорядился Шувалова на Урал не брать, дабы, как он выразился, «не дразнить гусей». Что же касается Александра Виноградова, то его дисквалифицировали на две игры за нападение на вратаря. К тому же на тренировке перед отъездом на Урал он получил легкую травму.
И еще одно важное обстоятельство: команда ВВС едет на Урал поездом! Однако новый играющий тренер, Борис Бочарников, настоял на том, чтобы лететь самолетом. По профессии инженер, человек очень умный и образованный, Бочарников — одержимый спортсмен, честный и справедливый. Возглавив ВВС, он не желал терять ни одного тренировочного дня, а поезд на Урал в то время шел почти трое суток. В результате по настоянию тренера хоккейной команде выделили для чартерного рейса самолет Ли-2.
5 января 1950 года самолет с хоккеистами ВВС на борту поднялся в воздух с Центрального аэродрома Москвы и взял курс на Свердловск (ныне Екатеринбург).
Полет проходил нормально, но при заходе на посадку на аэродром Кольцово произошла трагедия.
Как рассказывали авиаторы, метеоусловия в районе аэродрома были крайне неблагоприятными — сильная метель, с резкими порывами ветра. Командир Ли-2 майор Зотов сделал два захода на посадку, но это не спасло — самолет врезался в землю, экипаж и пассажиры погибли.
Расследование катастрофы поручили Ф.Ф. Прокопенко, служившему в управлении боевой подготовки Московского военного округа.
По мнению Прокопенко, катастрофа произошла из-за целого ряда неблагоприятных факторов. Во-первых, сказались сложные метеоусловия в районе Среднего Урала, из-за чего ряд аэродромов закрыли и все самолеты направлялись на аэродром Кольцово. Но и здесь погода была на пределе метеоминимума. Во-вторых, в полной мере проявились негативные последствия ведомственного подхода: местные диспетчеры заводили на посадку в первую очередь «свои», пассажирские самолеты. Чтобы военный Ли-2 не создавал помех этим «бортам», его отправили в зону ожидания, на верхние эшелоны. Ожидание длилось довольно долго; за это время стемнело, сохранялась интенсивная болтанка, на борту пассажиры стали проявлять беспокойство, да и экипаж занервничал. Хоккеисты сбились в хвост, что для такого небольшого самолета создавало определенные проблемы в пилотировании.
В нескольких километрах от аэродрома Кольцово находилась другая, плохо оборудованная полоса аэродрома Арамиль, имевшая свой радиопривод с частотами, близкими к частотам аэродрома Кольцово, и с близким курсом захода на посадку. На него-то ошибочно и настроился штурман Ли-2. Майор Зотов, опытный летчик, проходя этот привод, посадочную полосу не обнаружил; ушел на второй круг. Вновь снизившись, включил прожектор, который в условиях интенсивного снегопада создал «экран», похожий на светящуюся стену. Это и стало последним, роковым обстоятельством.
На месте катастрофы нашли искореженную груду металла, а также несколько пар хоккейных коньков с чудовищно изогнутыми лезвиями. По сломанному пополам серебряному рублю 20-х годов опознали врача команды Гальперина. Он всегда носил с собой этот талисман, который, увы, не спас его от смерти. В одном из кусков самолетной обшивки сохранилась колода игральных карт: Борис Бочарников — завзятый преферансист.
Вместе с Бочарниковым погибли несколько великолепных хоккеистов. Их имена сохранились не только на обелиске, установленном близ Свердловского аэродрома Кольцово, но также в истории отечественного хоккея.
Иван Новиков, очень быстрый, напористый и техничный крайний нападающий. Чех Зденек Зикмунд, честный, открытый парень, которого особенно любили в команде. Младший брат Анатолия Тарасова — Юрий, участник войны, которого в спортивном мире нарекли Багратионом за портретное сходство со знаменитым полководцем. Два рижанина: вратарь сборной команды СССР Харий Меллупс и защитник Роберт Шульманис, который еще в буржуазной Латвии выступал за знаменитую команду «Все звезды Балтики», — элегантный игрок, обладавший сильнейшим броском.
Юрий Жибуртович уже имел звание капитана и учился на третьем курсе Военно-воздушной академии имени Жуковского. В свои 29 лет он говорил, что играет последний сезон. Жил Юрий в одном из домов за стадионом «Динамо», неподалеку от Центрального аэродрома. Жибуртович опаздывал на этот злополучный рейс — такое, впрочем, с ним случалось часто, его даже звали «копушником». Чтобы успеть на самолет, хоккеист изо всех сил припустил бегом через Петровский парк и на сей раз, хотя и взмыленный, прибыл вовремя.
Погибли в авиакатастрофе также второй вратарь ВВС Виктор Исаев, нападающий Александр Моисеев, врач команды Гальперин и массажист Галкин.
Вместе с командой собирался лететь и знаменитый Всеволод Бобров, но его не оказалось в самолете. Как и почему — этот вопрос долгое время вызывал споры, пока — совершенно случайно — все окончательно не прояснилось.
До этого широкое распространение получила версия, что Бобров опоздал к самолету из-за банального застолья. Независимо друг от друга некоторые деятели литературы, артисты, военные, работники торговли и общепита клялись и божились, что Боброва спасли именно они. Мол, засиделись с Севкой в ресторане, а когда спохватились, самолет уже улетел. Рассказы похожи один на другой, менялись только названия ресторанов.
Очень многие, даже в спортивном мире, утверждали, что Бобров все же примчался на аэродром, но через пять минут после того, как самолет ушел в небо. Анатолий Владимирович Тарасов вспоминал поведанную кем-то историю, что Бобров якобы даже бежал за катившим по бетонке самолетом. «Если бы его увидели из иллюминаторов, то, конечно, прекратили бы рулежку», — считает Тарасов.
Андрей Васильевич Старовойтов, в прошлом игрок хоккейной команды ЦДКА, а затем один из лучших советских хоккейных арбитров, рассказывает, что Бобров все-таки явился на аэродром вовремя. Но до матчей на Урале оставалось еще несколько дней, поэтому Всеволод спросил у Бочарникова: «Зачем мы так рано летим?» Бочарников ответил: «Будем там тренироваться». Бобров лишь пожал плечами: «Кто не умеет играть, тот пусть тренируется, а я поеду поездом». И ушел. Правда, рассказывая об этом эпизоде, Старовойтов добавлял, что сам он на аэродроме не был и говорит с чужих слов.
Гораздо более правдоподобно выглядит версия Виктора Шувалова и Александра Виноградова. Дело в том, что как раз в это время Бобров переходил из команды ЦДКА в команду ВВС — он еще не сыграл за летчиков ни одного матча. И поэтому, как утверждает Шувалов, Всеволод вообще не намеревался 5 января лететь на Урал, потому что не успел сдать администратору армейской команды свое хоккейное снаряжение. Ему предстояло рассчитаться со старым клубом, а вечером выехать в Свердловск на поезде. Виноградов добавляет, что Всеволод еще не оформил документы на переход в ВВС. Поскольку до матчей на Урале оставалось время, Бобров собирался уладить все административно-хозяйственные дела, связанные с переходом в новый клуб.
И тем не менее даже Шувалов и Виноградов не правы: Бобров все-таки должен был лететь в разбившемся самолете.
Но когда существует уже несколько версий, где гарантия, что еще одна единственно верная? Такая гарантия существует: все, что произошло с ним в день 5 января 1950 года, однажды рассказал сам Всеволод Бобров. В 1953 году он решил написать книгу мемуаров, — увы, его хватило лишь на двенадцать страниц. Но свою рукопись Всеволод Михайлович начал именно с описания того, как чудом избежал авиационной катастрофы, в которой разбилась команда ВВС.
Об этих двенадцати страничках, написанных Бобровым, забыли все, в том числе он сам. Но, как ни парадоксально, все они сохранились! Спустя три десятилетия появилась возможность узнать, что произошло с Всеволодом Бобровым 5 января 1950 года, из текста, написанного самим спортсменом, а это документ неоспоримый. Впрочем, сначала нелишне с помощью конкретных фактов опровергнуть расхожие версии, известные ранее. Что касается ресторанных застолий, которые якобы спасли жизнь Боброву, то здесь вопрос ясен: самолет улетел из Москвы в 6 часов утра, и никаких опозданий, связанных с дружескими обедами или ужинами, просто быть не могло. Не подтверждается и версия, что Бобров не успел оформить свой переход в команду ВВС: этот переход состоялся еще до Нового года. Всеволод уже имел право выступать за команду ВВС, а значит, ему предстояло лететь в ее составе на Урал.
Но что же произошло на самом деле? Всеволод Михайлович в набросках мемуаров, названных «Капитан олимпийских команд», свидетельствует:
«То, о чем я сейчас собираюсь рассказать, для меня настолько странно и необычно, а события настолько тягостны, что, когда я об этом вспоминаю, то, что произошло много лет назад, стоит перед моими глазами настолько отчетливо и живо, будто это было несколько дней назад. Перед самым Новым годом подписан приказ о моем переводе в ВВС МВО. Новый коллектив, новые товарищи, среди которых много выдающихся хоккеистов, — все это интересно, но с особенным интересом я ждал первых игр в новом коллективе. Через несколько дней после Нового года я вместе со своей командой должен вылететь на Урал, в Свердловск и Челябинск: там предстояли очередные игры на первенство СССР по хоккею.
Вылет назначен на 6 часов утра. Как сейчас помню, придя домой, я завел будильник, поставив его на 4 часа утра. И еще, кроме того, сказал своему младшему брату Борису, чтобы он, услышав звон будильника, разбудил меня. Но, проснувшись в 7-м часу утра, я увидел, что будильник остановился еще ночью, а братишка сладко спит. Проспал! А ребята, наверное, улетели. Что же теперь делать? И как бы в ответ на это кто-то отчаянно стал звонить в квартиру. Это был администратор хоккейной команды Н.А. Кольчугин.
— Михалыч, спишь?
— Проспал, Николай Александрович. Как теперь быть-то?
— Ну что ж делать? Поедем вечером поездом. Ты уж будь дома, а я побегу за билетами! С вокзала позвоню тебе.
Да, подумал я, нехорошо получилось, и с будильником что-то стряслось».
Борис Михайлович Бобров, много лет проработавший в Министерстве внешней торговли СССР, добавляет к этому описанию следующее: «Всеволод пришел домой примерно в десять часов вечера, и около одиннадцати мы улеглись. Наши кровати стояли рядом, а в головах — тумбочка с будильником. Будильник старый, проверенный и надежный, никогда раньше не отказывал. Всеволод его завел и передал мне, а я, хорошо помню, когда ставил его на прикроватную тумбу, еще раз на него взглянул и приложил к уху — на всякий случай, по привычке. Все в порядке! Почему он остановился ночью и не зазвонил — одному Богу известно!»
Незазвонивший будильник спас жизнь и Кольчугину. Он уже сидел в самолете, когда ему приказали передать чековые книжки, подотчетные деньги, а также другие командировочные документы Бочарникову и отправиться на поиски Боброва, причем разыскать его любой ценой. Задерживать вылет не стали: погода неустойчивая, аэродром может закрыться.
Вечером того же дня Бобров и Кольчугин благополучно сели в поезд и выехали в Челябинск.
Когда поезд стоял в Куйбышеве, по вокзальному радио объявили: «Майора Боброва просят немедленно зайти в военную комендатуру». Там, в комендатуре, Всеволоду и сообщили о гибели команды ВВС в авиационной катастрофе.
Хоронили погибших торжественно, с подобающими воинскими почестями и салютом. Над братской могилой воздвигли обелиск. Каждый раз, когда Всеволод Бобров приезжал в Свердловск, он первым делом отправлялся на кладбище около Кольцовского аэропорта, умудряясь даже в зимнюю стужу доставать где-то живые цветы.
О катастрофе и погибших хоккеистах ни в печати, ни по радио не сообщалось. Оно и понятно: трагедия произошла через две с половиной недели после 70-летия Сталина. Его сын Василий, командующий ВВС МВО, первым в отечественном спорте завел традицию устраивать для подопечных футболистов и хоккеистов чартерные рейсы. Опасаясь реакции отца и возможного расследования причин катастрофы, которое могло выявить факт использования машины из авиаполка особого назначения, неоднократно выполнявшей правительственные задания и совершенно не предназначенной для перевозки любимой команды генерала авиации, Василий Сталин решил буквально за сутки сколотить новую команду ВВС. В газетах стали упоминать фамилии лишь трех игроков, сохранившихся от старого состава, которые по разным причинам не полетели тем злополучным рейсом. Как и прежде, упоминался Жибуртович, но при этом не указывались его имя или инициалы, поскольку за ВВС теперь играл брат погибшего Павел, будущий чемпион мира и Европы. Сталин, никогда не вмешивавшийся в дела Василия, об этой катастрофе так никогда и не узнал.
Между тем первенство СССР по хоккею с шайбой продолжалось и матчи ВВС на Урале должны были состояться. В команду ВВС вернулись Арик Чаплинский, Александр Стриганов, Александр Афонькин, пригласили и некоторых новичков. Вместе с Виноградовым и Шуваловым их посадили в поезд и отправили в Челябинск, где предстояло провести первую игру.
Она была незабываемой. В Челябинске знали о катастрофе. Переполненные трибуны горячо болели не за хозяев поля, а за гостей — за команду ВВС. Все понимали, что летчики играют не только за себя, но и за погибших товарищей. Всеволод Бобров в том матче играл виртуозно, и, ко всеобщему ликованию, команда ВВС победила со счетом 8:3.
Среди московских болельщиков ходили самые невероятные слухи о том, что произошло в Свердловске. Естественно, все с колоссальным нетерпением ждали первой игры команды ВВС на стадионе «Динамо».
И вот этот первый матч на «Динамо» состоялся. Но, как ни странно, он не только не принес болельщикам полной ясности, а, наоборот, лишь подогрел споры. Дело в том, что рядом с Бобровым, Шуваловым и Виноградовым играл теперь брат Юрия Жибуртовича — Павел Жибуртович. А кроме того, в команду временно пригласили хоккеиста Анатолия Моисеева, по прозвищу Блоха. Поскольку диктор, объявляя составы команд, называл только фамилии — без имен, а половина фамилий оказалась болельщикам знакомой по привычному составу ВВС, то многие в тот день решили, что катастрофа в Свердловске всего лишь слухи.
Но когда объявили, что новым играющим тренером команды ВВС назначен Всеволод Бобров, все прояснилось окончательно.
Тот сезон летчики доигрывали всего лишь двумя пятерками хоккеистов, и команде Всеволода Боброва не хватило всего лишь одного очка, чтобы стать бронзовым призером чемпионата.
13 июня 1952 года над Балтийским морем при загадочных обстоятельствах пропал шведский военный самолет DC-3. Позднее выяснилось, что он сбит советским истребителем МиГ-15. Погибли 8 человек.
В течение почти сорока лет газеты и журналы Швеции лишь строили гипотезы и предположения по поводу гибели самолета DC-3, которая произошла 13 июня 1952 года в небе над Балтикой.
17 июня 1952 года правительства СССР и Швеции обменялись резкими нотами. В частности, в ноте МИДа СССР говорилось, что 13 июня, в 13.10, в районе Вентспилса в советское воздушное пространство вторглись два иностранных самолета. Поднятые в воздух перехватчики отогнали их. Из-за тумана не удалось определить их тип и государственную принадлежность. Был ли среди них погибший DC-3, неизвестно.
Шведским журналистам удалось выяснить, что незадолго до инцидента Швеция приобрела в США два DC-3, оснащенных последней по тому времени техникой фото — и радиоразведки. По мнению сына штурмана самолета DC-3 Госты Блада, разведывательный самолет должен летать в международных водах галсами, параллельными границам СССР. По другим журналистским данным, генерал шведских ВВС Норденшельд, узнав, что найдена резиновая лодка DC-3, прошитая пулями, заправил баки своего собственного истребителя «Вампир» и взмыл в воздух искать встречи с «МиГами».
По свидетельству бывшего пилота истребителя «МиГ» Давида Ландо, DC-3 сбит его сослуживцем по 483-му истребительно-авиационному полку Григорием Осинским. МиГ-15 Осинского, оборудованный дополнительными топливными баками, пригоден для работы в глубоких нейтральных водах. До нейтральных вод Осинский долетел за несколько минут; увидел цель; получил приказ уничтожить. Речи об опознании или принуждении самолета-нарушителя сесть на территории СССР не было. Первый раз Осинский проскочил тихоходный DC-3. Через две с половиной минуты после завершения маневра он открыл огонь; попал в правый мотор, самолет загорелся. Приказа стрелять по спасающемуся экипажу не поступало.
Самолет Осинского посадили в Риге. Летчика на транспортном самолете доставили в Москву, откуда он возвратился с орденом Боевого Красного Знамени. По мнению Ландо, приказ на поражение самолета в нейтральных водах мог поступить только из Москвы.
В 1992 году Министерством обороны России рассекречены документы по делу DC-3. Документально установлено, что шведский самолет сбит заместителем командира эскадрильи по политчасти 483-го истребительно-авиационного полка капитаном Григорием Осинским. Приказ на уничтожение дан командующим войсками Прибалтийского района воздушной обороны полковником Федором Ивановичем Шинкаренко (организатором сверхсекретной специальной группы истребителей, призванной подстерегать и уничтожать иностранные самолеты — нарушители границы).
Полет DC-3 зафиксирован РЛС в 12.15 на удалении 95 километров северо-западнее Виндавы, в нейтральных водах Балтийского моря. Самолет шел курсом на юг на высоте 7000 м.
В 12.44 развернулся и полетел в северном направлении.
В 12.46 произвел взлет Осинский на истребителе МиГ-15, оборудованном подвесными топливными баками.
В 13.14 он обнаружил DC-3 на высоте 6700 м впереди слева. После маневра сзади справа под ракурсом 2/4 с дистанции 800 м открыл огонь. До открытия огня DC-3 на приближение истребителя не реагировал. Трасса прошла ниже разведчика. Довернув истребитель и не выходя из атаки, Осинский с дистанции 500—600 м открыл огонь со всех точек, трассу снарядов и разрывы их хорошо видел. Из атаки вышел на дистанции 150—200 м влево; в этот момент левый мотор у разведчика загорелся, выпали шасси; самолет развернулся со снижением влево, на высоте 6000 м от самолета отделился один парашютист.
Самолет, весь объятый пламенем, с углом 50 градусов стал резко снижаться; на высоте 4000 м по горящему самолету Осинский произвел еще одну атаку; на высоте 3800 м падающий горящий самолет вошел в сплошную облачность. DC-3 сбит над открытым морем вне пределов территории СССР, в 100—110 км от пограничного города Вентспилс, в 13.20.
В 13.55 Осинский по приказанию Шинкаренко произвел посадку в Риге.
По свидетельству Героя Советского Союза генерал-полковника в отставке Ф.И. Шинкаренко, на DC-3 работала группа операторов, подготовленных в школе специалистов по радионаблюдению. Основная задача DC-3 — засечь расположение радиолокаторов ПВО СССР. Летали шведы осторожно и своеобразно: обычно вдоль границы, потом на короткое время пересекали границу, немного углублялись на территорию СССР, разворачивались и «удирали». Такие полеты стали обычным явлением. Перехватить и посадить разведчик на наш аэродром невозможно. Но допускать подобные полеты больше нельзя. Поэтому капитану Осинскому еще на земле Шинкаренко отдал приказ об уничтожении разведчика.
После атаки истребитель сопровождал горящий DC-3, пока тот не упал в нейтральных водах. Точку падения самолета засекли — она оказалась северо-восточнее острова Готланд.
По мнению Шинкаренко, связь DC-3 со своей базой оборвалась не внезапно и не случайно. Экипаж сам ее отключал для обеспечения секретности, как только разворачивал самолет в сторону СССР. Так они сделали и в этот раз. А после атаки МиГ-15 у DC-3 уже не было возможности выйти в эфир.
В этот же день военный министр СССР Василевский отправил Сталину рапорт: «Сегодня, 13 июня, в 13 часов 20 минут, в 100 километрах северо-западнее Виндавы нашим истребителем „МиГ-15“ сбит иностранный двухмоторный самолет при следующих обстоятельствах (излагается суть дела, основанная на докладе Шинкаренко. — И.М.)». И далее:
«По наблюдению летчика, сбитый самолет американского производства типа C-46D „Коммандо“, но опознавательных знаков летчик не видел.
Не исключено, что в определении типа самолета летчиком допущена ошибка, так как шведы имеют на вооружении несколько похожий по внешнему виду самолет «СААБ-90А»«.
Шведы организовали поисковые и спасательные работы как раз в том месте, где упал самолет, но достать его в 1952 году с глубины 220 м не могли.
Журналистские расследования в Швеции и в СССР приоткрыли тайну гибели DC-3 и восьми членов его экипажа: В. Бука, Б. Карлсона, Б. Нилсона, И. Свенсона, Д. Матсона, К. Джонсона, А Балмеберга, Г. Блека. Обо всех обстоятельствах гибели DC-3 в курсе не только советские, но и шведские военные. Шведы отлично знали не только то, что случилось с самолетом, но и где лежит сбитый «Дуглас». Видимо, обнародовать правду значило признать, что нейтральная страна вела себя не всегда нейтрально. По всей вероятности, медвежью услугу шведам оказали американцы. Именно они, потеряв два B-29, поняли: в районе начали весьма решительно действовать советские истребители-перехватчики. Но сами рисковать больше не стали, отправив на заклание услужливых скандинавов.
В марте 1993 года шведскими военными предпринята попытка найти самолет DC-3 с помощью подводного робота. Самолет найти не удалось, но при этом обнаружили неподалеку от шведского острова Готланд подводную лодку, предположительно русскую, типа «Львица» или «Барс», которая ориентировочно затонула в мае 1917 года.[5]
В ноябре 1994 года известный шведский журнал «Фолькет и Бильд» выступил с утверждением: власти СССР возвели на себя напраслину, заявив 18 ноября 1991 года, что шведский самолет-шпион не нарушал воздушную границу СССР и сбит не в небе над Прибалтикой, а над международными водами. Ссылаясь на рассекреченные документы МИДа Швеции и журналистское расследование (встреча с Ф. Шинкаренко и Г. Осинским, которые утверждали, что самолет находился над Прибалтикой), автор статьи Стефан Линдгрен делает вывод, что власти СССР (МИД, Министерство обороны, правительство) согласились на подобное признание и соответственно подтасовку фактов, чтобы получить шведские экспортные кредиты для Санкт-Петербурга и Ленинградской области.
6 сентября 1952 года британский реактивный истребитель DH-110 взорвался и упал на толпу зрителей, присутствовавших на авиашоу в Фарнборо. Убиты на месте 28 зрителей, еще 69 тяжело ранены.
Один из самых зрелищных элементов любого авиационного праздника или выставки авиатехники — групповой пилотаж на реактивных самолетах. Сегодня в каждой стране есть одна или несколько пилотажных эскадрилий, в которых служат лучшие летчики, великолепно владеющие сложнейшими современными машинами. Невозможно оторвать взгляд от головокружительных фигур высшего пилотажа. Но эта внешняя легкость достигается долгими часами изнурительных летных тренировок и тщательной наземной подготовкой. Любая оплошность или небрежность неизбежно заканчивается трагедией.
6 сентября 1952 года первый послевоенный авиасалон в Фарнборо собрал на летном поле Испытательного центра королевских ВВС более 100 тысяч зрителей.
Старший летчик-испытатель фирмы «Де Хевиленд» Джон Дерри восхищал посетителей невиданным доселе фокусом — он разгонял свой серебристый DH-110 (дальнейшее развитие истребителя «Вампир» и прототип будущего двухдвигательного палубного многоцелевого самолета «Си Виксен») до сверхзвуковой скорости и пикировал прямо на трибуну, стараясь направить ударную волну в сторону ошеломленных зрителей.
Первый скоростной проход закончился, с точки зрения Дерри, весьма удачно: от дикого рева турбин и грохота звуковой волны собравшиеся втянули головы и присели, с опаской провожая глазами маленький, но очень шумный самолет, который уже разворачивался на второй круг.
До трагедии оставались считанные секунды. Когда DH-110 на сверхзвуковой скорости проходил границу аэродрома, он в одно мгновение перевернулся на спину и, разваливаясь на куски, врезался в землю. Обломки самолета, словно гигантская шрапнель, изрешетили плотно стоявшую толпу. Джон Дерри и летчик-наблюдатель Тони Ричардс погибли в момент удара о землю. Их лихачество кончилось весьма трагически — 28 зрителей убиты на месте, еще 69 тяжело ранены.
Впоследствии многие очевидцы утверждали, что процесс разрушения самолета начался с левого двигателя, который оторвался от фюзеляжа, однако специалистам из Центра по расследованию авиационных катастроф, расположенного в Фарнборо, удалось восстановить истинную картину трагедии.
Когда Дерри выравнивал свой истребитель на сверхзвуковой скорости, аэродинамические нагрузки на правый элерон вместе со значительной положительной перегрузкой при выходе из пикирования привели к отрыву элерона и последующему разрушению всей машины. Катастрофы удалось бы избежать, если бы DH-110 был оборудован аэродинамическими перегородками на крыле. Второй экземпляр этой опытной машины, специально подготовленный к авиашоу в Фарнборо, имел перегородки. Но за несколько часов до начала полетов выяснилось, что у него неисправна гидросистема, и Дерри пришлось лететь на запасной машине, на которой аэродинамические гребни отсутствовали.
Из катастрофы в Фарнборо извлечен важный урок: во время демонстрационных полетов самолеты ни в коем случае не должны направляться в сторону трибун. Чтобы эта, казалось бы, очевидная истина стала еще нагляднее, 30 человек заплатили своими жизнями, но буквально через год, во время воздушного праздника, организованного ВВС США на военно-воздушной базе Хейфорд в Англии, истребители вновь проносились над самыми головами ошалевших от невыносимого грохота зрителей.
На авиашоу снова и снова случаются ужасающие катастрофы. Вот хроника самых страшных из них.
19 июля 1965 года, Франция. Во время международного авиасалона в парижском аэропорту Ле-Бурже итальянский военный самолет «Фиат G-91» при посадке не попал на взлетно-посадочную полосу. На расположенной вдоль полосы автостоянке он повредил около 50 припаркованных там автомобилей, 9 человек погибли, 12 получили тяжелые ранения.
24 сентября 1972 года, США. Горящий реактивный истребитель упал на кафе-мороженое в Сакраменто (Калифорния); 22 человека погибли, в их числе 10 детей. Пилот получил легкие травмы. Вскоре после взлета во время авиашоу его самолет попал в «штопор».
8 июня 1973 года, Франция. На парижском авиасалоне взорвался и упал на деревню советский сверхзвуковой самолет Ту-144. 14 человек погибли.
5 сентября 1982 года, Германия. При демонстрации фигур высшего пилотажа в Бад-Дюркхайме пять человек убиты упавшим американским бипланом. Пилот получил тяжелые ранения.
11 сентября 1982 года, Германия. Военный вертолет США типа «Giant Chinook CH-47», на борту которого находились парашютисты из Франции, Англии и Германии, во время празднования Международного дня дирижабля в Маннгейме упал на скоростную автомобильную магистраль. Все 46 пассажиров погибли.
23 мая 1983 года, Германия. Во время авиашоу во Франкфуртском аэропорту Рейн-Майн на шоссе упал канадский реактивный истребитель и врезался в машину. Пилот успел катапультироваться и остался жив. Шесть членов семьи одного священника сгорели в собственном автомобиле.
28 августа 1988 года, Германия. Три реактивных самолета итальянской эскадрильи высшего пилотажа «Frecce Tricolori» во время демонстрационного полета на американской военно-воздушной базе Рамштайн столкнулись, загорелись и упали на зрителей. Три пилота и 31 зритель погибли. В течение следующих недель от травм скончались еще 36 человек из 388 раненых.
22 октября 1989 года, Эквадор. На авиашоу эквадорский военный «Ягуар» упал на жилые дома портового города Гуаякиль; 10 человек погибли; 7 жителей получили тяжелые, ожоги.
9 мая 1993 года, Россия. Во время празднования 48-й годовщины окончания войны на авиашоу в уральском Нижнем Тагиле упал спортивный самолет Як-52. Погибли не менее 18 человек, многие получили тяжелые ранения.
26 июля 1997 года, Бельгия. Во время международной авиационной выставки в Остенде при выполнении «мертвой петли» потерял управление и загорелся биплан королевских ВВС Иордании XT-300. Пилот и 8 зрителей погибли, 57 человек получили ранения.
27 июля 2002 года, Украина. На авиашоу под Львовом во время выполнения фигуры высшего пилотажа на зрителей упал истребитель Су-27. Авиашоу проводилось по случаю 60-летия 14-го авиационного корпуса военно-воздушных сил Украины на аэродроме Скнилов. Погибли 83 человека, 199 получили ранения.
З мая 1953 года в 50 километрах от Калькутты (Индия) во время сильной бури разрушился в воздухе первый в мире реактивный лайнер «Комета-1» G-ALYV. Погибли 43 человека.
В 1949 году весь мир облетела сенсационная новость: 7 июля в Англии пассажирский самолет с четырьмя реактивными двигателями «Комета» совершил первый полет. Начиналась эра реактивной авиации.
Изящные линии новой машины вызвали восторг публики, технические характеристики новинки не оставляли никаких шансов конкурентам. Максимальная скорость лайнера 700 км/ч на высоте 11000 м, расчетная дальность полета 2560 км. Пассажирский салон первоначально рассчитан на 32 места.
Разработку и постройку первого образца реактивной «Кометы» английская фирма «Де Хевиленд» проводила в обстановке строжайшей секретности. Испытания опытного самолета проходили довольно успешно, и уже в сентябре 1949 года он стал событием знаменитого авиасалона в Фарнборо. В следующем году появилась вторая «Комета».
Новая машина один за другим била мировые рекорды. Например, расстояние 2396 км от Лондона до Триполи «Комета» преодолела в два раза быстрее самолетов DC-4 и «Авро Йорк», обслуживавших эту трассу (3 часа 23 минуты), а на обратный путь затратила и того меньше — 3 часа 13 минут. Затем последовали Рим (2 часа в одну сторону) и Каир (5 часов 7 минут). Первый серийный экземпляр «Кометы-1» поднялся в небо в январе 1951 года. Реактивный первенец мог перевозить до 36 пассажиров. Дальность полета варьировалась от 2800 км (с полной коммерческой нагрузкой) до 6170 км (с максимальным запасом топлива). Практический потолок «Кометы-1» составлял 13100 метров. Максимальный взлетный вес машины 48 тонн. В конструкции самолета широко использовались новейшие алюминиевые сплавы, причем многие металлические детали (в основном панели обшивки) крепились друг к другу с помощью синтетического клея «Редакс».
В феврале 1951 года в воздух поднялся прототип «Кометы-2», на котором установлены новые турбореактивные двигатели «Эвон 502». Увеличение тяги и снижение удельного расхода топлива позволили повысить коммерческую нагрузку «Кометы» до 6, 2 т, а дальность — до 4060 км. В удлиненном на один метр фюзеляже могли с комфортом разместиться 44 пассажира. Изменение профилей крыла улучшило летные и пилотажные характеристики на малых скоростях полета. Перспективной новинкой заинтересовались сразу пять авиакомпаний, сделавших заказы на 16 «Комет». 2 мая 1952 года при огромном стечении народа «Комета-1» авиакомпании BOAC (бортовой номер G-ALYP) отправилась в первый коммерческий рейс по маршруту Лондон — Йоханнесбург. Расстояние 10821 км экипаж капитана Маженди преодолел за 23 часа, причем большую часть путешествия заняли промежуточные посадки в Риме, Бейруте, Хартуме, Энтебе и Ливингстоне.
Британская авиация и фирма «Де Хевиленд» почивала на лаврах. Принцесса Маргарет и королева-мать стали одними из первых пассажиров «реактивного чуда».
В сентябре этого же года объявлено о начале производства трансатлантической модели «Кометы». Оснащенная новейшими двигателями «Эвон RA26» фирмы «Роллс-Ройс», «Комета-3» могла перевезти от 58 до 76 пассажиров на расстояние 4320 километров без посадки. Министерство снабжения Англии немедленно выдало заказ на постройку опытного образца. И почти вслед за этим фирма «Де Хевиленд» подписала контракт на поставку трех «Комет-3» с одной из крупнейших американских компаний — «Пан Америкэн». Британцы становились лидерами мирового авиастроения.
Но, как это часто бывает в жизни, головокружительные успехи часто сменяются не менее впечатляющими падениями. 26 октября 1952 года, спустя немногим более пяти месяцев с начала коммерческой эксплуатации, погибла первая «Комета». В римском аэропорту «Чампино» разбился самолет авиакомпании BOAC. Это машина первой серии, совершавшая регулярный рейс по маршруту Лондон — Йоханнесбург. После дозаправки в Риме экипаж и 33 пассажира собирались продолжить свой путь в Южную Африку, но на взлете капитан слишком рано потянул штурвал на себя и мощности двигателей не хватило, чтобы преодолеть резко возросшее аэродинамическое сопротивление. В результате «Комета» вылетела с полосы, снесла стойки шасси о земляную насыпь и замерла посреди поля. К счастью, обошлось без пожара и все пассажиры благополучно покинули полуразрушенный самолет.
Комиссия по расследованию причин аварии признала виновником происшествия капитана «Кометы», после чего он понижен в звании и списан на грузовые «Йорки». Репутация фирмы «Де Хевиленд» осталась незапятнанной.
Прошло еще полгода, и в Карачи не смогла оторваться от земли «Комета», направлявшаяся в Сидней. Эта машина принадлежала авиакомпании «Канадиан пасифик» и предназначалась для работы на тихоокеанских линиях. На взлете самолет слишком рано задрал нос. «Комета» проломила забор, ограждавший летное поле, и врезалась в крутой склон оврага. В пламени вспыхнувшего вслед за ударом пожара погибли пять членов экипажа и шесть техников авиакомпании. И опять в качестве причины катастрофы названа ошибка капитана, который не имел достаточного опыта полетов на реактивных машинах. Несмотря на то что следственная комиссия не поставила под сомнение безопасность конструкции «Кометы», компания «Канадиан пасифик» решила отказаться от приобретения еще двух машин этого типа и разорвала контракт с «Де Хевиленд».
Реактивная «Комета-1» довольно трудна в пилотировании. Особенное внимание от летчиков требовалось во время взлета и посадки. Поэтому управлять машиной доверяли только самым опытным пилотам. Но авария в Риме и катастрофа в Карачи и еще несколько подобных происшествий, закончившихся без жертв, поставили под сомнение безопасность машины.
Через год после выхода «Кометы» на международные линии с реактивным самолетом произошла страшная катастрофа. 3 мая 1953 года «Комета-1» авиакомпании BOAC, совершавшая рейс Сингапур — Лондон, разрушилась в воздухе.
Реактивный самолет с регистрационным номером G-ALYV совершил промежуточную посадку в Калькутте. На его борту находилось 43 пассажира и члена экипажа. Несмотря на надвигавшийся тропический шторм чудовищной силы, капитан Хэддон принял решение вылетать в Дели.
Спустя шесть минут после взлета капитан «Кометы» М. Хэддон сообщил в Центр УВД, что самолет попал в сильную грозу, но продолжает набор высоты. Через мгновение связь с «бортом» G-ALYV прервалась.
Вскоре из небольшой деревушки, расположенной в 25 милях к западу от Калькутты, в полицию пришло тревожное сообщение. По словам крестьян, около их деревни упал большой самолет. Сначала они заметили яркую вспышку в облаках. Вслед за этим из грозовых туч на деревья рухнул самолет — лишившаяся крыльев «Комета», в которой что-то горело и взрывалось. На месте ее падения возник сильный пожар.
Тщательно изучив останки «Кометы», индийская следственная комиссия пришла к выводу, что причиной гибели самолета стало разрушение и последующий отрыв левой подвижной части руля высоты, вследствие чего лайнер потерял управление и вошел в нисходящую спираль. От возникших перегрузок левое крыло разломилось в районе седьмой нервюры, и в крыльевом топливном баке начался пожар.
Кстати, при прочностных испытаниях прототипа «Кометы» инженеры обнаружили усталостное разрушение металла именно у нервюры № 7. Конструкторов самолета немедленно предупредили об опасности, и у серийных машин этот узел был значительно усилен.
В отчете комиссии по расследованию трагедии в Калькутте утверждается, что тропический шторм, в который попала «Комета» G-ALYV, оказался настолько сильным, что ни один самолет не смог бы его выдержать. Чередующиеся восходящие и нисходящие потоки бросили машину в пике. Пытаясь вывести «Комету» в горизонтальный полет, капитан приложил чрезмерные усилия, что и привело к разрушению руля высоты. В пользу этой версии говорит тот факт, что рукоятки управления двигателями самолета находились в положении малого газа, то есть пилот уменьшил тягу турбин, чтобы облегчить вывод из пике.
После окончания расследования индийской стороной обломки «Кометы» G-ALYV отправили в Англию для более тщательного изучения. Части левого крыла и руля высоты среди этих обломков не оказалось. Специалисты из Фарнборо имели солидный опыт расследования авиационных катастроф, и если бы они получили в свое распоряжение все найденные останки самолета, усталостные трещины в левом крыле наверняка были бы обнаружены.
В это же время Британский авиационный регистр настойчиво пытался внедрить в практику более жесткую методику прочностных испытаний гражданских самолетов. Правда, тогда наука еще практически ничего не знала об усталости металла. При испытаниях самолеты подвергались воздействию только статических нагрузок. «Де Хевиленд» — одна из первых авиастроительных компаний, которая начала подвергать свои пассажирские машины нагрузкам, значительно превосходящим требования Регистра.
Серия испытаний «Кометы» по методике Королевских ВВС закончилась осенью 1953 года и принесла неутешительные результаты: фюзеляж самолета демонстрировал явные следы усталостных разрушений. От углов прямоугольных иллюминаторов тянулись едва заметные трещинки. Но нагрузки, которые прилагались к конструкции машины в процессе этих испытаний, оказались столь велики, что конструкторы «Де Хевиленд» посчитали абсолютно невозможным возникновение аналогичных разрушений в процессе нормальной эксплуатации самолета.
Частые аварии и катастрофы подрывали доверие клиентов к реактивному лайнеру. В июне 1953 года — очередная авария: при посадке в аэропорту Дакара разбилась «Комета-1» французской авиакомпании UAT. Таким образом, за 18 месяцев коммерческой эксплуатации число серьезных происшествий, связанных с «Кометой», достигло пяти. Все понимали, что освоение новой техники всегда связано с определенным риском. Но «Комета» побила все рекорды — практически каждые три месяца одна превращалась в обломки.
10 января 1954 года реактивный лайнер «Комета-1» G-ALYP развалился в воздухе и упал в Тирренское море у острова Эльба. Погибли 35 человек.
10 января 1954 года, в 10.31 по местному времени, реактивный самолет «Комета-1» (бортовой номер G-ALYP) авиакомпании BOAC поднялся в небо с ВПП Римского аэропорта. Лайнер выполнял рейс по маршруту Сингапур — Лондон, с промежуточными посадками в Бейруте и Риме. Капитан Гибсон передал на землю, что взлет прошел нормально. Диспетчер разрешил набрать высоту 10500 м.
В 10.34 капитан Гибсон сообщил службе УВД, что пройден радиомаяк Остии. Через 16 минут «Комета» уже над Орбетелло. На высоте 8500 м лайнер пересек береговую черту Италии и взял курс на остров Эльба. Во время полета капитан «Кометы» держал связь со своим коллегой из компании BOAC, который вел поршневой «Аргонавт» в нескольких десятках километров впереди. «Аргонавт» вылетел из Рима на 10 минут раньше G-ALYP, и его экипаж располагал свежей метеосводкой.
В 10.52 Гибсон попросил капитана «Аргонавта» сообщить ему высоту верхней кромки облачности, которая наблюдалась впереди. Ответа не последовало, и тогда он решил повторить запрос: «George How Jig (GHJ — позывные „Аргонавта“. — И.М.), это George Yoke Peter (GYP — позывные „Кометы“. — И.М.). Сообщите…». На этом связь оборвалась.
«Комета-1» развалилась на части на высоте 27000 футов (8100 м). Тысячи мелких обломков рассеяны ветром на территории нескольких десятков квадратных километров. Среди пассажиров 10 школьников, возвращавшихся в Лондон после рождественских каникул. Все 35 человек, в том числе 6 членов экипажа, на борту «Кометы» погибли.
Джованни ди Марко, рыбак с острова Эльба, в Тирренском море, ставил сети, когда один за другим над его головой раздалось три негромких взрыва. После минутного затишья из облаков вывалился какой-то серебристый объект, за которым тянулся шлейф густого дыма, и, подняв фонтан брызг, рухнул в воду. Ди Марко и другие рыбаки направили свои лодки к месту падения самолета. К сожалению, было уже слишком поздно: на поверхности воды, покрытой слоем керосина и пятнами масла, плавало лишь несколько обезображенных тел. Подобрав несколько трупов, рыбаки поспешили в Порто-Феррайо, чтобы сообщить о трагедии.
Итальянский фермер, охотившийся в окрестностях Порто-Феррайо, сообщил комиссии по расследованию причин катастрофы: «Я стоял на невысоком пригорке, на месте бывшей артиллерийской позиции. Высоко в небе шумел самолет, но я не обращал на него внимания. Вдруг я услышал громкий звук, похожий на рев. Я оглянулся и увидел, как в море падают два обломка самолета, причем один из них охвачен пламенем». Другой свидетель так описывал увиденное: «Со стороны моря раздался какой-то рев, и я увидел, как из облаков падает огненный шар. Он скрылся под водой, а над местом падения еще долго клубился дым».
Итальянцы развернули спасательную операцию. Множество рыбацких лодок при поддержке трех военных кораблей и нескольких самолетов поисково-спасательной службы обследовали район падения «Кометы». Подобрали только 15 тел. К концу дня на берег доставили несколько подушек от пассажирских сидений, личные вещи, мешки с почтой и фрагменты самолета. И это все, что осталось от «Кометы».
После страшной трагедии компания «Де Хевиленд» начала терпеть убытки. Подозрения в недостаточной прочности и надежности конструкции лайнера отпугивали потенциальных клиентов.
На следующий день авиакомпания BOAC сделала в прессе следующее заявление: «Предосторожность заставляет нас временно прекратить регулярные полеты „Комет“. Мы хотим убедиться в абсолютной надежности и безопасности находящихся в эксплуатации машин этого типа. С этой целью все „Кометы“, принадлежащие BOAC, пройдут тщательный осмотр в Лондонском аэропорту. В настоящее время сэр Майлз Томас (президент BOAC), сэр Джеффри де Хевиленд и руководство министерства авиации полностью посвятили себя поискам выхода из сложившейся ситуации. Они обещали сделать все возможное для того, чтобы сохранить доброе имя самолета».
Решение приостановить эксплуатацию «Комет» принято руководством авиакомпании BOAC совершенно добровольно, поскольку сертификат летной годности на машину продолжал действовать. Сразу же после катастрофы начала работу следственная комиссия. Руководители «Де Хевиленд» и BOAC надеялись, что подтвердится версия о взрыве бомбы на борту G-ALYP. Однако английские, итальянские и ливанские (перед посадкой в Риме «Комета» дозаправлялась в Бейруте) полицейские никаких свидетельств в пользу теракта не обнаружили.
Итальянская сторона позволила англичанам самим вести расследование, мотивируя это тем, что ни одна страна в мире не имела такого опыта постройки и эксплуатации реактивных пассажирских самолетов, как Великобритания, а Центр по расследованию авиационных происшествий из Фарнборо был лучшим в Европе учреждением подобного рода.
Фрагменты G-ALYP переданы для изучения английским экспертам. Но по этим обломкам сделать какие-либо выводы о вероятных причинах катастрофы не представлялось возможным. Оставалось только догадываться, что погубило «Комету»: флаттер рулей; полный отказ гидросистемы; потеря управления или, может быть, взрыв одного из двигателей? Проводились аналогии между трагедией «Кометы» G-ALYV в окрестностях Калькутты и гибелью G-ALYP у берегов Эльбы. Хотя катастрофа в индийском небе произошла на высоте примерно 3500 м в страшный тропический шторм, а «римский» самолет развалился на высоте 8100 м в прекрасную погоду, обе «Кометы» внезапно разрушились в воздухе.
Тем временем итальянские патологоанатомы проводили вскрытие погибших в римской авиакатастрофе. Им удалось доказать, что смерть пассажиров «Кометы» наступила не от взрыва или пожара на борту самолета. Причиной гибели 35 человек стали многочисленные тяжелые травмы, полученные при взрывной декомпрессии. Когда фюзеляж «Кометы» разрушился по неизвестной причине, людей начало со страшной силой швырять из стороны в сторону. А огонь оставил свои следы на телах жертв, уже мертвых.
Это заключение повергло в шок специалистов из Центра по расследованию авиационных происшествий. К моменту гибели самолет G-ALYP успел налетать всего 3681 час. В процессе испытаний конструкция новой машины подвергалась критическим нагрузкам. Фюзеляж «Кометы» выдерживал внутреннее давление, в 2, 5 раза превосходящее максимально допустимое при обычной эксплуатации. Правда, на начальной стадии прочностных испытаний инженеры «Де Хевиленд» обнаружили микротрещины в углах иллюминаторов пассажирского салона, но их появление вызвано приложением к обшивке самолета переменных нагрузок, на порядок превосходивших нормальные. В ходе следствия высказывалась версия усталостного разрушения конструкции машины, но ее тут же отбросили как маловероятную. Специалисты-материаловеды отвергали возможность возникновения усталостных микротрещин в обшивке самолета на ранней стадии его эксплуатации.
На помощь экспертам из Фарнборо пришел Королевский военно-морской флот. У берегов Эльбы курсировали два глубоководных тральщика, противолодочный фрегат и три спасательных судна, включая «Си Салвор», специальный плавучий кран, предназначенный для подъема затонувших подводных лодок. Неделю за неделей при помощи тралов и драг корабли обследовали дно Тирренского моря в надежде подцепить останки погибшей «Кометы». Использовались даже батисферы и подводные телекамеры. Но район поиска слишком велик, а значительная глубина (от 150 до 200 м) в месте падения самолета не позволяла использовать водолазов.
Наконец удалось определить примерное место падения «Кометы», и район работы английских кораблей сократился до нескольких десятков квадратных километров.
Штормовая погода значительно усложняла поиски. Тогда в дело пошли эхопеленгаторные станции, установленные на противолодочном корабле. С их помощью на дне находили обломки «Кометы», а тральщики поднимали их на борт.
В конце февраля эхолокатор показал наличие на дне большого скопления металла. «Си Салвор» поднял на палубу хвостовую часть «Кометы», хвостовое оперение и фрагмент пассажирского салона с гермошпангоутом, туалетами и баром, в котором сохранились бутылки спиртного.
Налетевший шторм вновь загнал корабли экспедиции в гавань, и только «Си Салвор» продолжал работу.
К 15 марта море успокоилось, и с помощью батисферы обнаружили задний лонжерон самолета, обломки переднего лонжерона, центральную секцию фюзеляжа с двумя двигателями и центропланом. Позже удалось поднять фрагмент фюзеляжа с двигателями и основными стойками шасси. Но большая часть «Кометы» по-прежнему покоилась на дне.
Пока экипажи спасательных судов занимались поисками останков G-ALYP, инженеры «Де Хевиленд» не теряли времени даром. В течение девяти недель все машины, принадлежавшие авиакомпании BOAC, прошли тщательную проверку с использованием новейшего диагностического оборудования. По результатам обследования эксперты предложили около 50 модернизаций, призванных сделать «Комету-1» более безопасной. Ключевым предложением стала установка броневых плит вокруг двигателей, для того чтобы предотвратить поражение топливных баков и пассажирского салона лопатками турбины в случае их обрыва.
Тем временем руководство BOAC все чаще стало проявлять недовольство медленным ходом расследования. В течение десяти недель всем «Кометам» этой компании запретили летать, что приносило огромные убытки. Поскольку официального запрета министерства авиации на эксплуатацию «Комет» не было. 23 марта 1954 года компания BOAC разрешила продолжить полеты, так и не выяснив до конца причину трагедии.
Четвертого апреля удалось обнаружить на дне моря носовую часть лайнера вместе с пилотской кабиной. Но и это не приблизило следствие к раскрытию тайны гибели «Кометы».
8 апреля 1954 года реактивный самолет «Комета-1» G-ALYY развалился и рухнул в Средиземное море в районе Неаполя. 21 человек погиб.
В течение двух недель после отмены запрета на выполнение регулярных рейсов «Кометы» компании BOAC совершали успешные полеты. Доверие к реактивным самолетам было восстановлено, билеты на них распродавались на три месяца вперед. Даже крупнейшая авиакомпания Южной Африки, главный конкурент BOAC на трассе Лондон — Йоханнесбург, вынуждена была арендовать «Комету» для полетов по этому маршруту.
7 апреля 1954 года реактивный лайнер с регистрационным номером G-ALYY под управлением южноафриканского экипажа ушел в чартерный рейс из аэропорта Хитроу.
До первой промежуточной посадки в Риме машина вела себя безукоризненно. Но во время предполетного осмотра инженер наземной службы BOAC в аэропорту «Кампино» обнаружил, что тридцать болтов, крепящий съемную панель обшивки левого крыла к набору, ослабли. Выяснилось, что за день до вылета в Йоханнесбург эта панель демонтирована в Лондоне, во время проведения регламентных работ, а затем установлена на место. Поскольку в полете еще обнаружились неполадки с указателем уровня топлива, вылет в Каир решили отложить на сутки.
Вечером 8 апреля машина полностью готова к полету. В 18.32 «Комета-1» G-ALYY поднялась в воздух. Капитан Мостерт уверенно вел машину, набирая заданную высоту 10200 м. Над радиомаяком Остии экипаж вышел на связь с диспетчером и сообщил, что они находятся на высоте 2400 м. Погода хорошая, турбулентность атмосферы практически отсутствовала, но небо затянуто облаками.
В 19.07 с борта «Кометы» передали, что набрали высоту 9600 м и корабль проходит Неаполь. Затем капитан Мостерт сообщил диспетчеру аэропорта Каира, что ожидаемое время прибытия — 21.20. На этом связь оборвалась. «Комета» разрушилась в воздухе на высоте примерно 9900 м. Обломки рухнули в Средиземное море и затонули на километровой глубине. Со дня постройки G-ALYY успел налетать всего 2704 часа.
Частная немецкая радиостанция, прослушивавшая переговоры службы УВД и пилотов, зафиксировала отчаянные попытки диспетчеров Рима и Каира связаться с пропавшим самолетом и сообщила об этом прессе. Вскоре мир облетела печальная новость: еще одна «Комета-1» погибла.
На этот раз реакция официального Лондона была жесткой. Не успела еще авиакомпания BOAC сообщить об очередном прекращении эксплуатации «Комет», как вечером того же дня министр авиации Великобритании сэр Леннокс-Бойд аннулировал сертификат аэропригодности на самолет «Комета-1». Слишком уж дорогую цену платили пассажиры и экипажи новой машины за ее освоение. С 1952 по 1954 год катастрофы «Комет» унесли жизни 111 человек, причем причины гибели трех машин так и не установлены.
В район предполагаемого падения G-ALYY направился авианосец «Игл» в сопровождении эсминца «Дэринг». Самолеты начали облет места катастрофы. К поискам пострадавших подключилась спасательная служба ВМС Италии, а также патрульные самолеты США и нескольких скандинавских стран.
В полдень 9 апреля экипаж самолета «Амбассадор» авиакомпании BEA сообщил, что наблюдает большое масляное пятно примерно в 120 километрах от Неаполя. Вслед за радиограммой с «Амбассадора» пришло известие: в 50 километрах от небольшого курортного городка Стромболи обнаружены плавающие обломки и тела погибших. «Игл» тут же направился в указанный квадрат. Вскоре сигнальщики авианосца заметили на поверхности воды маслянистые пятна, а затем и останки «Кометы». До наступления темноты на борт корабля удалось поднять пять трупов и фрагменты лайнера. Еще шесть тел волны вынесли на итальянский берег. Из-за больших глубин в месте падения «Кометы» подъем затонувших частей самолета был затруднителен.
После катастрофы «Кометы-1» G-ALYY фирма «Де Хевиленд» оказалась перед реальной угрозой потери 40 миллионов фунтов стерлингов в виде разорванных контрактов на поставку реактивных лайнеров. Все выпущенные до сих пор машины первой серии отправили в «отстойники» аэропортов Лондона, Каира, Коломбо. Авиакомпании несли колоссальные убытки. Требовалось срочно разобраться в причинах гибели машин.
Из трех «Комет», потерпевших катастрофу в воздухе, одна разрушилась на сравнительно небольшой высоте во время тропического шторма. Но две другие погибли при подозрительно схожих обстоятельствах: самолеты обслуживали один и тот же маршрут и развалились в воздухе на большой высоте, в 50 километрах от римского аэропорта Кампино. До момента предполагаемого разрушения полет «Комет» проходил в нормальном режиме. Гибель машин внезапна: ни один пилот не успел сообщить на землю о каких-либо неисправностях, возникших на борту.
На первом этапе расследования одной из главных версий был теракт. Тем более что к службе безопасности аэропорта Кампино и прежде имелось немало претензий. Однако, по заключению патологоанатомов, характер повреждений на телах погибших в катастрофах «Комет» G-ALYP и G-ALYY позволял сделать вывод, что причиной смерти пассажиров стала взрывная декомпрессия. Не взрыв, не пожар, не осколки бомбы, а резкое падение давления в момент разрушения фюзеляжа. Таким образом, версия саботажа исключалась, как и взрыв одного из двигателей. На самолете G-ALYY были установлены броневые экраны, защищавшие крыло и фюзеляж машины от разлетавшихся лопаток турбин. Если бы один из двигателей разрушился, пассажиры и топливные баки не пострадали бы, а экипаж успел бы подать на землю аварийный сигнал. Тем более что на двигателях самолета G-ALYP, извлеченных со дна моря, дефектов не обнаружили.
На раскрытие тайны гибели «Комет» бросили лучшие умы Англии. Разгадку могли подсказать фрагменты G-ALYP, покоившиеся на дне Средиземного моря, у берегов острова Эльба.
В Фарнборо работу следственной комиссии возглавил Арнольд Халл, талантливый молодой математик из Кембриджа. Он блестяще справился с порученным заданием и впоследствии удостоился рыцарского титула. Британское правительство, фирма «Де Хевиленд» и авиакомпания BOAC не жалели сил и средств на проведение расследования. Экспедиция ВМФ в Средиземном море была усилена. BOAC доставила «Комету» G-ALYU в Фарнборо для проведения прочностных испытаний. Все просьбы Халла о дополнительных людских и материальных ресурсах удовлетворялись в кратчайшие сроки.
Разрушение конструкции самолета в результате усталости металла казалось специалистам невероятным, но других причин катастрофы быть не могло.
За семь недель в Фарнборо построили гигантский бассейн, в который поместили фюзеляж «Кометы» G-ALYU. Лайнер подвергали переменным нагрузкам, подобным тем, которые машины испытывают в реальном полете. В течение шести месяцев G-ALYU непрерывно «летал». Как и предполагали, первыми не выдержали крылья. В районе вырезов ниш основных стоек шасси обнаружены микротрещины, через 130 часов наземных «полетов» они достигли длины 10 дюймов (25 см). Однако все «Кометы», принадлежавшие компании BOAC, проходили предполетный осмотр по специальной методике, исключавшей выход машины на линию с какими бы то ни было повреждениями внешних поверхностей. Разгадку гибели самолетов следовало искать в другом месте.
В конце мая в Фарнборо доставили хвостовую часть «Кометы» G-ALYP, которая заняла свое место в ангаре, где инженеры тщательно выкладывали остов погибшего самолета. Левая, подвижная часть руля высоты (та самая, которая стала вероятной причиной гибели «Кометы» в Индии) так и не найдена.
Очевидцы падения G-ALYP утверждали, что хвост самолета отвалился почти сразу и падал отдельно от основной части фюзеляжа. Но блестящая работа экспертов полностью опровергла их показания.
В конце июня 1954 года во время очередного испытания G-ALYU в бассейне давление внутри фюзеляжа вдруг упало до нуля. Оказалось, что в углу одного из иллюминаторов пассажирского салона образовалась трещина, в результате часть обшивки фюзеляжа в этом месте была вырвана давлением воды. Это сочли простой случайностью, самолет после ремонта вновь поместили в бассейн.
Не прошло и недели, как при очередной попытке поднять давление внутри фюзеляжа стрелки манометров упали до нулевой отметки. На этот раз из левого борта «Кометы» G-ALYU вырван кусок 2 кв. м, и опять из-за трещины около иллюминатора!
Опыты с «полетами» в бассейне показали, что запас прочности «Кометы» оказался сильно завышенным инженерами фирмы «Де Хевиленд», а напряжение металла в местах вырезов в обшивке самолета (иллюминаторы, двери, ниши шасси) — гораздо большим, чем считалось ранее. В результате усталостное разрушение отдельных узлов самолета происходило на очень ранней стадии эксплуатации.
Параллельно с «полетами» в бассейне в Фарнборо проходили и другие эксперименты, призванные пролить свет на загадку гибели «Комет».
При более тщательном изучении обшивки самолета удалось обнаружить едва заметные микротрещины вокруг так называемых окон приемных антенн автоматического радиокомпаса (АРК). Скорее всего, именно в этой области начинался процесс разрушения самолета. Затем воздушный поток срывал верхнюю часть обшивки, после чего «Комета» разламывалась на три части в районе передней и задней кромки крыльев. При этом в средней части фюзеляжа вспыхивал пожар. Первым падал в воду хвост самолета, за ним — горящая центральная секция и консоли крыльев.
Расследование обстоятельств катастрофы «Кометы» G-ALYP длилось уже пять месяцев, а комиссия все еще не могла назвать причину разрушения самолета в воздухе. Дело пошло гораздо быстрее, когда в августе 1954 года тральщики подняли на поверхность еще три фрагмента обшивки фюзеляжа, включая и центральную секцию с «окнами» АРК.
Усталость металла в области «окон» достигла предела разрушения. Отверстия под заклепки были просверлены слишком близко к кромке «окон» и друг к другу. От них во все стороны разбегались едва видимые трещинки. Прочность обшивки в этом месте снижена еще и из-за дефектов сборки.
Обломки, поднятые со дна Средиземного моря, результаты многочисленных экспериментов, «полеты» «Кометы» G-ALYU в бассейне и прочие доказательства, собранные комиссией Халла, позволили четко определить причину гибели около острова Эльба самолета G-ALYP. Ею оказалась недостаточно прочная панель обшивки средней части фюзеляжа, в которой вырезаны «окна» радиокомпаса.
Но вопрос о причине разрушения в полете машины G-ALYY все еще оставался открытым. Поскольку обломки самолета покоились на недосягаемой глубине у берегов Италии, единственным серьезным доказательством идентичности причин катастрофы двух «Комет» служили заключения британских и итальянских патологоанатомов, утверждавших, что в обоих случаях смерть людей наступила из-за взрывной декомпрессии фюзеляжа. Как и предполагалось, «Комета» G-ALYY погибла точно так же, как и G-ALYP.
Наконец расследование, продолжавшееся почти шесть месяцев и стоившее британской казне 2 миллиона фунтов стерлингов, завершилось. Теперь свое слово должен сказать суд.
Слушания по этому делу в Верховном суде начались 19 октября 1954 года под председательством лорда Коэна. В течение пяти недель состоялось 22 судебных заседания, на которых были заслушаны показания 44 свидетелей, прочитано 24 аффидавита и представлено 145 вещественных доказательств. По результатам слушаний подготовлен многостраничный отчет. Суд признал следующее: фюзеляж самолета «Комета-1» оказался подверженным усталостному разрушению. Его прочность значительно ниже, а продолжительность жизни — короче расчетных. Прочность консолей крыла и сопел двигателей тоже оставляла желать лучшего.
Закрывая судебные слушания, лорд Коэн сказал:
«Я на сто процентов уверен, что катастрофы „Комет“ G-ALYP и G-ALYY произошли не из-за незаконного вмешательства в деятельность авиации или преступной халатности любой из сторон, причастных к их проектированию, постройке и эксплуатации. Я также ни в чем не могу обвинить людей, принявших решение о возобновлении эксплуатации самолетов этого типа в марте 1954 года (после гибели G-ALYP).
Несомненно, в процессе проектирования, разработки и постройки опытных экземпляров «Комет» фирма «Де Хевиленд» приложила все усилия, чтобы новая машина оказалась максимально надежной и безопасной. Для достижения этих целей специалисты стремились как можно более точно определить общую прочность конструкции, а не распределение напряжений в углах прямоугольных иллюминаторов. Но можно ли обвинять их за это? Ни в коей мере. В середине 1940-х годов проблема усталостного разрушения металла под воздействием переменных нагрузок еще не была в достаточной мере изучена, и статические испытания, которым фирма «Де Хевиленд» подвергала свои изделия, считались в то время более чем весомым доказательством их прочности».
Богатый фактологический материал, собранный экспертами из Фарнборо, значительно обогатил материаловедение новыми знаниями о прочности металлических конструкций и усталостном разрушении металла
Но даже после заседания суда оставались вопросы, так и не получившие ответов. Например, почему «Кометы» в процессе нормальной эксплуатации разрушались в несколько раз быстрее, чем при проведении эксперимента на земле?
К сожалению, катастрофа «Кометы» в Индии выпала из поля зрения комиссии Халла, а ведь изучение обстоятельств гибели машины G-ALYV и ее обломков пролило бы свет на последующие трагедии над Средиземным морем. Официальное заключение индийской следственной комиссии гласило, что «Комета» G-ALYV разрушилась, попав в тропический шторм небывалой силы.
В районе гибели «борта» G-ALYP на высоте 10 километров скорость ветра достигала 180 км/ч. Не исключено, что «Комета» могла попасть в зону высокой турбулентности и ослабленный усталостью металла фюзеляж просто не выдержал жестокой тряски. Таким образом, толчком к началу разрушения в полете «Комет» G-ALYV и G-ALYP могли стать неблагоприятные погодные условия. И если эти предположения верны, то гибель машины G-ALYY представляется полной загадкой. Восьмого апреля 1954 года метеорологическая станция Неаполя зафиксировала уникальное явление: на всем протяжении последнего полета «Кометы» мертвый штиль. Наиболее вероятное объяснение гибели машины — неисправность автопилота.
Некоторые специалисты до сих пор ставят под сомнение выводы комиссии Халла. Так, например, после тщательного изучения архивных документов удалось установить, что фюзеляж «Кометы» G-ALYU, которая «летала» в бассейне, разломился совсем не в том месте, что фюзеляж G-ALYP над островом Эльба. Другие убеждены, что по крайней мере одна из «Комет», погибших над Средиземным морем, стала жертвой теракта. Тем более что завистников у «Де Хевиленд» и авиакомпании BOAC немало. Фюзеляж мог рассыпаться от взрыва даже маленькой бомбы, которую пронести на борт не составляло труда. Пассажиры при этом не получили бы никаких повреждений, характерных для детонации взрывного устройства в замкнутом пространстве.
После завершения работы комиссии Арнольда Халла «Комете-1» пришлось навсегда покинуть небо: эксплуатацию этих машин запретили.
Катастрофы первых «Комет» сильно ударили по престижу авиапромышленности Великобритании. Ее лидерство в области реактивной гражданской авиации утрачено навсегда.
30 июня 1956 года над Великим каньоном в США столкнулись в воздухе самолеты DC-7 авиакомпании «Юнайтед эйрлайнз» и «Супер констеллейшн» авиакомпании TWA. Погибли 128 человек.
В середине 1950-х годов Америка переживала настоящий бум авиаперевозок. Появлялись десятки новых конструкций самолетов — одна оригинальнее другой: «Глобмастер», «Стратокрузер», «Констеллейшн»…
До сих пор многие ценители авиационной классики считают самолет «Супер констеллейшн», или, как его ласково называли, «Конни», самым красивым пассажирским лайнером в истории мировой авиации. Действительно, этот самолет, производства фирмы «Локхид», выделялся изящным фюзеляжем, длинными и тонкими крыльями, необычным трехкилевым оперением, а его летно-технические характеристики вызывали зависть конкурентов.
30 июня 1956 года, в 9.00, из международного аэропорта Лос-Анджелеса вылетел «Супер констеллейшн» авиакомпании «Транс уорлд эйрлайнз» (TWA) и взял курс на Канзас-Сити.
Через три минуты с той же самой полосы поднялся в воздух DC-7 авиакомпании «Юнайтед эйрлайнз», направляющийся в Чикаго.
В 1950-е годы авиаперевозчики стремились сделать воздушное путешествие незабываемым. Кулинары готовили прямо в полете изысканные блюда. Капитан выходил в салон — лично удостовериться, что каждому гостю оказан должный прием. В курительных салонах на столиках лежали лучшие сорта сигар, а стюардессы подавали пассажирам марочный французский коньяк.
Курс обоих самолетов проходил над Великим каньоном — одним из красивейших ландшафтных заповедников планеты. Пилоты выбирали маршрут таким образом, чтобы пассажиры наслаждались видами Каньона. В хорошую погоду летчики делали даже несколько кругов над отвесными стенами Разлома, где в бездонной глубине течет Колорадо.
Тридцатого июня «Супер констеллейшн» летел чуть впереди и немного ниже, чем DC-7, но «Дуглас» быстрее, и расстояние между двумя машинами постепенно сокращалось. Ситуация еще не вызывала беспокойства — 600 м разделяли самолеты по высоте, что даже в отсутствие радарного сопровождения обеспечивало безопасное разведение лайнеров в воздухе. Единственное, что раздражало капитана самолета TWA, — это облака, в которых то и дело попадала его «Конни». Пилот попросил у диспетчера разрешения подняться на высоту 6300 м, но ему в этом отказали, потому что вслед за «Констеллейшн» шел DC-7, занимавший эшелон 6600 м.
Вскоре капитан лайнера «Транс уорлд» вновь вышел на связь и сообщил, что он хотел бы сойти с трассы и продолжить путь по так называемым правилам визуальных полетов, то есть без обязательного контроля со стороны службы УВД.
Центр УВД в Солт-Лейк-Сити, с которым работали оба самолета, не имел обзорного локатора. О местоположении «бортов» в воздухе диспетчеры судили главным образом по докладам пилотов и информации от своих коллег из других центров. Решив, что самолеты уже миновали точку минимального сближения, диспетчер из Солт-Лейк-Сити дал разрешение «Супер констеллейшн» на самостоятельный полет.
С такой же просьбой обратился к диспетчеру и командир DC-7. Центр дал добро и ему. Теперь оба самолета были предоставлены сами себе, и только профессионализм экипажей мог защитить пассажиров от всех неприятностей, которые подстерегают в полете. Трагедия, разыгравшаяся в небе над Великим каньоном спустя несколько минут, показала, что полагаться только на опыт пилотов не следует.
Последние секунды жизни DC-7 и «Констеллейшн» удалось восстановить по обломкам самолетов, да и то весьма приблизительно.
Разрешение на полет «в свободном режиме» дает экипажу право самостоятельно выбирать скорость, курс и высоту полета, но с условием не входить в облачность. В тот день верхняя кромка облаков находилась на высоте примерно 6300—6500 м. «Супер констеллейшн» шел на высоте 6000 м, но, чтобы не нарушать правила полетов, капитан принял решение подняться чуть выше. По роковому стечению обстоятельств это последнее осознанное действие в его жизни.
«Конни» находилась немного впереди и на 250—300 м ниже самолета «Юнайтед», который летел примерно на 30 км/ч быстрее. Когда капитан «Констеллейшн» потянул штурвал на себя, лайнеры начали сближаться, хотя ни один из экипажей не знал об этом и не видел другого самолета.
Через несколько секунд огромные винты двух правых моторов «Дугласа» врезались в хвостовое оперение «Супер констеллейшн» и в один миг обрубили его. Потерявшая управление машина компании «Транс уорлд» устремилась к земле, а вслед за ней по спирали понесся DC-7, потерявший правое крыло.
В момент столкновения пилот «Дугласа» разговаривал с Центром УВД: «Солт-Лейк-Сити, это „Юнайтед“ семьсот восемнадцать…» Фразу он так и не закончил. Встревоженный диспетчер попытался вызвать DC-7, затем «Конни», но безуспешно. Оба самолета упали на дно Великого каньона. Два громких взрыва поставили точку в этой не менее громкой катастрофе, унесшей жизни 128 человек.
Чтобы поднять тела погибших со дна Великого каньона, из Европы приехали лучшие альпинисты-спасатели. Они же доставили наверх обломки разбившегося лайнера.
Авиаперевозчики получили горький урок, но сделали из него правильные выводы: служба организации и управления воздушным движением нуждается в серьезной перестройке. Новые скорости требовали от пилотов высочайшей дисциплинированности и профессионализма.
6 февраля 1958 года при взлете в аэропорту Мюнхена потерпел катастрофу английский самолет «Амбассадор» авиакомпании BEA. Погибли 22 человека, среди них — 8 футболистов команды «Манчестер Юнайтед».
В начале 1950-х годов лучший футбольный клуб Англии — «Манчестер Юнайтед» («МЮ»). Под руководством знаменитого тренера Мэта Басби футболисты из «Манчестера» одерживали одну победу за другой.
В 1957 году «МЮ» берет золото первенства Англии и на следующий год выступает в Кубке Европейских чемпионов. Команда молодая, ее в прессе называют «малыши Басби». Среди игроков — будущая звезда мирового футбола Бобби Чарлтон, левый крайний. Сильно и точно бьет с обеих ног, но лучше — с левой. Как левша, Чарлтон нестандартен в обводке; светлая голова. Пока в команде Басби он равный среди равных.
6 февраля 1958 года — решающий день в жизни Чарлтона. Но он об этом пока не догадывается, обмывает виски с содовой ничью в полуфинале Кубка чемпионов с «Црвеной звездой» в баре мюнхенского аэродрома Басби закрывает глаза на нарушение режима. «МЮ» проигрывал в Белграде 0:3 и сравнял счет, а Бобби забил два гола. У себя дома «Манчестер» обыграл югославов со счетом 2:1 и по сумме двух встреч вышел в финал Кубка.
Но перед европейским финалом «малышам Басби» предстояло сыграть важнейший матч в чемпионате Англии. Поэтому игроки и тренеры «МЮ» спешили вернуться домой из Белграда, чтобы хорошо отдохнуть и подготовиться к важной игре.
Для полетов команды «Британские Европейские авиалинии» (BEA) выделили 47-местный двухмоторный самолет «Амбассадор» фирмы «Эйрспид» За шикарную отделку салона его еще называли «Елизаветинским» (по имени королевы Елизаветы, правившей в то время в Англии). В Мюнхене самолет совершил промежуточную посадку для дозаправки. Пилотировали самолет опытные капитаны Тэйн и Рэймен.
Перелет из Белграда в Мюнхен проходил без замечаний; атмосфера в салоне приподнятая. В турне по Европе «Манчестер Юнайтед» сопровождал целый отряд журналистов, а также представители Английской футбольной лиги. Они не в первый раз летали на подобные матчи и хорошо знали друг друга. Разумеется, прежде всего взвешивались шансы на успех «Манчестера» в финале Кубка чемпионов. Каждая новая порция виски укрепляла уверенность в победе англичан. Помимо футбольной братии, в самолете разместились пятеро случайных пассажиров — им надо было срочно попасть в Лондон. Среди них — жена и грудная дочь югославского военного атташе в Англии. Всего на борту «Амбассадора» находилось 38 пассажиров и 6 членов экипажа.
Через два часа самолет совершил промежуточную посадку в Мюнхене. Буквально за несколько минут до прибытия чартера из Белграда здесь пронесся снежный вихрь, в несколько секунд покрывший летное поле мокрым снегом.
Дозаправка заняла не более часа, капитаны провели предполетный осмотр «Амбассадора». Время от времени шел мокрый снег, но температура воздуха держалась около нуля и с задних кромок крыльев стекали струйки воды. Тэйн и Рэймен посчитали, что рулежка и взлет не отнимут слишком много времени и лед не успеет намерзнуть на крыле и горизонтальном оперении. Поэтому они решили отказаться от обработки самолета противообледенительной жидкостью и запросили разрешение на запуск двигателей. Следует заметить, что их коллеги из других авиакомпаний, более осторожные, взлетали только после обрызгивания самолетов этиленгликолем.
В 14.15 «Амбассадор» начал выруливать на ВПП. Место командира корабля занимал Кен Рэймен. Его коллега Джеймс Тэйн сидел в кресле правого летчика. Капитаны дружили не первый год, а их дружбу скрепляло общее хобби — птицеводство. Командир «Амбассадора» в этом рейсе Тэйн вел машину на первом отрезке маршрута, от Белграда до Мюнхена, поэтому из Мюнхена в Лондон самолет предстояло пилотировать Рэймену.
Взлетную полосу аэропорта Мюнхена покрывал дюймовый слой мокрого снега. Получив разрешение диспетчера, Кен Рэймен двинул вперед секторы газа, и машина начала разбег. Один из недостатков двигателей «Центавр» фирмы «Бристоль», установленных на «Амбассадоре», — их повышенная чувствительность к качеству воздушно-топливной смеси, поступавшей в цилиндры. При ее незначительном переобогащении начинались существенные колебания мощности, и обороты двигателя то понижались, то самопроизвольно увеличивались. Если это явление возникало во время разбега, то руководство по эксплуатации самолета требовало прервать взлет. Заподозрив неладное, капитан Рэймен именно так и поступил — перевел двигатели на малый газ и сообщил Тэйну о своем решении повторить попытку после восстановления нормальной работы моторов.
Радист запросил разрешение на повторный взлет, и диспетчер дал им несколько минут, чтобы вернуться в начало полосы и попробовать взлететь еще раз. Пока самолет катил по мокрому снегу к месту старта, пилоты обсуждали план дальнейших действий. В подобных случаях иногда помогала замедленная дача газа, при которой секторы двигаются вперед буквально по сантиметру. Это несколько увеличивало длину разбега, но помогало стабилизировать работу моторов.
Пока Тэйн сдерживал машину на тормозах, Рэймен аккуратно увеличивал обороты «Центавров». Но при разбеге мотор снова забарахлил, и взлет пришлось прервать. Экипаж направил «Амбассадор» к пассажирскому терминалу, чтобы техники осмотрели двигатель. Во время вынужденной задержки специальный автомобиль наземной службы аэропорта произвел обследование ВПП. Диспетчер на вышке получил сообщение, что 2/3 бетонки покрыто дюймовым слоем мокрого снега. На оставшейся трети снег оставался нетронутым.
Пилоты удостоверились, что с моторами все в порядке, а пассажиры вернулись в салон; получено разрешение на взлет. В 14.59 «Амбассадор» замер в начале полосы. Затем Тэйн, сидящий в кресле второго пилота, принялся увеличивать обороты двигателей, выводя их на взлетный режим. Самолет разбегался, поднимая целый фонтан брызг. Позже уцелевшие пассажиры утверждали, что разгонялся он заметно медленнее обычного. Несмотря на все усилия Тэйна, работа левого двигателя вновь сделалась неустойчивой, — правда, обороты «плавали» в допустимых пределах, взлет продолжался.
Рэймен удерживал самолет по центру ВПП, а Тэйн регулировал работу моторов и вслух сообщал: «Скорость 100, 110, 120…» На 120 км/ч стала расти эффективность рулей, и Рэймен перешел на управление штурвалом: «Скорость 150, скорость 160…» Рэймен плавно потянул штурвал на себя — нос «Амбассадора» слегка приподнялся. На 185 км/ч Тэйн выкрикнул: «Скорость принятия решения!» Это значило, что даже при полном отказе одного двигателя у самолета оставался только один путь — вверх. Длины полосы просто не хватило бы для безопасной остановки машины. Тэйн уже готовился произнести привычное «Отрыв!», как самолет оказался на «целинном» участке полосы. Скорость мгновенно упала — 180 км/ч, 175, 170 км/ч…
Тэйн инстинктивно перевел двигатели на форсажный режим, но Рэймен в это же мгновение нажал на тормоза.
Какие мысли пронеслись в голове Рэймена в эти мгновения, неизвестно, но в считанные секунды он бросил тормоза и изо всей силы потянул штурвал на себя в отчаянной попытке вырвать самолет из снежного плена. Нос «Амбассадора» задрался еще выше. Рэймен выкрикнул: «Шасси!», приказывая Тэйну убрать шасси и таким образом попытаться хоть немного снизить аэродинамическое сопротивление. Теоретически «Амбассадор» мог лететь на такой скорости, если бы не лед, который намерз на крыльях за время трех попыток взлета и продолжительных рулежек. Он резко снизил несущие свойства крыла.
Самолет чуть-чуть оторвался от земли, однако так и не поднялся выше. «Амбассадор» сбил забор, огораживающий аэродром, и устремился в сторону городской окраины.
Прямо на пути самолета находилась маленькая ферма, окруженная высокими деревьями. Рэймен попытался проскочить между домом и ближайшим к нему деревом — до упора вывернул штурвал; самолет нехотя стал крениться вправо.
Дерево проскочили, но тут же страшный удар о кирпичную стену коттеджа оторвал от машины левое крыло вместе с двигателем, причем раскаленный мотор влетел прямо в дом и поджег его. Фюзеляж с уцелевшей правой плоскостью тут же закрутило вокруг собственной оси. Врезавшись в сарай, он разломился пополам: носовая часть, пропахав в мерзлой земле колею 200 футов (60 м), замерла посреди поля, а останки хвоста отбросило к разрушенному амбару.
Тэйн не получил ни царапины, но Рэймена тяжело ранило. Несколько секунд никто из уцелевших пассажиров и членов экипажа не шевелился. Первым пришел в себя радист. Он дотянулся до панели, где расположены тумблеры автоматов, защищающих сеть, и обесточил самолет. Затем попытался проникнуть в пассажирский салон через дверь пилотской кабины, но багаж и ручная кладь при столкновении полетели вперед и завалили ее. Тэйн оказывал помощь раненому Рэймену, но тот приказал спасать пассажиров. Тэйну с трудом удалось выбраться из кабины. Оказавшись на земле, он увидел страшную картину. Передняя часть фюзеляжа вместе с правым крылом превратилась в груду металла. Под уцелевшей плоскостью, в которой еще оставалось почти две тонны топлива, разгоралось пламя. Двадцать из 44 человек (38 пассажиров и 6 членов экипажа) на борту уже мертвы; из разрушенного салона доносились стоны раненых.
С пожаром удалось быстро справиться, благо аэропорт с его аварийными службами находился в нескольких сотнях метров от места катастрофы. Пострадавших немедленно доставили в лучшие больницы Мюнхена. До потерявшего сознание Рэймена спасатели добрались только через два часа.
Мир с ужасом узнал, что знаменитой футбольной команды больше нет.
Специалисты Немецкого бюро по расследованию происшествий на транспорте прибыли на место катастрофы еще до отъезда спасателей. Они сразу обвинили в гибели «Амбассадора» экипаж самолета: проявил преступную небрежность — принял решение взлетать без предварительной обработки машины противообледенительным составом. Из-за этого во время продолжительных рулежек и нескольких прерванных попыток взлета на верхней поверхности крыльев намерз полуторасантиметровый слой льда, резко ухудшивший несущие свойства. Вероятность того, что снег на бетонке аэропорта, по которой разгонялся самолет, оказывал значительное сопротивление движению, во внимание не приняли. Немецкие следователи упирали на тот факт, что до «Амбассадора» с ВПП Мюнхенского аэропорта поднялись 16 самолетов, прошедших наземную обработку этиленгликолем. Таким образом, всю вину за гибель людей немецкая сторона возложила на пилотов компании BEA Джеймса Тэйна и Кена Рэймена. Рэймен не дожил до открытия суда — 15 февраля он скончался в госпитале от полученных ран. Спустя неделю умер от ожогов один из игроков «Манчестера». На этом кровавый счет мюнхенской трагедии остановился, — погибли 22 человека, в том числе 8 футболистов, тренер, секретарь команды и один из директоров «Манчестер Юнайтед», семь спортивных корреспондентов, стюардесса, один югославский пассажир и капитан Рэймен.
Слушания по делу начались сразу после катастрофы, и немецкий суд лишь подтвердил выводы немецких же экспертов: виноваты пилоты «Амбассадора».
Британская сторона оспаривала решение суда и провела собственное расследование причин катастрофы. В ходе его изучалось влияние глубины снежного покрова на полосе аэродрома на взлетно-посадочные характеристики самолетов. Выводы британской комиссии не оставляли сомнений: даже при 0, 5 см мокрого снега на полосе длина разбега для самолета типа «Амбассадор» увеличивается на 50 процентов. Таким образом, 6 февраля 1958 года самолет был обречен: для набора взлетной скорости при дюймовой толщине снега на полосе ему требовалось для разбега не менее 2500 м, а длина ВПП в Мюнхене на 500 м короче. После публикации этих сенсационных данных в мировой прессе общественное мнение переложило большую часть вины за трагедию на наземную службу аэропорта Мюнхена, вовремя не очистившую взлетную полосу от снега.
Немецкой стороне пришлось вновь вернуться к судебному рассмотрению причин катастрофы «Амбассадора» и открыть повторные слушания — 18 января 1966 года. Несмотря на убедительные доводы англичан, свидетельствующие о негативном влиянии снега на взлетно-посадочные характеристики самолетов, суд оставил свое прежнее решение в силе — виноваты пилоты и лед на крыльях.
Однако 10 июля 1968 года британский суд вынес свой вердикт — причиной трагедии десятилетней давности стало халатное отношение к своим обязанностям руководителей Мюнхенского аэропорта, не позаботившихся вовремя об уборке снега с ВПП. Лед на крыльях тоже не помогал «Амбассадору» быстрее взлететь, но он не мог послужить фатальной причиной катастрофы. Убедительным подтверждением правоты выводов британских экспертов служит тот факт, что самый крупный современный пассажирский лайнер «Боинг-747» может взлетать, если глубина мокрого снега на бетонке не превышает полдюйма.
Сразу по окончании первого судебного процесса капитана Тэйна лишили пилотской лицензии и уволили из авиакомпании BEA. Он удалился в графство Беркшир, где занимался птицеводством. Тэйн скончался в 1975 году от раннего инфаркта.
Бобби Чарлтона во время катастрофы взрывной волной выбросило из самолета, — пролетев 50 м, он приземлился живым и невредимым. Однако погибли восемь футболистов, среди них — 19-летний Дункан Эдвардс, считавшийся в Англии не менее талантливым игроком, чем Чарлтон.
С трудом оправившись от потрясения, через месяц после катастрофы Бобби выходит на поле и играет за себя и за погибших товарищей. Он разом повзрослел, жизнь заставила его стать лидером в новой команде Басби. Меняется и его игра: из солиста он превращается в дирижера. Происшедшие с Бобби метаморфозы замечены тренерами сборной. В первом же матче за Англию, в мае 1958 года, он заставляет капитулировать вратаря шотландцев.
Двадцатого января 1962 года Чарлтон забивает сотый гол за «МЮ». А в следующем году, после матча с Уэльсом, становится лучшим бомбардиром сборной Англии за всю ее историю.
16 декабря 1960 года в небе над Нью-Йорком столкнулись самолеты DC-8 и «Локхид констеллейшн». Погибли 126 пассажиров, а на земле — 8 жителей Нью-Йорка.
16 декабря 1960 года в Нью-Йорке с утра зарядил дождь. Однако это никак не сказывалось на работе двух городских аэропортов — Айдлуалд (ныне аэропорт имени Джона Кеннеди) и Ля Гардия работали с полной нагрузкой, на взлет и посадку. Диспетчеры из Нью-Йоркского центра УВД вели пассажирские лайнеры к точке выхода на глиссаду, где их «подхватывали» диспетчеры из аэропортов. Они направляли самолеты в начало посадочной глиссады, затем выводили их точно в начало ВПП.
Диспетчер аэропорта Ля Гардия очень удивился, когда на экране локатора появилась засветка от неизвестного лайнера. Она довольно быстро начала сближаться с отметкой «его» самолета «Локхид констеллейшн» авиакомпании «Транс уорлд» (TWA), заходившего на посадку в Ля Гардию. Через несколько секунд обе радарные отметки соединились на экране и, ярко вспыхнув, моментально погасли. Не веря своим глазам, диспетчер попытался связаться с командиром «Локхида», но ответом ему была тишина.
Неизвестным самолетом оказался реактивный DC-8 компании «Юнайтед». Столкновение произошло на высоте полтора километра прямо над военно-воздушной базой Миллер Филд, расположенной на Стейтен Айленд. Реактивный лайнер врезался в поршневой «Локхид констеллейшн» под прямым углом и снес ему верхнюю часть фюзеляжа. «Локхид» вошел в отвесное пике и рухнул точно в центр авиабазы. Гибель 39 пассажиров и 6 членов экипажа самолета TWA была мгновенной.
В течение минуты пилоты DC-8 пытались увести поврежденную машину в сторону аэропорта Айдлуалд, но тщетно. Разбрасывая по сторонам обломки и поливая округу керосином из пробитых баков, тяжелый «Дуглас» рухнул на центральную площадь Бруклина, одного из районов Нью-Йорка. В момент страшной силы взрыва погибли не только 82 человека, находившихся на борту лайнера, но и 8 городских жителей.
На месте падения самолета вспыхнул пожар, с которым через несколько минут уже боролись пожарные Нью-Йорка.
А диспетчеры Ля Гардии, Айдлуалда и Центра УВД еще ничего не знали о трагедии, разыгравшейся в небе Нью-Йорка, и исступленно вызывали по радио уже погибших пилотов.
В этой самой крупной авиакатастрофе за всю историю гражданской авиации погибли 134 человека. Но дело не только в огромном количестве жертв, — мир шокировало, при каких обстоятельствах произошла трагедия: два пассажирских самолета, ведомые диспетчерами, столкнулись в тот момент, когда готовились к посадке, и где — прямо над Нью-Йорком.
Катастрофа выявила несовершенство системы УВД Соединенных Штатов. Генерал Элвуд Квесада, первый администратор ФАА, принял решительные меры по реорганизации диспетчерской службы. Для того чтобы привлечь внимание общественности и конгресса к проблемам авиаторов и диспетчеров, он еще до начала официального расследования передал в газету стенограмму переговоров между Центром УВД Нью-Йорка и авиадиспетчерами Ля Гардии и Айдлуалда. За это Квесада поплатился должностью, но цели своей достиг: специальная комиссия палаты представителей изучила положение дел в службе УВД Соединенных Штатов и выделила дополнительные средства на ее развитие.
Стенограмма переговоров — свидетельство неразберихи, царившей в небе над Нью-Йорком в тот черный день — 16 декабря 1960 года.
Первым поднял тревогу диспетчер из аэропорта Ля Гардия. Когда с отметкой «Локхида» слилась засветка неизвестного самолета, а затем пропала связь с рейсом 266 авиакомпании «Транс уорлд», он сразу вызвал Центр УВД.
Ля Гардия: По-моему, у нас большие неприятности. Пока сигнала бедствия не было, но чей это реактивный самолет только что прошел от Престона (городок в окрестностях Нью-Йорка; рядом с ним расположен одноименный радиомаяк. — И.М.) в сторону Флетбуша (район Бруклина. — И.М.)?
Центр УВД: От Престона к Флетбушу?
Ля Гардия: Да, он сейчас прямо над Флетбушем.
Центр УВД: Э-э-э… реактивный самолет? А вы не знаете, куда он направляется?
Ля Гардия: Не знаю. Похоже, мы потеряли контакт с одним из наших самолетов. Правда, я пока не уверен в этом.
Центр УВД: Вас понял. Оставайтесь на связи.
После этого диалога диспетчеры вернулись к своим экранам. Но пилот «Локхид констеллейшн» упорно молчал, и через 12 секунд диспетчер из Ля Гардии вновь связался с Центром.
Ля Гардия: Все, теперь я точно знаю, что у нас серьезные проблемы. Потеряна связь с «Конни», номер рейса, кажется, 266. Его курс пересекся с курсом неизвестного самолета, который двигался на северо-восток по направлению от Престона к Флетбушу. Этот самолет сейчас находится примерно в полутора километрах от дальнего маркера Ля Гардии и продолжает лететь на северо-восток.
Центр УВД: Вы имеете связь с неизвестным самолетом?
Ля Гардия: Нет, мы не можем с ним связаться, но видим его на радаре.
В эти мгновения DC-8 уже падал. Встревоженный диспетчер Ля Гардии оповестил о случившемся свое начальство.
Ля Гардия: Я беспокоюсь за «Конни». Его отметка пропала, на связь самолет не выходит. Скорее всего, он столкнулся с другим, неизвестным самолетом.
КДП Ля Гардии: Вас понял.
Теперь и диспетчер из аэропорта Айдлуалд потерял свой «Дуглас». И в эту секунду в его наушниках раздался голос коллеги из Ля Гардии.
Ля Гардия: Скажите, это ваш самолет сейчас находится над Флетбушем?
Айдлуалд: Подождите… нет, Ля Гардия, это не наш самолет.
Диспетчер из Айдлуалда ошибался — это был «его» лайнер. DC-8 подходил к Нью-Йорку на высоте 6000 футов (1800 м). Для того чтобы выйти в точку разворота на посадочную глиссаду аэропорта Айдлуалд, ему следовало снизиться до 5000 футов (1500 м) не позже радиомаяка Престон. Однако штурман «Дугласа» ошибся в расчетах и реактивная машина перелетела точку поворота на 17 километров и оказалась прямо на пути «Локхид констеллейшн».
Ля Гардия: Мы не можем связаться с одной из наших машин. Боюсь, с ней что-то случилось.
Айдлуалд: Подождите, у нас на заходе был самолет.
Ля Гардия: Так. Какой тип вашего самолета?
Айдлуалд: DC-8 компании «Юнайтед».
Ля Гардия: А высота? На какой он был высоте?
Айдлуалд: На высоте пять тысяч метров.
Ля Гардия: Господи! Наш тоже был на пяти тысячах! Мы потеряли контакт с «Конни» и не знаем, где она теперь.
Диспетчеры Ля Гардии и Айдлуалда все еще надеялись, что произошло какое-то недоразумение.
Комиссия по расследованию причин катастрофы всю вину за столкновение «Локхид констеллейшн» и DC-8 возложила на диспетчеров. Однако эта трагедия выявила бедственное положение американской службы УВД. До 1960 года диспетчер не имел права настаивать, чтобы самолет, который он «ведет», находился в точно указанное время в строго определенном месте. В его задачу входило разведение машин по высоте, а непосредственно навигацией занимался экипаж. Катастрофа над Нью-Йорком положила конец этому двоевластию. Теперь за все отвечал диспетчер.
Год 1960-й — один из самых мрачных за всю историю гражданской авиации США. Количество погибших в авиационных катастрофах на 160 миллионов налетанных пассажирокилометров достигло 0, 638.
8 февраля 1960 года DC-7B авиакомпании «Истерн» вылетел из нью-йоркского аэропорта им Дж. Кеннеди рейсом 663 в Ричмонд, штат Вирджиния. Навстречу ему шел «Боинг-707» компании «Пан Америкэн», который возвращался в Нью-Йорк из Пуэрто-Рико. По высоте самолеты разделяло положенные 1000 футов (300 м), но, когда диспетчер приказал командиру DC-7B развернуться на параллельный с «Боингом» курс, из-за ошибок в пилотировании, допущенных экипажем «Истерн», самолеты слишком сблизились. Пытаясь избежать столкновения, пилоты обоих самолетов начали маневрировать.
«Боинг» и «Дуглас» разошлись буквально в нескольких метрах друг от друга. Казалось, самое страшное позади, но DC-7B по невыясненным причинам вошел в крутую спираль и рухнул в Атлантический океан в 15 км от побережья Лонг-Айленда. Командир самолета «Пан Америкэн» сообщил Центру УВД: «Похоже, DC-7 упал в воду. Мы едва разошлись с ним, а через минуту видели всплеск неподалеку от Джоунс Бич». Все 84 человека на борту DC-7B погибли. «Боинг» благополучно приземлился в аэропорту им Дж. Кеннеди.
17 сентября 1961 года на юге Африки около аэродрома Идолы потерпел катастрофу самолет DC-6 «Альбертина». Все 16 пассажиров и экипаж погибли. На борту самолета находился генеральный секретарь ООН Даг Хаммаршельд.
Всех волнуют нераскрытые тайны. Особенно будоражат воображение истории, связанные с именами людей известных. Один из таких случаев — гибель генерального секретаря ООН шведа Дага Хаммаршельда. Самолет DC-6B, на котором он летел, потерпел катастрофу на юге Африки 17 сентября 1961 года при достаточно загадочных обстоятельствах. С тех пор появляются новые интригующие версии этой трагедии.
В 1960 году ООН столкнулась с наиболее серьезной проблемой за 15 лет своего существования — необходимостью предотвратить гражданскую войну в Демократической Республике Конго, получившей 30 июня независимость от Бельгии.
В результате майских выборов новое национальное правительство представляло собой шаткий альянс между президентом Джозефом Касавубу и его премьер-министром Патрисом Лумумбой. Однако местные жители прежде всего хранили преданность своим племенам. Неудивительно, что в такой напряженной и враждебной атмосфере начались беспорядки.
5 июля конголезские войска в столице Леопольдвиле (ныне Киншаса) подняли мятеж против бельгийских офицеров. Когда восстание охватило крупные города в других провинциях, бельгийские войска вмешались, чтобы защитить оставшихся белых поселенцев. 11 июля Мойс Чомбе, вождь богатой минеральными ископаемыми Катанги, объявил об отделении этой провинции и провозгласил ее независимым государством. Касавубу и Лумумба обратились к ООН, в члены которой Конго только что приняли, за помощью в восстановлении порядка.
В апреле 1953 года 47-летний шведский дипломат Даг Хаммаршельд избран вторым генеральным секретарем ООН, — в состав этой международной организации входили тогда только четыре африканских государства. К концу 1960 года, по мере отказа Европы от своих колониальных владений на континенте, их стало двадцать шесть. Созвав заседание Совета Безопасности ООН вечером 13 июля 1960 года, Хаммаршельд настаивал на немедленном ответе на обращение Конго. Советский Союз требовал осудить бельгийскую агрессию; Франция, Великобритания США возражали против критики в адрес их союзника по НАТО. Тем менее к 3.25 утра 14 июля Совет Безопасности принял компромиссную резолюцию, которая поручала генеральному секретарю призвать к выводу бельгийские войска и направить в Конго силы ООН.
Хаммаршельд решил прежде всего обратиться за поддержкой к африканским государствам, и через пять дней 3500 солдат из Туниса, Ганы, Марокко и Эфиопии прибыли в Леопольдвиль.
Прибытие в Конго войск ООН не разрешило кризиса. Пятого сентября Касавубу уволил Лумумбу, который немедленно объявил о смещении президента. В спор вмешался главнокомандующий Джозеф Мабуту, захвативший власть, хотя Касавубу номинально оставался главой правительства. Лумумба был арестован, выдан своим врагам в Катанге и зверски убит в начале 1961 года. В то же время Чомбе по-прежнему настаивал на отделении и начал собирать европейских наемников, чтобы поддержать независимость Катанги.
17 февраля 1961 года Совет Безопасности расширил полномочия Хаммаршельда по предотвращению гражданской войны в Конго. Тем же летом коалиционное правительство в Леопольдвиле объединило все группировки, кроме Мойса Чомбе, демонстративно исключенного. В определенной степени независимость Катанги поддерживали Бельгия, Франция, Великобритания, Соединенные Штаты и соседний с ней британский протекторат Северная Родезия (ныне Замбия).
К концу августа, когда численность войск ООН в Конго составляла около 16 тысяч. Хаммаршельд, решив перейти к активным действиям, отдал приказ об окружении европейских наемников в Катанге и захвате ключевых пунктов в столице провинции Элизабетвиле.
Теперь уже Запад критиковал генерального секретаря и обвинял его в прокоммунистических и антизападных взглядах. 12 сентября, сообщив одному из коллег по ООН о своем намерении уйти в отставку, если ему не удастся решить проблему Катанги, Хаммаршельд вылетел из Нью-Йорка в Леопольдвиль.
На следующий день, к тому времени, когда генеральный секретарь прибыл в Конго, между войсками ООН и наемниками из Катанги вспыхнули бои, а Чомбе бежал через границу в Северную Родезию. Хаммаршельд, убежденный, что только его личное вмешательство способно повлиять на лидера сепаратистов, предложил Чомбе переговоры. Их свидание должно было состояться в городке Ндола, на территории тогдашней Северной Родезии (Замбии).
Отправив вперед британского дипломата лорда Лендсдауна на самолете DC-4, переданном в его пользование, Хаммаршельд решил вылететь на другом самолете ООН — четырехмоторном DC-6B, названном «Альбертиной», — только что прибывшем из Элизабетвиля. Скорее всего, генеральный секретарь не знал, что при вылете из Катанги «Альбертина» была повреждена огнем из стрелкового оружия и, хотя ее отремонтировали, простояла на летном поле без охраны четыре часа.
В целях безопасности личный самолет Хаммаршельда поднялся в воздух с наступлением темноты — в 17 часов по местному времени — в воскресенье 17 сентября, и его маршрут хранился в секрете. «Альбертина» взяла курс на восток, а затем на юг, над озером Танганьика, в направлении Северной Родезии.
Кроме Хаммаршельда в самолете летели его секретарь Леланд, два советника-американца, Вишоф и Фабри, личный секретарь Хаммаршельда, пять солдат охраны. Шведский экипаж под командованием Пера Галлонквиста состоял из опытных пилотов авиакомпании «Транс эйр». Всего на борту находились шестнадцать человек.
По причине безопасности радист «Дугласа» на связь с землей во время полета над Конго не выходил. Только после пересечения родезийской границы экипаж сообщил, что они находятся над озером Танганьика. После этого слежение за самолетом приняла наземная служба в Солсбери и в Ндоле.
Диспетчер аэродрома в Ндоле А. Кемпбелл Мартин услышал вышедшего в эфир радиста DC-6B в 23.30. «Альбертина» передала расчетное время своей посадки в Ндоле — 0.35. Около 00.20, во время очередного сеанса связи, Мартин уточнил высоту и разрешил пилоту снизиться до 6000 футов (1800 м). К сожалению, переговоры с экипажем Мартин не записал на магнитофонную пленку. Позже он объяснил, что у него испортился магнитофон.
О подробностях катастрофы долгое время ничего не сообщалось. Пролетев над ВВП на высоте около 650 м с мигающими огнями и выпущенными шасси, «Альбертина» направилась на предпосадочный круг.
На аэродроме объявили о предстоящем приземлении самолета; прошло еще 10 минут; радист «Дугласа» на запросы диспетчера не отзывался. Потом ряд свидетелей утверждали, что в этот момент они слышали шум моторов заходящего на посадку самолета. Другим показалось, что самолет повернул и полетел обратно. В этот момент, примерно в 00.30, «Альбертина» врезалась в склон горы Ндола-Хилл.
Только к полудню следующего дня обнаружили место крушения «Альбертины» — примерно в 13 км к западу от аэродрома. Очевидно, заходивший слишком низко самолет задел верхушки деревьев, рухнул на землю и, перевернувшись, вспыхнул. Все шесть членов экипажа и восемь членов делегации ООН погибли, — большинство сгорели на своих местах. Двух пассажиров выбросило из самолета: сержант Гарри Джулиен из службы безопасности ООН при этом получил столь серьезные травмы, что скончался через пять дней, а Даг Хаммаршельд погиб от многочисленных ранений. Генеральный секретарь умер не сразу, — его рука сжимала вырванный пучок травы.
В больнице перед смертью Джулиен успел произнести несколько слов, смысл которых сводился к тому, что Хаммаршельд приказал возвращаться.
Один из свидетелей тех событий, фотожурналист Эндрю Хайвард, проживавший в Зимбабве, вспоминает:
«Боевые действия в Катанге начались в июле 1960 года. Я бывал там регулярно, два-три раза в неделю, снимая фильм по заказу британских и американских телекомпаний. Все, что происходило в те дни, до сих пор помню прекрасно.
Хаммаршельд стал играть активную роль в конголезском урегулировании. Дважды уславливались о его встрече с Чомбе, и оба раза она срывалась. Наконец достигнута новая договоренность и назначен день — 17 сентября 1961 года. Прибытие генсека в Ндолу ожидалось в 23.45 вечера.
Группа журналистов, включая и меня, заблаговременно расположилась у самой посадочной полосы в ожидании высокого гостя. Небольшая диспетчерская башня находилась совсем рядом — из открытых окон слышны все переговоры. Сразу после полуночи самолет вошел в воздушное пространство Ндолы и запросил разрешение на посадку.
Тут прошу учесть, что как бывший летчик-любитель, проведший в свое время в воздухе свыше 500 часов, я знал технику пилотирования. Поэтому, когда «Альбертина» пронеслась над нашими головами, делая первый круг перед заходом на посадку, я подумал: «Он идет очень низко, это опасно». Ведь сначала необходимо войти в район расположения аэропорта в направлении посадочной полосы на высоте не менее тысячи футов. Затем нужно сделать еще несколько разворотов. А пилот уже при первом маневре «прижался» к земле.
Самолет скрылся из виду и больше не показывался. Мы простояли час, теряясь в догадках, что могло произойти. Большинство сходилось во мнении, что в последнюю минуту Даг Хаммаршельд почему-то изменил свои планы и решил вернуться обратно. Ночь была тихая. Любые выстрелы и тем более взрыв были бы слышны.
На следующее утро стало известно о катастрофе. С приятелем Алланом Крисом на двухмоторном спортивном самолете мы немедленно отправились на поиски. Стали прочесывать район возле аэропорта Ндолы. В 15.30 обнаружили обломки «Альбертины». Мой оператор Джо Грэхем заснял все сверху на пленку.
Ровно через сутки я уже по земле добрался до места крушения и тщательно изучил обломки самолета и все вокруг. Машина явно шла на посадку — шасси и закрылки выпущены, — но на пути оказалось высокое дерево на невысоком холме. Это сыграло роковую роль, учитывая, что пилот и без того маневрировал на очень низкой высоте. Может, у него были неисправны приборы — теперь остается только гадать.
Самолет, очевидно, зацепился крылом за дерево и рухнул. Если бы не то дерево или лети «Альбертина» хотя бы футов на пятьдесят выше, жизнь Дага Хаммаршельда не оборвалась бы. И история войны в Конго могла бы быть другой».
После ошибочного сообщения о встрече генерального секретаря с Чомбе в Ндоле, опубликованного в понедельник, газета «Нью-Йорк таймс» вышла во вторник 19 сентября с заголовком во всю ширину полосы: «Гибель Хаммаршельда в авиакатастрофе над Африкой: Кеннеди обращается к ООН в момент кризиса руководства». Президент гарантировал поддержку со стороны США в деле превращения ООН в «эффективный инструмент мира, к чему стремился Даг Хаммаршельд».
Как всегда в случае внезапной смерти общественных деятелей, поползли слухи о причинах катастрофы.
Надо заметить, что за отделение Катанги выступали многие, включая англичан из Северной Родезии, считавших Чомбе и его европейских наемников бастионом против черного национализма. Советский Союз открыто призывал к замене Хаммаршельда на посту в ООН; одновременно несколько европейских держав обвинили его в прокоммунистических взглядах.
Следственная комиссия ООН дала уклончивое заключение на предмет доказательств саботажа, нападения или механической поломки, хотя ни одно из этих предположений не исключалось из перечня возможных причин катастрофы. Любопытно, что показания местных жителей во внимание не принимались. Однако эти свидетели сообщали, что видели два самолета — маленьким преследовался большой, который разбился после обстрела.
Первая следственная комиссия под руководством английского полковника авиации Барбера пришла к выводу, что катастрофа произошла в силу рокового стечения обстоятельств.
Местная комиссия экспертов возложила всю вину на пилотов. Однако многие сомневались, что опытнейший командир Галлонквист (налетал 7841 час) и два других летчика могли допустить грубейшие ошибки в пилотировании.
Все эксперты едины в одном — катастрофа произошла не по причине остановки двигателей, которые работали до самого падения самолета.
Через несколько лет после смерти Хаммаршельда была выдвинута странная теория: генеральный секретарь, подавленный неудачей собственных миротворческих усилий и огорченный растущей оппозицией своим полномочиям в ООН, совершил самоубийство. Приставив к виску капитана экипажа пистолет, Хаммаршельд заставил его совершить над Ндолой маневр, который привел к катастрофе.
В числе доказательств этой сомнительной версии назывались рукопись, оставшаяся в нью-йоркской квартире Хаммаршельда, с указанием опубликовать ее только после его смерти; завещание, составленное незадолго до отъезда в Конго, и последняя прочитанная им книга — «О подражании Христу» Фомы Кемпийского, немецкого религиозного классика XV века, — заложенная экземпляром присяги, принесенной Хаммаршельдом при вступлении на пост генерального секретаря.
Эту гипотезу опровергает тот факт, что завещание Хаммаршельда составлено за много лет до его смерти и менялось перед его отлетом из Нью-Йорка. Рукопись — что-то вроде духовного дневника, над которым он работал с 1956 года (опубликована в 1964 году под названием «Заметки»), раскрывает внутренний мир человека, преданного религии, поэзии и служению обществу, — отнюдь не способного покончить с собой, лишив при этом жизни еще 15 человек. Он взял с собой книгу, которую переводил с немецкого языка на шведский, чтобы поработать над ней на борту, а также чистую рубашку и зубную щетку, — вряд ли эти вещи понадобились бы человеку, вознамерившемуся совершить самоубийство.
В сентябре 1992 года британская газета «Гардиан» опубликовала письмо двух бывших сотрудников ООН, Джорджа Смита и Конора О'Брайена: они рассказали, что самолет Хаммаршельда был сбит летчиками-наемниками по заданию бельгийской горнорудной компании. По версии Смита, летчики истребителей получили задание от компании «Юнион миньер», которая стремилась сохранить контроль над месторождениями медной и урановой руд, а также алмазов в Катанге, и должны были заставить самолет Хаммаршельда совершить посадку на бельгийской базе ВВС в Камине. Там владельцы рудников и шахт намеревались убедить Хаммаршельда не вмешиваться во внутренние дела Катанги.
Пилоты-наемники управляли двумя истребителями, которые оснащены пулеметами. Но летчики оказались «настоящими идиотами»: вместо того чтобы сделать предупредительные очереди, попали в цель; самолет рухнул на землю. Смит сообщил также, что располагает двадцатью диктофонными пленками, на которых записано интервью с неким французским дипломатом, встречавшимся с одним из пилотов, сбивших самолет Хаммаршельда. Смит разговаривал также с одним из авиадиспетчеров аэродрома в Ндоле, который следил за полетом лайнера Хаммаршельда. Авиадиспетчер заявил, что катастрофа не из числа обычных.
Однако следует отметить, что помимо трех официальных шведских комиссий изучением обстоятельств аварии занималась международная группа экспертов, которую возглавлял бывший канцлер юстиции Швеции Стен Рюдхольм. Эта группа пришла к выводу: версия, что самолет сбит, — наименее вероятная причина его катастрофы. Действительно, многое говорило, что такой вариант возможен. Фюзеляж самолета и обломки крыльев продырявлены; отверстия подозрительно похожи на пробоины от пуль. Однако специалисты пришли к другому выводу: одни пробоины возникли при ударе самолета о ветки деревьев; есть действительно следы от пуль, но проделанные изнутри. Врезавшись в землю, самолет загорелся. На борту находились солдаты из охраны Хаммаршельда, с оружием и боеприпасами. В огне пожара патроны взорвались, и пули продырявили корпус самолета.
Говорили о Хаммаршельде и в связи с документами работавшей в ЮАР Комиссии правды и примирения. Изучая преступления времен апартеида, комиссия обнаружила восемь писем, в которых, как утверждалось, имелись намеки на секретные встречи между представителями американской и английской разведок, а также южноафриканских военных, где обсуждались планы физического устранения Дага Хаммаршельда. Многие считали, что Хаммаршельд вызывал неудовольствие западных держав своей беспристрастностью. Вокруг него и его миссии по урегулированию кризиса плелись всевозможные интриги. Тем загадочнее выглядела катастрофа самолета.
Если верить более поздним сенсационным разоблачениям, появившимся в прессе, в самолете Хаммаршельда была заложена бомба.
Комиссия ООН, долго изучавшая причины катастрофы, к окончательному мнению не пришла. Расследование, проведенное родезийскими службами, сделало вывод о несчастном случае. Из доклада комиссии вытекает лишь, что катастрофа могла произойти в результате неполных или неточных указаний пилоту со стороны диспетчера аэродрома перед заходом самолета на посадку.
Через несколько лет после трагедии шведский врач А. Хасслер подверг критике работу комиссии в той ее части, где говорится об исключении ошибки пилотов. В частности, он установил, что экипаж перед тем полетом работал целых тридцать часов, командир экипажа не отдыхал положенные двадцать четыре часа перед вылетом. Свидетели утверждали, что один из пилотов перед полетом провел ночь в ночном клубе; в протоколе вскрытия указано, что кровь одного из пилотов содержала большой процент алкоголя. Кстати, комиссия так и не установила, кто из трех пилотов вел самолет в момент катастрофы, а это могло оказаться очень существенным и, быть может, объяснило бы неожиданную потерю высоты самолетом.
19 сентября 1961 года в Нью-Йорке прошло внеочередное заседание Генеральной Ассамблеи ООН. После того как членов делегаций попросили встать для минуты молчания и молитвы, один из сотрудников ООН сказал: «Никогда еще минута не казалась такой долгой, молчание — таким полным, а кресло — таким пустым». Через месяц Дагу Хаммаршельду посмертно присуждена Нобелевская премия мира.
28 августа 1963 года над Атлантическим океаном пропали два высотных самолета-заправщика KC-135 ВВС США с 11 летчиками на борту.
В среду 28 августа 1963 года два высотных самолета-заправщика KC-135 поднялись в воздух с авиабазы «Хоумстед» (Флорида) и полетели с каким-то секретным заданием над Атлантическим океаном. KC-135 — это военный вариант «Боинга-707»; его крейсерская скорость 600 миль в час, дальность полета 4500 миль. Он используется для заправки горючим других самолетов во время их дальних перелетов.
Около полудня, когда оба самолета находились в 800 милях северо-восточнее Майами и в 800 милях западнее Бермудских островов, они сообщили, что на борту все в порядке, и на этом связь прервалась. В районе, откуда они в последний раз доложили о своем местоположении, вскоре нашли обломки, которые, как установлено, принадлежали самолету типа KC-135. По-видимому, заправщики столкнулись в воздухе. Однако через два дня в 200 милях от того места, где в первый раз нашли обломки, обнаружили обломки еще одного KC-135, что не согласовывалось с предположением, будто оба самолета столкнулись в воздухе. Несколько дней спустя ВВС прекратили поиски, объявив, что найденные обломки действительно принадлежат двум пропавшим самолетам.
Но почему ни один из самолетов не успел послать сигнал бедствия? Возможно, две «летающие заправочные станции» столкнулись так неожиданно, что не могло быть и речи о том, чтобы послать сигнал бедствия. Но если исчезновение самолетов вызвано столкновением, почему обломки оказались в двух различных районах океана, находящихся почти в 200 милях друг от друга?
Если исключить столкновение, поскольку между районами, где найдены обломки, такое большое расстояние, то заправщики упали по разным причинам и совершенно независимо друг от друга. Но вероятность одновременной катастрофы двух гигантских самолетов по разным причинам крайне мала. Поэтому остается допустить, что авария произошла из-за столкновения, вследствие которого один самолет упал сразу, а второй еще некоторое время продолжал лететь. Но тогда он сообщил бы об аварии, а такого сообщения не поступало.
Оба предположения о причинах катастрофы противоречат всякой логике. Официальные лица только разводят недоуменно руками — «там произошло нечто очень странное».
29 августа 1963 года в «Майами геральд» появилось сообщение:
«В среду над Атлантическим океаном пропали два гигантских танкера военно-воздушных сил с авиабазы „Хоумстед“ с 11 летчиками на борту.
Поисковый самолет с Бермудских островов сообщил, что в среду вечером заметил на поверхности океана большое масляное пятно, а надводные суда выловили несколько спасательных жилетов. Пока нет никаких данных, что все эти находки как-то связаны с пропавшими самолетами… Выполнив задание по заправке самолетов в воздухе, огромные KC-135 возвращались в Хоумстед. В 15.00 объявлено, что они не прибыли в назначенный срок на базу, и немедленно начались поиски.
Самолеты и суда морской береговой охраны прочесывали район примерно в восьмистах милях северо-восточнее Майами…
К полуночи в поисках приняли участие по крайней мере еще 24 самолета, а к утру их количество удвоилось. На помощь были вызваны 4 судна морской береговой охраны.
Первые самолеты, поднявшиеся в воздух, обследовали маршрут, по которому оба KC-135 должны возвращаться в Хоумстед. Остальные летали по квадратам на небольшой высоте, освещая воду фарами.
Участники поисков лелеяли надежду, что спасательные средства на борту пропавших самолетов позволят их экипажам продержаться на поверхности до рассвета.
Последние донесения от экипажей обоих KC-135 приняты в полдень. Они сообщили, что находятся в девятистах милях северо-восточнее Майами и надеются прибыть в Хоумстед в 14.00.
Два воздушных танкера стоимостью 4 миллиона долларов каждый с бортовым грузом 25 тыс. галлонов высокооктанового реактивного топлива осуществили заправку двух реактивных бомбардировщиков B-47 с авиабазы «Шиллинг», штат Канзас.
Следующее донесение, предусмотренное правилами ВВС, уже не поступило… и самолеты объявлены пропавшими».
30 августа в «Майами геральд» появилась информация о ходе спасательных работ:
«В результате осмотра обломков, извлеченных в четверг из вод Атлантики, возникли серьезные опасения, что два пропавших воздушных танкера KC-135 столкнулись в воздухе. Участники поисков потеряли почти всякую надежду спасти хотя бы кого-нибудь из 11 членов обоих экипажей.
В океане обнаружены три спасательных плота и летный шлем, на котором написано имя одного из пропавших летчиков. Эти предметы подобрало грузовое судно «Азалиа сити» где-то на полпути между Нассау и Бермудскими островами.
Кроме того, найден желтый защитный прорезиненный костюм и куски обшивки самолета. Как сообщил представитель военно-воздушных сил, в течение ночи 50 самолетов и 36 судов производят усиленнее поиски членов экипажей, которые могли уцелеть после катастрофы.
На летном шлеме, извлеченном из воды, написано «Гарднер». Один из пропавших летчиков — капитан Джералд Гарднер.
Представители военно-воздушных сил в Пентагоне «предположили», что самолеты столкнулись, когда возвращались в Хоумстед, выполнив обычное, хотя и секретное, задание по заправке самолетов над океаном…
Только столкновением можно объяснить потерю радиосвязи сразу с двумя гигантскими «летающими заправочными станциями».
Сигнала бедствия никто не слышал, и, как заявил представитель авиабазы в Шиллинге, судя по донесениям экипажей обоих бомбардировщиков, «заправка прошла нормально, при благоприятных метеорологических условиях»…
Экипажи бомбардировщиков не заметили ничего подозрительного в маневрах KC-135, когда те разворачивались, чтобы лететь домой. Заправка происходила «в том самом районе», откуда приняты их последние донесения. Район этот находится в 900 милях северо-восточнее Майами. Обломки обнаружены в 780 милях от Майами».
31 августа 1963 года газета «Майами геральд» сообщила:
«В пятницу самолеты, разыскивающие два воздушных реактивных танкера, обнаружили еще одно скопление обломков, которое находится в 160 милях от первого. Суда не успели извлечь их из воды до наступления темноты. Сегодня на рассвете в этот район океана должен прибыть катер морской береговой охраны.
В районах скопления обломков нет никаких признаков, что кому-либо из членов экипажей удалось уцелеть…
Большое расстояние между этими районами уменьшает вероятность предположения, что катастрофа произошла из-за столкновения самолетов в воздухе. Военно-воздушные силы пока что не называют причину, которая могла вызвать гибель обоих KC-135.
В районе первого скопления обломков, обнаруженных в четверг, найдены летные шлемы, спасательные жилеты, навигационные карты и куски обшивки самолетов. По выражению одного из пилотов, все пространство на площади 10 кв. миль примерно в 260 милях юго-западнее Бермудских островов напоминает «плавучую свалку металлолома».
Как заявил представитель военно-воздушных сил, «можно с уверенностью сказать, что найденные в океане предметы принадлежат по крайней мере одному из погибших самолетов».
На следующий день газета сообщила:
«Поиски членов экипажей, которые, быть может, не погибли при падении самолетов, сосредоточились в первом районе скопления обломков, в 260 милях юго-западнее Бермудских островов.
Другой такой же район обнаружен в пятницу в 160 милях от первого, однако уже в субботу участники поисков сообщили, что там нет никаких предметов с борта KC-135.
«Там нет ничего, кроме морских водорослей, стволов деревьев и старого буя», — сказал майор Фред Брент, офицер спасательной службы с авиабазы «Орландо».
Итак, второе скопление, из-за которого вся эта история вдруг стала такой загадочной, оказывается, образовали не обломки самолета, а всего лишь морские водоросли, древесные стволы и старый буй!
Дополнительную информацию о поисках двух KC-135 содержит доклад «Милитэри эрлифт комманд» (MAC).
«Два KC-135, борт № 38 и 41… в 12.10 находились в соответствии с донесением в пункте „A“ и в 12.37 предположительно в пункте „B“, в 275 милях от пункта „A“. С тех пор никаких донесений от самолетов не поступало. Штаб спасательной эскадрильи… отдал приказ о поисках по маршруту полета…
В ходе массированных поисков… в районе «C»… обнаружены многочисленные предметы… их изучение показало, что они принадлежат самолетам KC-135. Спасательный пояс за номером 314 находился на борту KC-135, борт № 38, а летный шлем с именем «Гарднер» принадлежал одному из членов экипажа KC-135, борт № 41. Две радиолокационные установки, извлеченные из воды, принадлежали самолетам KC-135, борт № 38 и 41».
В субботу, воскресенье и понедельник поисковые группы обнаружили еще немало предметов, однако всюду, кроме района «C», это обычный для судоходных трасс хлам, который выбрасывают за борт. В докладе нет ни слова о втором скоплении обломков, которое по газетным репортажам находилось в районе «B». Все, что там обнаружили, не имело никакого отношения к самолетам. Поиски прекращены в понедельник, во второй половине дня.
В Докладе спасательной эскадрильи приводится множество фактов, которые убедительно свидетельствуют о том, что самолеты упали на близком расстоянии друг от друга и — хотя из заявления руководства ВВС следует, что они поддерживали между собой постоянную радиосвязь и летели не слишком близко друг от друга, — по-видимому, произошло столкновение. Скорость их полета настолько велика, что дистанция в одну милю может сократиться до нуля за какие-нибудь несколько секунд. И если они легли на курс, который приводил к столкновению, у пилотов все равно не оставалось времени для маневра, когда визуально или на экране радиолокатора они заметили грозящую им опасность.
Ричард Ф. Гервиг, начальник отдела документации на авиабазе «Нортон», где хранятся отчеты обо всех катастрофах в Американских ВВС, подтвердил: «Определенно установлено, что между этими самолетами произошло столкновение в воздухе».
Загадочным в этой истории остается только одно: почему поисковые самолеты сообщили о втором скоплении обломков, которое на самом деле оказалось просто морскими водорослями и всяким хламом? Возможно, это произошло потому, что скопление обнаружено перед самым заходом солнца, когда видимость далеко не самая лучшая. Между тем даже днем, при ясной погоде, летчикам бывает очень нелегко определить, что плавает в океане в сотнях метрах под ними. При проведении любой поисковой операции наблюдатели могут ошибаться, и такие ошибки случаются не так уж редко.
27 января 1967 года на мысе Кеннеди, штат Флорида, во время наземных испытаний в кабине американского корабля «Аполлон-1», готовящегося к старту на Луну, заживо сгорели астронавты В. Гриссом, Э. Уайт и Р. Чаффи.
Америка шокирована успехами СССР в освоении космического пространства: запуском первого в мире искусственного спутника Земли в 1957 году и первым полетом человека в космос 12 апреля 1961 года.
Через полтора месяца после «гагаринского» старта, 25 мая 1961 года, президент США Джон Кеннеди призвал Конгресс США и американцев взять на себя обязательство совершить пилотируемый полет на Луну с высадкой человека на ее поверхность до 1970 года.
Американцы решили восстановить свой престиж, осуществив грандиозную лунную пилотируемую программу, получившую название «Аполлон». Исполнение этой программы возложено на Национальное управление по аэронавтике и использованию космического пространства (НАСА)
Для реализации программы требовалось создать мощную ракету-носитель, способную вывести на околоземную орбиту свыше 100 т полезной нагрузки, а также космический корабль для доставки астронавтов с этой орбиты на Луну и обратно на Землю.
По программе «Аполлон» под руководством известного немецкого специалиста Вернера фон Брауна создано целое семейство ракет-носителей, получивших название «Сатурн». Основная ракета, предназначенная для запуска «Аполлона» к Луне, получила название «Сатурн-5».
Параллельно с работами по ракетам-носителям создавался и корабль «Аполлон», который состоял из командного модуля и лунного модуля. Командный модуль разделялся на отсек экипажа и служебный отсек с двигательной установкой. Он предназначался для полета трех астронавтов на орбиту Луны и последующего возвращения их на Землю.
Отсек экипажа являлся также и спускаемым аппаратом, в котором астронавты совершали посадку на Землю. Отсек герметичен и имел форму конуса со скругленной вершиной. Масса его при старте с Земли составляла 5800 кг, при приводнении — 5300 кг.
Три астронавта в скафандрах размещались в отсеке экипажа в креслах. В среднем кресле находился пилот командного модуля, в левом — командир экипажа, в правом — пилот лунного модуля.
В отсеке экипажа размещались следующие основные элементы и системы: система жизнеобеспечения с кислородной атмосферой в корабле; система приземления, состоявшая из тормозных, вытяжных и трех основных, диаметром 26 м, парашютов, а также трех надувных баллонов, обеспечивавших переворачивание отсека экипажа днищем вниз при приводнении в океан; автономная система наведения и навигации корабля с бортовой ЦВМ; система связи в КВ и УКВ диапазонах.
Кроме того, в отсеках экипажа размещены контейнеры для различного оборудования, огнетушитель, топливный бак двигательной системы ориентации корабля, хранилище пищевых продуктов и бак с питьевой водой.
Летно-конструкторские испытания ракетно-космической техники по программе «Аполлон» начались в 1964 году.
4 апреля 1968 года состоялся второй запуск «Сатурна-5» с экспериментальным командным модулем «Аполлон-6». Этим запуском закончились беспилотные летно-конструкторские испытания ракет и космических аппаратов.
Еще в декабре 1965 года НАСА приняло решение осуществить первый испытательный пилотируемый полет командного модуля, под названием «Аполлон-1», в конце 1966 года.
Сформированы и приступили к тренировкам экипажи. Основной: Вирджил Гриссом, Эдвард Уайт, Донн Эйзел; дублирующий: Джеймс Макдивитт, Дэвид Скотт и Роджер Чаффи. Но вскоре на парашютных прыжках Эйзел повредил плечо и его место в основном экипаже занял Чаффи, вместо которого в дублирующем экипаже начал тренироваться Рассел Швейкарт.
Программа полета корабля «Аполлон-1» длительностью 14 суток предусматривала испытание командного модуля на орбите Земли и сближение с пилотируемым космическим кораблем «Джемини-12», отработку операций по маневрированию и сближению космических аппаратов.
Полет пилотируемого корабля «Аполлон-2» с программой медицинских экспериментов и длительностью также 14 суток был запланирован на середину 1967 года.
21 марта 1966 года официально объявлены экипажи для полета корабля «Аполлон-1» (командный модуль N 012). Основной экипаж: Гриссом, Уайт, Чаффи; дублирующий: Макдивитт, Скотт, Швейкарт.
Приближался старт корабля «Аполлон-1», намеченный на март 1967 года. Ракетный носитель с кораблем находился на стартовой площадке № 34 космодрома имени Кеннеди, на мысе Канаверал, штат Флорида. Проводились заключительные наземные тренировки экипажей и персонала космодрома.
В декабре 1966 года известная предсказательница Джейн ошеломила мир новым пророчеством, предупредив Джин Стаут, жену начальника Отдела по управлению пилотируемыми космическими полетами, что астронавтам, которые готовятся к полету на Луну, грозит гибель. Вот что она сказала о своем видении: «На полу ракеты лежит что-то странное — тонкое, вроде фольги. Если на нее упадет инструмент или кто-то наступит каблуком, быть беде. Под полом я вижу клубок спутанных проводов. Астронавтам грозит гибель. Я чувствую, как их души покидают горящую капсулу в клубах дыма…»
Увы, предсказание на этот раз оказалось точным. 27 января 1967 года американский экипаж, который готовился совершить первый пилотируемый полет по программе «Аполлон», проводил тренировку в Центре космических полетов имени Дж. Кеннеди.
В тот день на пусковом столе стояла ракета «Сатурн-1B» с основным блоком «Аполлона». Три астронавта — Вирджил Гриссом, Эдвард Уайт и Роджер Чаффи — находились в головной части ракеты-носителя «Сатурн», в пилотируемом отсеке.
Отсек этот — довольно просторное помещение, в котором свободно размещаются три человека: один может работать, второй заниматься личными делами, третий — спать. Ничто не предвещало беду, ситуация, что называется, «штатная».
Ракета «Сатурн» стояла на стартовой позиции № 34; она не была заправлена топливом, поскольку испытания — тренировочные. Пиротехнические устройства ракеты либо еще не установлены, либо не включены. Таким образом, не было причин для какого-либо беспокойства.
Огонь в обитаемом отсеке вспыхнул внезапно и стал полной неожиданностью для самих астронавтов и устроителей испытания. Пожар, начавшийся в 18.31, бушевал всего 15 секунд, воспламенив внутреннюю обшивку корабля, после чего его погасили.
Последнее, что слышали радиооператоры в Центре управления, — предсмертный крик самого молодого из членов экипажа, 31-летнего Роджера Чаффи: «Мы горим! Вытащите нас отсюда!» А через четырнадцать секунд из лопнувшей от пожара кабины «Аполлона» повалил дым.
В густом дыму горящего пластика астронавты задохнулись прежде, чем успели открыть люк. Но этих мгновений хватило, чтобы все три космонавта заживо сгорели. Короткий, но жестокий пожар, — для спасения их не хватило всего нескольких секунд! В довершение всего их и вытащили из обгоревшего космического корабля не сразу: на открытие входного люка потребовалось еще 90 секунд. Вот такой жесткий счет на время в этой трагедии.
Срочно создали комиссию, которая шаг за шагом восстановила подробности катастрофы. Причина пожара установлена лишь предположительно. Наиболее вероятная — короткое замыкание в электропроводке космического корабля. В кабине корабля находились временные электрические провода, и никто не заметил, что у них, видимо, входным люком повреждена изоляция: кто-то из служащих забыл в кабине гаечный ключ. При изготовлении корабля широко использовались легковоспламеняющиеся материалы — непростительная ошибка конструкторов. Ко всем этим случайностям добавилась последняя, роковая: кто-то из астронавтов положил ключ на оголенные провода — короткое замыкание, и от электрической искры в чисто кислородной атмосфере моментально вспыхнуло все, что могло гореть.
Предпосылка для трагедии была чисто технического, концептуального плана. В отличие от советских космических кораблей, в которых использовали обычную атмосферу для дыхания, как на Земле, в американских космических кораблях атмосфера чисто кислородная. Это имело некоторые преимущества (возможность снизить давление и т.д.), но обернулось непоправимой катастрофой. Короткое замыкание проводов под креслом Чаффи в атмосфере чистого кислорода мгновенно переросло в бушующее пламя.
Погибли астронавты: подполковник ВВС Эдвард Уайт (род. 14 ноября 1930 года), первый астронавт США, вышел в открытый космос во время полета на корабле «Джемини-4» в 1965 году; полковник ВВС Вирджил Иван Гриссом (род. 3 апреля 1926 года), совершил полеты на кораблях Меркурий» и «Джемини», в июле 1961 года стал вторым американцем, побывавшим в космосе, а в марте 1965 года — первым человеком, совершившим второй полет на околоземную орбиту; капитан-лейтенант ВМС Роджер Брюс Чаффи (род. 15 февраля 1935 года); готовился к своему первому полету. Это первые жертвы американской космической программы.
Америку потрясла трагедия ракеты «Сатурн». НАСА отменило все планировавшиеся полеты; компании «Норт Америкэн рокуэлл» пришлось срочно дорабатывать корабль, ввести дополнительные меры безопасности.
Сразу после этого американские специалисты пересмотрели свою космическую концепцию. Много времени и сил затратили на обеспечение огнестойкости «Аполлона». Лунную программу временно приостановили. Лишь через год и девять месяцев, 11 октября 1968 года, осуществлен первый старт космического корабля по программе «Аполлон».
5 октября 1967 года отряд астронавтов НАСА понес еще одну утрату. В авиакатастрофе при выполнении тренировочного полета на самолете T-38 погиб Клифтон Уильямс, входивший в дублирующий экипаж КК «Аполлон-3».
20 ноября 1967 года НАСА объявило новые составы экипажей для первых трех пилотируемых полетов кораблей «Аполлон».
«Аполлон-7» — основной экипаж: Ширра, Эйзел, Каннинхэм; дублирующий: Стаффорд, Янг, Сернан.
«Аполлон-8» — основной экипаж: Макдивитт, Скотт, Швейкарт; дублирующий: Конрад, Гордон, Алан Бин (заменил в экипаже Уильямса).
«Аполлон-9» — основной экипаж: Борман, Коллинз, Андерс; дублирующий: Нейл Армстронг, Джеймс Ловелл, Эдвин Олдрин. Именно последней тройке суждено было открыть новую эру в истории человечества — стать первыми землянами, ступившими на поверхность Луны.
Вирджил Гриссом, Эдвард Уайт и Роджер Чаффи стали первыми астронавтами, погибшими в космическом корабле.
Не успел мир оправиться от этого потрясения, как пришло страшное известие из Советского Союза: погиб, выполняя космический полет, В.М. Комаров.
24 апреля 1967 года при возвращении на Землю корабля «Союз-1» погиб летчик-космонавт СССР Владимир Комаров.
Идея создания нового корабля, который должен сменить «Восток», родилась у Сергея Павловича Королева вскоре после полета Юрия Гагарина. Увы, главный конструктор не дожил до того дня, когда начались летные испытания «Союза».
Отработка пилотируемых кораблей включала запуски беспилотных образцов. В конце 1966 года первый «Союз» вышел на орбиту. Но корабль плохо маневрировал из-за отсутствия стабилизации при работе бортового двигателя. Во время посадки «Союз» стал уходить на территорию Китая и аппарат пришлось взорвать.
При старте второго беспилотного корабля произошла авария. Сначала автоматика носителя по какой-то причине прервала предстартовые операции за несколько секунд до зажигания. Уже начали вновь сводить фермы обслуживания; члены Госкомиссии поспешили из бункера к стартовой позиции. И вдруг тишину прорезал резкий хлопок: по команде гироскопов носителя сработали двигатели системы аварийного спасения корабля. При этом воспламенился теплоноситель в его системе терморегулирования; взорвались топливные баки корабля, третья ступень, наконец, весь носитель.
6 февраля руководитель отряда космонавтов Николай Каманин записывает в дневнике: «Сегодня — запуск беспилотного корабля „Союз“. Третья попытка! Первые две оказались неудачными. Твердой веры в надежность „Союзов“ у нас нет; беспокоит и слабость технического руководства: Мишин как руководитель — не силен…»
Полет третьего беспилотного «Союза» протекал благополучно, за исключением этапа спуска и приземления. На лобовом теплозащитном щите установлена технологическая заглушка. В этом месте при спуске в атмосфере случился прогар, в корабле образовалась дыра, и «Союз» ушел на дно Аральского моря.
Начальник ВВИА имени проф. Н.Е. Жуковского генерал-полковник Владимир Коваленок сетует, что «третий, „зачетный“, корабль „Союз“ оказался таким же „сырым“, как и его предшественники; „мы его трое суток искали на вертолетах, обшарив пространство размером с пол-Казахстана… Само собой, не найди мы тогда его на дне Арала — Володе Комарову вообще не пришлось бы никуда лететь!..“
Вспоминает инженер-полковник ВВС в отставке Николай Варваров: «Где-то в середине февраля получил сигнал из Звездного о том, что из командировки вернулся космонавт Комаров. В Центре управления полетом я разыскал Комарова и застал его в чрезвычайно озабоченном состоянии. Владимир Михайлович с досадой в голосе заметил: „Все ранее запущенные беспилотные „Союзы“ по разным причинам гробанулись. Наивно думать, что следующий корабль, условно говоря мой, будет принципиально отличаться от предыдущих! Так что же, если с „Союзом“ за время, пока его гоняли в беспилотном варианте, его создатели так и не поняли, что делать для обеспечения его надежности здесь, на Земле, — скажите, что к беспомощности целой могучей отрасли промышленности я смогу добавить там, в космосе, оказавшись наедине с этой развалюхой?! Надеюсь, вы меня понимаете!“
Действительно, корабли «Союз» нельзя считать отлаженными, однако для них уже придумали дерзкую, эффектную программу. На трехместном «Союзе-1» стартует Комаров; на следующий день на «Союзе-2» летят Быковский, Елисеев и Хрунов. «Союз-1» подходит к «Союзу-2» и стыкуется с ним. Елисеев и Хрунов через открытый космос переходят в корабль Комарова, и все идут на посадку. (Эта программа выполнена в январе 1969 года, только вместо Быковского летал Волынов, а вместо Комарова — Шаталов.)
Владимир Комаров — старший по возрасту в первом отряде космонавтов, единственный с высшим инженерным образованием, что и определило выбор именно его кандидатуры для выполнения сложнейшего пионерского полета на корабле «Союз-1».
17 апреля 1967 года к космонавтам приехал главный конструктор В. Мишин. Он предложил провести первую стыковку кораблей на орбите автоматически. Однако Комаров доказал, что самый надежный способ стыковки — смешанный. До 300—200 м сближение идет с помощью автоматического комплекса «Игла»; потом он полностью выключается и стыковка производится при ручном управлении кораблями. Комарова поддержал Ю. Гагарин и все остальные космонавты.
На следующий день Мишин провел совет главных конструкторов. Присутствовали все космонавты. Председатель Госкомиссии К. Керимов, представители конструкторских бюро высказались за полуавтоматическую стыковку (на дистанции 50—70 м «Игла» выключается и дальнейшее сближение кораблей производится вручную). Конструкторы выступали за автоматическую стыковку, но, учитывая мнение космонавтов, все-таки остановились на первом варианте.
После обеда К. Феоктистов провел с экипажами занятия по возможным отказам оборудования кораблей и дал рекомендации по действиям и решениям экипажей в таких случаях. В этот же день на одном из кораблей отказал клапан системы наддува азотных баков; специалисты устранили неисправность.
20 апреля Госкомиссия приняла окончательное решение: пуск космического корабля «Союз-1» осуществить 23 апреля, в 3 часа 35 минут по московскому времени, а «Союза-2» — 24 апреля, в 3.10. Конструкторы подтвердили готовность носителей, кораблей и служб к пускам в эти сроки.
Руководитель отряда космонавтов Н. Каманин внес предложение назначить командиром активного корабля «Союз» и командиром группы космических кораблей Владимира Комарова. Командиром пассивного корабля — Валерия Быковского. Членами экипажа, выходящими в космос, — Евгения Хрунова, Алексея Елисеева. Запасные экипажи определить в следующем составе: командир активного корабля и командир группы космических кораблей — Гагарин. Командир пассивного корабля — Николаев; члены экипажа — Горбатко и Кубасов.
Госкомиссия единогласно утвердила это предложение.
22 апреля ракета и корабль «Союз-1» уже на старте. В 11.00 состоялась встреча представителей промышленности и стартовой команды с экипажами космических кораблей. Те, кто готовил старт, заверили космонавтов, что техника не подведет, и пожелали удачных полетов. С ответным словом выступили В. Комаров и В. Быковский.
Главный конструктор говорил с экипажами о тех отказах в работе систем корабля «Союз-1», которые могут привести к тому, что пуск «Союза-2» будет отложен. Это отказ «Иглы» и отсутствие подзарядки солнечных батарей.
В 23.30 началось предполетное заседание Госкомиссии. Главные конструкторы коротко подтвердили: ракета, космический корабль «Союз-1», его оборудование, все службы подготовлены к пуску. Космонавт В. Комаров прошел все медицинские обследования, спал шесть часов и приступил к подготовке к полету.
В третьем часу ночи Николай Каманин приехал в гостиницу космонавтов. Наклейка датчиков и все медпроверки закончены, Комаров готов к отъезду на старт. На вопрос руководителя отряда, как спал, Владимир ответил: «Лег рановато, около часа не мог заснуть, а потом заснул крепко; чувствую себя хорошо».
Вся подготовка пуска проходила при свете прожекторов. Ровно в три часа Комаров прибыл на старт. Короткий доклад председателю Госкомиссии Керимову: «Товарищ председатель Государственной комиссии, космонавт Комаров к старту готов!»
К лифту его провожали Мишин, Гагарин и Каманин. Гагарин вместе с Комаровым поднялся к кораблю и был там до закрытия люка.
Подготовка пуска проходила точно по графику; все параметры ракеты и корабля в норме; температура в корабле плюс пятнадцать.
Пуск состоялся в назначенное время; ракета поднималась устойчиво. Все три ступени ракеты отработали отлично, и через 540 секунд после старта космический корабль «Союз-1» вышел на орбиту. На земле поздравляли друг друга с успехом.
На втором витке Комаров доложил: «Самочувствие хорошее, параметры кабины в норме, но не открылась левая солнечная батарея, зарядный ток только 13—14 ампер, не работает КВ-связь. Попытка закрутить (ориентировать. — И.М.) корабль на Солнце не прошла, закрутку пытался осуществить вручную…»
Космонавт получил команду с земли: обязательно закрутить корабль на Солнце, экономить энергию.
На третьем витке Комаров доложил: «Давление в кабине 760, зарядка 14. Солнечная батарея не раскрылась, закрутка на Солнце не прошла». Он понял, что нелепая случайность может сорвать программу полета, и не скрывал огорчения. Пружинный механизм, откидывающий солнечные крылья корабля, довольно прост. Конструкция надежно работала в барокамере, при различных нагрузках, искусственно создаваемых помехах — и вдруг закапризничала. Комаров даже стукнул ногой в то место, за которым находился злополучный механизм, но освободиться от стопора не удалось. «Союз-1» переходил на скудный энергетический паек, что создавало проблемы в отношении стыковки с «Союзом-2».
Земля предлагала свои варианты устранения неисправности, но панель так и не раскрылась. Создалась реальная угроза, что не удастся посадить корабль.
Государственная комиссия приняла решение: старт второго корабля отменить, баллистикам просчитать подходящий виток для посадки Комарова…
Быковский воспринял эту новость спокойно: он, как и Комаров, уже успел побывать в космосе; Елисеев с Хруновым не летали и очень кипятились, кричали, что в Госкомиссии перестраховщики, вот Королев взял бы на себя,